Kitabı oku: «На васильковой стороне», sayfa 2
Вообще, его история показательна и встречается довольно часто. Из-за постоянного нахождения в состоянии абстиненции, через некоторое время, Худому пришлось перевестись в самый зачуханный и далекий отдел прокуратуры. Там он умудрился потерять уголовное дело, задремав на лавке у подъезда после тяжелого трудового дня. За такие проделки со службы его выперли, и он пошел в народное хозяйство, где несколько лет трудился разнорабочим, сторожем и дворником. В конце концов, он, как заблудившийся Будулай, снова пришел в прокурорские кадры с повинной головой. Принес справку из наркодиспансера о прохождении лечения от алкоголизма, и был восстановлен в должности. Естественно, при таком режиме труда и отдыха руки до материалов у Худого так и не доходили, так что шабашками я был обеспечен постоянно.
Таким образом, производственная практика явно имела положительный эффект и развивала во мне навыки общения с людьми и работы с документами. Плюс к этому давала возможность познакомиться со значимыми руководителями из профессии и обрасти некоторыми связями. Так что к окончанию университета процентов на 70% я был вполне самостоятельной и боеспособной единицей. Сотрудники ко мне привыкли. Не было и дня, чтобы мне было в тягость идти в отдел. Естественно, после практики в надзорном ведомстве, никакой другой работы для себя я не представлял.
Тщательно изучив ФЗ «О прокуратуре», я с удивлением узнал, что в принципе можно устроиться туда на работу с четвертого курса ВУЗа. На мой вопрос относительно такого порядка вещей, следователи-наставники дружно показали пальцем на два соседних кабинета, в которых трудились две крайне симпатичные девицы – помощник прокурора и следователь. Обе они были студентками 6 курса заочного отделения юрфака и имели классные чины младших юристов, то есть младших лейтенантов.
Я, подумав, что ничем не хуже, тут же составил резюме и встал в кадровый резерв прокуратуры. По самым скромным прикидкам, мне, как особо ценному кадру, должны были позвонить, по крайней мере, до конца рабочего дня. Но, прошел месяц и никто так и не позвонил. Потом прошел еще один месяц, и еще один месяц, и еще куча месяцев – результат был тот же. Энергия тем временем била через край, поэтому я летал между потенциальными работодателями как средиземноморский ветер.
Не помню точно, откуда в моей голове взялась идея попробовать вломиться на том же четвертом курсе в стройные ряды сотрудников ФСБ, но я ее осуществил. Пришел в холл регионального управления и просто спросил у дежурившего там прапорщика о трудоустройстве. Он сказал мне три цифры внутреннего телефона отдела кадров и показал пальцем на сам аппарат. Отойдя на несколько метров от окошка предбанника, я тут же все эти цифры забыл, так что пришлось переспрашивать. Поскольку, прапорщик был таким же тормозом, как и я, он не смутился и снова мне повторил весь порядок действий. Я же, в тот момент, в своих собственных глазах был посрамлен и унижен. Первый разговор с конторой получился короткий.
– Вам нужен студент?
– Нет, мы берем людей с дипломами.
Аплодисменты, занавес.
Плюнув на всю эту бюрократию и решив не торопить события, я продолжил учебу и, наконец, ее закончил. Про ФСБ после первого неудачного крестового похода я даже и не вспоминал.
Получив свой далеко не красный диплом, я первым же делом пошел обновлять сведения резюме в кадровом резерве прокуратуры. Параллельно с этим решил напрямую подойти к районному прокурору, благо, после всех эпизодов ежегодной практики, был уже лично с ним знаком. Даже не заглядывая в диплом, он повертел в руках мой военный билет и сделал неожиданный и крайне неутешительный вывод. Ограниченно годных к несению военной службы (категория «В») в прокуратуру берут очень редко и неохотно. И мой случай был явно не тот, чтобы хоть как-то повлиять на решение об оформлении. Это неудивительно. Среди факультетского выпуска из 150 человек подавляющим большинством были дети действующих сотрудников, которых тоже нужно куда-то трудоустраивать. И, желательно, не дежурным в вытрезвитель. И уж точно не старшим помощником младшего слесаря.
