Kitabı oku: «Полночь в Эвервуде»

Yazı tipi:

Maria Kuzniar

MIDNIGHT IN EVERWOOD


Copyright © M.A. Kuzniar 2021

This edition is published by arrangement with Hardman and Swainson and The Van Lear Agency LLC

Cover design: Charlotte Phillips


Перевод с английского языка Н. Ибрагимовой



© Ибрагимова Н.Х., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Акт 1
Сцена первая

Наутро Мари выглядела очень бледной и едва могла вымолвить хоть слово. Сто раз она собиралась рассказать матери или Фрицу о том, что случилось, но думала: «Никто мне не поверит, надо мной будут смеяться».

Э. Т. Гофман. «Щелкунчик»

Глава 1

1906 год

Мать Мариетты Стелл всегда говорила, что дождливый день ничего хорошего не сулит. Тем не менее именно в дождливый день появилось волшебство, а стоит волшебству войти в твою жизнь, и ты навсегда останешься в его сверкающих тисках.

Таинственный новый сосед – которого, как Мариетта позже узнала, звали доктор Дроссельмейер – возвестил появление магии и чудес в ее жизни. Хотя он выглядел совершенно обычным человеком, от него так и веяло волшебством. Оно звучало в его голосе, просачивалось сквозь кожу и лилось из глаз.

Мариетта делала свои плие, приседая и выпрямляясь у балетного станка, когда, случайно взглянув в окно, стала свидетельницей его появления. Черный цилиндр, то появляясь, то исчезая из виду, двигался по мощенной булыжником улице внизу. Человек в плаще нес один-единственный чемодан, время от времени останавливался и смотрел на длинный особняк, который Мариетта называла своим домом. Мариетте показалось, что он смотрит прямо на нее, и она отступила на шаг от окна, чтобы незаметно рассмотреть его получше: его лицо было гладко выбрито, благодаря светлой коже он выглядел моложе, чем можно было ожидать при виде волны седых волос, ниспадающих из-под шляпы. Морщинки на коже в уголках глаз говорили о том, что этому джентльмену, вероятно, лет тридцать, а пристальный взгляд его ледяных голубых глаз завораживал.

Потоки дождя, заливающего окно Мариетты, его почему-то не задевали, и после секундного колебания он двинулся дальше. Приподнявшись на цыпочки, Мариетта смотрела как зачарованная и увидела, как он вошел в не менее роскошный, но пустующий особняк напротив особняка семьи Стелл.


– Кажется, у нас появился новый сосед, – объявил за обедом Фредерик.

– Неужели? – спросила мать. Она провела рукой по уложенным в прическу волосам медового оттенка, словно новый сосед вот-вот появится на пороге. Синие глаза Иды Стелл были точно такими же, как у Мариетты, но сочетались с изящным носиком, острым подбородком и более светлыми волосами. На этом сходство заканчивалось, так как твердый подбородок, орлиный нос и волосы цвета воронова крыла Фредерик и Мариетта унаследовали от отца.

– Бывший врач, – продолжал Фредерик, – который стал изобретателем, как я слышал. Семьи у него никакой нет. Должно быть, он унаследовал значительное состояние, если приобрел весь особняк для себя одного, хотя его имя мне не знакомо. Оно довольно необычное: Дроссельмейер.

– Несомненно, он немец по происхождению, – сказал отец, встряхивая накрахмаленную салфетку и расправляя ее на коленях. – Как интересно, у нас уже давно не появлялось новых знакомых на этой улице. Пригласим его к нам на обед как-нибудь вечером, чтобы самим на него посмотреть. Изобретатель, говоришь? В какой области лежат его таланты? Телефоны? Электричество? Среди нас появился еще один Маркони?

Фредерик вежливо кашлянул:

– В области игр для детей, кажется. Игрушки и прочее.

