Мама не соглашалась. Но и не спорила. Ей надоело бороться. Она называла дочку Виолой, повторяя, что это очень красиво, как музыка скрипки… Фантазерка!

Быть Виолой Виолетта тоже отчаянно не хотела, это было какое-то коровье имя, она его стеснялась и на вопрос «как тебя зовут?» молчала, уставившись в пол.

В школе ее стали звать Ветой, мальчишки дразнили Веткой, потом прозвали Бревном, что никак не отражало действительности – девчушка была прехорошенькой и хрупкой.

И не только Виолетта не любила своего имени, ее имя не любили все девчонки в классе. Завидовали. Вредничали. Потешались. Всех звали как положено: Наташами, Маринами и другими привычными именами, Виолетта же раздражала своим глупым звучанием. Вместе с именем не любили и ее – «выпендривается!»

Когда Вету вызывали к доске, вслед неслось от дежурного хохмача что-нибудь вроде «Виоллетта без билета», или «Виолетта из туалета», или другие пакости.

А когда по телевизору показали фильм-оперу «Травиата», на следующий день ржал весь класс. «Виолетта – дама полусвета» превратилась скоро в Полусвету, потом «полу» по причине неудобства, сократили, и Виолетта, неожиданно для себя, для всех стала Светой.

Так сбылась ее детская мечта.

Мечтайте настойчиво и упрямо. И ждите поворота. Он обязательно случится.

Соня

Люди отличаются лицами, именами, запахом и звучанием.

Но если запах можно выбрать и менять по желанию, как, собственно, и фамилию или имя, лицо – тоже в руках владельца, его можно разукрасить или подправить до неузнаваемости, то звучание человека, его гармония – абсолютно ему не подвластны, и даются, как в лотерею, однажды, а редактируются не по воле звучащего, а порой вопреки, или как заслуженная награда.

Есть люди-флейты, -трубы, -балалайки, -гусли, -барабаны, -арфы или -фаготы. Встречаются, и нередко, -полнозвучные рояли, -расстроенные пианино, -диксиленды и даже оглушительные оркестры!

Всё бывает, стоит только прислушаться.

Соня звучала скрипкой-восьмушкой – есть такие детские обучающие недоскрипки.

Но! Главное отличие людей друг от друга – не внешние черты, не внутренний консонанс или диссонанс, не руководящая роль дурного характера или разновидности ума и хитрости, нет. Люди делятся на удачливых и невезучих – на везунчиков и неудачников. На успешных и аутсайдеров. На тех, кому жизнь подыгрывает и тех, кого жизнь испытывает. И здесь человек бессилен.

Фатум.

Соня плотно сидела в ряду неудачных.

Не складывался пасьянс – не шла карта. Да ещё и скрипочка сопровождала каждый казус и нелепицу противным скрежетом или пиликала что-то неуместное.

Первую страсть Соня испытала без предварительной подготовки и опыта. Страсть напала нежданно – Соня только начала вкушать взрослую жизнь на вкус и ощупь…

Он был -гармонь. С бешеной удалью он растягивал меха и напирал на испуганную Соню. И она сдалась – со страху, не просчитав вероятной несогласованности тональностей.

– Гармонь был неутомим и властен, практически Зверь – фортиссимо-аччелерандо-крещендо! – и требовал ответного от Сони.

А что она могла? Что могла, то и пиликала.

В конце концов, все закончилось, как по нотам. -Гармонь покинул Соню, бросив на прощание: «Твои эмоции – со спичечный коробок!»

Сонина восьмушка растерянно наиграла из классики – пугачевского репертуара – «без меня тебе, любимый мой, лететь с одним крылом…»

Предательски лопнула струна «ре».

Во вторую несчастную любовь Соня вляпалась сама.

Он был пухлый, лысый, в очках и вредный. Он был холоден, Соня втайне называла его Сугробом и млела от его грубостей. Ей хотелось лепить из него снежки…

Сугроб звучал унылым английским рожком. Дуэт с Соней категорически не складывался по причине занудного и категоричного солирования Сугроба. И вскоре он растаял, как закономерное недоразумение. Сонина скрипочка слёзно исполнила «а ты такой холодный, как айсберг…» – струна «ля» жалобно тренькнула и Соня вернулась в себя.

