Kitabı oku: «Узлы», sayfa 6

Жар-птица

Следующим днём лайнер пробудился в истинный полдень. Изредка дул несильный ровный ветер. Море цепенело. Жирные тучи лепились вдоль горизонта. Блистательное солнце было, как полагается, само по себе. Завтрак никто не приготовил, бранч бессовестно остыл и лишь к обеду пассажиры, мучимые после ненастной ночи головными болями, решились покинуть свои каюты. Любовно наготовленные шеф-поваром блюда ели без аппетита. Отобедав, оставались сидеть за столиками, молчали, переглядывались.

Вскоре скучающий бармен наткнулся на телевизионный пульт и придумал посмотреть новости. На плазменной панели нарисовалась ублаготворённая голова старого российского президента. Голова что-то воодушевлённо говорила, выключенный звук побуждал к способности читать по губам. Но немощные головы присутствующих отказывались разгадывать оральный ребус и непроизвольно читали слова внизу экрана, что протекали справа налево и, будто бы стесняясь самих себя в частности и семантической составляющей сюжета в целом, торопились как можно скорее сгореть со стыда, вывалиться в небытие, за пределы экрана, за край смыслов, за рамки чувств… Тем временем бегущая строка, не обращая внимание на эмоциональный фон собственных единиц речи, восторженно свидетельствовала, что старый президент стал новым президентом, согласно предварительному подсчёту голосов! Ура! Экран мажорно зацвёл, толпа митингующих выбросила флаги, воздела руки, приветствуя пожизненно отбывающего свой срок кремлёвского узника. Следом на экране опять проступил решительный лик старо-нового президента. Андрiй Скляренко рассержено проговорил:

– Як був путінський режим, так він і залишився! І навіщо бюджетні гроші на вибори витрачали?²⁹

Прочие пассажиры остались безучастны. Изображение на экране задёргалось, пошло рябью и совершенно исчезло. В чёрном прямоугольнике взялось пульсировать сообщение: «Нет сигнала»… Бармен покрутил пульт в руках, пощёлкал каналы – тщетно. На ряду с телевизионной, мобильная сеть также перестала обнаруживать себя, равно как и интернет-соединение. Но, похоже, никого из пассажиров внезапно случившийся коммуникационный кризис не взволновал. Андрiй Скляренко какое-то время бормотал гневливые слова, но довольно быстро вернулся в коллективное состояние безучастности. Чуть погодя к столику сопроводителя груза, обедавшего тут же, подошёл капитан и устало сел подле. Сопроводитель дожевал хлеб и замер. Капитан помотал головой:

– Нет. Питера нет. А должен был быть! Пару часов назад уже должен был быть… Согласно приборам…

– А, может, с приборами что случилось? – предположил сопроводитель.

– Старший электромеханик всё ещё раз перепроверил. Приборы в порядке. Связи с сушей нет никакой! Мы пытаемся установить сообщение всеми возможными способами… Посылаем сигналы… Но всё напрасно!..

Вскоре в «La terrasse» вбежал старший помощник капитана и принялся кого-то высматривать. Капитан помахал ему рукой. Старший помощник подскочил к столику и возбуждённо зашипел:

– Пусто! Пусто!..

– Где пусто? – поинтересовался сопроводитель груза.

Капитан уронил голову на грудь. Старший помощник свалился на стул и нервно зашептал:

– Резервы топлива… Вот о чём я говорю!.. И почему пусто? И отчего?

– Перед отправкой из порта проверяли? – устало спросил капитан.

– Проверяли… всё было в порядке…

– Я ничего не понимаю, – обиделся сопроводитель.

– Вокруг вода. Сплошная вода. Мы идём там, где суша должна быть… Карелия… – обречённо сказал капитан.

– Топлива в обрез!.. Резервные баки пусты… И по расчётам выходит, что и в обычных баках случился недолив… Существенный недолив! – снова нервно зашептал старший помощник. – То есть… что делать – не понятно… Что делать-то? Что делать?!

– Остаётся дрейфовать…

– В поисках суши?..

– В поисках суши…

– То есть как это «недолив»? То есть как это «резервные баки пусты»? – всполошился сопроводитель. – Что происходит?! Диверсия? Заговор?

– А почему вас исключительно это так взволновало? – удивился капитан. – Значит, очередное отсутствие суши вас не смущает?

