Kitabı oku: «Узлы»
Отход
Разыгрывалась современность. Шёл 93 день февраля. По кипящему Балтийскому морю величественно плыл лайнер с алебастровыми боками. Численность экипажа на судне превышала численность пассажиров. Но даже это обстоятельство не в силах было отменить музыку. В фойе перед рестораном a la carte, где с минуты на минуту должен был начаться ужин, небольшой духовой оркестр настраивал инструменты. Забасил тромбон. Присвистнула флейта. Валторн издал протяжный стон. Седовласый мужчина, прежде дремавший здесь же, на диване, вскочил разбуженный.
– Уже не Петербург? – спросил он, с испугом оглядываясь.
– Уже третий час как не Петербург, – сказал проходивший мимо матрос и юркнул в дверь со строгой табличкой «Staff only».
Из находившегося на противоположной стене лифта вышла девушка, наряженная в огненно-красную помаду. Она несла на вытянутой руке смартфон и без умолку что-то ему объясняла. Кинув мимолётный взгляд в сторону духового оркестра, где стонал кларнет, девушка скрылась за двустворчатыми витражными дверями ресторана. Седовласый мужчина погладил бока измятого пиджака и последовал её примеру. В величественной ресторанной зале сияли хрусталём люстры, бледнели накрахмаленные скатерти, взблескивали подносы в руках прытких официантов. Пока волоокий распорядитель сверялся с самым коротким в своей жизни списком гостей, прочие пассажиры в элегантных и не очень нарядах возникли в дверях. Последней в ресторанную залу вплыла заношенная женщина в фиалковом вечернем платье, неумеренно осыпанном пайетками. Неизбывная улыбка распорядителя чуть съехала набок, он подправил её мизинцем и принялся энергично рассаживать прибывших. Напоследок он ещё раз пересчитал поголовье гостей – из девяти пассажиров, означенных в списке, на ужин пожаловали восемь. Совсем скоро из распашных белоснежных дверей, ведущих в окутанную непроглядным маревом кухню, вышел румяный повар и торжественно крутанул левой рукой, словно повернул колесо фортуны. Ужин начался. Ложки черпали пряный суп, вилки пыряли сырную плоть, иглы для омаров пронзали белесое естество, щипцы раскалывали красноватые панцири, ножи полосовали мясистые гарниры, кокотницы кокали кромки хрустальных фужеров, ножницы для винограда щёлкали, откусывая тучные гроздья, креманки хвалились бархатом десертов. К концу трапезы в витражные двери ресторана вступила розовощёкая девица в старомодном платье и кокошнике. На вытянутых руках она держала каравай, приплюснутый в центре солонкой. Сделав неуклюжий реверанс, девица принялась раскачиваться и запричитала:
– Ой, люли-люли-люли… не доехали они… не добрáлися они… ой, люли…
Кто-то свирепо зашептал:
– Кастелянша… Кастелянша!..
Из-за колонны выпрыгнул волоокий распорядитель, подхватил девицу под локоть и поволок прочь:
– Что это за маскарад?! Что ты здесь делаешь?!
– Пою… Разве нельзя?!
– Нельзя!
– А что можно? – плаксиво осведомилась девица.
– Можно – заведовать бельём! И всё! Всё-ё-о-о-о!!! Вон пошла!.. А то старшему помощнику капитана нажалуюсь!
– Ишь! Напугал…
Девица недовольно колыхнула многослойным подолом и медленно вышла. В фойе бравурно трубил оркестр. Навстречу кастелянше уверенно шёл старший помощник капитана. Она заботливо прижала к груди каравай и, резко повернув вправо, скрылась за дверью со строгой табличкой «Staff only»1. Старший помощник одобрительно кивнул оркестрантам и вошёл в ресторан. О чём-то пошептавшись с распорядителем, он вступил в гущу столиков, за которыми сидело малочисленное общество насытившихся пассажиров.
– Друзья, я ещё раз приветствую вас на борту нашего лайнера! Хочется верить, что еда, ласково наготовленная нашими пищеварами, под чутким руководством французского шеф-повара Поля Бошана, который многажды номинировался, но так, к сожалению, и не получил «Bocuse d’Or», – вам пришлась по сердцу и по желудку. А теперь разрешите пригласить вас в лаунж-бар на капитанский приём! Будем знакомиться и приятно проводить время!
