Kitabı oku: «Сонница. Том первый»
Нет ничего придуманного, что не могло бы случиться на самом деле
Макоед
Понимаешь, у всех нормальных людей бывает бессонница. А у меня наоборот – сонница.
Лиля.
Все совпадения случайны. Все события вымышлены. Жизнь подобна сну.
Автор.
Дизайнер обложки Савва Мысов
© Макс Бодягин, 2018
© Савва Мысов, дизайн обложки, 2018
ISBN 978-5-4490-6653-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Часть первая
Незнакомка
День первый.
Вторник, 15-е мая
20:40
Перед тем, как поднять трубку, Бардин долго смотрел на неё, словно заклиная назойливый аппарат не приносить дурные вести. Телефон жужжал и кружился по столешнице среди бумаг, больничных карт, схем, записей, толкнул пластиковым бочком любимую ручку Бардина (дорогущая монтеграппа, подарок одного пациента), та покатилась по столу, дойдя почти до края, где Бардин подхватил ее, чтобы не упала и не побилась о белый кафельный пол. Тут он словно очнулся от несвоевременного приступа задумчивости и всё же нажал на светящееся изображение зелёной трубочки.
Алло. Сказал женский голос. Вы дочитали? Бардин посопел, вертя трубку в руках и не зная, что ответить. Вы дочитали? повторил женский голос настойчиво, но без капризных ноток, скорее, с какой-то обеспокоенностью, настоящей тревогой, будто бы сейчас от Бардина зависело будет ли женщина на том конце провода жить, или ей предстоит куда более скверная судьба.
Да, я почитал, ответил, наконец, Бардин. Я беспокоилась, ответила женщина. Простите, долго возился, я никогда не работал раньше на маке, знаете, всего одна кнопка, нужно было привыкнуть, да и работа, начал говорить Бардин, но замялся. Почему я извиняюсь. Ведь я не должен этого делать. Идиотская привычка кланяться всем подряд. Точнее, всем женщинам. Я могу зайти к вам, спросила женщина. Я всё ещё на работе, ответил Бардин. Слишком много пациентов, только что освободился. Я знаю, я вижу ваше окно, ответила женщина. Я сижу в такси напротив. Если вам неудобно, чтобы я проходила в кабинет, мы можем поговорить в машине. Нет-нет, что вы, пробормотал Бардин. Конечно же проходите.
Он расстегнул сумку и вынул почти невесомый macbook air, который легко мог бы затеряться среди бумаг, если бы не матовая алая обёртка из силикона, приятно цепляющаяся за пальцы. Тёплая. Бардин высунул голову в коридор и крикнул медсестре: Катя, у меня ведь всё на сегодня? Тогда сделайте, пожалуйста, божескую милость, украдите из директорского кабинета пару чашечек кофейку, ко мне тут дама, знаете ли. Ах, Сергей Иваныч, шалунишка, погрозила наманикюренным пальчиком болтушка Катя и прошелестела голубыми бахилами в конец коридора, откуда почти тут же донеслось злобное пыхтение итальянской кофе-машины. Никелированное чудище. Как с ним Катя справляется? Впрочем, это я ретроград, предпочитаю варить кофе в турке.
Здравствуйте. Поток рефлексии прервал грудной голос, только что звучавший в трубке. Здравствуйте, проходите, пожалуйста, засуетился Бардин, показывая рукой вглубь кабинета, на ширму, отгораживающую массажный стол от офисной части. Женщина плавно, как кинозвезда, прошла ближе к столу, уверенно опустилась в кресло, уложив длинные и гладкие, словно полированные голени друг на друга, и замерла, словно картинка из глянца. Вы позволите, спросила она, доставая из недр плаща тонкий стальной портсигар. Простите, не понял, переспросил Бардин. Сигареты, пояснила она, вынимая из портстигара узкую пахитоску на крохотном мундштучке. Я сначала не понял, о чём вы, ответил Бардин. Очень красивый портсигар. Будете, спросила она, протянув пахитоску. Да, разумеется, все уже ушли, а дежурная сестра нас не выдаст. Не выдадите нас, Катя. Вас – никогда, ответила вошедшая сестра, несущая подносик с кофе. Благодарю вас, сказал Бардин, отрешённо провожая взглядом смуглые катины ямочки под коленками, чмокающие воздух, полощущийся в белоснежных полах халата.