Если честно, я никогда не предавал большого значения наличию у себя военного билета. Ну есть и есть, при чем же здесь работа? Оказалось, что очень даже при чем. Хоть этот военный билет и валяется без дела десятилетиями под стопкой оплаченных квитанций за квартплату, чеков на покупку бытовой техники и всякой прочей сомнительной макулатуры, но он очень важен. В нем стоит категория годности к военной службе, которая является маркером для потенциальных работодателей из силовых ведомств. Человек может быть хоть трижды инвалидом, но по бумагам все должно быть чисто. При всем при этом, дата военно-врачебной комиссии в военном билете может быть насколько угодно древней, а объективные внешние данные совершенно любыми, включая пивное пузо или отсутствие нижних конечностей. Документ в этих случаях будет иметь решающее значение.
Сказать, что после этого разговора я расстроился – это ничего не сказать. Я был просто подавлен. Мечта о синих погонах с зеленым просветом рухнула на землю и разбилась.
Для того, чтобы до конца понять ситуацию с моим военным билетом, необходимо заострить внимание на моменте, когда он у меня появился. Однажды в детстве родители меня привели к дерматологу с расчесами на локтевых сгибах. Врач внимательно меня осмотрел и назначил строгое лечение в виде обильного мазания уязвимых мест детским кремом. Дав на дорогу пачку активированного угля, счастливый пятилистник подорожника и молитву от сглаза, он отправил меня восвояси. Удивительно, но лечение помогло, все тут же сняло как рукой!
Как позже оказалось, он поставил мне, по каким-то странным мотивам, диагноз «нейродермит» и занес в свою, одному ему известную, картотеку. На очередной комиссии по постановке на учет призывников, на которые таскают всех школьников мужского пола, начиная с восьмого класса, врач-дерматолог посмотрел в свои бумаги и сказал «Свободен». С таким диагнозом, как и с бубонной чумой, служить не берут. Далее мне просто выдали военный билет и все. Тогда я воспринял это как должное.
Естественно, что после первой неудачной попытки попасть на госслужбу, я решил устранить все препятствия и заново пройти военно-врачебную комиссию. Самым обычным образом. Я пришел в военкомат и спросил, как это можно сделать. Местные тетки посмеялись надо мной, сказали, что это невозможно, и захлопнули свое дурацкое окошечко прямо перед моим носом.
Поскольку в этой стране нет абсолютно ничего невозможного, я решил пойти другим путем. Черт с ней, с этой прокуратурой, подумал я, буду ломиться в другие двери. В те, которые скромнее.
Первым делом я поговорил со своими наставниками-следователями, и они отвели меня под руки устраиваться на работу в уголовный розыск. Начальник местного УР Таракан был суров и усат. Кабинет его был прокурен и состоял из многочисленных обшарпанных фанерных шкафов. Он посмотрел в мои документы, также повертел в руках военный билет и сказал, что позвонит.
К слову, прошло уже 13 лет, но по поводу работы он мне так и не позвонил. Все просто. Уже через год он утратил возможность кого-либо трудоустраивать в розыск, поскольку сам умудрился загреметь за «взятку» в СИЗО. Причем сначала этого подполковника засунули в общую камеру к его любимым зекам. Задерживали его сотрудники моего будущего отделения, но, несмотря на это, мы с ним позже неплохо сдружились. Наличие у меня фсбэшной ксивы его нисколько не смущало, и по моим представлениям, он точно не был самым плохим человеком в этом мире.
Оказалось, что он обычный заложник ситуации, которому коммерсанты жертвовали офисную бумагу и какие-то копейки на ремонт автопарка. А вышло, как вышло. На видеозаписи, которую до сих пор демонстрируют в ведомственных институтах ФСБ в качестве учебного пособия по борьбе с коррупцией, он в форме подполковника милиции засовывает в задний карман штанов денежные купюры, после чего его в прямом эфире задерживают.
Я нисколько не защищаю человека в погонах, берущего деньги от кого бы то ни было, но дальнейшие события показывают, что и тот человек, который его задерживал тоже не ангел. Да и вообще, профессиональная сторона в этом деле практически не имела значения. В ситуации с задержанием Таракана все решил банальный бытовой спор. На Дне милиции, действуя крайне неумно, поддатый Таракан умудрился ткнуть в курилке приглашенного на праздник оперативника ФСБ, Хомяка, своей должностью, званием и выслугой. Опер это естественно запомнил и, при подвернувшемся случае, отомстил. Так что со службой в уголовном розыске ни у меня, ни у Таракана в итоге не срослось.