Старший помощник вышел из гущи столиков, дружески похлопал по плечу волоокого распорядителя и удалился. Седовласый мужчина в измятом пиджаке поспешно вышел за ним следом.
– Товарищ капитан!
– Я старший помощник капитана.
– Товарищ старший помощник капитана! Никак не могу пойти на приём. Не люблю всё это… посему… и… я… Вычёркивайте меня в общем!
– Как вам угодно! Это мероприятие, как, впрочем, и любое другое на нашем лайнере, не является принудительным…
– Славно! Меня… Тимофей Платоновичем зовут… Это чтоб знали, кого вычёркивать…
– Доброй ночи! – ответил старший помощник, чуть наклонил туловище вперёд и зашагал по коридору.
– Ага, – ответил Тимофей Платонович и направился к лифту.
Из двустворчатых витражных дверей принялись истекать прочие пассажиры. Следом за ними вышел распорядитель и взялся объяснять, как пройти в лаунж-бар. Послушным табором отужинавшие направились в указанном направлении. В лаунж-баре приглушённый свет смешивался с тихой сладкопевной музыкой в карикатуру единства, воссоздавая в атмосфере вспененный экстракт угасающего дня. Капитан сидел в глубоком кресле. Пассажиры умертвили его одиночество. Он встал им навстречу:
– Проходите, рассаживайтесь!
Зашуршали, заскрипели, зацокали. Поозирались, пошептались, присмирели. Капитан вернул своему телу прежнюю позу, откинулся на мягкие подушки и нажал на кнопку в деревянном подлокотнике. Двоица долговязых официантов вошла сквозь боковые раздвижные двери и расторопно подала дижестивы.
– Приятно всех вас видеть на приёме, друзья! – начал вступительную речь капитан. – Вам предстоит прожить на этом лайнере маленькие отрезки ваших жизней и, уверяю, у вас останутся самые яркие впечатления от путешествия!.. Стоит отметить, что рейс наш не совсем обычный… Внеплановый. Узнали мы о предстоящем путешествии менее, чем за неделю до отплытия… Продажа билетов началась и того позже… Возможно, этим объясняется столь малое количество пожелавших совершить сей морской вояж…
– А, может быть, причина тому в непредвиденных обстоятельствах трансцендентного характера, которые мешают наступлению на территории России календарной весны? – вопросил субтильный молодой мужчина в коричневом жилете и клетчатых брюках.
– Быть может, и так… – задумчиво ответил капитан. – Впрочем, давайте не будем ломать голову над причинно-следственными связями и станем расслабляться, общаться и наслаждаться напитками! – оптимистично заключил он и провалился в молчание.
В лаунж-бар вошла горстка членов экипажа. Они схватились за предложенные им ёмкости с дижестивами и уселись в свободные кресла. Капитан кивнул вновь прибывшим. Вновь прибывшие кивнули капитану. Пассажиры шептались, звякали льдинками, кашляли. Девушка, облачённая в огненно-красную помаду, общалась с бесстрастным прямоугольным лицом смартфона, вплетаясь в окружающий говор, заговор, наговор:
– Обс… прек… неж… муз… капитанск… приё… м-м-м-ж… На… ва… ра… и всё распола… бж… бж… чилиться! Др… пас… о… при… хочу… бж… бж… завя… знако… бж… бж…
Закончив вступительную речь, она принялась тыкать смартфоном в лица пассажиров, пытаясь проинтервьюировать тех. Упитанный мужчина в чопорном костюме подал голос:
– Интервью, да? У-у-ух, интервью! А что надо делать?
– Говорить что-нибудь… Не знаю… О себе расскажите, – ответили огненно-красные губы.
– О себе рассказать? Расскажу, а чего ж не рассказать-то?! – потёр руки упитанный мужчина и расплылся в улыбке. – Словом… Я – Степан Стрюцкий, мне сорок три года от роду. Работаю главным специалистом в Государственном Бюджетном Учреждении. Плыву в немецкие земли, отпуск свой законный отгулять, котомку желудочную изрядно колбасами фрицевскими утрамбовать и залить их доверху пивом пенным… Супружница моя подарила мне с полгода тому назад ребятёночка… Он уже третий по счёту! Старшему сынишке семь годков уже и доченьке – четыре! Ехать моя благоверная со мной наотрез отказалась… Ответственная она у меня… За что и люблю!.. За что и уважаю!.. Я тоже было решил никуда не ездить, но супруга моя мудрая рассудила так: работаю я много, устаю, ежели не дам отдых телу своему бренному да голове своей удалой – захвораю, не дай Бог… Пока я многочисленные «за» да «против» взвешивал, ненаглядная моя про ваш лайнер разузнала… А тут цены… Грех не поплыть, ей Богу! Посему выписал я из Самары тёщу (женушка моя из Самары родом, сам я – с Урала; Петербург нас соединил, накормил, напоил, поженил, а когда квартиру купим – случится это, хочется верить, года через два – будет он нам и домом родным)… Итак, о чём то бишь я? Выписал я тёщу, значит, наказал ей за детишками ухаживать, супружнице моей помогать и со спокойной совестью пустился в путь…
Степан Стрюцкий замолчал и заулыбался.