После двух половинок любви у Сони долго никого не было. Сделав сомнительный вывод, что сама во всем виновата, она изменилась на противоположность. Какой Соня была до, уже нет смысла вспоминать, потому что она перекрасилась в брюнетку, стала носить тигровое и леопардовое, материться невпопад, курить и пить пиво. Все это было отдельно от Сони, но это взросление надо было пережить.

Несмотря на вид-заявку, Сонина скрипочка все так же исполняла отрывки из оперетт или Киркорова, а из под вульгарной челки на мир смотрела лабораторная мышка.

Однако Соня все-таки смогла выйти замуж за вполне сносного -тамбурина. Они покупали мебель, посуду, дачу, приглашали гостей и сами ходили в гости, ссорились, мирились и ездили на разные моря отдыхать друг от друга.

Соня к семейной жизни быстро привыкла, вернее, смирилась, и ей даже показалось, что карта пошла, можно раскладывать пасьянс, но… тут между супругами пробежала неуловимая кошка и всё пошло насмарку – оба устали и -тамбурин ушёл к -гобою.

Соня была шокирована, но опять же нашла причину в себе. Невезучая.

Шли годы, Соне не везло ни с карьерой (да какая там карьера!), ни с друзьями (да и шут с ними, друзьями!), ни с другими положенными в жизни категориями. С семьей у Сони тоже было затишье – план по замужеству не выполнялся, а детей бы надо бы…

Соня слилась с одиночеством и не жалела об этом, если честно.

Но однажды, в автобусе, Соня случайно встретилась глазами с молодым человеком, и ее скрипочка, много лет выводящая унылые гаммы и ровные арпеджио, вдруг встрепенулась и вдарила, вполне уверенно, неожиданно и для себя, и для Сони, «Турецкий марш» Моцарта – отчаянно, залпом, как последним вскриком! И оторопела в паузе, передав эстафету Сониному сердечку.

Парень не сводил с Сони глаз, он смотрел так ошалело, будто и его скрипочка во всю свою немощь играла тот же «Турецкий марш». Он несколько раз моргнул, сглотнул, кадык пробежался сверху вниз, а Соня жадно смотрела на кадык, шею, рыжие реснички, и ее скрипка безостановочно играла на бис.

Они вышли вместе и больше не расставались.

Сеня и Соня были похожи, как брат и сестра, и скрипочки их играли в унисон, и репертуар их был безразмерен – влюбленные купались в прекрасной музыке! И все нужное случилось в Сониной жизни – и семья, и дети, и карьера пошла в рост и ширь, и здоровье поправилось по всем направлениям, и квартира образовалась в важном районе, и необходимые связи завязались… Да что перечислять! Все мы знаем, без чего жизнь не мила.

В жизнь Сони ворвалась, наконец, удача и привела всё в порядок.

Думаете, почему же так получилось?

Да ведь Сеня был из тех – счастливчиков! У него все шло как по маслу. Как же могло быть иначе с его выбором Сони? У везунчиков проколов не бывает!

А Сонина скрипочка подросла, окрепла и стала замечательным солирующим инструментом – ярким, уверенным, виртуозным – совсем как Сенина скрипка, которая в первую их встречу просто подыграла, как интеллигентная и тонкочувствующая особа.

Игорёк

Рано или поздно это случилось бы непременно.

Лучше, конечно, поздно, чем никогда. Хотя, с другой стороны, Бернард Шоу говорил: лучше никогда, чем поздно. Можно сказать: лучше никогда, чем кое-как, а можно и так: чем раньше, тем лучше. Но иногда получается, что позже лучше, чем раньше. Вот и остановимся на этом.

Если бы Игорек догадывался, что женщина сорока двух лет, не взирая на внушительные габариты и насыщенную неудачами биографию, способна на злокозненные планы в его, Игорька, адрес – он бы ни за что не расслаблялся!

Кто же знал, что эта вялоокая соседка, с прыщавым сыном подростком, учуяла в нем свой последний шанс?

Кто ж в голову-то брал, что Игорек может кем-то рассматриваться как вариант?

Игорек – не вариант. Он сам это знал точно.

