Kitabı oku: «Лес. Книга 1», sayfa 2

– Все настолько ужасно?

– Я так не думаю. Иначе нас с тобой бы здесь не было, – Ева пронзительно смотрела в темные глаза самца, словно приметила в них особый блеск, который ранее ей не приходилось замечать.

– Что? – забеспокоился дрозд.

– Ничего, – махнула крылом самка.

– Ты уже здесь закончила?

– Нет.

– Тогда давай я тебе помогу. А затем вместе отправимся за глиной.

Савелий запрыгнул внутрь гнезда и принялся за работу со знанием дела. Хотя Еве уже и так было понятно: петь у дрозда выходило куда лучше, чем строить.

– Влад, я за тобой не успеваю, – прокричал вдогонку трутень приятелю, продолжавшему активно носиться по поляне. – Давай помедленнее.

Окончательно потеряв его из виду, Стас подлетел к липе и уселся на одну из ее веток, чтобы перевести дыхание. Как вдруг прямо перед собой увидел расщелину, оставшуюся на месте отколовшегося от дерева сука.

Трутень настороженно огляделся по сторонам и, не застав никого рядом, начал понемногу подкрадываться к таинственной дыре. При этом чем ближе подходил он к расщелине, тем неувереннее чувствовал себя, опасаясь стать незваным гостем в чужом гнезде. И чуть ли не до смерти испугался в тот момент, когда в него неожиданно врезался сзади Влад.

– Смелее! – прокричал Влад трутню, который вмиг оказался в полом стволе липы.

Мрачная темнота и запах подгнившей древесины внутри ужаснули Стаса. Он тут же поспешил выбраться обратно на свет, откуда доносилось ехидное жужжание Влада.

– Ну и шутки у тебя! – недовольно прожужжал трутень. – Я там чуть не умер от страха.

– А чего бояться? Если бы в этой дыре и жил кто-нибудь, ты бы к ней так близко не подобрался.

– Думаешь, пчелы согласятся перебраться сюда?

– Думаю, что стоит попытаться убедить их в том, что переселение семьи с ветки в дупло положительно скажется как на сезонном взятке, так и на развитии потомства.

– Тем более и с соседями нам повезло, – Стас бегло взглянул на ель, где продолжали обустраивать свое гнездо дрозды.

– С приходом весны поляна не спит даже ночью. Здесь точно не придется нам скучать.

– А мне это даже нравится. Наблюдать за тем, как счастливые птицы делятся с нами своими искренними чувствами и переживаниями, выражаясь при помощи восхитительных мелодичных трелей.

– Этим они обязаны не только своим чувствам, но и своим талантам. Я боюсь даже представить, во что превратился бы наш лес, если бы в нем все подряд начали делиться своими чувствами подобным образом.

– Наш лес полнится разными звуками. И нам ли судить, кому какой придется по нраву.

– Судить не нам, – согласился Влад. – Нам трутнями пристало быть. И это у нас прекрасно получается.

Глава 2

К полудню солнце уже властвовало на небесных просторах, озаряя макушки высоких деревьев в весеннем лесу. Лишь немногие из них стояли приодетыми, поэтому солнечные лучи с легкостью проникали в самые глубинки уязвимой чащи.

Не всем пришлось по нраву столь радужное настроение весеннего солнца. Недовольны им были растущие на юге леса ландыши, привыкшие к скромным условиям периода своего цветения. Ютились они теперь кучно в тени хвойных деревьев, спрятав понурые бледные цветки в распростертых объятиях заботливых листьев.

Преждевременное потепление застало врасплох не только растения на юге леса. Из-за прихода ранней весны некоторые из обитавших здесь птиц находились сейчас под особым впечатлением и вели себя не совсем благоразумно.

Донесшийся из перелеска своеобразный треск предвещал скорое появление довольно известного пернатого самца, заявившего о себе в этих краях еще при талых снегах ушедшей зимы. Именно тогда Симон схлестнулся с местным глухарем за право иметь почет среди остальных самцов. Тот случай определил его поведение и в период токования.