– Кто следующий?
Смартфон неуклюже завращался в поисках продолжателя. Заношенная женщина в фиалковом вечернем платье с порозовевшими от дижестива щеками взмахнула рукой, чтобы поправить причёску, и сказала:
– Я могу… Меня зовут Клавдия, мне сорок… – она помолчала, раздумывая, – восемь… Еду к жениху, в Берлин… Познакомились мы три месяца назад, в интернете… Знаете, сайты есть специальные, для знакомств романтических… – она снова помолчала, смущённо поулыбалась и зарозовела ещё активнее. – Жених мой… он… он такой… не похожий он на других… на прежних… Такой весь галантный! Уважительный! А послания пишет… Зачитаешься! Мне никто ничего подобного никогда не писал! По-русски он, правда, совсем чуть-чуть знает… Сейчас изъясняется с помощью программы-переводчика… Но сказал, что обязательно выучит наш великий язык! Я-то навряд ли немецким когда-нибудь овладею… Совсем ведь я неспособная к языкам… Совсем! – Клавдия пригубила дижестив, тряхнула головой. – Что же ещё вам рассказать? Родилась я в деревеньке под Тверью, потом институт питерский закончила… По театральной части… Декорации хотела делать… Но… Бог располагает, как говорят… После некоторых раздумий сделалась бухгалтером. Да так по сей день бухгалтером и работаю… Точнее работала, пока не уволилась на днях. А как иначе? Теперь у меня новая жизнь! Мне как только рассказали про этот внеплановый рейс, я тут же решилась – еду! Это знак! Знак свыше! Я даже на срочную визу не пожалела денег!.. Комнату свою в коммуналке продала… Срочная сделка… опять же… пришлось в цене уступить… Но решение принято!.. И вещи, конечно же, все свои раздала… те, что в чемоданы не влезли… Я – идеалистка! Если уж начинать заново, то по-настоящему, сжигая все мосты, обрубая все канаты!..
Клавдия откинулась, удовлетворённая, на подушки. Степан Стрюцкий принялся хватать за локоть руку, держащую смартфон:
– Барышня… а, барышня?! А для чего снимаете-то?! А? Где потом посмотреть-то можно будет?
– Да что вы меня трогаете?! Какой вы грубый! Между прочим, я – популярная влогерша!
Степан Стрюцкий приложил ладонь к груди:
– Да вы что?!
– Да! Я снимаю видео для собственного канала… У меня шестьдесят пять тысяч подписчиков! И вы все тоже подписывайтесь! Кому интересно, я дам ссылочку!
Степан Стрюцкий осушил свой бокал и спросил:
– А чего снимаете?
– Как «чего»? Жизнь свою!
Субтильный мужчина в коричневом жилете и клетчатых брюках мечтательно проговорил:
– Как же я вам завидую! Какая у вас, должно быть, фантастическая жизнь, коль скоро она достойна, так сказать, мигания пикселя…
– Да уж поди поинтереснее вашей будет… Сами-то кто?!
Субтильный мужчина чуть привстал из кресла, кланяясь:
– Да… почти что никто… А хотелось бы быть… поэтом. Но… меня никто не печатает… Никудышный я, наверное, поэт… Впрочем, не важно… Я – Савелий… К вашим услугам…
Степан Стрюцкий оживился:
– Ой, как интересно… как интересно… И куда же вы путь держите?
– Никуда… Решил развеяться, – поэт задумчиво пригладил волосы. – Знаете, в какой-то момент мне стало казаться, что в Москве я постепенно схожу с ума…
– Ой, а вы из Москвы, да?
– Да…
– Ну и как в Москве живётся?