– Смущает!.. Повергает в шок!.. Это скандал!

Сквозь стеклянные двери ресторана вошёл первый помощник капитана с картонной коробкой в руках и мрачными глазами на лице и, пошаркивая левой ногой, приблизился к членам экипажа. Капитан глухо спросил:

– Какие новости?

– Включили аварийное питание, обесточили все второстепенные пространства лайнера, здесь налобные и ручные фонарики для вас и пассажиров, – отчитался первый помощник.

– Продолжайте пытаться… Посылайте сигналы… – безнадёжно распорядился капитан.

– Есть! – сказал первый помощник, поставил картонную коробку у ног капитана и поторопился покинуть «La terrasse». Капитан подозвал волоокого распорядителя и поинтересовался, все ли пассажиры присутствуют. Отсутствовал лишь какой-то Тимофей Платонович.

– Одним меньше… одним больше… – сообщил капитан старшему помощнику. – Пойдём, поведаем пассажирам о свершившемся.

Старший помощник подхватил коробку с фонариками и последовал за капитаном. Среди сгрудившихся вдоль стены столиков сидели апатичные пассажиры. Капитан осторожно покашлял и медленно принялся повествовать. Старший помощник тем временем, словно новогодний дед, раздавал фонарики. Пассажиры послушали, покивали, поизумлялись, понедоумевали, покрутили в руках фонарики, пощёлкали кнопками, а после заскучали и снова сделались безучастными. Капитан и старший помощник вернулись на своё место. Сопроводитель смотрел задумчиво сквозь панорамные окна на эмалированное небо. Капитан огладил волосы на затылке и спросил:

– Кстати, а какого рода у нас груз на борту?

– Не знаю… – всё ещё увлечённый созерцанием ответил сопроводитель.

– Как это понимать? – удивился капитан.

Сопроводитель оборотился к собеседнику и приподнял плечи.

– Не знаю!.. В мои полномочия входят лишь сопроводительные функции… Я имею представление только о параметрах деревянного контейнера, в котором мы перевозим груз… Но вот о самом грузе мне ничего не известно…

– Поразительно!.. – сказал капитан.

– И не говорите, – ответил сопроводитель.

Капитан попросил старшего помощника сходить за инструментами и принялся рыться в картонной коробке. Он извлёк три налобных фонарика. Один из них протянул сопроводителю:

– Надевайте!

– Зачем?

– Пойдём вскрывать ваш контейнер…

– Да? – засомневался сопроводитель. – А это законно?

– О каких законах вы говорите? Мы в открытом море… Суша не обнаруживает себя!.. Всяческая возможность связи отсутствует… На наши сигналы о помощи никто не отвечает!.. Мы потерялись… или нас специально потеряли… Осталось недолго… Топливо уже почти закончилось… Аккумуляторы рано или поздно сдохнут… Вода и провизия подойдут к концу… Вокруг лишь море, небо и солнце…

– А кто нас потерял?

– Не знаю… Всегда найдётся желающий потерять… Впрочем, как и потеряться…

– А если нас всё же спасут… И… увидят в грузовом отсеке вскрытый груз… А я… ответственное лицо, так сказать…

– Почти любые действия оправдываются форс-мажорными обстоятельствами…

В дверях показался старший помощник с инструментами. Капитан пошёл к выходу, сопроводитель, терзаясь сомнениями, поплёлся за ним следом. Нацепив налобные фонарики, капитан, старший помощник и сопроводитель груза стали пробираться по длинным запутанным коридорам, переходам, фойе, мимо неработающих лифтов, безлюдных пространств, на лестницу, вниз по ступеням, палубой ниже, ещё ниже и ещё – в грузовой отсек судна. Дверь в отсек оказалась открытой. Сопроводитель груза заволновался:

– И почему это дверь нараспашку?

– Потому что грузовой отсек – второстепенное помещение… А мы обесточили все второстепенные помещения… Электронный замок не работает, – пояснил капитан.

– Хорошо, допустим, – не успокаивался сопроводитель, – но дверь-то нараспашку, понимаете? Значит, кто-то её открыл!

– Сквозняк!

– Ну уж!

– Да не важно это всё уже… Не важно! – раздражённо заключил капитан и покрутил головой, освещая фонариком мглу. Контейнер высился монументально в центре отсека, диктаторствуя над пустотой, щеголяя опломбированным боком. Металл инструментов врезался в деревянный бок. Затрещали доски, повылетали гвозди.