Симон унаследовал от отца весьма необычный контраст в оперении, что позволяло ему пользоваться успехом у самок. А ухоженная темная бородка эксцентричного глухаря придавала ему еще большей изящности и зрелости.

Подбирая под ногами внушительным клювом молодую траву, Симон неторопливо вошел в лес и направился к месту ежегодного сбора глухарей, устраиваемого в брачный период. Он охотно отвечал громким токованием на отдаленные звуки соперников, хотя в обыденной жизни ему это было несвойственно. Инстинкт выживания дисциплинировал Симона в привычной для него среде обитания, но сегодня ему хотелось отдаться во власть безразмерного наслаждения доминирующим положением не только над понравившейся ему самкой, но и над остальными глухарями.

Из-за цветущей рябины показался первый из возможных соперников, однако тому не было никакого дела до Симона. Убедившись в этом, глухарь нахохлил оперение, расправил веерный хвост и уверенно двинулся в сторону дерева, привлекая громким токованием находившихся поблизости самок.

Дойдя до рябины, Симон остановился и внимательно огляделся по сторонам. Приметив за кустом пестрый окрас двух перешептывающихся между собой подруг, глухарь нахмурил алые брови, вдохнул полной грудью и направился в их сторону.

Но не успел Симон переглянуться с самками, как тут же его внимание привлекла проходившая мимо тетерка. Неприметная и, на первый взгляд, скромная, она вряд ли вызвала бы интерес у глухаря при иных обстоятельствах. Однако сейчас тетерка шла в компании приятеля, приодетого в роскошное оперение с темным мраморным отливом.

Напыщенный вид тетерева не принуждал Симона к каким-либо действиям. Но глухарь вдруг почувствовал, как спутница тетерева становится все более привлекательной для него. Тяжело взмахнув крыльями, он оторвался от земли и взлетел на ближайшее дерево.

Довольно шумным выдался кратковременный полет Симона, однако никто так и не обратил на него внимания. Разве только самки, знакомство с которыми у глухаря так и не состоялось, в недоумении переглянулись между собой.

Симон преследовал тетеревов до самой окраины леса. Едва показалась перед молодой парой согнутая березка, как вдруг самка остановилась, заподозрив неладное. Охваченная волнением, она подняла голову и настороженно посмотрела на тетерева, однако тот не подавал никаких признаков беспокойства.

Толчок в спину налетевшего сверху глухаря пробудил медлительного самца. Но к тому времени он уже оказался на земле, безнадежно распластав крылья под гнетом дерзкого налетчика. Напуганная тетерка отбежала в сторону и замерла, тревожно наблюдая за отчаянными попытками друга выбраться из-под атаковавшей его птицы.

Вскоре самоотверженному тетереву удалось освободиться. Взъерошенный и озлобленный, он поднял голову и вызывающе посмотрел на глухаря, стоявшего рядом с его самкой. Затем сделал шаг вперед и демонстративно расправил крылья, из которых тут же полетели выдранные перья.

Всем своим видом тетерев давал понять, что не потерпит такой наглости по отношению к себе. Однако же не торопился предпринимать какие-либо ответные действия.

– Чтобы я тебя с ней больше не видел, – потребовал Симон, угрожающе уставившись на соперника.

– Что ты сказал? – грубо ответил тетерев и подался вперед. Громко захлопал крыльями и чуть оторвался от земли, давая понять, что теперь настроен вполне решительно.

– Постой, – внезапно преградила ему путь самка. – Не надо этого делать.

Ее тихий голос показался подозрительным тетереву. Хотя самец и не мог не заметить, что она по-прежнему была напугана.

– Амина! – тетерев в недоумении уставился на самку. – Ты слышала, что он сказал?

– Да, слышала.

– Хочешь, чтобы я оставил этого наглеца без наказания? – теперь тетерев уже перед ней стал размахивать крыльями, демонстрируя негодование.

– Я не хочу, чтобы здесь кто-либо пострадал из-за меня.

– Она тебе хочет сказать, чтобы ты проваливал отсюда! – прокричал Симон, бережно поправляя свое оперение.

– Ты вообще заткнись! – отозвался тетерев глухарю, не желая мириться с мыслями о том, что мог ему уступить.