Теодор поставил на стол свой бокал шерри более резко, чем допускали правила приличия. Несколько кроваво-красных капель упало на кремовую скатерть. Он неодобрительно хмыкнул, кончики его ушей порозовели.

Мариетта переглянулась с Фредериком. Теодор Стелл не принадлежал к людям, считающим творческие занятия достойными уважения и увлекательными. Мариетта сжала в пальцах суповую ложку, этот знакомый спор все сильнее испытывал ее терпение каждый раз, когда возникал.

– Я отправлю приглашение, – сказала Ида, окинув взглядом столовую, она была рада любому предлогу пригласить гостя в их красивый дом. Она обвела глазами полосатые изумрудно-кремовые обои, большой стол и стулья красного дерева, натертые до блеска полы и большие букеты тепличных роз, стоящие в хрустальных вазах и наполняющие комнату слабым запахом увядания. – Мне еще надо будет послушать, что говорят о нем мои знакомые; я позабочусь, чтобы мы стали первыми, к кому он придет на обед. – Она нахмурилась, глядя на начинающий увядать лепесток.

Теодор неодобрительно фыркнул:

– Ты уверена, что это разумно? Может быть, сначала о нем должны сообщить нечто хорошее.

– Да, у меня тоже вызывает сомнение его выбор профессии. Тем не менее нам это не должно помешать, – возразила Ида. – Он вложил деньги в особняк в превосходном районе, а это позволяет предположить, что он из хорошей семьи, – она быстро взглянула на Мариетту, потом снова перевела взгляд на мужа, – или у него большое наследство. Это надо будет разузнать.

Мариетта опустила глаза на сервировку стола, ей стало жарко в вечернем платье от Пакен 1 цвета бледного барвинка. Руки в пышных рукавах, отделанных тончайшим черным кружевом, которое так понравилось ей во время последнего визита на Рю-де-ла-Пэ, теперь невыносимо зачесались от намеков матери на замужество. Тогда Ида увлеченно тратила огромные деньги в дизайнерском Доме Уорта, а Мариетта незаметно улизнула в соседний бутик. Она полюбовалась искусно вышитыми на шелковом платье розами, потом купила его и пошла прогуляться, пока мать продолжала покупки. Эти полдня, свободные от общества матери, сделали ее счастливой, как и цветы, плывущие по улицам Парижа в ту весну, и внезапно ей остро захотелось снова очутиться в том безмятежном дне.

Ее сладкие воспоминания прервал вид пятнышка краски, такого неуместного среди фарфоровых тарелок и серебряных приборов. На запястье Фредерика виднелось пятно гуаши, вспышка яркой охры. Она метнула на него взгляд, и он дернул вниз рукав черного пиджака, чтобы скрыть предательское пятнышко.

– Скажи мне, Фредерик, чем ты в последнее время занимался? – Теодор жестом приказал долить бренди в свой бокал. Лакей повиновался, и он внимательно посмотрел на Фредерика поверх бокала с арманьяком.

– Боюсь, тем же, чем всегда, отец. Учеба оставляет мне очень мало времени на что-либо иное.

Ложь Фредерика льется так же гладко, как бренди, подумала Мариетта, делая глоток. Она смотрела на притворную улыбку Фредерика, которую он изобразил, ловко отвечая на расспросы отца. Только Мариетта знала о полотнах, сложенных в комнате у Джеффри, ближайшего друга Фредерика и, как узнала Мариетта, когда брат доверил ей свой секрет, его тайного любовника.

Эксперименты Фредерика с новомодным течением фовизмом 2 выражались в более размашистых мазках кисти и использовании более ярких красок, чем она видела на его картинах прежде. «Такие художники, как Матисс и Деррен, взбудоражили весь мир искусства в Париже, – объяснил Фредерик Мариетте за несколько недель до этого. – Когда Луи Воксель 3 увидел их картины на Осеннем салоне в прошлом году, он объявил их дикими животными, «фовистами», из-за насыщенных красок, блеска, жизни. Запомни мои слова: живопись не может умереть, живопись – это будущее, и она живет в моей крови, как балет живет в твоей.