– Неаккуратно работают… – прошептала из дальнего угла кастелянша.

Деревянный контейнер наскоро разверзли. Голова сопроводителя груза суетливо всунулась в образовавшуюся прореху, а следом исчезло и всё тело.

– Здесь пусто! – послышался вскоре его голос.

Капитан и старший помощник ступили в прореху и ощупали светом налобных фонариков пространство. Контейнер действительно был пуст. Капитан устало вздохнул. Старший помощник принялся собирать инструменты. Сопроводитель груза озадаченно забегал по периметру контейнера, паче чаяния пристукивая подошвой армейских ботинок, тряся головой, плюясь и размахивая руками.

– Какое бесчинство! Какая провокация! Груз… груз пропал!..

– С чего вы взяли, что он пропал? – равнодушно спросил капитан.

– Как это «с чего»?.. С того, что контейнер пуст!..

– Так, может, он и был пуст!

– Как так? Это что же получается… я всё это время сопровождал пустоту?

– Получается, что так…

– Пустоту? – издал вопль сопроводитель.

– Пустоту, пустоту, – подтвердил капитан.

– Но ведь целью рейса являлась именно доставка груза!!!

– Являлась… – вздохнул капитан.

– Я отказываюсь в это верить! Отказываюсь! Зачем же… зачем эскортировать пустоту?..

– Чтобы не потерялась, – предположил старший помощник капитана и направился к выходу. Капитан последовал за ним. Сопроводитель ещё раз посветил внутрь контейнера, ещё раз опечалился и с понурой головой поплёлся следом.

Когда опасность, по разумению кастелянши, миновала, она вылезла из дальнего угла, чиркнула спичкой, подожгла фитиль, и, освещая себе путь керосиновой лампой, покинула грузовой отсек. Очутившись в матросской каюте, набитой до отказа пластмассовыми баночками с канифолью, кастелянша обрушилась на койку. Спавший тут же водолаз пробудился. Кастелянша покачала головой и сказала:

– Зря только ходила этот контейнер заколачивать!.. Зря только мне наш слесарь с новой пломбой подсоблял!.. Пришли, всё раскурочили, дыру проковыряли… да так и оставили… Нет бы залатать, нет бы всё на место поставить!..

В каюту протиснулся огненно-рыжий матрос и взревел:

– Ты сдурела? Ты что мне весь груз сюда притащила?!

– Ну конечно! Так бы он у тебя тут весь и поместился!.. Ага… Размечтался!..

– И куда ты его дела?

– В прачечную снесла… Да в свою каюту… Мне теперь, кстати, спать негде… Моя соседка-то, скорее всего, к своему механику пойдёт, а я… Ну, сюда приду… Что ж делать-то?

Огненно-рыжий матрос схватил первую попавшуюся баночку, повертел её в руках и поставил на место.

– Скудоумная ты… Ох, скудоумная…

– Отчего это?

– Оттого!.. На кой чёрт тебе канифоль?

– На той! В Питер вернёмся, я в музыкальные училища пойду, может, им там смычки натирать нечем… А коли есть чем, тогда подамся на заводы, где радио-электротехнику паяют да лудят… А коли и им канифоль не нужна, тогда в бильярдные пойду, авось им сгодится… Ведь кий – инструмент своевольный… Его лощить надо как следует, коли хочешь в лузу непрестанно попадать!..

– Какой Питер? Нет его!

– Как нет?

– Да вот так – нет! Ходят слухи, что и Германии тоже не было! Потому и повернули обратно… Я тут среди матросов консилиум собираю, будем решать, что делать… Сдаётся мне, что-то тут не чисто!.. Скрывает что-то от нас капитан со своими помощничками!

– А я, когда маленький был, в музыкальную школу ходил, – вдруг сказал водолаз и прослезился, – на скрипке играл… В районном доме культуры выступал… Э-э-эх!

Матрос подтолкнул кастеляншу к двери.