– Тебе лучше уйти, – тихо сказала Амина, тоскливо глядя на бирюзовый отлив возмущенной груди тетерева.

– Ты еще пожалеешь об этом, – буркнул ей в ответ тетерев. Развернулся и, нервно взмахнув крыльями, подался прочь.

Заинтригованный глухарь украдкой посмотрел на самку, провожавшую молчаливым взглядом тетерева. Прихрамывая, тот уходил обратно в лес, уходил из ее жизни.

Как только тетерев скрылся в кустах, глухарь приблизился к тетерке и продолжил с ней знакомство.

– Так, значит, ты Амина?

– Какой ты догадливый! – недовольно фыркнула в ответ самка.

– Ты злишься на меня?

– А разве не стоит?

– Зависит от того, насколько близка ты была с этим тетеревом.

– Уж точно ближе, чем с тобой.

– Но не настолько, чтобы уйти вместе с ним.

– Что тебе от меня надо?

– Ты мне нравишься.

– Я рада за тебя.

Симон не ответил. Он с нескрываемым интересом принялся рассматривать пестрое оперение тетерки. Обратил внимание глухарь и на грациозно вытянутую шею самки, указывавшую на ее расположенность к знакомству.

Тетерка неодобрительно посмотрела на настырного самца. Это был холодный взгляд, подающий надежды на скорую оттепель.

– Так и будешь молчать? – раздраженно спросила Амина.

– У меня есть на это оправдание.

– И какое же?

– Твоя надменная красота.

– Ах ты негодяй! – Симон тут же схлопотал от тетерки крылом, а затем она улыбнулась. – Откуда ты такой нахальный взялся?

– Вон с того дерева, разве ты уже не помнишь?

Амина снова улыбнулась. Глухарь игнорировал взгляд тетерки, и в то же время не сводил с нее глаз.

– Прогуляемся? – смело предложила тетерка.

– А ты не боишься, что я и на тебя наброшусь? – Симон провокационно посмотрел самке в глаза.

– А ты сам этого не боишься? – пикантно ответила тетерка, подвергнув еще большим испытаниям самообладание самца.

Как кстати для глухаря в этот момент на лугу подул свежий весенний ветер, охладив и без того пылкий нрав птицы.

От порыва ветра податливо качнулись выстроившиеся на окраине леса тощие бледные березы. Вздрогнули и растущие за ними сосны с елями. Не уступил этому порыву только одинокий многолетний дуб, раскинувший свои ветви в дали зеленеющего луга.

Еще не успел дуб как следует прикрыться листьями после зимы, а уже развесил соцветия. Одинокий и даже порой хмурый в ненастную погоду, он все же дорожил своей свободой, всю жизнь наблюдая за тем, как ведут борьбу между собой за место под солнцем лесные деревья.

Помимо местных кабанов, охочих до его осенних лакомств, не давала скучать дубу и взбалмошная река, склонная ранней весной к частым переменам настроения. И пусть в этом году дуб так и не дождался от Дайны столь привычных талых эмоций, она по-прежнему старалась активно развлекать его то журчанием, то всплесками воды у самого его подножия.

Несмотря на сложный характер, Дайна являлась важнейшим источником жизни в этих краях и охотно принимала гостей со всей округи. Наведывались к ней гости и из леса, привыкшие к луговому раздолью и местным лакомствам. Приходили сюда на водопой косули, для которых не только живительная прохладная вода, но и прибрежные кусты служили хорошим подспорьем весной. Паслись здесь и лоси, не отказывая себе в удовольствии угоститься луговой зеленью.

С появлением на лугу первой молодой травы многие из них уже успели показаться в обширных окрестностях Дайны. А теперь и сам Нагил решил посетить речную долину.

Продолжал медведь приводить себя в порядок после зимней спячки. Ясная солнечная погода на протяжении последних нескольких дней вынудила главу леса отправиться к реке, где он теперь собирался попытать счастья в своем излюбленном занятии.

Не стал медведь даром терять времени. Побродил по отмели реки, присмотрелся к ее оживленной среде, да и окунул голову в прохладную воду.