– Хуже, чем в Питере. Москва какой-то уж совсем бутафорской стала, без лирики, без поэзии… Хотя, думаю, что это мне одному только везде плохо… А всем остальным везде хорошо…
Мужчина с роскошными чернявыми усами сказал:
– Гроші у Москві хороші, а народ – поганий!2
Степан Стрюцкий подался вперёд, пытаясь разглядеть говорившего:
– Простите?
Влогерша затрясла смартфоном перед лицом поэта и захлопала в ладоши:
– Ой, пожалуйста-пожалуйста… Почитайте нам что-нибудь!
– Извините… извините… Я… я… Я стесняюсь… Я… извините… – принялся краснеть поэт.
– Ах, ну зачем же кокетничать, – пожурил его Степан Стрюцкий.
Пассажиры закивали, захлопали, задрожали льдинками в бокалах. Мужчина с роскошными чернявыми усами встал и направился к двери, бормоча:
– Який же нісенітницею ми всі зайняті… Який нісенітницею!..3
Степан Стрюцкий крикнул ему в спину:
– Куда же вы? Мы же с вами ещё не познакомились!..
Мужчина обернулся:
– Мене звати Андрій Скляренко, приємно познайомитися! – он помолчал, почесал щёку. – Ви тут вечори вечеряєте, кришталем дзвените, ледве чи вірші не читаєте… А там мужики вмирали… Наші і ваші! Жінки і діти… Вже не пам’ятаєте? Як все нерозумно… Як все безглуздо… Як нам тепер в очі один одному дивитися? Що ж нам тепер робити між собою? – он снова помолчал. – А зараз я піду… Втомився я… На добраніч!..4
Андрій Скляренко кивнул и вышел из лаунж-бара. Степан Стрюцкий снова попытался осушить свой бокал, но тот был пуст. Вокруг зашептались, заудивлялись, закашляли. Поэт, обескураженный, свалился в своё кресло и пробормотал:
– Это он про войну что ли? Я просто… не всё понял… Но… но он же прав… по сути… Я же и сам всё знаю!.. Я же и сам про эту войну писал!.. Но что ж теперь… Что ж теперь нам делать? Совсем не жить что ли?!
Пожилой мужчина в полинявшем кардигане и круглых очках закивал, вскочил со своего места, принялся ходить меж кресел маленькими шаркающими шажками, приговаривая:
– Да-да, он прав! Прав! Какие мы все… забыли… уже забыли… Как будто бы и не было ничего… А у меня… да я… Да сам-то я!.. Чистокровный… наполовину… У меня мамка из-под Чернигова!
Степан Стрюцкий, живописно демонстрировавший официантам пустоту в своём бокале, получил свежий дижестив, заметно оживился и сказал:
– Давайте продолжать вечер, а?
Пожилой мужчина в полинявшем кардигане и круглых очках отрицательно замотал головой:
– Да уж неловко как-то… теперь-то…
– Неловко?.. Хм… И что же теперь делать? Молчать? Нет и нет! Исключено!!! Предлагаю вернуться в недавнее приятное расположение духа… и продолжить наш вечер!
– Верно… А то больно скучно… – подала голос Клавдия, и пайетки на её вечернем платье взблеснули инфернально.
Степан Стрюцкий подмигнул Клавдии, схватил за рукав полинявшего кардигана пожилого мужчину, очутившегося поблизости, и безапелляционно выкрикнул:
– Извольте сообщить, как вас звать-величать?
Тот остановился, растеряно развёл руками:
– Евграф Петрович Бабочкин…
– Евграф Петрович! Приятно познакомиться! – зачем-то обрадовался Стрюцкий, схватил его ладонь и принялся трясти.
Бабочкин отпрянул, вырвал руку и вернулся на своё место. Влогерша поднесла к его лицу смартфон. Степан Стрюцкий обрадованно закивал и с нажимом сказал:
– Рассказывайте, Евграф Петрович, рассказывайте…
– Мне 63 года, – нехотя начал Бабочкин, – я актёр… на пенсии… В Ленинграде родился, полжизни прожил. Теперь в Петербурге живу. А нынче вот плыву… с вами… за весной… Ведь так не бывает… так не должно быть… чтобы 90 дней… а то и дольше… и всё одно – февраль! А я весну люблю… Апрель… Я прежде думал, что с весной политики намудрили… специально… из-за выборов… Но теперь мне кажется, что… Я не знаю… но Андрій прав! Люди вмирали! Наши с вами! Общие… А мы… живём… как ни в чём не бывало… Стыдно нам всем должно быть!.. Стыдно… Вот она… в чём-причина-то! Вот почему к нам весна не приходит!