После этого уже очередного неудачного опыта, я стал бегать в поисках работы гораздо быстрее. Но, увы, мое движение явно шло на дно болота. Следствие ОВД – отказ, тыл – отказ. Приблизившись к границе человеческого достоинства, я пришел на собеседование в службу судебных приставов. Догадались, что меня там ждало?
Тем временем, лето 2006 года подходило к концу, но вопрос с моим трудоустройством так и не был решен. Хорошо, что в подобных особо сложных ситуациях мозг человека способен искать совершенно безумные выходы. В моей голове зародился еще один план, который, по всем прикидкам, должен был выстрелить. Я проанализировал через вражескую сеть «Интернет» расположение учебных заведений по всей стране и увидел, что примерно в 20 субъектах Федерации, как это неудивительно, отсутствуют высшие учебные заведения с направлением обучения «юриспруденция». Из этого логично вытекало, что и притока свежих кадров в органы прокуратуры там не должно наблюдаться.
Накупив почтовых конвертов, я напихал в них копии характеристик от своих наставников, копии дипломов и прочих документов. Чуть не забыл, для службы в некоторых волостях требовалось заключение медкомиссии о возможности работы в условиях Крайнего Севера. И я ее прошел успешно.
Письма были отправлены, оставалось только ждать.
Примерно в это время начиналась эпопея с ежегодными посланиями сомнамбулического президента по телевизору. Народ завлекали возможностью спросить у него о насущных проблемах, а он делал вид, что эти проблемы решает. Нисколько не стесняясь, я в наивном порыве написал вопрос на его трехкопеечный сайт и спросил: почему молодому специалисту высочайшего класса и с опытом работы, стоящему в кадровом резерве прокуратуры уже целый год, просто не дают возможности устроиться туда на работу?
В аппарате президента это обращение приняли и направили его в генеральную прокуратуру. Там его прочитали и скинули на рассмотрение в прокуратуру моего субъекта Федерации. Местная прокурорская элита была немного удивлена подобными нигилистскими заявлениями, но все же мне ответили – мест нет, и не предвидится. Между строк я прочитал также, что они обескуражены подобным поведением, прямо сейчас рвут на части мое резюме и сжигают его на костре.
Параллельно с этим направлением своей диверсионной работы, я заваливал местный кожный диспансер и управление здравоохранения претензиями с требованием о снятии своего диагноза. Я угрожал им судами и иными страшными карами, но все было безрезультатно. Этот вариант также не выгорал, я получал откровенные посылы и отписки.
Будущая жена, глядя с нескрываемой жалостью на мои мытарства, поговорила со своей матерью, чтобы она подыскала мне хоть какую-нибудь работу. Та, в свою очередь, напрягла свои могучие связи и, наконец, меня пригласили на собеседование.
Удивительно и невероятно, но это был тот же самый местный военкомат, в который требовался помощник военного комиссара по правовой работе с зарплатой в 4 600 рублей в месяц. После зарплаты автосервиса в 12—15 тысяч рублей, предложенное довольствие показалось мне сущими копейками, но все же необходимо было получать юридический стаж, иначе вся учеба была бы бессмысленной.
Далее мне необходимо описать то место, где в моем городе происходят все значимые события. Этакая Дворцовая площадь местного пошиба.
Военкомат, милиция, прокуратура, суд, отделение ФСБ, ИВС и служба судебных приставов располагались в пятиэтажном здании не больше, чем обычный жилой дом хрущевской постройки. Военное ведомство занимало два верхних этажа, третий этаж полностью занимал суд. Районный ОВД со штатом сотрудников более 500 человек ютился на втором и первом этаже. В подвале находился ИВС со своими троллями и орками. Сбоку здания был организован отдельный вход для прокурорских, работников суда, приставов, сотрудников вытрезвителя и шестого отдела УМВД (борьба с оргпреступностью). Отделение ФСБ занимало несколько кабинетов пятого этажа с проходом через ОВД и военкомат.
На собеседование к военному комиссару я попал сразу. У военкомата была своя дежурная часть, в которой за стеклом сидели какие-то старые бабки. Также была предусмотрена железная автоматическая решетчатая дверь на входе. Командир этого крутейшего аналога «Форта Нокс» представлял собой невысокого, плотного и седоватого мужчину лет за 50 с погонами полковника. Его кабинет был оформлен в лучших советских традициях, как и кабинет любого партийца в сериале «Чернобыль». В нем присутствовали многочисленные лакированные шкафы «Под дерево, чтобы богато смотрелось!». К столу, застеленному красной скатертью, перпендикулярно (то есть буквой «Т») примыкал еще один длинный узкий стол с придвинутыми стульями. На стене висел портрет вождя.