– Иди давай уже, нечего тебе тут околачиваться, сейчас матросы на консилиум придут…

Кастелянша вышла в тёмный коридор, подняла руку с керосиновой лампой повыше и двинулась вперёд. В «La terrasse» было крикливо. Кастелянша погасила керосиновую лампу, прошла незаметно вдоль стены и затаилась в углу. Вспрянувшие пассажиры обступили членов экипажа со всех сторон и досаждали им вопросами. Капитан держал ответ:

– На шлюпках не спасаемся, ибо некуда спасаться!.. Навигационная система определяет вкруг нас одну лишь воду и ни клочка суши, понимаете? На наши сигналы о помощи никто не отзывается… Ну и куда мы поплывём на шлюпках? Оставаясь на лайнере, мы сможем поддерживать нашу жизнеспособность неизмеримо дольше…

Пассажиры зашептались, закивали, засоглашались. Широкобёдрая повариха выплыла из белоснежных кухонных дверей и вручила официантам огромное блюдо с сэндвичами.

– Перекусите, голубчики, перекусите!.. – сказала она. Официанты прытко разносили угощение, пассажиры закусывали. Повариха вынесла второе блюдо с сэндвичами, наготовленными специально для членов экипажа, и, заметив в углу кастеляншу, поманила ту рукой. Кастелянша прокралась вдоль стены и скрылась вслед за поварихой в кухне. В «La terrasse» ворвался радостный первый помощник и устремился к капитану.

– Наш радиотелеграфный сигнал бедствия услышали!.. Услышали! – возгласил он.

Капитан сорвался с места и кинулся вместе с первым помощником в рубку, старший помощник побежал за ними следом.

– А вот и хорошо, а вот и славно, – заулыбался сопроводитель груза, напрочь позабыв про варварски взломанный контейнер. Пассажиры повеселели, расправили плечи. Официанты подали ароматный чай. Вскоре вернулись удовлетворённые капитан и старший помощник, заверили пассажиров в скором – максимум часа два-три – прибытии помощи и принялись дожёвывать свои сэндвичи. Испив ароматного чая, сопроводитель груза в изнеможении откинулся на спинку стула и сказал:

– Ждать и догонять – хуже не придумаешь! Может, кино?

Капитан поднял уставшие глаза и промолчал. Старший помощник согласился:

– А, может, и вправду кино, а?

Капитан попытался возразить, но переутомлённая голова отказывалась измышлять обоснованные аргументы. Он махнул рукой:

– Будь по-вашему…

Старший помощник ринулся в кинотеатр устраивать сеанс. Вокруг зашептались:

– Кино… кино… будет кино…

– А какое кино?

– А не всё ли равно?

Скоро воротился старший помощник и пригласил всех на киносеанс. Широкобёдрая повариха навалилась на белоснежный дверной косяк и спросила:

– Ну что, пойдём что ли?

Кастелянша безразлично пожала плечами и проводила печальным взглядом субтильную фигурку поэта в коричневом жилете и клетчатых брюках.

– Не удалось мне с ним ни единым словечком обмолвиться, – сказала она и тяжело вздохнула.

– И зачем это он тебе сдался?

– Повиниться хочу перед ним… за поведение своё беспардонное… Да рассказать про чувства, что пробуждаются внутри, когда вижу его… всего такого…

– Тогда точно надо идти! – заключила повариха.

– Куда?

– В кинотеатр! С ненаглядным своим рядом сядешь да о чувствах своих ему в ушко надышишь!

Повариха заглянула в кухню – кухня была пуста, она подхватила кастеляншу за локоть и потащила на киносеанс. Та попыталась воздеть руку с керосиновой лампой ввысь, но освещение в коридорах вновь заработало. И керосиновая лампа заболталась без дела вдоль пышных юбок кастелянши. В кинозале галдела публика: пассажиры, музыканты, официанты, шеф-повар с поварятами, судовой доктор, горничные, посудомойка, смотритель груза, старший электромеханик, боцман, капитан и все его помощники… Да мало ли кто ещё? Повариха вошла внутрь и застыла, выискивая места получше.

– Пойдём-пойдём, вон в пятом ряду хорошие места есть!..

– Да мне ж к нему надо… к нему… – зашептала кастелянша из-за спины поварихи.

– А-а-а, ну да… Тогда ищи сама, где он там, твой ненаглядный…

Кастелянша осторожно оглядела зал, поэт сидел между Андрiем Скляренко и Евграфом Петровичем Бабочкиным.

– Нет-нет, я не пойду, – сказала она.

Повариха нахмурилась:

– Чего ещё?