Женщина молча курила. Бардин ждал. На вид ей было чуть за тридцать, тяжёлые медные пряди, усталые круги под глубокими зеленовато-карими глазами, аристократическая шея, тонкий полупрозрачный нос. Можно я сниму плащ. Даже не вопрос, а выдох. Будто бы она держала этот выдох в себе целый день, а сейчас наконец-то что-то лопнуло и он наконец осуществился, освободив лёгкие для нового вдоха. Да, прошу вас, плечики здесь, в шкафу. Она медленно расстегнула пуговицы, хулигански держа пахитоску в зубах, неслышно чертыхнулась, посмотрела на ноготь, и, продолжая расстёгивать плащ, чуть затянулась, не касаясь пахитоски пальцами, отчего та забавно встала торчком. Может быть, коньячку хотите, спросил Бардин. Сам-то я не пью. Но кое-какой запас у меня есть, клиенты дарят, вы же понимаете. Нет, спасибо, не поворачиваясь, ответила женщина. Клубы ароматного дыма окутывали её, повторяя очертания взбитых волос, проникая серыми волокнами сквозь медные пряди. Бардин смотрел на её узкую спину, на острые лопатки, девочково торчащие сквозь чёрную простую водолазку. Что скажете, спросила она. Простите, переспросил Бардин. Вы сказали, что прочитали. Что скажете? Вы сможете мне помочь, спросила она чуть более настойчиво.
Бардин глубоко затянулся, с наслаждением ощущая, как запретный дым пахитоски наполняет лёгкие, и внезапно закашлялся, до рези в глазах, до слёз. Ими не затягиваются, ласково сказала женщина с немного странной материнской интонацией. Покрасневший Бардин вытер глаза тыльной стороной руки и сказал: простите, я так давно не курил. Совершенно забыл, что такое сигарный табак. Она снова опустилась в кресло, снова уложила свои тонкие голени одна на одну и снова замерла. Крохотный рубин на почти невидимой золотой нити словно передразнивал алую точку на кончике пахитоски. Я вас представляла именно таким, тепло сказала она. Каким. Ну вот что вы не на самом деле не курите, что вы весь такой немного… Вы очень похожи на моего мужа. Вы помните его?
Да, я хорошо помню этого мальчика, подумал Бардин. Мы звали его Витька, сказал он вслух. Я не застала этот период, улыбнулась она. Сколько помню, его всегда звали только по фамилии – Кромм. И в школе, и потом. И даже я звала его только так. Странно, сказал Бардин. Меня тоже всю жизнь зовут по фамилии, и даже жена. Он засмеялся. Вот видите, я же говорила, что вы похожи, удовлетворённо сказала женщина. Возможно, вы не знаете об этом, но он всегда равнялся на вас. «Сэмпай то, сэмпай сё, сэмпай бы так никогда не поступил, сэмпай сделал бы всё вот так». Он всегда называл вас «сэмпай». Я не видел его лет десять, даже больше, ответил Бардин. Как он.
Вы же видели его по телевизору. Ничего не изменилось, всё точно так же. Он ест, спит. Но никого не узнаёт. Это, конечно лучше, чем приступы кататонии, которые у него были пару раз. Но он абсолютно ничего не помнит. Ни меня. Ни, что куда более обидно, себя. Врачи лепечут что-то неясное, что- то про защитный механизм психики, я этого не понимаю.
И чего же вы хотите от меня, спросил Бардин, украдкой бросив взгляд на часы. Либо ему действительно удалось сделать это незаметно, либо она просто проигнорировала намёк. Она затянулась последний раз и затушила пахитоску странно хищным жестом, словно убивала какую-то маленькую зверушку или давила насекомое, агрессивно, напористо. Из всех разговоров наших докторов я уловила только одно, ответила женщина: есть воспоминания, которые могут сработать как ключ, как триггер, они могут сдвинуть его психику с места. Я жду, что вы вернёте мне моего мужа.