– Ты в курсе, что у нас серьезная организация? Здесь не должно быть ни опозданий, ни нарушений трудового распорядка – спросил мой будущий босс.
– Да, товарищ полковник.
– Тогда иди в третье отделение к Веселому, он тебя оформит.
Третье отделение находилось прямо через стену. В нем, для какого-то черта, была еще и оружейная комната с сейфом, в которой бережно хранился цинк патронов для винтовки калибром 5,5 мм. Все остальное то ли было разворовано, то ли отсутствовало за ненадобностью. Наличие такого количества патронов 5,5 мм при отсутствии к ним мелкокалиберной винтовки, к тому же не состоящей на вооружении, заставляли меня всегда дико ржать. Но это было уже потом!
Подполковник Веселый был начальником этого самого третьего отделения и заведовал личными делами офицеров запаса. По совместительству он также был кадровиком. Моложавый, веселый, кристально честный и симпатичный человек с белобрысой головой и откровенно славянской внешностью. Прямо на входе он дружелюбно спросил, какого хрена я забыл в этом болоте со своим образованием? Прямо так и спросил, и я ответил честно, что хочу служить Родине. Теперь это стало делом принципа, а уж где и в каком обличии – другой вопрос. Услышав подобную ересь, он, видя мой нездоровый настрой, начал ухмыляться.
В конце концов, выбирать им не приходилось. Толпы соискателей этой великой должности за воротами явно не наблюдалось, так что я был самым перспективным, энергичным и в то же время единственным кандидатом.
Веселый оформил все необходимые документы, и так начался мой путь «Из варяг в греки». С этого момента я стал приобщаться к государственным тайнам, которые теперь и описываю.
Можно с уверенностью сказать, что первый рабочий день в военном ведомстве фактически ознаменовал всю мою дальнейшую судьбу. Это был день рождения у одной из стареньких женщин – старшего специалиста 4 отделения рядовых и сержантов запаса. Именно эти безжалостные потомки Нестора Махно никому не отдают то, что требуется, выдают насильно всем подряд то, что не нужно, и отращивают бока на казенных харчах.
Для приличия я выпил на этом празднике Хэллоуина немного вина и под благовидным предлогом сбежал. Все-таки праздник живых мертвецов – это явно не то место, где стоит находиться. Хотя мне, дураку, стоило бы и послушать, как за 30 лет тупого перекладывания бумажек можно врасти задницей в кресло и научиться при этом искренне ненавидеть людей. Сам Господь в тот момент обращался ко мне свыше, показывая очевидный пример взаимосвязи госслужбы и мутирования клеток организма и сознания, но я не внял его наставлениям.
На следующий день все нормализовалось, меня посадили за компьютер в приемной военного босса и все. И никакой работы неделями. Нужно было лишь отсидеть с 8 до 17 часов с видом всецелой занятости и хлещущей через край энергии.
За все время работы, я сходил юристом в суд от военкомата два раза и проиграл оба процесса. Немудрено, процессы были 100% проигрышные по делам об отмене решений призывной комиссии. Если какой-нибудь гений юриспруденции посмеет бросить в меня за это камень, предлагаю проверить эту систему на себе.
Через месяц меня посадили в дежурку, чтобы я смотрел в камеру и открывал входную железную дверь только работникам военкомата и только в рабочее время. Было приказано по возможности никогда не открывать дверь посетителям и, по малейшей причине, разворачивать их на выход, угрожая с воинственным видом штык-лопатой. Некоторое количество страждущих, при этом, умирало как Александр Матросов прямо перед решетчатой дверью на лестнице с военными билетами и приписными свидетельствами в руках. Другие умудрялись пересекать контрольно-следовую полосу и рвались к окошкам, где их расстреливали из подготовленных и заранее замаскированных пулеметов безжалостные военкоматовские палачи.
Это был самый настоящий мини-Гулаг в действии, только люди рвутся не наружу, а внутрь. Довольных посетителей за год я так и не увидел.
Сотрудникам отделения ФСБ, которые ползали как каракатицы через нашу дежурку, было приказано открывать дверь в любое удобное для них время. Для этих случаев была также предусмотрена освященная местным ксёндзом тряпочка, которой нужно было протирать свои губы после целования величественных чекистских задниц.