– Он не один…

– Ну и чего ж? Сядешь наискосок и начнёшь шептать…

Кастелянша выскочила наружу, увлекая за собой повариху.

– Какой там… стыд да срам!.. А вдруг кто услышит?! А это… это только между нами двоими можно…

– Значит, не пойдём?

– Я не пойду… Нет!.. Я его лучше здесь подожду… После сеанса попробую подкараулить… А ты… ты иди!

– Нет, тогда я тоже не пойду. Что ж я тебя тут одну всю такую расстроенную брошу?..

В кинозале загромыхала музыка, погас свет. Волоокий распорядитель высунулся наружу, посверкал глазами и недовольно спросил:

– Идёте?

– Нет, – отчеканила повариха.

Распорядитель затворил двери, в фойе сделалось тихо. Кастелянша осела вниз, звякнула керосиновой лампой.

– Ох, что-то устала я… Устала.

– Да, чувства утомляют, – согласилась повариха и тоже осела на тёмно-бордовый ковролин.

– Забыла тебе сказать, – начала кастелянша, – я нашу каюту баночками с канифолью заставила, спать теперь негде…

– Да спать-то, может, и не надо будет… Вон помощь того и гляди подоспеет! – успокоила её повариха. – А коли задержится, так я к своему механику пойду…

– Вот я именно так и рассудила.

– И правильно сделала… А канифоль у тебя откуда?

– Из грузового отсека.

– И зачем она тебе?

– Стартап буду делать.

– А что это такое?

– А это такое дело… предпринимательское… самое его начало, то бишь… Когда ничего ещё не понятно… Ни что продаёшь, ни кому, ни зачем… Ни – самое главное – за сколько…

– А-а-а, так коли ничего не понятно, как же тогда это дело делать-то?

– Вот! Это и называется «коммерческая жилка»!

– И чего, она у тебя есть?

– Есть! Вот она, – кастелянша запрокинула голову и потыкала пальцем в шею, – видишь? Пульсирует!

В фойе ввалился огненно-рыжий матрос в сопровождении прочих.

– Вот так встреча!

– Ага, ненаглядного ейного поджидаем, – отчиталась повариха.

– Ну и как твой консилиум прошёл?

– Лучше не придумаешь! Все участники вот на вахту заступили, – матрос расплылся в счастливой улыбке, – а прочие, так сказать, члены… экипажа… вон… в синема!

Матрос извлёк из кармана связку ключей, подошёл к двери, ведущей в кинозал и многажды щёлкнул замком.

– Так… запасный выход заблокировали… основной тоже… – пробубнил он себе под нос и сделал какие-то пометки в блокноте.

– А это зачем? – поинтересовалась кастелянша.

– Затем, чтобы безбилетники на сеанс не попали, – хмыкнул огненно-рыжий матрос.

– Чего ты выдумываешь?! – возмутилась повариха.

– Шучу, шучу… Пусть посидят там спокойно, фильм посмотрят… Через час откроем… Ещё не хватало, чтобы они мешать стали нашей дознавательской деятельности!.. Нам ведь всё надо выяснить… Всё! Где мы, зачем, откуда и куда… А то завезли нас, понимаешь ли, деятели… Тьфу!..

– А чего там выяснять? Вон помощь того и гляди подоспеет, – сообщила повариха.

– Помощь? – рассмеялся огненно-рыжий матрос. – Так это они брешут!

– Что значит, брешут?

– На радиовахте наш человек был! Разумеете? Ответ на наш сигнал бедствия – это фикция… Придумка…

– Розыгрыш что ли? – ощерилась повариха.

– Да, да… Розыгрыш.

Повариха принялась заливисто хохотать, кастелянша помолчала, похмурила брови, а потом тоже расхохоталась.

– Дела не ждут! Мы в рубку… А вы бы состряпали нам чего-нибудь вкусного… деликатесного! – попросил огненно-рыжий матрос и в сопровождении прочих вывалился из фойе.

– А что ж не состряпать? Состряпаем, так ведь?

Кастелянша пожала плечами. Повариха поднялась на ноги и запричитала, растирая занемевшую ягодицу.

– А знаешь что, – сказала она, закончив растирания, – давай прежде погадаем!

– Погадаем? На что?

– На кого!.. На твоего ненаглядного!