Но почему я-то. Я простой массажист. Я не психиатр, не сыщик, не следователь, не сотрудник каких-нибудь органов, нервно пробормотал Бардин. Женщина встала, подошла поближе и взяла руки Бардина в свои ладони. Горячие как чайник. Ему захотелось отвести глаза. Она не давала это сделать, словно выцеливая своим взглядом его мечущиеся зрачки. Вы – его первый тренер, вы ему больше, чем отец, сказала она. Он говорил, что вы – тот самый старший брат, которого он всегда хотел и которого у него никогда не было. Господи, какая-то глупая мелодрама, ей богу, еще больше разнервничался Бардин и попытался встать, но сел, опасаясь столкнуть сидящую на корточках женщину, потом всё-таки неловко встал боком, протиснулся между ней и столом, подошёл к окну. И услышал за спиной всхлип. Она плакала почти без звука, всё так же сидя на корточках и ангельские лопатки вздрагивали как крылья стрекозы. Господи, пробормотал Бардин. Она сидела, обхватив руками живот, словно бы её согнуло внезапной коликой.
Он подошёл ближе и опустился на корточки рядом. Сделал попытку погладить её по голове, но в смущении отдёрнул руку. Она повернула к нему мокрое лицо и сказала, вы тренируете охрану губернатора, ваши клиенты – банкиры, депутаты, авторитетные бизнесмены, вы – не простой массажист. О вас легенды ходят. У вас связи, у вас много друзей, влиятельных друзей. Почему вы не хотите мне помочь.
Во-первых, легенды существенно отличаются от вымысла, по-учительски размеренно сказал Бардин, чувствуя себя полным идиотом. Во-вторых, я не тренирую охрану губернатора, я там вторым тренером работаю на полставки, лапы держать, спарринг-партнёром стоять в ринге. Меня из милости взяли старые друзья, чтобы не заржавел.
Верните мне мужа, прошу вас, сказала она. Но как, растерянно пробормотал Бардин. Она почти перестала плакать и горячо сказала, сощурив раскрасневшиеся от слёз глаза: я думаю, что если вы найдёте машину снов или этот амулет, или хотя бы что-то, что бы относилось к этой истории, то он вспомнит. Вы дочитали до того места, где он пишет о машине снов. Нет, каюсь. Он пишет довольно путано, я ещё не дошёл до этого места. Понимаю. Вы вообще когда-нибудь слышали о машине снов? Нет, что это. Это древняя легенда. Говорят, давным-давно Марко Поло построил китайскому императору машину, которая могла записывать чужие сны. Потом по ним можно было путешествовать. Можно было проникнуть в сон любого человека. Некоторые говорят, что Марко Поло даже на самом деле никуда не путешествовал в реальности, только в этой машине снов. Когда он уезжал из Китая, то сделал их ещё две, одну для Папы Римского, другую для себя. Последняя пропала, когда корабль Марко утопили генуэзцы. Вторая благополучно доехала до Ватикана. А вот по поводу самой первой машины… Муж почему-то считал, что монголы увезли её куда-то на восток улуса Джучи, а это как раз здесь, у нас. Муж рассказывал, что в детстве у него был один друг, сумасшедший гений, который точно рассчитал, что она находится где-то здесь.
Послушайте, это какой-то бред, правда, начал говорить Бардин, потом вдруг остановился и спросил: а как вас зовут, кстати. Ия, ответила она. Муж всегда звал меня Ия.
Ия, та самая Ия, удивился Бардин. Да, ответила она, потупившись. Но ведь он писал, что Ия мертва, что найти её ему не удалось, что… Бардин замер, ошеломлённо крутя головой. Вот мой паспорт, буднично сказала Ия, протягивая документ, обёрнутый в мягкую светлую кожу. Ну что вы, зачем, пробормотал Бардин, но всё-таки взял паспорт, раскрыл его, и прочёл. Иоланта, ваше имя – Иоланта. Да, Иоланта Кромм. Родители родом из Литвы, дети ссыльных, как, впрочем, и родители Кромма – тоже дети ссыльных, ответила она. Потом отец умер, мама вышла замуж за полковника, взяла русскую фамилию, остальное вы знаете.
Но почему он пишет в своём дневнике о вас, как об умершей. спросил Бардин, возвращая паспорт владелице. Ия поднялась с корточек, неловко присела на краешек стула, прерывисто вздохнула, словно проглатывая комок, мешавший ей говорить, и ответила: мне горько это говорить, но правда состоит в том, что мой муж давно сошёл с ума. Я очень люблю его. Очень- очень, сказала она и хлюпнула носом. Он такой ранимый, талантливый, сильный, он такой ласковый, возможно, он – самый нежный мужчина на свете. И он – абсолютно сумасшедший. Раньше приступы случались с ним нечасто. Потом мне пришлось раз в год каждой весной отвозить его в клинику. Потом по совету врача мы купили домик за городом и переехали туда, чтобы избавить его от так называемого «социального давления». Это ненадолго улучшило ситуацию, но… Вскоре приступы стали случаться всё чаще и чаще.