Молодой мужчина с каштановой бородкой, накануне аккуратно подстриженной в модном питерском барбершопе, вынул своё крепкое тело из кресла. Горчичные чинос удачно очерчивали фитнесс-линию бёдер. Он переступил с правого лофера на левый и обратно и неспешно заговорил:
– Смею заметить, что помимо календарных, прочая совокупность сведений – климатических, фенологических, астрономических – свидетельствует, что весна на территории России всё же благополучно наступила…
– Ну вот видите… ну вот видите… – вскочил со своего места Степан Стрюцкий.
– Позвольте не согласиться, – проговорил Евграф Петрович. – Ибо в Петербурге весной не пахнет!.. Увы.. Того особенного запах… молодого, вешнего совершенно не чувствуется… И потом ветер… Он злой, лютый, неласковый… И вода… Вода в каналах!.. Она не плещется, не искрится… Но студнем холодным дрожит, будто страхом настуженная, злобой промороженная…
Евграф Петрович Бабочкин махнул рукой, оставил своё кресло в одиночестве и медленно направился к выходу:
– Пойду подышу воздухом перед сном… Всем спокойной ночи!
– Спокойной ночи! – послышалось в ответ.
Стрюцкий подмигнул то ли влогерше, то ли её смартфону, нерешительно зависшему в воздухе, и обратился к молодому мужчине с каштановой бородкой:
– А вы что о себе нам поведаете?
Мужчина переступил с левого лофера на правый и обратно и неспешно заговорил:
– Иннокентий, 28 лет, волонтёр, родом из глухой сибирской провинции. Учился в Питере да в нём и остался. Плыву в Германию. В концентрационный лагерь Дора-Миттельбау, этакий, знаете ли, филиал Бухенвальда..
Степан Стрюцкий заметил:
– Мне давеча турагенты предлагали экскурсию по концлагерям, но я отказался. Эка невидаль? А вы что там собираетесь делать?..
– Я с международной группой волонтёров буду заниматься подготовкой квеста «Почувствуй себя евреем!»…
Стрюцкий осушил свой бокал и спросил:
– А что такое квест?
– Игра.
– И что же… вы предлагаете играть в евреев?
– Ну да.
– Как интересно… как интересно… – Стрюцкий нетерпеливо зазвенел льдинками в пустом бокале. – А разрешите полюбопытствовать, сколько вы получаете?
– А это здесь при чём?
– Да не при чём… Просто так…
Иннокентий помолчал и ответил:
– Я работаю за еду и кров. Я же сказал вам, что я – волонтёр.
Степан зазвенел льдинками пуще прежнего:
– То есть как это? Позвольте… Ни копейки?
– Ни копейки! Не понимаю, что вас так удивляет. Волонтёрство – именно добровольческая деятельность… Безусловно, есть волонтёрские организации, которые нанимают работников за денежное вознаграждение, но я против монетаризма. И в тех случаях, когда можно обойтись без услуг монетарной системы, я обхожусь!
– Похвально, конечно, хотя мне и не совсем понятно, чем так плоха монетарная система… И потом… отказываясь от неё, вы отказываетесь от капитализма… И тогда что же получается, вы коммунист? – испугался Степан.
– Нет, скорее либертарный социалист… Да и то далеко не стопроцентный. Я всё же предпочитаю обходиться без идеологических этикеток. Просто всегда делаю то, что нравится, и не делаю того, чего не приемлю…
– Понятно, то есть вы этакий революционер-гринписовец!
– Я категорически против международных экологических корпораций, которые напрямую зависят от денег своих донаторов, могущественных магнатов-капиталистов, поэтому никогда не сотрудничаю с такими организациями и не могу называться их именем.
– Ух, сколько принципиальности!..
У капитана слипались глаза от усталости, он заставил себя подняться и расправить затёкшие плечи:
– Друзья, я хочу поблагодарить вас за приятный вечер! Спасибо, что пришли…
Послышались недовольные возгласы:
– Что это значит?..
– Разве уже всё?
– Так скоро…
– Позвольте-позвольте… Но мы же только начали!..
Капитан слабо улыбнулся и решительно попрощался:
– Интересных всем сновидений!