Глаза кастелянши осветились праздничной иллюминацией. Повариха вцепилась ей в руку и поспешила к лестнице.

– А далеко мы?

– В подсобку… Она почти под нами, палубой ниже…

В подсобке было тесно. Повариха щёлкнула выключателем, усадила кастеляншу в центре помещения на новенький унитаз, любовно замотанный стретч-плёнкой и сказала:

– Я сейчас!

Дверь хлопнула. Кастелянша поставила у ног керосиновую лампу и огляделась. Возле двери ютилась стремянка, к правой стене притулился исцарапанный стол, под столом толклись жестяные вёдра, в углу торчала охапка швабр, к левой стене плотно прижались составленные в два ряда канистры, баллоны, бутылки и баки. Пол был измаран маслянистыми следами и потёками. Под скирды перевязанных бечёвкой газет и журналов натекла жирная лужица. Вскоре вернулась повариха, впихнула в подсобку тележку-стеллаж, плотно уставленную необходимым реквизитом, и принялась её разгружать, приговаривая:

– Вот зеркало… не очень большое… Но какое уж есть! А это формовые свечи, ароматические… Семь с половиной сантиметров, горят 30 часов! Горят и ароматы источают!.. Лаванда, прополис и ваниль… И вот, погляди! 14 сантиметров! Персиком, анисом, бергамотом и апельсином пахнут! Эти все простые… без запаха… Эти тоже… И эта дюжина тоже не пахнет… Зато посмотри, какие они огромные! 55 часов гореть могут! А эти – мои любимые… Ты только посмотри, в каких они замечательных керамических стаканчиках! Это – мандарин, корица, мускат, имбирь… А это – гардения, гелиотроп и спелый абрикос! А!.. Вот эти… вот эти ещё люблю!.. Каковы, а?! Так… А это… это свечки из церкви… освящённые… А это – из монастыря! – повариха воткнула пучок длинных узких свечей в гранёный стакан, наполненный крупнозернистым желтоватым песком. Свечи застыли в ожидании огня. – И вот ещё… стакан с водой… И блюдце с поваренной солью… Что ещё?.. Ах, да, бумажные платочки – вдруг поплакать соберёшься… Гадание… оно ведь дело такое…

Повариха сочувственно похлопала кастеляншу по спине и по-хозяйски осмотрела исцарапанный стол, в центре которого громоздилось круглое зеркало на подставке, перед зеркалом стояли стакан с водой и блюдце с солью. Всю остальную поверхность рассохшейся столешницы занимали разноцветные и разновеликие свечи. Повариха протянула кастелянше тетрадный лист, принялась зажигать свечи и рассказывать:

– Сейчас свет погашу. Ты написанное на бумажке скажешь… Семь раз скажешь! Потом возьмёшь щепотку соли, положишь на язык и запьёшь соль водой. Воду нужно выпить всю. До дна! Потом будешь долго и пристально смотреть в зеркало… А там, глядишь, кто и появится…

Кастелянша сидела молча. Повариха открыла дверь.

– Ну, я пошла.

– А ты куда?

– Я тут, снаружи посижу.

– Это ещё зачем?

– Так надо! Для истинности гадания!

Щёлкнул выключатель, дверь затворилась, пламя свечей затрепетало. Кастелянша перевела дух и семь раз прошептала:

– Зеркало суть озеро, огонь суть сила, соль суть слёзы. Всё остальное – не суть важно!

После чего взяла щепотку соли, положила на язык, осушила стакан и уставилась в зеркало, боясь пошевельнуться. Воздух хмелел, задыхался от мандариново-имбирных, мускатно-смородиновых да анисово-ванильных ароматов. Мрачная зеркальная хлябь стягивалась к центру складками, морщинилась, тужилась, но оставалась невысказанной. Глаза кастелянши заслезились от напряжения. Она часто заморгала. Пламя свечей вдруг залихорадило, воздух чертовски захмелел. Зеркальные складки кто-то расправил морщинистой рукой, кастелянша вздрогнула.

– Да ты не бойся, внученька, я тебя в обиду не дам! – зашептала старуха и нос её, бугристый, высунулся из зеркала.

– Бабка, ты что ли?

– Я, я, внученька!.. А ты чего ж? Ворожишь? Хайп разводишь?

– Ворожу!

– А чего так? Не ебёт никто, что ли?