Ни денег, ни шевелюры, ни опыта за щуплыми плечами, ни зычного голоса, ни пытливого взгляда – в общем, ничего такого даже приблизительно.

Честно говоря, Игорька можно было отсортировать в категорию «синий чулок», но это прекрасное наименование принадлежит женскому полу! И даже при условии прожитых незапятнанных развратом тридцати пяти лет, для мужчин не существует безошибочной метки «старой девы», потому что мужские тридцать пять не годятся ни в какие сравнения с женскими теми же цифрами.

Поэтому для мужчин нет и определений, типа «несвежий носок», хотя это было бы по сути справедливо!

На самом деле, Игорьковая семейная недостаточность определялась скучно-шуршащим словом «холостяк».

То есть: ни-ка-кой.

Вернее, какой-никакой, но потенциальный, так сказать, жених.

И сколько бы Игорьком не было просвистано напрасных холостяцких лет, сколько бы не отложил он жировых колец на своих, прости господи, боках, всё – лакомый кусочек партнера для закоренелых холостячек, обидно называемых «старыми девами» и «синими чулками».

И никогда наоборот!

Какой бы цветущей ни была невостребованная вовремя девушка – если она не скопила опыта сознательных разочарований – будет сидеть до самого… до какого-нибудь случайно оступившегося Игорька.

ФИО

Мама дала ему редкое имя: Аскольд. Имя вымерло, как мамонт, а она его где-то откопала и – «На тебе, сыночек дорогой, носи и поминай меня добрым словом…»

Видимо, у нее страсть была к затейливым именам, потому что мужа она выбрала тоже с раритетным именем Селиван. Влюбилась сначала в имя, а потом уже и все остальное разглядела.

Так что сына она родила – Аскольда Селивановича. Ничего так? В конце двадцатого века! И как же она думала, сложится судьба у ее сынишки? А?

В садике, куда мама исправно сдавала его на пятидневку, мальчика называли Аликом. Имя звучало добро, по-домашнему, и ему нравилось. Он и к маме приставал: «Мам, а давай меня Аликом назовем?»

Мама обижалась и говорила: «Асечка (она его Асечкой звала), ну разве тебе не нравится твое имя? Смотри, как звучит торжественно – Аско-ольд…»

Асечке не хотелось торжественно, ему хотелось Аликом. Но маму тоже было жалко и он печалился молча.

В семь лет Асечка пошел в школу. Для учителей, конечно, стала заковыкой его… ах, да, я же про фамилию еще ничего не сказала! А фамилию он носил знатную: Припоздейкин. Ну что за фамилия? Как ее понять? Кем были его предки? Одни вопросы.

Папа рассказывал, что в роду – князья, графья и бароны. И даже, может, царские крови. Историей своего рода он очень гордился. Но прямых улик знатности не было в сохранности, только косвенные. Были письма с ленточками, открытки с Крыма, царские монеты и дагеротипы. И непонятно главное: фамилия-то та же была у них, нет?

Вот такой мальчик, Аскольд Селиванович Припоздейкин, пошел в первый класс. А в школе всех называют строго по журналу, вы же знаете. Никаких там уменьшительно-ласкательных, или облегченных, то есть адаптированных имен.

Любимая первая учительница, знакомясь с первоклашками, живо среагировала на нашего мальчика. Но не на фамилию, почему-то, а на имя.

И сказала:

– О! Есть такая опера Верстовского «Акольдова могила». Я помню!

Чего это она вспомнила? К чему?

Бесцеремонная попалась Аскольду первая учительница. С нее и началась вся неправда его жизни.

Как вы думаете, какое прозвище ему дали одноклассники, а потом и однокурсники? Ну, конечно: Могила.

А учителя (вот ведь тоже, нахалы), взяли и переделали его торжественное и роскошное имя в самое обыкновенное, повседневное: Коля. Упростили, опошлили, обстругали индивидуальность. Просто стали звать его Колей и все.

Пришел первого сентября в школу мальчик Аскольд Припоздейкин. А дня через два-три стал в школу ходить мальчик Коля-Могила.

Ücretsiz bölüm sona erdi. Daha fazlasını okumak ister misiniz?