Боже, только и нашёлся пробормотать Бардин. У вас есть дети. Нет, ответила Ия. Ни я, ни он не можем иметь детей. Я раньше переживала, а сейчас понимаю, что это – благословение Господне. Бардин рассеянно подошёл к кулеру, взял с полочки пакетик чаю, бросил в пластиковый стаканчик и долил горячей воды. Помакал пакетик. Послушал, как капли падают с промокшего пакетика на дрожащую поверхность воды.
Ия почти успокоилась и пыталась заговорить подчёркнуто сухим тоном, словно извиняясь за вспышку, допущенную перед незнакомым человеком: в записях мужа много неточностей или даже фантазий. Например, человека по имени Павел или Паша Макоед вообще никогда не существовало в природе. На самом деле, у Кромма был одноклассник Миша Макогон. Он утонул в пионерлагере, когда они были там в седьмом классе. И во время приступов Кромм говорил с ним, называя его Макоедом. Но я думаю, что это разновидность шизофрении, знаете, когда в одном человеке живут несколько личностей.
Бардин кивнул, и спросил в ответ: а как же его юная возлюбленная Лиля, она тоже выдумка. Разумеется, несколько раздражённо ответила Ия. Персонификация его сексуальных фантазий. Дело в том, что когда его рассудок начинал отказывать, он был… Как бы это сказать… Не очень хорошим любовником. Точнее, ему было совершенно не до этого. Это, конечно, искупалось тем, как он ведёт себя в постели в остальные дни нашей жизни, простите за интимные подробности… Но…
М-да, сказал Бардин. Какие-то у него слегка педофилические фантазии, попытался пошутить он, но Ия исподлобья посмотрела ему в глаза и сказала: для Кромма это нормально. Ведь я впервые переспала с ним в школе, когда мне было тринадцать. А ему тогда уже стукнуло семнадцать. Но он же пишет, что вы были одноклассниками, сказал Бардин. Да, он так пишет, кивнула Ия, но это не так. С чего бы, вы думаете, мы ото всех скрывали нашу связь. С чего бы он так боялся моего отчима. Муж ведь довольно храбрый человек, согласитесь, он способен на отвагу, вы же растили его бойцом, не так ли. Но вы же понимаете, что бы с ним сделали, если бы всё стало известно.
Понимаю, сказал Бардин. Но тогда я хочу спросить, почему вы видите в этом бреду какое-то зерно правды. Почему? Только потому, что он – ваш муж? Нет, не только, сказала она. Он считал себя медиумом, много читал об этом, о шаманах, о том, как они впадают в транс, все эти истории про Кумскую Сивиллу, оракулов в Дельфах. Мне казалось, так он пытался объяснить приступы, которые его терзали, задумчиво сказала Ия. Несколько раз он делал интересные предсказания. Не садись на этот поезд, опоздай, говорил он и через два дня в новостях показывали, что поезд сошёл с рельс. В состоянии помешательства, он часто предугадывал падение самолётов, он записывал какие-то каракули, но в них можно было прочесть что-то, похожее на предсказание.
Бардин недоверчиво хмыкнул и спросил: а что он предсказал на этот раз, каково было его последнее пророчество. Вспышка нарколепсии, эпидемия летаргии, ответила Ия. В течение прошлой недели уснуло среди бела дня около ста человек. Власти скрывают этот факт, но вы можете проверить через своих друзей в министерстве здравоохранения. Потому-то я и верю в машину снов, о которой он писал. Я верю, что его сумасшествие, его дар медиума и его нынешнее состояние связаны с тем, что муж всё же нашёл её. Может, если вы найдёте её, или какой-то намёк на её существование… Может, это как-то ему поможет.
Птицы
День первый.