– А коли и так твоё-то какое дело?

– А такое… Говорила я тебе, гнида, учись прилежно, спину ровно держи, ноги не студи! А ты?! Тьфу! Вот и выросла… ни слушать, ни смотреть невозможно!

– Бабка, – зашипела кастелянша, – по-хорошему тебя прошу, убирайся отсюда, не мешай мне!

– Да я тебе добра… добра желаю, внученька! У нас тут знаешь какие парни?! У-у-ух, где мой 1949-ый, как говорится!

– А что в 49-ом было?

– Да чёрт знает что было… А мне семна-а-адцать лет! – прогорланила старуха, и на глазах её заблестели слёзы.

– В кои-то веки пришла про своего ненаглядного всё разузнать… а тут ты! – злобно буркнула кастелянша.

– Так у тебя ненаглядный есть? Да будет! – изумилась старуха.

– Ну, будет или не будет, о том я не ведаю, посему и пришла… полюбопытствовать…

– А кто он? Из хипстеров поди?..

– Бабка, что у вас там за жаргон?

– Это не у нас, это у вас… А мы так просто… в тренде стараемся быть… Всё же зеркало! Но не суть важно… Ты мне про своего ненаглядного лучше расскажи!

– Ох, он такой трогательный, такой ранимый…

– А хуй у него длинный?

– Ну бабка!

– А чего? Я вчера на порнохабе залипла, наверное, часа на три… Теперь никак опомниться не могу!

– Он у меня стихи пишет! – мечтательно заговорила кастелянша.

– О-о-о, всё ясно! Ни гвоздь забить, ни кран починить! Не трать время, тебе семью создавать надо! Деток рожать! Часики ведь тикают, женский век короток, кто тебе стакан воды в смертный час подаст?.. Что там ещё-то? – старуха зашуршала, закопошилась. – Тьфу ты, методичку забыла! Впрочем, не суть важно, как говорится… Значит так, внученька, давай… всё бросай и лезь сюда… У нас тут поставки добрых молодцев с 2014 года возросли… Хотя… сейчас опять спад… Ну ничего… Мы с теми, кто уже прибыл, сговоримся!.. А парни-то все… ох!.. Молодые, крепкие, красивые! Чернявые и русые, усатые и бородатые, плешивые и с чупрунами… Есть русофилы, а есть русофобы… Одним словом, на любой вкус!.. Поступают, конечно, и с дефектами… А как же без этого? Впрочем, на тебя только такие и позарятся…

Старуха выковыряла свою дряхлую руку из зеркала и схватила кастеляншу за грудки. Студёный ветер подул из мрачной зеркальной хляби. Кастелянша вцепилась в дряхлую конечность и принялась отдирать её от себя, старуха завыла волком. Кастелянша разжала скрюченные пальцы и отпустила бабкину руку. Рука рухнула на исцарапанный стол, опрокинула гранёный стакан с освящёнными свечами, из морщинистых лохмотьев кожи высунулась плечевая кость, кровь взбрызнула трижды и заструилась умиротворённо тоненьким ручейком, закапала неслышно на пол.

– Бабка? Что же я наделала! – завыла кастелянша и лицо её вмиг сделалось мокрым. Мрачная хлябь вновь принялась стягиваться к центру складками, морщиниться, тужиться, оставаясь недосказанной. Пламя свечей вдруг взбудоражилось, затряслось, заволновалось. Воздух сделался мертвецки пьяным. Зеркальная поверхность звучно треснула, и из скорбной дыры повалили чумазые мужики в исподнем. На их руках лопалась кожа, из прострелянных щёк торчали языки, по ногам хлопали вывалившиеся из вспоротого живота кишки. Мужики загрохотали жестяными вёдрами, опрокинули стремянку, разворошили скирды газет и журналов и взялись с удовольствием обливаться из канистр, баллонов, баков и бутылок маслянистой жидкостью цвета липового мёда.

– Ня, посмотли моими глязками!