Родители считали, что Теодор погасил страсть Фредерика к живописи еще до того, как у него начал ломаться голос, а потом отправил его изучать юриспруденцию. Теперь он уже выпускник колледжа, идет по стопам отца, и ему предстоит вместе с Теодором председательствовать в судах Ноттингема.

Именно должность судьи верховного суда принесла Теодору «титул учтивости» 4 барона, что очень понравилось юной Иде, женщине обеспеченной, но жаждавшей удовольствия слышать, как сестры обращаются к ней «достопочтенная». Этот брак устраивал и столь же честолюбивого Теодора, и с тех пор супружеская пара маневрировала, стараясь подняться еще выше по социальной лестнице. Дети оказались еще одним ценным активом, который они могли использовать для достижения этой цели.

Мариетта под столом вытянула вперед ступню, думая о том, не следовало ли ей попросить портниху укоротить платье, чтобы она могла в нем танцевать. Вышитые розочки точно подходили по цвету к ее пуантам.

Теодор повернулся к Мариетте:

– А как ты проводишь свои дни?

Сон наяву развеялся, осталась лишь неприятная реальность.

– Я… – Мысли ее шевелились медленно, липкие, как карамель.

– Обычная череда выездов за покупками и приглашений на ланч. – Фредерик пришел ей на помощь, воздев очи горе.

Мариетта улыбнулась ему, а он кивнул. Дополнительные занятия балетом, поглощающие ее время, остались невысказанной правдой.

– Я сейчас вспомнил: твоя мать мне говорила, что ты на прошлой неделе не сумела привлечь к себе внимание лорда Комптона во время вечернего чаепития, несмотря на ее усилия устроить вашу встречу.

Королевский суп из чеддера – и без того поданный на стол чуть теплым, чтобы не возникла необходимость неприлично дуть на него, чтобы остудить, – комком застрял в горле Мариетты. Она сделала глоток бренди, пытаясь справиться с собой. И заговорила более уверенным голосом.

– Чарльз Комптон ужасно скучный и грубый. – Собственно говоря, он во время чаепития в недавно открытом ресторане «Рица» только и расхваливал гнедого чистокровного жеребца, которого ему должны привезти из Аргентины. Мариетта узнала гораздо больше, чем ей бы хотелось, о лошадях для игры в поло и не вставила в разговор почти ни одного слова. Однако успела заметить, что необычайно крупные зубы придают собеседнику некоторое сходство с его любимым жеребцом. Это не может служить доводом в пользу брака с ним. В отличие от нее, Ида провела несколько приятных часов за вином в компании герцогини, обсуждая приятельниц и декор Палм-Корта, выдержанный в нежном абрикосовом цвете, зеркальные стены которого тысячекратно отражали сверкающие люстры.

Ноздри Теодора раздулись.

– Позволь мне напомнить тебе, что лорд Комптон является маркизом Нортхэмптонским. В следующий раз, когда тебе придет в голову оскорбить пэра Англии, ты должна вспомнить, что с моей стороны было неслыханной щедростью позволить тебе танцевать ваш балет в нашем бальном зале. Тебе давно пора проявить немного благодарности. Я пригласил лорда Комптона и несколько других потенциальных женихов на наш рождественский бал в надежде, что они сочтут твое мастерство в танце подходящим умением для будущей супруги. Возможно, это даже ускорит заключение брака.

Мариетта спокойно смотрела на отца поверх хрустального бокала.

– Дорогая, в твоем возрасте просто не подобает быть незамужней, – прибавила Ида. – Когда мне было двадцать, я уже три года как была замужем. – Она сделала паузу. – Возможно, лорд Комптон даст тебе второй шанс.

Фредерик откашлялся прежде, чем она успела ответить.