Сразу скажу, я ей не пользовался, ни пока открывал дверь, ни когда уже мне открывали дверь. Да и в одряблые задницы я их не целовал, несмотря на все упорные попытки военного руководства приобщить меня к этому действу.
Есть подозрение, что преимущественно женский коллектив военкомата в тайне желал для чекистов возрождения «Права первой брачной ночи» и регулярного свального греха, но тут уже чекисты были против. Целования старческих геморроидальных шишек им было вполне достаточно.
Самым страшным злом на этой планете было не открыть для этих тамплиеров вовремя решетчатую железную дверь. Иногда для этого приходилось разгонять толпу мужиков и юношей, которые посмели своим холопским отродьем преградить путь рыцарям меча и орала! А рыцари шли, побрякивая железом и пластилиновыми яйцами куда-то выше… Скорее всего, на ежедневный доклад к Богу.
Через некоторое время таких дежурств чекисты стали меня узнавать и здороваться. Работа пошла как по маслу. Самая сложная задача была решена, нужно было выучить график их работы и все. Я бегал курить каждый час, высматривая в камеры наблюдения знакомые силуэты, помогал стелить линолеум, белить стены и проводить мелкий ремонт в этом склепе. Короче, работа – супер! Только зарплата полный отстой, по профессии никакого развития и еще приходится ублажать полководческие амбиции откровенных «генерал-адъютантов Куропаткиных», которыми издревле богата наша земля. С другой стороны, было весело. Коллектив был дружный и отзывчивый, а шанс вылететь за ворота минимальный.
Близился 2007 год (и моя женитьба, как побочный эффект). На праздник Нового года, как водится, собрали стол. Специально для культурного отдыха сотрудников был приобретен громадный музыкальный центр с караоке и микрофоном. Деньги на этот агрегат нашлись самым простым образом. Всем сотрудникам военкомата выдали премию по тысяче рублей с условием их последующего возврата. Так что с призывников никто ничего не тряс, ведь всегда есть более безопасный способ найти то, что в данный момент необходимо. Мы же все-таки не звери.
Ближе к вечеру празднества присоединился один из чекистов, который матерно и громко шутил, раскидывал по полу салат Оливье и бросался в людей кусками хлеба. Песня Газманова «Господа офицеры» в его исполнении гарантированно заняла бы на Евровидении первое место. Он был уже изрядно пьян и натурально падал под стол, что придавало пению некие трагические ноты.
В один из перекуров чекист умудрился разодраться с ветераном Афганистана, но их быстро разняли, и развели в разные углы. Звали этого чекиста – Хомяк. Он сидел на открытом окне пятого этажа и курил. Я стоял рядом, посматривая, чтобы он никуда в очередной раз не упал. Эххх! Знал бы я в тот момент, что меня ждет в дальнейшем, не ручаюсь, что не сделал бы из него легким движением руки десантника-парашютиста.
– У тебя какое образование? – спросил он у меня.
– Высшее, юрфак в этом году закончил.
– А какого черта ты тут работаешь? Пойдем к нам, у нас лучше. Тут же просто болото, пустая трата времени. Короче – он поднял вверх указательный палец и один из окосевших глаз – после Нового года найдешь меня, поговорим.
Я еще какое-то время посмотрел за Хомяком, чтобы он не подавился очередной порцией сельди под шубой и не упал на новый музыкальный центр. Потом мне все это надоело, так как он начал подобно младенцу давиться твердой пищей каждую минуту и падать вообще везде, так что я ретировался восвояси, сбросив с себя этот непосильный груз ответственности.
В тот момент мне требовалось более цивилизованное общение и снятие пережитого стресса. В основном, путем обильного поедания пирогов с брюквой.
Этим же вечером, уже после моего ухода, у Хомяка прямо за столом украли телефон, что вызвало неимоверный резонанс. Вора нашли моментально, так как он по глупости вставил свою сим карту в аппарат и сделал один звонок. Это был один из множества техработников, которые трудились здесь совсем от безысходности, и за еще более низкую зарплату. Про вора я знал, что он бывший контрактник и успел поучаствовать в боевых действиях в Чечне. Его, конечно, сразу же уволили, но осадок остался.
В последующем я его видел несколько раз. В 2015 году он попался мне у банкомата с бравым видом и в форме с сержантскими лычками. Сказал, что служит контрактником-мотострелком в Оренбурге и несколько раз выезжал в командировки в Украину. В связи с изложенными выше обстоятельствами о воровстве чужого имущества, за достоверность его слов я ручаться не могу. В то же время, ничего не исключаю.