– Что это он делает?

– Крепче держись, а то сейчас как начнет барахтаться, – прокричала блоха, переползая к загривку медведя. – Рыбу ловит!

– Чем ему лесная река не угодила? Обязательно было сюда тащиться?

– В лесу лососей нет. А здесь их завались. У этой рыбы сейчас нерест. Наш, видимо, уже заранее пронюхал об этом.

– Это же морская рыба.

– Морская, а размножается в пресной воде. Ты где там? – окликнула блоха подругу. – Что-то он долго не выныривает.

– Может, захлебнулся?

– Сплюнь, дура! Этого нам только не хватало.

– А нет, зашевелился. Сейчас подхватит. Держись!

Нагил подкараулил отбившегося от косяка лосося. Аккуратно подгреб левой лапой к себе запаниковавшую рыбу и замер. И только успел занести правую для удара, как тут же пронырливый лосось нырнул медведю под брюхо и проскочил между его лап.

Расстроенный медведь вынул голову из воды и с досадой посмотрел на реку. Затем встал на задние лапы и отошел подальше от берега.

– Не та еще сноровка у нашего косолапого друга, – с сарказмом сказала блоха.

– Видимо, никак не отойдет от зимней спячки, – поддакнула ей подруга.

Оказавшись поглубже в реке, медведь принялся высматривать следующий косяк рыб. На этот раз он не спешил нырять. Наклонил голову над водой и стал терпеливо ждать.

– И долго он так будет стоять? – проворчала блоха, вглядываясь в ясное небо над речной долиной. – Меня уже эти солнечные лучи достали!

– Какая ты привередливая! – ответила ей подруга. – Он так часами может стоять и с твоим мнением уж точно не станет считаться.

– Да он ни с чьим мнением в лесу не считается. Делает что хочет и когда захочет. Ни стыда ни совести.

– Не наглей! Если бы не он, жить бы нам с тобой сейчас в какой-нибудь сырой глуши.

– Это точно. В нашем лесу для выживания надо всегда быть готовой к тому, чтобы в нужный момент суметь выше своей головы прыгнуть.

– А затем и удержаться на своем месте.

Блохи молча переглянулись между собой и, надежнее вцепившись щетинками в шерсть медведя, громко рассмеялись.

Почувствовав дискомфорт, Нагил выпрямился и инстинктивно отмахнулся от надоедливых насекомых, тем самым упустив из виду подплывавший косяк лососей.

– Я чуть было не сорвалась! – воскликнула блоха, выдохнув из себя последние порывы смеха.

– Да, пронесло нас в этот раз. Говорила же тебе, без нужных связей выжить в этом мире куда сложнее.

Придя в себя, Нагил вновь наклонился к воде и с затаенным дыханием стал наблюдать за подплывавшей к нему рыбой. Вот только та уже успела заметить в реке хищника. Подплыв к нему поближе, лососи дружно бросились врассыпную и умело рассредоточились перед возникшей опасностью. Теперь медведю оставалось лишь надеяться на появление выскочки из косяка.

Его ожидания оказались ненапрасными. Поддавшуюся панике рыбину Нагил ловко подцепил одной лапой, подхватил другой, и уже через мгновение лосось оказался у него в зубах.

Мокрый, с довольной мордой медведь направился к берегу, увлеченно терзая когтями и зубами пойманную им добычу.

– Неужели наелся?

– Не думаю. Видимо, подустал с непривычки, – ответила подруге блоха. – Сейчас разляжется в тени, как любит делать обычно. Поднаберется сил, и обратно в воду.

– Тень – это хорошо. Заодно и мы отдохнем от этих невыносимых солнечных лучей.

– А может, мы Нагила на берегу подождем, пока он не нарыбачится, как думаешь?

– Но тогда мы лишимся неприкосновенности, которую гарантирует нам его шерсть, – резонно заметила блоха. – Хотя, знаешь, давай. Этому проклятому солнцу еще ни одно облако сегодня не попадалось. Достало оно меня.

– Подождем его на берегу. Ничего с нами не случится.