– Отец, что ты думаешь насчет этого нового линкора? Говорят, что королевский дредноут произведет революцию на нашем военном флоте.

Суп унесли и принесли следующее блюдо, слуги растворились в полумраке у стен, подобно вечно присутствующим теням. Мариетта не принимала участия в разговорах отца с братом о политике, она была благодарна Фредерику за то, что он перехватил нить беседы прежде, чем она успела сказать что-то необдуманное. Разговор с отцом был тактическим искусством, напоминающим игру в шахматы; он требовал четкой стратегии и сосредоточенности.

Она положила серебряную вилку, от запаха теста и жирной подливки скрутило желудок. Глядя в окно, она представила себе, что отражение свечи в темном стекле – это звезда, которой можно загадать желание. Во время танца она становилась волшебницей, пишущей заклинания вращениями и изгибами тела. Танец принадлежал только ей, ей одной, он не был средством соблазнить мужчину или оружием в руках отца, направленным против нее. В танце она летала на прозрачных крыльях, которые уносили ее вверх, прочь от тянущей к земле тяжести ожиданий ее родителей. Он манил ее видением другого пути, не того, по которому ее заставляли идти. Когда она танцевала, она обретала голос. И ничто не пугало ее больше, чем молчаливое будущее.

Глава 2

Хотя настоящий вечер еще не наступил, но на город уже опустилась черная, плотная тьма. Уличные фонари светили сквозь потоки дождя подобно линии маяков, следуя которым кони везли Мариетту на занятия балетом в семейной карете. Высоко в небе гремел гром, кафе сияли огнями и обещали тепло прохожим, вбегающим в их двери.

Сидящая рядом с Мариеттой мисс Уортерс поджала губы.

– Шататься по городу в такую ужасную погоду! Но все-таки мы можем разумно потратить время. Давайте обойдем намеченные места вашей следующей встречи с лордом Комптоном. Ваша мать уже составила список.

Мариетта отвернулась к окну кареты.

– Мне не хочется.

Они проезжали мимо Старой рыночной площади, где шла оживленная подготовка к ежегодному Рождественскому базару, стояли большие открытые ящики, в которых виднелись коробки с имбирными пряниками и стеклянными шариками. Мариетта надеялась, что дождь перейдет в снег к моменту торжественного открытия базара. Она услышала, как мисс Уортерс неодобрительно фыркнула, и ждала неизбежного выговора. Ее бывшую гувернантку отец нанял в качестве платной компаньонки, и Мариетта не сомневалась, что эта женщина с маленькими глазками докладывает о каждом ее шаге, и это будет продолжаться до тех пор, пока ее благополучно не выдадут замуж. А пока Мариетте приходилось терпеть ее удушающее присутствие, как второй корсет.

– Умоляю вас подумать о последствиях ваших поступков, – проворчала мисс Уортерс. – В вашем возрасте не подобает проявлять подобную неуступчивость.

– Я начинаю подозревать, что выражение «не подобает» употребляют тогда, когда мнения людей не сходятся, – лукаво ответила Мариетта. Не успела компаньонка высказать очередное критическое замечание, как лошади остановились, Мариетта открыла дверцу кареты и выпрыгнула из нее. Прикрываясь от дождя полями шляпы, она приподняла юбку над ботинками со шнуровкой и бросилась ко входу в балетную студию, чувствуя на своей спине обжигающий взгляд мисс Уортерс. Когда карета загрохотала по булыжникам узкого соседнего переулка, где ей предстояло ждать окончания занятий, Мариетта с облегчением вздохнула, взбежала по крутым ступенькам лестницы и укрылась в раздевалке, где переоделась в легкое балетное платье и туфельки.