Влогерша остановила съёмку и спрятала смартфон. Недовольно зашуршали одежды, брюзгливо заскрипели подошвы, с досадой зацокали каблуки.
– Доброй ночи.
– Приятных снов…
– Спасибо за вечер!
– Всего доброго…
Пассажиры покинули лаунж-бар, оставив капитана наедине с уснувшими членами экипажа, и побрели хмельным табором по замысловатым лабиринтам лайнера, отчего-то не желая расставаться друг с другом и не желая разговаривать. Влогерша отбилась от табора первой, спустилась в каюту, надела тёплую куртку с капюшоном и поспешила на открытую палубу. Небо моргало тысячами глаз. Дул порывистый ветер. Плескалось волнами кипящее море. На корме стояли двое. Ветряные шквалы доносили до влогерши обрывки фраз:
– У Москві працював, у Петербурзі… скрізь попрацював… скрізь де столярі потрібні…5
– Вью, вью, вши-и-и-и…
– Одні відмежуватися хочуть, щоб у Європу втекти, а інші їх все держут у своїх обіймах! І душать, і душать!!! Москва! Ну не любить Київ тебе більше!!! Що ж ти дура така?! Де твоя гордість бабська?!6
– Шу-у-у-у-у-у… Шу-у-у-у-у-у-у… Гкху-у-у-у-у-у-у…
– І що ви Крим ріжете?! До яких пір? Що ж ви по живому? А якщо вам ногу почати пиляти? То імперська Росія всіх до себе пріпіявлівала, то радянська Росія то теперь путінська…7
– Гкху-у-у-у-у-у-у… Гкху-у-у-у-у-у-у… Гкху-у-у-у-у-у-у…
– А там… у цій вашій Новоросії… хлопці гинули! Такі ж як ми з вами! З крові і з поту! А за що вони гинули?! За землю рідну?8
– Вью, вью, вши-и-и-и… Вши-и-и-и… Ши-и-и-и-и-и…
– Але з іншого боку… Що ж тепер – не воювати чи що? Так все відберуть! Але ж шкода! Шкода мужиків! Загинули вони! Один за іншим!9
– Шу-у-у-у-у-у… Шу-у-у-у-у-у-у… Гкху-у-у-у-у-у-у…
– Що накоїли? Було погано, а зараз що?! Краще? І немає бути встати і сказати: «Обгадився!»… Не можуть вони! Набридли! Я жити хочу!10
– Шу-у-у-у-у-у… Шу-у-у-у-у-у-у… У-у-у-у-у-у-у…
– Потім знову! То гуртуються, як худоба в сінях в морозну зиму, то розходяться по кутах як діти малі, скривджені!11
– Вши-и-и-и… Ши-и-и-и-и-и…
– Але, люди добрі, як же жити-те?! Нічого не робити?! Так вони хочуть? Щоб ми як ляльки солом’яні були? Всіх ненавиджу! Всі правителі сволочі! Нікому віри немає!12
Влогерша схватилась за селфи-палку. Захлёбываясь и перекрикивая шумливый ветер и бурлящее море, она принялась докладывать:
– Друзья… я сейчас на верхней палубе… Вжу-у-у… Видите, какое тут буйство стихий происходит… Очень-очень интересный сегодня бы-ши-и-и-и-и-и… Я собираюсь спаш-ш-ш-ш… Завтра непременно с вами встре-еш-ш-ш… Гкху-у-у-у-у-у-уйной ночи! Всех люблу-у-у-ш-ш-ш!!! Подписывайтесь на мой ка-а-а-а-ш-ш-ш-ш-ш, если смотрите меня впервыш-ш-ш-ш-ш… И под видео есть полезные ссылош-ш-ш-ш-ш… обязательно на них покликайтеш-ш-ш-ш-ш… И да… чуть не забыла-а-аш-ш-ш-ш… Я с собош-ш-шала супер-сыворотку из бьюти-бокса, кото-о-ш-ш-ш-шу-у-учила на прошлой неделе… Сыворотка мне очень нравиш-ш-ш-ш-ш-ш… Она работает как мош-ш-ш-ш-ш-ш… Гкху-у-у-у-у-у-ю обзор завтра обязательш-ш-ш-ш-шо-о-о-о… Гкху-у-у-у-у-у-уйной ночи!