Далее были праздничные выходные. Мы, теперь уже с женой, уехали путешествовать в Москву натуральным образом – в плацкарте на верхних боковушках у туалета.
Наша свадьба была комсомольской, без гостей, а поэтому почти без подаренных денег. Так что для организации свадебного путешествия пришлось залезать косматой рукой в свою бережно скопленную из копеек заначку. Да и путешествие было недолгим, потому что из праздников три дня выпадали на дорогу. А праздники именно в тот год были короткими.
Вот так, еще с самых младых ногтей мы начали привыкать к безудержной роскоши столичной жизни!
После праздников я вышел на работу и несколько раз заглядывал в отделение ФСБ, но своего знакомого никак не мог застать. В конце концов, на одном из дежурств я его встретил лицом к лицу.
– Здравствуйте. Вы мне говорили подойти после праздников по поводу работы.
– Да? Какой работы? Что-то я не помню.
– На празднике перед Новым годом разговаривали – Хомяк вертел красными похмельными глазами в разные стороны и, очевидно, не мог вспомнить не то что наш разговор, но и текущий день недели.
– Аааа… Ну, вкратце, требования у нас жесткие, отсутствие судимых родственников, высшее образование, спортивные нормативы. Со здоровьем как?
– Я здоров, с родственниками все нормально. Но у меня ограничение к военной службе и военный билет – в глубине души я надеялся, что для ФСБ не существует никаких бюрократических препятствий и главное, чтобы голова была на плечах.
– Мммм… Нет, тогда не пойдет. Мы тут все военнослужащие, так что… Ну ты заходи, если что-то изменится – он похлопал меня по плечу и ушел.
Прекрасно понимая, что само по себе ничего не изменится, а также осознавая тот факт, что в военкомате нельзя проработать до пенсии, я начал новый мозговой штурм. Как раз к этому новому штурму начали приходить отказы из прокуратур урочищ и хуторов, куда я отправлял резюме, и где волки натурально опасаются справлять естественную нужду. Пришло уже порядка пяти отказов, так что, в целом, ситуация была ясна. Ждать чуда было бессмысленно.
Тем же ходом я направился к военкому и рассказал ему обо всей своей нелегкой ситуации. Он нисколько не удивился, но и не воодушевился моей идеей по прохождению повторной ВВК. Единственное, он спросил меня: а кто будет работать, если все разбегутся? Поговорив с ним еще немного, была выбрана общая стратегия. Он мне помогать не будет, но и мешать не станет. Так что все в моих руках.
Натуральный нехороший и несознательный гражданин! Знал бы он в тот момент, что ему самому осталось служить несколько месяцев, точно принес бы из дежурки тряпочку для протирания моего будущего величественного зада.
В этот же день я подошел к главному врачу военно-врачебной комиссии в военкомате, и она тоже не воодушевилась моими планами.
– Зачем тебе это надо? Сиди тут и работай, здесь же спокойно, и мухи не кусают – сказала она, протирая очки с толстенными диоптриями.
Конечно, если бы я был шестидесятилетней одинокой женщиной с гипертонией и тремя домашними кошками, то точно последовал бы ее примеру. Но, увы, это было не так. Каким-то чудом и откровенным подхалимажем мне удалось ее убедить пойти навстречу. Единственной проблемой было то, что нужно было ждать весенней призывной комиссии. А до нее было еще три месяца. Целых три месяца деградации! Но делать было нечего, оставалось только ждать.
После зимне-весенней тягомотины, и высчитывания минут до окончания рабочего дня, наступил заветный апрель. Я взял в отделении призыва свое личное дело и внимательно его изучил. Внес актуальные сведения о родственниках и образовании, прошел повторно психологические тесты. Так что подготовительная работа была полностью проведена, далее следовало самое важное – военно-врачебная комиссия. Обежав в трусах вместе с призывниками всех врачей (а надо учесть, что я здесь работал и ежедневно встречался почти со всеми этими чудесными женщинами пост-пост-пост-бальзаковского предсмертного возраста), я подошел к дерматологу.
– Жалобы?
– Отсутствуют.
– Тааак, посмотрим – врач залезла в свои бумаги, – Погодите, вы же состоите у нас на учете?!