Мариетта пришла в студию первой. Чтобы разогреться, она делала низкие и глубокие растяжки, разминая мышцы после сырости и холода, который пробрал ее до костей. Вода текла струйками по большим окнам по обе стороны студии. Студия находилась на крыше здания, надо было подняться еще на один лестничный пролет – и вы оказывались в «орлином гнезде», окна которого смотрели на Гуз-гейт. Студия напоминала чистый холст. Светлые деревянные полы и зеркальные стены ждали, когда их разрисуют музыкой и оживят. Два длинных балетных станка тянулись под окнами с каждой стороны, а маленькое потертое пианино стояло рядом с дверью.

В особняке чувства Мариетты были затянуты в тугой корсет, но здесь она сбрасывала его и избавлялась от всех следящих за ней глаз. Она выполнила серию гран-жете через всю студию, наслаждаясь свободой. Когда она выполняла серию быстрых вращений в центре студии, все ее неприятности улетали прочь, она чувствовала, как исчезает груз ожидания и остается только она сама и танец. Она высоко взмахнула ногой, с триумфом выполнив завершающий вертикальный шпагат. Но она уже была не одна.

Ее балетмейстер плавно вошла в студию. Несмотря на то что она опиралась на старинную, отделанную серебром трость, она так прямо и жестко держала спину, что напомнила Мариетте накрахмаленные воротнички, которые приносила из стирки прачка семейства Стелл. Ольга Белинская родилась в Санкт-Петербурге в девятнадцатом веке и служила балериной в императорском Мариинском театре. Она являла собой утонченное очарование в пастельном шифоновом платье, каждый ее шаг, каждое движение были продуманными и элегантными. Несколько морщинок осмелилось тронуть ее классическое славянское лицо, взгляд зеленых глаз в обрамлении накладных ресниц был острым, серебряные волосы собраны в узел под изумрудным шелковым шарфом.

– Пожалуйста, – по-русски произнесла она, взмахнув рукой. Мариетта заметила блеск огромного сапфира в ее перстне, по слухам подаренного ей одной из царевен после восхитительного исполнения па-де-де во втором акте «Жизели», которое растрогало юную принцессу до слез. – Продолжайте.

– Я закончила. – Мариетта провела рукой по лбу. – Я бы не хотела отнимать время у класса. – Пусть она и достопочтенная Мариетта Стелл, но в этой студии Ольга занимала более высокое положение.

Ольга стукнула об пол тростью.

– Ты в моей студии, девушка: мне решать, когда начнется урок. Покажи мне адажио Розы.

Мариетта проглотила возражения; Ольга была авторитарной учительницей, и если девушка не подчинится, то на следующем уроке ее место у станка опустеет. Она начала аллегро вступления. Одно из самых трудных мест в балете и кульминационный момент партии Авроры, которую ей дали в предстоящей постановке балета Чайковского «Спящая красавица». Она не привыкла исполнять ее в сольной адаптации, исполняя высокие балансе на пуантах.

– Следи за формой рук; помни, суть танца в деталях. Слушай музыку и реагируй соответственно.

Музыка уже не играла, но Мариетта медленно кружилась на месте, выгнув напряженную спину, и представляла себе нарастающие звуки музыки, которые льются в студию. Балет был золотым ключиком к ее собственному миру, тому миру, который ей хотелось бы никогда не покидать. Она вращалась, затерявшись в этом мире, выполняла высокие арабески и не сразу заметила, что в дверях столпились зрители; пришли остальные ученицы.

Ольга не обращала на них внимания.

– Ты должна уверенно держать равновесие. Подними лицо, – резко скомандовала она и еще раз стукнула тростью. Потом подошла ближе, и Мариетту окутал пьянящий аромат «Джикки» 5, ее фирменных духов, сочетающих аромат лаванды и ванили с чувственными нотками, которые делали его необычайно интимным.

– Ощути движение, оно должно быть эфемерным и мимолетным, как взлетающее крыло. – Она тростью приподняла подбородок Мариетты. Мариетта покачнулась, пытаясь удержать равновесие на кончике пуанта. – Балет живет в твоих костях; он течет в твоей крови. Он является самой сущностью личности балерины, обнажает ее самые сокровенные, присущие только ей качества; отказаться от него так же нереально, как отказаться от своей собственной души. Почувствуй это. Ощути изысканную боль, которую вызывает самая чистая форма любви, ибо именно это и означает танцевать балет.