У ног кастелянши стоял малыш, на его плечах, вместо головы, лежала горкой свежая жирная рубленая мясная мякоть вперемежку с костно-хрящевыми осколками, обломками, ломтями да горбушками. Ребёнок протягивал кастелянше свои глазные яблоки и свободной рукой, обильно покрытой жирной пунцовой кровью, хватался за её подол. Кастелянша завизжала, выкинула руки вперёд, опрокинула малыша, свечи, зеркало и метнулась к двери. В коридоре, завалившись набок, спала повариха. Кастелянша изо всех сил потянула на себя дверную ручку, упёрлась плечом в стену, ожидая, когда чумазые мужики в исподнем начнут вырываться наружу, и заголосила:

– Просыпайся!.. Просыпайся, тебе говорят!

Напрасно кастелянша тянула на себя дверь – внутри было пусто. Опрокинутые свечи погасли, а те, что не погасли, подкатились аккуратно к маслянистым следам и потёкам да к жирной лужице, под взлохмаченные скирды газет и журналов… И не просто подкатились, а с намерением. Пламя взметнулось, потекло, обволокло периодические издания, облизало пол, заглянуло в опрокинутые жестяные вёдра, окрутило просаленную тряпичную ветошь, подступилось наконец к канистрам, баллонам, бутылкам да бакам. Едва догадавшись, что голосит всё это время исключительно молча, кастелянша выбросила ногу в сторону и пнула повариху. Та пробудилась, рассмотрела безумное лицо кастелянши и сама обезумела. Женщины закричали друг дружке что-то, покружились на месте и бросились бежать. По коридору, на лестницу, выше, ещё выше.

В капитанской рубке кипела работа. Матросы совещались, спорили, чего-то не понимали, ничего не понимали и снова совещались, и снова спорили. Кастелянша зарыдала, повариха застенала. Огненно-рыжий матрос схватил кастеляншу в объятья и принялся ласково тискать. Скоро кастелянша пришла в себя и, всхлипывая, поведала зловещую историю. Матросы загоготали, похватались за животы, затопали ногами. Кастелянша обиделась. Огненно-рыжий матрос подтолкнул её к поварихе:

– Идите, прогуляйтесь… А потом состряпайте всё же нам чего-нибудь вкусного да деликатесного, а?

Волосатая рука, сжимающая в ладони «Инструкцию по эксплуатации программного обеспечения…», ткнула в бок огненно-рыжего матроса, сиплый голос сказал:

– Я понял, что мы отключили… Систему безопасности… Она-то, получается, и мешала навигационной системе нормально работать! И тут ещё про вот этот тумблер пишут… Мне кажется, его тоже надо вырубить, к чёртовой матери!

Огненно-рыжий матрос покосился в инструкцию, покосился на тумблер и согласно закивал. Повариха тоже покосилась в инструкцию, а потом на тумблер и проворно утащила кастеляншу на открытую палубу, усадила в первый попавшийся деревянный шезлонг и устало повалилась в соседний. Изредка дул несильный ровный ветер. Море цепенело. Жирные тучи лепились вдоль горизонта. Солнце, как и прежде, отрешённо блистало, не позволяя никому смотреть на себя невооружённым глазом. Кастелянша побормотала-побормотала что-то нечленораздельное да забылась неспокойным сном, повариха понаблюдала лениво за полётом чайки-моевки да тоже задремала. Долго ли, коротко ли тянулись их сновидения да настало время пробуждения. Разлепили глаза они, почесали бока, позевали, в эмалированное небо глядя, и приметили идущего от кормы фельдшера. Тот хромал, ибо был когда-то давно контужен, и попыхивал трубкой. Найдя в шезлонгах сонных слушательниц, фельдшер подсел к ним и принялся нещадно дымить, приговаривая:

– А я чего ж?.. Ходил вот… телефоны, пейджеры да рации в море кидать… Это у нас протест такой! Супротив электроники! Наш первый законопроект, так сказать! На консилиуме постановили! Не годная она вся, эта электроника, что и говорить! Сушу из-за неё потеряли… – он потянулся. – Эх, хорошо-то как! Небо какое чистое, море какое бескрайнее!!! Это что же у меня за жизнь-то такая распрекрасная, а? Да-а-а, живу я!.. Живу в полную мощь. Ох, сколько же миль уже у меня за спиной?.. И не упомнишь! Да-а-а, поплавал знатно, что и говорить… И ещё поплаваю! Бог даст, найдётся наша сторонушка да вернёмся в родимый порт… А я ведь как? Из каждой поездки выгоду себе делаю! А то чего ж нет-то?.. На судне, девчата, скажу я вам, всегда есть что-то, что плохо лежит!