Вторник, 15-е мая
22:01
Бардин рассеянно толкнул плечом дверь, вышел из офиса, в пол-оборота помахав на прощанье Кате. Сестра радостно махнула ему в ответ, на её лице голубоватым отсветом играл мертвящий свет монитора: убедившись, что все специалисты разошлись по домам, она уже давно сидела ВКонтакте, с подружками перемывая косточки парням, с которыми они накануне познакомились в спортбаре. Бардин некоторое время постоял в дверях, то ли вслушиваясь в собственные мысли, то ли любуясь катиным профилем, потом достал из кармана «свисток» и отключил сигнализацию. Старенький паджеро радостно пискнул в ответ с корпоративной стоянки, Бардин побежал через влажную от недавнего дождя дорогу, оглядываясь по сторонам, но прямо посреди дорожного полотна его стопа наткнулась на нечто маленькое и мягкое. Неужто котёнка кто-то сбил, ёкнуло сердце. Он опустил взгляд. На дороге валялся мёртвый дрозд-рябинник. Бардин поднял голову: несколько тёмных влажных пятен виднелось на блестящем от воды полотне дороги, похожем на поверхность старой виниловой пластинки. Бардин удивлённо поднял брови и пошёл к машине. Возле джипа, на его крыше и капоте обнаружилось несколько мёртвых тушек. Бардин сморщил нос, достал из бардачка упаковку салфеток, надорвал её зубами, вытащил одну и слегка брезгливо поднял ближайший трупик за хвостик. На податливо болтающемся тельце рябинника не виделось никаких следов поражений, ни пулевых отверстий, ничего. Бардин осторожно втянул в себя воздух: птица ничем не пахла. Иными словами, создавалось впечатление, что она просто умерла. То есть вот так летела-летела и померла, сказал Бардин вслух.
Он вернулся в офис, неся болтающуюся тушку в руке, как крохотную сетку-авоську, с порога окликнул Катю. Делать это пришлось несколько раз, поскольку даже с порога было слышно, как в катины большие наушники колотит неистовый drum’n’bass1. О, Сергей Иванович, обрадовалась Катя, как будто они не виделись неделю. Она всегда ему так радовалась, как будто он – её отец, вернувшийся с фронта, подумал Бардин. Несмотря на катину привлекательность, он всегда думал о ней, как о дочке. Если бы кто-нибудь открыл ему небольшой катин секретик, если бы он узнал, что она думает о нём совершенно не как об отце, а очень даже наоборот, и даже обсуждает это с девчонками из косметологического, Бардин бы впал от изумления в ступор.
Что это у вас в руке, спросила Катя. Представляешь, там на дороге целая куча этих мёртвых птиц, растерянно ответил Бардин. Ты ничего такого не видела? Хм, нахмурилась Катя, там же такой дождина лил, ничего слышно не было, кроме ливня. Кофе хотите? Она подошла поближе, взяла его за руку, подняла её на уровень глаз, чтобы разглядеть трупик. Другая бы побрезговала, подумал Бардин, а Катька – молодец. Это что за птица, спросила Катя. Это дрозд, если я правильно понимаю. А они разве не в лесу водятся? Я даже не знаю, где она водятся, если честно. Катя прошелестела бахилами мимо Бардина и выглянула в двери, втягивая ноздрями будоражащий весенний воздух. Я так понимаю, что столько птиц одной молнией бы не побило, да же, спросила она Бардина через плечо. Больше похоже на какое-то массовое отравление, да. Бардин подошёл поближе и выглянул на улицу над её плечом. От катиного халата пахло свежевыстиранной простынью. Даже не знаю, что и подумать, странно это всё как-то, сказал он, аккуратно огибая Катю, бросая мёртвого дрозда в стоящую рядом чёрную металлическую урну и спускаясь с крыльца. Ох, совсем забыл. Катя, я завтра утром свободен, не помнишь. Конечно помню, ответила Катя. У вас с утра пусто, но в полдень завтра придёт эта матильда с жуткими волосами. О боже, притворно застонал Бардин. Зато следующий клиент у вас, Катя выдержала драматическую паузу. Ольга Бальцер, вот! Катя аж светилась от того, что сообщила радостную новость. Ого, сказал Бардин. Я на неё смотрю и думаю иногда, как вот вы – мужчина и можете такую женщину мять, что ж вы чувствуете, это ж тяжело, наверное, спросила Катя. Я сам задаю себе точно такие же вопросы, засмеялся в ответ Бардин. Что-то тяжело прошелестело в кроне ближайшего лысого, ещё не одетого в листву, вяза, пробивая тонкие веточки. Еще один дрозд, сказал Бардин. Слушайте, он же довольно увесистый получается, сказала Катя. Нехорошо, если такой на крышу плюхнется, машину помнёт. Ну, вроде пока не помял, улыбнулся Бардин. А если в стекло, тревожно спросила Катя, и если бы Бардин получше разбирался в женщинах, то уловил бы в этой тревоге и некоторую нарочитость, и попытку сблизиться. Но он не обладал настолько тонким чутьём, чтобы правильно понять Катю. Вы поосторожнее там едьте, повелительно сказала Катя, нахмурив брови. Клянусь, комически поднял вверх два пальца Бардин.
Ольга Бальцер, сказал он, садясь в паджеро и выруливая со стоянки под свод ветвей, заботливо нависших над узкой улочкой, на которой располагался офис. Ольга Бальцер, это хорошо. Ольга Бальцер наверняка была не то чьей- то содержанкой, не то дорогой проституткой. Огромные аквамариновые глаза и такие же огромные груди, удивительно выглядящие на пересушенном тренировками теле. Двадцать восемь лет. Выглядит как порнозвезда. Платит как нефтяной шейх. М-да, Катька, разумеется, попала не в бровь, а в глаз: несмотря на то, что Бардину, в целом, не очень нравился такой тип женщин, гасить эректильные позывы, возбуждаемые клиенткой Бальцер, удавалось с трудом. Что Ольга Бальцер прекрасно видела и осознавала. Поэтому команду «раздевайтесь» всегда выполняла молниеносно и с какой-то самодовольной наглецой. Бардин уже привык к тому, что Ольга Бальцер, похоже, принципиально не носила нижнего белья. Но поначалу даже вздрагивал всякий раз, когда обнаруживал, что Ольга Бальцер снова импровизировала с интимной стрижкой, например, пришпандорив на обесцвеченный хохолок пару стразов. И, надо признать, за исключением имплантированных сисек, тело у неё фантастическое. Чуть многовато мускулов, но всё-таки надо признать – Ольга Бальцер делает кого-то очень, очень счастливым. И, судя по заверениям венеролога Васьки, делает это очень часто, аккуратно и чистоплотно.
Незаметно для погружённого в свои мысли Бардина, паджеро докатился до его дома, уткнувшись в низенькое оранжевое ограждение стоянки. Он вышел из машины, как-то сразу оставив там и Ольгу Бальцер и её обесцвеченный хохолок, и вместе с волной влажного весеннего воздуха на него навалились впечатления сегодняшнего вечера, мёртвые птицы и плач этой женщины, Иоланты-Ии. Чёрт, старею, пробормотал Бардин, силясь вернуть обратно игривые мысли о крутых бёдрах Ольги Бальцер, но её изгибы, пропитанные декоративным, или, как сейчас говорят, техническим загаром, бесследно ускользнули в сиреневый вечерний воздух, оставив Бардина наедине с непонятной реальностью. Он как сомнамбула поднялся на второй этаж, уткнувшись лбом в гладкую кнопку дверного звонка, отозвавшуюся дидиньканьем где-то в глубине квартиры. Ты не позвонил, с лёгкой укоризной сказала ему жена, открывая двери. Прости, Женька, замотался что-то, рассеянно и слегка сонно пробормотал в ответ Бардин, и привычно мазнул жену губами по тёплой щеке. Она так же механически чмокнула губами воздух и забрала у Бардина сумку. У тебя сегодня нет тренировки, спросила она, провожая мужа на кухню. Нет, сегодня очередь ребят из омона, я не хочу с ними работать, Николаич и один справится, ему там одно молодое дарование помогает, из этих же, сказал Бардин. У тебя всё в порядке, заглянула в его лицо жена. Да, всё более-менее, ответил Бардин, падая в любимое кресло и вытягивая ноги. Может, тогда переоденешься для начала, с некоторым сарказмом спросила жена, ставя на газ кастрюльку с любимым бардинским борщом. Не поверишь, сил нет, засмеялся Бардин, но в смешке послышалась некоторая натянутость, словно бы он хотел замазать этих хохотком не то какой-то грешок, не то какой-то страх. Я сегодня выхожу из офиса, а на дороге и на машине – несколько мёртвых дроздов, сказал он, как бы объясняя жене свою нервозность. Дроздов, переспросила жена. Да, дроздов. А как выглядит дрозд. Рябенький такой, довольно крупный, кажется, бабушка их рябинниками называла, ответил Бардин. Значит, сегодня в новостях я видела именно их, удовлетворённо сказала жена. Сегодня первая новость – какие-то мёртвые птицы, причем, я так поняла, довольно много. А отчего они погибли, спросил Бардин. Не знаю, я не включала звук, беспечно ответила жена, стуча половником по стенкам полупустой кастрюли. Дура, ну вот что за дурра, пронеслась в голове Бардина угрюмая мысль, но потом её сменила другая. Ну почему же сразу дура. Дались тебе эти птицы. Тебе кто дороже, какие-то дурацкие птицы, к тому же дохлые, или собственная жена.
Что на работе, спросила жена. Я, кстати, компьютер у тебя заметила. Ты купил себе ноутбук. Я посмотрела в интернете, он чертовски дорогой. Просто умопомрачительно дорогой. Зачем тебе ноутбук. Женька, это не мой ноут, устало ответил Бардин. Он знал, что даже и купи он себе самый распоследний мак, жена ничего ему не скажет. Она просто переживала, что он взял деньги из их «путешественного» фонда, они уже два года собирались на Карибы, откладывали по чуть-чуть, могли бы и так поехать, денег более-менее хватало, но жена не хотела в чём-либо себе отказывать, в том числе, не хотела поджиматься в финансовых вопросах по возвращении из отпуска. Отдыхать, так на всю катушку, такой девиз она гордо бросила Бардину, показывая на домашнем компьютере виды Карибских островов.
Это ноутбук одного мальчика, ответил Бардин. То есть он когда-то был мальчиком, тренировался у меня ещё в первом училище, я тебе рассказывал. Зачем тебе компьютер этого мальчика, спросила жена с недоумением. Мальчику сейчас уже под сорок, он всего-то лет на пять-шесть помладше меня. Дело в том, что там его дневниковые записи, а он… Бардин замялся. Ты помнишь репортаж в новостях о том, как на прошлой неделе в кафе нашли мужчину, который ничего не помнит, не может ни себя назвать, ни объяснить, кто он такой. Ну помню, сказала жена, поднимая брови, чтобы вспомнить. Ты еще тогда сказала, мол, бедная семья, если у него такое несчастье приключилось, помнишь. Ты ещё сказала, что, может, они догадаются обратиться в передачу «Жди меня» или что-то в этом роде. Ну, кивнула жена, вспомнив. Это он, сказал Бардин. Тот самый парень. И его семья надеется, что я ему помогу. Как, прочтя его дневник, спросила жена. Видишь ли, у меня было несколько сотен учеников, ответил Бардин, откидываясь на спинку кресла и закрывая лицо ладонями. Но действительно талантливыми были лишь трое-четверо из них. Только они остались в памяти. И Витька Кромм – один из них. Понимаешь, ты учишь-учишь этих балбесов, они повторяют за тобой, но делают это как-то без мысли, без души. Больше половины из них приходит к тебе только с тем, чтобы научиться бить морду, и лишь редкие самородки приходят за тем, чтобы не делать этого. Они приходят учиться, чтобы никогда не драться. Они приходят за искусством. И в них сразу видна душа, в них живое сердце бьётся, это видно в каждом движении, в каждом выдохе, в посадке головы, в глазах. Это что-то неотъемлемое, неотчуждаемое от них, будто ими руководит какой-то дух, который из брезгливости не поселился в телах других людей. Я помню, как Витька пришёл. Группа занималась уже месяца два или три. Я честно сказал ему, что во-первых, ему уже поздно начинать, ему тогда уже было почти двадцать или что-то вроде этого, во-вторых, если он никогда не занимался никаким спортом, как он мне сам сказал, то ему не догнать этих ребят. А я не буду тратить время на отстающего. Тогда он сел в углу и просидел там всю тренировку. На следующей тренировке я его выгнал из зала. Оказалось, что он всю тренировку простоял у окна. Поутру он встретил меня у подъезда и молча пошёл рядом. А я тогда как раз в больнице работал. Он целую неделю встречал и провожал меня, стоял у окна со стороны улицы во время тренировки. Он тогда сказал, я вам так надоем, что вы когда-нибудь сдадитесь и всё равно меня возьмёте. Мне действительно всё это осточертело. Ну сколько можно. Я разрешил ему тренироваться. Он ни черта не умел и не поначалу ничегошеньки не мог повторить. Но упорный был. Как бультерьер. Я хотел его выгнать, но потом как-то пораньше прихожу на тренировку, смотрю, он моет пол. Один. Никого еще нет. А он где-то взял ведро, нашёл тряпку и моет пол. А зал, ну стандартный баскетбольный зал. Я ему говорю, Витька, как настроение. А он отвечает, боевое. Я на тренировке пригляделся к нему, как он выполняет кихон2, а у него ни одной ошибки в концентрации. Техника, разумеется, так себе, семечки еще. Но. Кулаки всегда правильно сжаты, все формы кисти выполнены правильно, стопы, бёдра, плечи, всё работает как часы, как надо. И главное – взгляд. У всех новичков бегает взгляд. Но не у него. Он работал как робот. И, ни, сан3. Чётко.
Бардин наклонился вперёд. Его глаза блестели от воспоминаний. Жена удивилась. Давно она не видела, чтобы его глаза светились. Последние годы они всегда напоминали ей затёртые монетки, которые можно было бы отполировать, но ей не хотелось, да и сил на это взять было неоткуда. Потом я узнал, что Витька сирота, продолжил Бардин. Точнее, мать у него умерла, а отец так и не женился. И он лет с десяти жил практически один. То есть, отец его почти всё время был в разъездах, работал геологом, хорошо зарабатывал. А Витька рос как трава. Солнце обогреет, дождик напоит.
Он и в раздевалке почти ни с кем не разговаривал, продолжил Бардин. Понятно, что для него все остальные казались детьми, но обычно всё равно, что перед тренировкой, что после, в раздевалке постоянно стоит гвалт, хохот, кто-то что-то рассказывает. А Витька просто сосредоточенно раздевался, угрюмо шёл в душ, потом тщательно вытирался, обсыхал, одевался – ни одного лишнего движения, ни одного слова. Если его спрашивали – отвечал охотно, улыбался вежливо, но за этой вежливостью угадывалась стальная броня, куда не пробиться никому. И, тем не менее, мы с ним ладили. Даже стали друзьями. Как-то так получилось, что близкими друзьями. Хотя даже не разговаривали. Это странно. Потому что мне он говорил, что вообще-то он – большой болтун. Просто со мной ему комфортно было молчать. И я чувствовал то же самое. Пожалуй, Витька – единственный человек, с которым мне очень уютно молчалось.
Послушай, наконец перебила его жена. Ты говоришь, он сирота, кто же тогда попросил тебя помочь ему. Я не знаю, жив ли сейчас его отец, смущенно ответил Бардин. И в этот же момент поймал себя на мысли о том, что соврать ему не о чем, а подробно рассказывать об Иоланте ему вовсе даже не хочется. Почему, он понятия не имел, но смутное интуитивное ощущение будто бы залило ему глотку сургучом, Бардин кашлянул, и с известным трудом вымолвил: отца его я видел только пару раз, он мне понравился, крепкий мужик, из настоящих. Но за Витьку просил не он, а его жена. И как её зовут, спросила жена Бардина. Не помню, соврал Бардин, какое-то нерусское имя. Вылетело из головы. Красивая, спросил жена. Обычная, снова соврал Бардин, как ему показалось, вполне удачно. Мы с ней почти на разговаривали, она была вся зарёванная, возможно какие-то седативные препараты принимает. Отдала мне компьютер и сказала, что у Витьки последнее время крыша ехала. Спрашивала, может быть, я что-нибудь вспомню, читая его записи, может, кого-нибудь узнаю, уловлю хотя бы какую-то зацепку, которая поможет вернуть ему память. Можно мне посмотреть, спросила жена. Прости, Женька, но я клятвенно обещал никому не показывать, сказал Бардин и подумал про себя: странно, почему же я всё вру-то. Всё вру, и вру, и, главное, остановиться всё никак не могу. Там есть очень личные моменты, сказал он вслух, с удовольствием отмечая, что как минимум одну правдивую фразу ему произнести удалось.