Ольга отошла от нее. Мариетта смутно слышала, как она позвала остальных в студию, и комнату заполнили стройные ряды балерин. Воздух переполняли взгляды и любопытные перешептывания. Она заняла свое место у станка. В ней продолжал звучать голос Ольги.

Неприятное покалывание сменилось постепенно возникшим пониманием. Она не сможет сонно идти по жизни, состоящей из ланчей и обедов и из замужества, которое пригвоздит ее к одному месту, словно бабочку – стальными булавками, пронзившими крылья, красоту которой навсегда сохранят в стеклянной клетке, но сердце ее уже перестанет биться.

Ей необходимо вырваться на свободу.

Глава 3

Следующая неделя пролетела быстро и была дождливой. Дождевые тучи проносились над Ноттингемом, омрачая вечера и настроение в особняке Мариетты. Казалось, чем сильнее она цеплялась за последние дни занятий балетом, тем быстрее они от нее ускользали. Темные тучи давили на нее все сильнее по мере того, как репетиции рождественского балета «Спящая красавица» становились все напряженнее, к тому же они сопровождались спорами насчет будущего балерин, принятием решений и досужими сплетнями о Дроссельмейере, возникающими повсюду, куда бы ни пришла Мариетта. Разминаясь у станка в перерыве между репетициями, она услышала разговор двух знакомых девочек, которые переговаривались поверх ее головы.

– Мама телеграфировала в Париж и заказала наряд сильфиды для моего конкурсного показа в театральной труппе. Очень надеюсь, что его доставят вовремя. Я буду ужасно разочарована, если придется танцевать в другом платье; важнее всего соблюсти цветовую гамму «Сильфиды», – сказала Виктория, закалывая каштановые волосы в блестящий узел и окружив себя щедрым облаком духов «Роза Жакмино». Она театрально вздохнула. – Мне так хотелось бы, чтобы отец смог написать балет, в котором я бы продемонстрировала свои таланты; Марии Тальони несказанно повезло.

Харриет, прозаичная в той же мере, в какой Виктория увлекалась романтическими фантазиями, ответила:

– Кто-то мне когда-то говорил, будто пару ее балетных туфелек приобрела за мешок рубинов группа фанатичных балетоманов, которые затем сварили их и подали на обед под соусом.

Виктория сморщила носик:

– Как это отвратительно!

«Интересно, какой соус они выбрали», – промелькнуло в голове у Мариетты.

– Тебе следует стараться показать свое мастерство в танце, а не строить честолюбивые планы и поддаваться романтичным увлечениям, предпринимая слишком много тщетных попыток заманить в свои сети перспективных женихов.

– Ты меня считаешь заурядной девушкой с улицы! – рассмеялась Виктория, но ее смех прозвучал слишком пронзительно.

Улыбка Харриет стала слащавой.

– Возможно, если бы ты прекратила гоняться за неуловимым доктором Дроссельмейером, ты уже достигла бы совершенства в своей вариации. Я хочу сказать, ты ведь еще даже не знакома с этим мужчиной.

– Я слышала, что никому еще не удалось зазвать его к себе в гости, хотя половина светского общества уже строит свадебные планы, – проворчала Виктория. – Он самый перспективный холостяк из всех, у нас давно таких не было.

– Я слышала, что он унаследовал состояние при таинственных обстоятельствах и поэтому ведет себя так скрытно.

Виктория вздохнула:

– Наверное, лучше мне направить энергию на свою вариацию.

– Это было бы разумно. Что ты решила исполнить на конкурсе?

Мариетта вздрогнула, она с опозданием поняла, что это ее втягивают в беседу.