Распихав смартфон, селфи-палку, ветер и звёзды по широким карманам, влогерша побежала с открытой палубы прочь. В фойе перед лифтом её поджидала кастелянша с аккуратно порезанным на восемь частей караваем:
– Замёрзла?
– Ага, – ответила влогерша и принялась усердно выдыхать, пытаясь согреть ладони.
– На вот… каравай пожуй…
– Спасибо, но я не голодна.
– А ты зря отказываешься. Это не простой каравай… Это magic каравай!
– А что это такое?
– Бери, говорят! Чего спрашивать?! Пробовать надо! В каюту придёшь, кусочек сожрёшь и спать…
Кастелянша сунула кусок каравая в замёрзшие ладони и толкнула влогершу в начинающий нетерпеливо подрагивать лифт.
– Спасибо, конечно, – сказала растерявшаяся влогерша, и двери лифта закрылись.
– На здоровье! – ответила кастелянша снаружи.
В каюте влогерша отломила от каравая маленький кусочек и положила в рот. Вкус оказался таким же, как у… пахлавы… «Нет, тирамису… Хотя нет… как у альфахорес… Хотя…» Влогерша отщипнула ещё кусочек… «Нет! Похоже на эклеры!.. Точно. Хотя… Может, каштановые кинтоны?» Она снова попробовала каравай. «Моти? Ламингтоны? Бланманже? Хотя нет… нет… Тут совсем другой вкус…» Влогерша отломила кусочек побольше. «Бригадейро? Трдло? Чуррос?..» И ещё больше… «А что значат все эти слова, которые лезут мне в голову?! Откуда я их знаю? И что это за вкус, который невозможно понять?! Почему, каравай, почему же ты с одного бока бархатисто-ванильный, с другого рассыпчато-лимонный, с третьего рисово-земляничный, с четвёртого – кофейно-маскарпонный?..» Каравай не отвечал, и влогерша его доела. Тем временем в соседней каюте что-то глухо упало, разбилось; снова упало, покатилось… Заиграло, запело, зашкварчало, загудело… Влогерша вышла в коридор и постучала в соседнюю каюту:
– Эй! У вас всё в порядке?
Звуки за дверью стали отчётливее. Влогерша смогла различить женский крик, детский плач, медный звон, божий стон. Дверь приоткрылась, воздух окропился мерным звучанием голоса Джонни Кэша:
Ёр оун пёрсэнл Джизоc
Самуан ту хиар ёр прэрз
Самуан ху кэрз
Ёр оун пёрсэнл Джизоc
Самуан ту хиар ёр прэрз
Самуан ху дэр
Влогерша застыла. Дверь распахнулась настежь. За ней обозначилось безмерное помещение, подсвечиваемое множеством канделябров с истекающими восковыми слезами свечами. На кушетках, беспорядочно заполняющих пространство, корчились женщины в исподнем. Меж их раздвинутых ног зияли карминовые впадины, из которых судорожно выталкивались посиневшие младенцы, распятые на маленьких крестах.
Филин анноун
Энд ёр ол элоун
Флэш энд боун
Бай зэ тэлифоун
Лифт ап зэ рисивер
Айл мейк ю э биливер
Кресты издирали женскую плоть, рты рвались от проклятий, время терзалось секундами. И только свечи безнаказанно плакали.
Тейк сэкэнд бэст
Пут ми ту зэ тэст
Сынз ан ёр чэст
Ю нид ту кэнфэс
Ай уил диливэр
Ю ноу айм э фог
Из темноты выступила кастелянша. В руках она держала проржавевшие каминные щипцы. Она хваталась щипцами за головы младенцев и вырывала их хилые тельца из карминовых впадин. Тот час же ловко выхватывала из кармана замызганного передника необъятные швейные ножницы и грозно клацала, рассекая пуповину.
Рич аут энд тач фейтс
Рич аут энд тач фейтс
Наконец влогерша была обнаружена подслеповатыми глазами кастелянши.
– Вон пошла! Ишь ты! Стоит… глазеет… Работать мешает! А у меня тут дамы, как видишь… Стараются… Богов себе рожают… персональных… Будут на них молиться… Будут им исповедоваться… Будут у них прощения испрашивать… Ну, и к себе тоже уважения истребуют! А как же? Бог ведь тоже человека должен уважать… Дверь, говорят, закрой!.. Сквозняк!
Влогерша отпрянула, громыхнула дверью и кинулась в свою каюту, где свалилась, засыпая в падении, в нежный соус постельного белья.