***

Надежда на то, что хищник мог бы поступиться кровавой охотой на невинных птиц и зверей в борьбе за выживание, с опустевшим желудком становилась для Марата все более призрачной. «Больным и раненым зверям труднее выживать в тех условиях, с которыми они сталкиваются в лесу. И с этим, безусловно, согласились бы остальные его обитатели, опасаясь за свои жизни и жизни своего потомства», – рассуждал Марат.

Вот только у самих больных и раненых зверей, как оказалось, было иное мнение на этот счет. И неудачная охота минувшей ночью в очередной раз убедила волка в этом.

Покидая стаю, Марат знал, каким испытаниям может подвергнуть себя. Скитания по лесу в поисках падали, запах которой был невыносим для него с его гордым нравом. Охота на мелких грызунов, пренебрегая собственными убеждениями в борьбе за существование. Теперь только она оставляла Марату надежду на выживание. Встав на защиту жертв естественного отбора в лесу, молодой волк в итоге сам оказался жертвой. Жертвой собственной гордыни от природы, своего честолюбия вопреки природному инстинкту.

Но Марат все еще продолжал дышать. Как и всякий уязвленный естественным отбором обитатель леса, он боролся за свою жизнь. За призрачную возможность снова увидеть волчицу, заставившую сильнее биться его сердце. Учуять ее запах, которому обязан нынешними переживаниями. Сказать все, что не успел сказать при их последней встрече.

Обессиленного и обескровленного волка по-прежнему спасало его чутье, позволявшее оказываться в том месте, где он мог успешно воспользоваться своей сноровкой. Не подвело обоняние волка и на этот раз.

Марат настойчиво крутился возле норы, которую отыскал рядом с поваленным тополем, догнивавшим на болотистом берегу лесной реки. После очередной неудачной попытки волк резко вытащил из разрытой норы испачканную в земле морду и, поддавшись неодолимому позыву, громко чихнул. Едва очухался, как вдруг увидел перед собой лосиху.

Обращенный на хищника взгляд лосихи выражал обеспокоенность. Однако она так и осталась стоять на месте.

В тот момент Марату была чужда мысль об охоте на лосиху. Сама же лосиха действовала исходя из собственного инстинкта, который еще больше обострился с появлением из прибрежных кустов ее детеныша.

Марат взглянул на лосенка и затаил дыхание. Впервые в жизни он не знал, как ему поступить.

После некоторых раздумий волк опустил голову и хотел уже было уйти, как вдруг кто-то сильно ударил его в бок и отбросил к лежавшему на берегу тополю.

Оказавшись на земле, Марат растерялся. Он даже не сразу понял, что с ним произошло. Волк почувствовал пронзительную боль в области ребер, прохладу от колотой раны, а вода перед его носом постепенно начала приобретать багровый оттенок.

Марат с трудом поднял голову. Он все еще мог рассмотреть синеву темнеющего неба и дрожь онемелых листьев под протяжный звон в ушах. Увидел волк и подошедшего к нему лося, на рогах которого виднелась его кровь.

Пока хищник дышал, он все еще представлял опасность для лося и его семьи. Это Марат прочел в хладнокровном взгляде зверя. В нем не было агрессии, как и не было жалости.

Марат не чувствовал боли в тот момент, когда лось занес над ним ногу. Лишь ощущение сырой прохладной земли под собой вселяло в волка уверенность в том, что он все еще жив.

Закрыв глаза, Марат испытал довольно странный эффект ожидания смерти. Молодого волка вдруг одолело необъяснимое желание повернуть вспять время, неподвластное его прихотям. Он проникся сомнениями в собственных убеждениях и тотчас же от них отрекся, поступившись своей гордостью. Что-то должно было стать оправданием подобных мыслей. И это что-то, возможно, тоска по ее лаю, который Марат слышал слишком часто для того, чтобы не обращать на него внимания при жизни. Как слышал и теперь: все тот же лай, но теперь уже успокаивающий в преддверии смерти.

Однако последовавшее за лаем рычание тут же вернуло хищника в сознание. Марат открыл глаза: ни хладнокровного взгляда лося, ни его смертоносной ноги перед ним не оказалось.