– Я не пойду на отборочный показ, – ответила она с улыбкой, такой же грустной, как и ее настроение. – Мои родители категорически это запретили. – Ей давно уже объявили, что по достижении двадцати одного года ей предстоит оставить занятия балетом и выйти замуж, а ей исполнится двадцать один год как раз в канун Нового года.

– Почему? Отборочный конкурс в балетную труппу – это больше чем привилегия, это почетно. – Светло-карие глаза Виктории засверкали, она глубже опустилась в растяжке. Мариетта могла бы сосчитать веснушки, рассыпавшиеся по ее переносице и припудренные в тщетной попытке замаскировать их. – Их балерины выступают в самых лучших театрах, перед самыми высокопоставленными зрителями, танцуют в Париже, в Вене и в Санкт-Петербурге.

– Однако для женщин высшего света все иначе, не правда ли? – В карих глазах Харриет промелькнуло презрение. Поскольку она была чернокожей, в ее жизни встречались такие трудности и препятствия, которые не могла понять Мариетта. Мариетте были предоставлены все условия и привилегии, а Харриет, хоть она и была воспитанницей дяди Виктории, пришлось побороться, чтобы получить место в той же балетной студии. Мать Мариетты ничего не сделала для того, чтобы помочь отношениям, она явно дала понять, что ей совершенно безразличны «легкомысленные балетные подруги» Мариетты, и она не одобряла их общения в свете. Виктория, Харриет и мадам Белинская никогда не получали приглашения к ним в особняк на ланч или на вечерний чай в городе, и поэтому Мариетта часто оказывалась вне их круга, хотя ей очень хотелось стать их близкой подругой.

Мариетта повесила голову.

– Я обязана оправдывать ожидания моей семьи. – Эти слова вонзились в ее сердце, как острые шипы. Она постаралась справиться с выражением лица и не выдать внутреннее смятение.

Виктория поджала губы.

– Почему тебе нельзя преуспеть и в том, и в другом? Я тоже женщина из высшего общества, но не собираюсь позволить каким-то старомодным пережиткам диктовать мне, что можно делать со своей жизнью, а чего нельзя.

Виктория бросила в сторону Харриет испепеляющий взгляд, а Мариетта скрыла улыбку. Она никогда не могла определить, были ли эти две женщины самыми близкими подругами или хитрыми соперницами, маскирующимися под подруг.

Однако она вынуждена была признаться себе, хоть ее это и тревожило, что она испытывает глубокую и постоянную зависть к ним обеим. Виктория безукоризненно исполняла вращения, словно способность поднимать и сгибать ноги под прямым углом была врожденной, а прыжки Харриет, казалось, нарушали закон гравитации. Они все трое начали балетную карьеру очень рано, примерно в одном возрасте, и с тех пор были свидетельницами побед и разочарований друг друга. Мариетта до сих пор помнила терпкий вкус лимонного суфле, которое ела в свой первый день здесь, ведь этот вкус сопровождал ее первый, решающий шаг в мир балета.

Она тогда стояла рядом с Харриет и Викторией, три юные девушки были одеты в белоснежные платья и полны детскими мечтами и желаниями, а мадам Белинская тыкала в их ноги своей тростью и приводила каждую в ужас, пока не провозгласила: «Хорошо, очень хорошо». Занятия начались в тот же день. Виктория и Харриет уже были близкими подругами, так как росли вместе как кузины, а Мариетта осталась в стороне. Неуклюжая девочка, она сначала предпочитала относительное одиночество. Позднее она начала спрашивать себя, не следует ли постараться сблизиться с ними. Вся ее жизнь скользила по рельсам к неизбежному будущему, если только она не предпочтет устроить крушение, и союзников у нее не было.

Теперь глубоко посаженные глаза Харриет впились в Мариетту.

– Гоняться за своими мечтами – это особый вид страдания; он не для слабых духом и трусих. Он требует много сил и безграничной решимости.