– Я? Не может быть – пришлось для убедительности сымитировать искреннее удивление и поддернуть для пущей бравости трусы – Это какая-то ошибка, я здоров!
– Да точно, вот смотрите. В 1998 году вы обращались к нам с диагнозом «нейродермит». Что вы мне голову морочите? С таким диагнозом вам здесь делать нечего.
– Подождите, давайте не будем торопиться – я решил сбавить темп войсковой операции – Здесь точно какая-то ошибка. Смотрите, я здоров.
– Да я и не спорю, что вы здоровы! – она посмотрела на мою божественную кожу цвета бледной поганки – Но все равно, я ничего не могу вам подписать.
В этот момент я решил бросить в бой последние резервы, чего к счастью не сделал Наполеон под Бородино. Эта врач-женщина была подменной и не знала, что я здесь работаю. Так что удар был убийственным, ведь вся методика работы была мне известна.
– Тогда пишите, что нужно. Зачем вы меня сюда позвали? Или вы думаете, что я хочу в армию? Мне что, больше заняться нечем, чем к вам ходить?! – врач заметно напряглась, подсознательно не желая выпускать потенциального призывника из своих когтистых лап.
– Ну а что же вы так резко?! Я вот вам направление сейчас напишу в диспансер. Не будет справки – пойдете у меня как миленький служить (я мысленно потирал руки)! Вам нужно взять ее в нашем диспансере от того врача, который вас поставил на учет. Успевайте все сделать сегодня, чтобы завтра мы с вами уже закончили. Иначе – собирайте вещи и в морфлот!
Отпросившись у военкома с работы, я тут же полетел в диспансер. Удивительно, но через столько лет врач все еще работал. Он, конечно, постарел, но нисколько не утратил тягу к добрым делам.
– Здравствуйте, мне нужна справка для военкомата о годности к службе.
– Я не могу вам выдать такую справку. Вы обращались на прием с диагнозом «нейродермит» в 1998 году. Для снятия этого диагноза нужно минимум 10 лет отсутствия ремиссии. Где ваша карточка?
– Вот, держите, – незадолго до этого я, подозревая возможные проблемы, взял свою старую карточку на руки под предлогом, что иду на прием. Потом просто вышел из диспансера и выкинул ее в ближайшую мусорку.
Перед новым походом, я завел себе другую карточку, совершенно чистую. Чудны дела Господа, но такого наглого вероломства никто не заметил.
– Но она же пустая? А где ваша старая карточка? – у врача округлились глаза
– Не знаю, у меня только эта – врач грустно выдохнул.
– В общем, так. Я напишу вам справку о том, что вы ранее обращались за медицинской помощью с датой приема. Диагноз писать не буду, так как нет подтверждающих сведений из карточки. Напишу, что в данный момент видимых болезней нет. Не знаю, что вы задумали, но так делать неправильно.
Я не был до конца уверен, что документ с такими формулировками поможет. Но это было хотя бы что-то. Вся эта история с претензиями и угрозой судами о снятии диагноза явно буксовала и тянулась через пень-колоду. Но стоило начать играть по другим правилам, и система тут же дала сбой, ломая сама себя. Мои действия не были запрещенными и наказуемыми. Все шло в рамках правового поля, но особого – российского. Поэтому дело, как экскаватор в болоте, помаленьку начинало двигаться. Идиотский бюрократизм практически был побежден.
На следующий день я предъявил полученную верительную грамоту врачу призывной комиссии.
– Такая справка меня не устраивает. Тем более, вчера я разговаривала с выдавшим ее врачом. Куда вы дели свою старую карточку?
– Никуда. Зачем она мне нужна? Раз уж в больнице вы ее потеряли, что теперь горевать? Пишите как есть.
– Я не могу написать, что вы здоровы, о вас есть сведения в основной картотеке. Но и по-другому я написать не могу, так как нет медицинской карточки. В общем, вы мне надоели. Езжайте в краевую призывную комиссию, пусть они с вами разбираются.
В краевой призывной комиссии было чисто, светло и пусто. А еще солнечно, симпатично и дружелюбно. Весь поток призывников еще не добрался до этих мест, поэтому я был один. Молодой врач посмотрел на меня, посмотрел в документы и ничего не понял.
– А зачем вас сюда прислали?
– Не могу знать – соврал я – требуют заключение от вас.
– Маразм какой-то. Совсем, видимо, нечем заняться. Держите. Годен, здоров.