Волк все еще продолжал ощущать телом прохладу сырой земли и даже учуял резкий запах гниющего дерева. Он попытался приподняться, но теперь уже и боль дала о себе знать. Все обернулось вспять, – и лишь волчий лай по-прежнему звучал в его голове.

– Ты думал, я так просто дам тебе уйти из жизни, даже не попрощавшись?

Марат навострил уши и приподнял голову. Однако так и не успел никого разглядеть. Пронзительная боль в груди вернула волка на землю.

– Тише, не шевелись. Похоже, лось вскрыл тебе брюхо рогами.

Марат уловил знакомый запах наклонившейся к нему Селины, свойственную ей манеру оставаться спокойной даже в самых сложных ситуациях. В какой-то момент она наклонилась чуть пониже и нарочито лизнула волка в ухо, увидев его растерянный взгляд после очередного выдоха с гортанной хрипотой.

– Как ты здесь оказалась? – натужно проскулил Марат, придерживая веки усилием воли, чтобы те не опустились от усталости. – И где…

Волк потерял сознание прежде, чем успел закончить вопрос. Селина тоскливо посмотрела на его истощенное голодом тело, сбитые передние лапы, выдававшие первые признаки отчаяния хищника.

– Отдыхай, – тихо промолвила волчица. – Теперь ты в безопасности.

Напуганная волчьим лаем тетерка нарочно стала отставать от глухаря, сопровождавшего ее к лесной реке. К тому времени она уже успела приноровиться к выходкам самодовольного самца: грациозной походке, которую тот не изменял с тех пор, как превзошел в темпераментной схватке тетерева, его нелепому токованию, провоцировавшему местных глухарей. При этом хорош собой и уверен в собственных силах. Глухарь продолжал восхищать тетерку вызывающим поведением, но ей все больше начинало казаться, что этим поведением он был обязан не столько характеру, сколько пробудившемуся в нем весеннему инстинкту.

– Симон, я тебя прошу, давай вернемся в лес. Мне как-то не по себе здесь.

Глухарь не счел нужным ответить самке на ее опасения. Он продолжал идти вперед, будучи уверенным в том, что тетерка послушно следует за ним.

Почувствовав бодрящий запах молодых сосновых почек, Симон ускорил шаг. Громко захлопал крыльями и с наскока взобрался на ветку подвернувшейся на пути корявой сосны.

– Ну же, Амина! – прокричал глухарь, обернувшись к поспевавшей за ним тетерке. – Почувствуй, какой здесь приятный воздух!

Растущие на окраине леса высокие деревья нещадно отбрасывали тени на заболоченные берега реки, не пропуская к ним лучи уже клонившегося к горизонту солнца. В преддверии сумерек разгулялся западный ветер, нагоняя вечернюю прохладу. Но и она не смогла остудить пыл своенравного глухаря. Уж слишком самодостаточным чувствовал себя Симон в болотной глуши в компании преданной тетерки.

– Слезай оттуда, – позвала Амина, продолжая наставлять своего неистового друга. – Иди ко мне, милый.

Симону польстило столь теплое обращение самки, наконец поддавшейся его обаянию. Глухарь приветливо взглянул на тетерку, уподобившись коварному обольстителю. Ее легкое смятение с отводом глаз в ответ не оставило самцу другого выбора, как вернуться на землю и предстать во всей красе с властным размахом крыльев и чуткостью алых бровей.

Застенчивая самка медленно попятилась от взбудораженного глухаря, нахально распустившего крылья. Симон неотступно следовал за ней, вызывающе токуя в надежде на любовное соитие. Самец был в восторге от поведения заигрывавшей с ним тетерки. Терпение той сводил на нет дерзкий взгляд глухаря, который уже был полон решимости.

Остановившись, тетерка подняла голову и провокационно взглянула на самонадеянного самца. И тут же затейливо прикрыла глаза.

Резкая боль от вонзившихся в спину когтей показалась ей даже излишне агрессивной. Амина возмущенно захлопала крыльями и открыла глаза.

Встревоженный взгляд глухаря, который тетерка увидела перед собой в этот момент, поверг ее в ужас. Понимая, что тот уже ничем не сможет ей помочь, она безвольно опустила крылья и поникла головой.

Спикировавший на тетерку беркут тут же попытался утащить ее с собой, но вовремя подоспел опомнившийся Симон. Глухарь распахнул крылья и смело бросился на орла, нанося ему удары острым клювом.

Один из ударов пришелся хищнику в голову. Однако тот не спешил выпускать из мощных когтей тетерку. Расправил крылья и бойко отмахнулся ими от настырного глухаря, ударив его по шее.

Полученная затрещина лишь раззадорила Симона. Глухарь с еще большей яростью набросился на беркута, пытаясь сбить его с раненой тетерки. После нескольких неудачных попыток он все же добился своего. Защищаясь от атак глухаря, хищник был вынужден отпустить тетерку. Та осталась неподвижно лежать на земле между двумя самцами.

Напыщенный Симон с ненавистью посмотрел на стоявшего перед ним орла и тут же замер. Невозмутимый встречный взгляд убийцы только сейчас вызвал у глухаря страх. Тот самый утраченный им страх, который способствовал его выживанию вплоть до сегодняшнего дня.

Поддавшись одному из основных инстинктов, Симон утратил контроль над другим. Глухарь был рад насладиться тем влечением, которое испытал к тетерке. Но это влечение оказалось для него роковым.

Орел достаточно быстро расправился с Симоном. Глухарь так и не почувствовал боли, – лишь горечь утраты перед последним вздохом, глядя на умиравшую тетерку, которую он не смог защитить от себя самого.

Дневная мирная жизнь речной долины к вечеру стала подавать первые признаки волнения. Потянулась к поверхности реки рыба. Одна за другой подрывались рыбины к зависавшим над водой насекомым, ловко подхватывали на лету поживу и ныряли обратно, оставляя после себя звучные всплески воды.

Напомнили о себе и местные лягушки, повылезавшие на сушу, – вдоволь надышаться да перекликнуться на закате солнца, которое вновь затягивало прощание.

Нагил не спешил вылезать из воды. Успел медведь за день приноровиться к повадкам проворного лосося. Стоял он сейчас в прохладной воде и терпеливо поджидал очередного неудачника.

– Да сколько можно уже! Какой прожорливый.

– Еще бы! Это ты не застала его сразу после спячки, – ответила негодующей подруге блоха. – Еле на ногах стоял. И в рот тянул что ни попадя.

– Как холодно здесь стало, – пробормотала блоха, содрогнувшись на листе кувшинки.

– И опасно. Здесь все как будто с ума посходили.

– Но нам не стоит переживать по этому поводу. Нашего Нагила боятся и уважают не только в лесу, но и за его пределами. Все знают, что он не позволяет себе так нагло использовать свое положение в корыстных целях, как это делают другие хищники.

– Это точно. Не припомню, чтобы от него доставалось муравьям или пчелам.

– А ты никогда не думала о том, что снисходительность нашего упрямого медведя не слишком практична как для леса в целом, так и для него самого?

– В тебе совесть заговорила? – ехидно проронила блоха, взглянув на подругу.

– Я не об этом. Мне кажется, Нагил утратил хищный инстинкт. И некоторые из жителей нашего леса не прочь были бы при случае этим воспользоваться.

– Благо для нас, таких сейчас нет в речной долине. Как бы там ни было, он все еще остается медведем. Одним из самых сильных и проворных обитателей в этих краях.

Обе блохи посмотрели на медведя. Тот стоял в воде и, разбрасываясь брызгами в разные стороны, увлеченно терзал пойманную им рыбу.

– Вот разошелся! – воскликнула блоха, обращаясь к своей собеседнице.

Однако той уже рядом не оказалось.

Самая обыкновенная юная лягушка впервые в жизни выбралась на поверхность воды. Залезла на первый попавшийся лист кувшинки, – и так повезло. Она ловко расправилась с блохой, застав ее врасплох. Не доставила трудностей лягушке и другая блоха, пребывавшая в оцепенении от страха. Однако чувство насыщения к хищнице так и не пришло. Уж совсем никчемными оказались насекомые, столь вызывающе ведущие себя на глянцевом листке кувшинки.

И вновь всплеск раздался на реке. Плюхнулся в воду передними лапами Нагил и побрел к берегу. Добравшись до суши, бодро отряхнулся от воды и вытянул вперед сытую, довольную морду.

Со странным для себя чувством облегчения медведь покидал реку в этот раз. Утолил голод, набравшись сил. Но все никак не мог понять, почему он так комфортно стал ощущать себя на лугу, обдуваемым свободным западным ветром. И что же родной лес так угнетающе возвысился пред ним?

***

Располосовали бледные облака небесное зарево перед закатом. Ветер стал показывать характер, – не оставлял в покое верхушки рослых деревьев, все ниже приклоняя их в своих причудах. Одна за другой летели с них вниз обветшалые ветки.

Тревожилась сейчас Мара. Внимательно прислушивалась орлица к хрипам сосны, на ветвях которой находилось ее гнездо.

Сама занималась его постройкой: подобрала надежный сук, натаскала прочных веток, застелила мхом и травой. Места для птенцов было вдоволь в гнезде, с прекрасным обзором, неприступное для хищников. И все равно было неспокойно ее материнское сердце в преддверии ненастной погоды. Еще и Нестр на охоте задержался.

– Ты что так долго? – бросила недовольный взгляд Мара на орла, швырнувшего в гнездо разбитую тушку глухаря.

– Давайте налетайте! Проголодались, наверное, – прокричал сыновьям беркут, игнорируя недовольство орлицы.

Оттолкнув брата, птенец стремительно бросился к тушке и попробовал самостоятельно справиться с увесистой добычей отца.

Нестр с интересом наблюдал за отчаянными попытками старшего сына урвать больший кусок мяса. Раз за разом в клюве проворного птенца оказывались выдернутые перья, однако тот не сдавался и продолжал усердствовать над тушкой.

Другой птенец был менее расторопен. Все его попытки поучаствовать в трапезе пресекались старшим братом. В конце концов, Мара не выдержала и решила вмешаться. Выдернула клювом крыло из тушки глухаря и положила его рядом с младшим сыном.

– Ты его разбалуешь, – сделал замечание самке орел. – Он должен сам уметь постоять за себя.

– Повзрослеет – и постоит, – ответила Мара, вырвала из крыла кусочек мяса и поднесла его к раскрытому клюву птенца. – Лучше подумай, где мы жить будем. Я уже устала вздрагивать здесь каждый раз, как сорвется от ветра ветка или затрещит соседнее дерево.

– Сама же хотела поселиться на окраине леса.

– Да, хотела. Но теперь у нас есть птенцы. И для их же безопасности нам лучше убраться отсюда.

– Перестань всякий раз придумывать себе лишний повод для переживаний. С птенцами все время кто-нибудь из нас находится рядом, – строго сказал Нестр и, оглядевшись по сторонам, добавил: – К тому же, здесь отличное место для охоты. А эта сосна еще и нас переживет.

Мара промолчала, посчитав беркута слишком взволнованным и неприступным для принятия каких-либо решений сейчас. Нестр привел весомые доводы в пользу их нынешнего места обитания. Но он так и не смог успокоить ее материнское сердце.

Учуяв прежний запах смердевшего дерева, Марат понял, что он все еще жив. Вернулась и боль, напомнившая хищнику о его непримиримой борьбе с инстинктами.

Марат открыл глаза. Увидев стоявших перед ним других волков, он вмиг подхватился и попытался встать, однако его тут же вернули на место.

– Вот неуемный! Только недавно при смерти был, – послышался ему голос взрослой волчицы.

– Это он, мама, тебя поприветствовать хотел. Ничего ты не понимаешь.

Еще больше занервничал Марат, продолжая слышать голоса крутившихся возле него подозрительных волков.

– Перестаньте вы! Видите, как Марат разволновался из-за вас. Дайте ему прийти в себя.

И только этот голос Марат не спутал бы ни с чьим другим. Он обернулся и посмотрел на Селину. И как-то неуверенно завилял хвостом.