Мариетта резко втянула воздух.

– Я хорошо понимаю, что для этого требуется, благодарю. – Решимость бушевала в ней подобно пламени, его языки опаляли ее нервы, ее сухожилия. Постепенно в голове зарождался план, она искала способ разорвать путы, сформированные в ней воспитанием.

– В пятую позицию, мы начнем с плие, – крикнула мадам Белинская, стукнув тростью об пол как обычно. Пол в передней части класса был испещрен отметинами трости после ее эмоциональных вспышек. Старенькое пианино заиграло простую мелодию, которую с трудом извлекал из него не менее старый Василий, их постоянный пианист, настолько же серый, насколько яркой была мадам Белинская. Шелестя шелками, балерины выстроились в ряд. Мариетта высоко держала голову. Несмотря на то что ей было бы легче подчиниться желаниям родителей, она понимала, что если она уступит, то это будет преследовать ее всю оставшуюся жизнь. А Мариетта Стелл не была ни слабой духом, ни трусихой.


Когда Мариетта вернулась с репетиции, ее встретил щебет женских голосов, доносившийся из гостиной матери, где она устраивала вечернее чаепитие с ближайшими подругами, обмениваясь с ними сплетнями.

– И он слишком молод, чтобы иметь столько седых волос, хотя я считаю, что это придает ему определенную солидность, – размышляла Аделаида, мать Джеффри, когда Мариетта проходила мимо двери в гостиную.

– Я слышала, что бедняга недавно овдовел, – сказала Вивиан, кузина Иды, с притворным вздохом.

– Ну а я слышала, что он не был женат, но вернулся в Англию, чтобы заключить выгодный брак. Очевидно, у доктора огромное состояние.

– Несомненно, он будет искать такую жену, которая будет вести хозяйство в его городском особняке и станет пропуском в высшее общество, – сказала Ида, стараясь говорить безразличным тоном, и эти слова заставили Мариетту остановиться на ковре в прихожей. – Я уже отправила ему приглашение к нам на обед.

Мариетта нахмурилась, глядя на лампу от «Тиффани», привезенную из Нью-Йорка.

– Ты должна нам все рассказать. Прошло уже несколько лет после кончины Эдгара; возможно, Дроссельмейер обратит внимание на меня, – произнесла Вивиан под звон чайных чашек из китайского костяного фарфора. – Я слышала, что он довольно красив.

Аделаида расхохоталась:

– Ох, Вивиан, ты иногда бываешь такой смешной.

– Да, очень, – согласилась Ида. – Моя кузина такая забавная.

Мариетта улыбнулась, но поделилась этой тайной улыбкой только с обоями в цветах жимолости от Уильяма Морриса. Она снова спустилась вниз к бальному залу, оставив мать во власти далеко идущих планов, которые выдавал ее взволнованный тон.

Она буквально почувствовала то страстное, ненасытное любопытство, которое охватило мать. Она сочувствовала этому мужчине, потому что Ноттингем был полон слухов о нем, и казалось, что, куда ни повернись, натыкаешься на разговоры о его персоне. И, хотя Мариетта не призналась бы в этом никому, ее саму начинал интриговать этот новый приезжий.

1.Жанна Пакен – французский модельер конца XIX – начала XX века.
2.Фови2зм – модернистское течение во французской живописи периода постимпрессионизма конца XIX (зачатки) – начала XX века.
3.Художественный критик.
4.Титул, носимый по обычаю. Не дает юридических прав, предоставляемых титулом, например права быть членом палаты лордов.
5.Духи французской фирмы «Герлен».
₺158,31
Yaş sınırı:
18+
Litres'teki yayın tarihi:
21 aralık 2022
Çeviri tarihi:
2022
Yazıldığı tarih:
2021
Hacim:
353 s. 6 illüstrasyon
ISBN:
978-5-04-178959-6
Telif hakkı:
Эксмо
İndirme biçimi: