Kitabı oku: «История Золушки», sayfa 2

Впрочем, не она одна. Взлетели все, собрались на высоте две тысячи метров и сразу же взяли курс на юго-запад. Даже на этой высоте было жарко и душно, словно и не отрывались от земли. Лето в самом разгаре, и солнце печет со всей дури, однако полет сквозь «мартеновскую печь» продолжался недолго. «Ишаки» взбирались все выше и выше, и снова повторялось все то, что стало уже привычным за эти долгие июльские дни. Вначале в кабину проник холод, и вскоре теплой осталась только ручка управления. Потом стало труднее дышать. Кира уже не дышала, а «пила» воздух большими жадными глотками, но его все равно не хватало, а кислородных масок у них тогда еще не было. Не предусматривалось, так сказать.

Между тем стрелка альтиметра неуклонно ползла вверх, поднимаясь от одной цифры к другой. Вот она уже вскарабкалась на отметку «пять тысяч триста». Здесь, на высоте, в открытой кабине истребителя, – а Кира, как и многие другие пилоты, идя в бой, фонарь не закрывала, – стало совсем плохо. Когда и куда утекла вся энергия, как это выдуло из здоровой молодой женщины всю бодрость, все силы до последней капли? Киру охватила апатия, полное равнодушие ко всему. Она словно бы оцепенела. Даже простой поворот головы требовал неимоверного усилия. А ведь нужно было и дальше набирать высоту.

Холодно стало дьявольски. Мороз, что называется, «пробирал до костей», прямо как зимой в Тобольске. Но там, в России, тем более в Сибири, зимой люди носят шубы и валенки, а здесь, в кокпите поликарповского И-16, Кира была в одном лётном комбинезоне, не считая нательного шелкового белья. Вот разве что унты надеть додумалась, и то молодец.

Ей было холодно и тоскливо, но при всем при этом Кира знала, что расслабляться нельзя. Нельзя себя жалеть, и уж тем более нельзя позволить себе ускользнуть в неверную трясину «пьяного» забытья. Она решительно встряхнул головой и несколько раз качнула свой самолет с крыла на крыло, просигналив своим «Внимание!», и звено начало подтягиваться к своему командиру.

Между тем на горизонте за белесой дымкой проступили очертания какого-то острова – названия его Кира не знала, так как не успела толком изучить карту ТВД, – и сразу же к югу от него на темной сини Адриатики отчетливо выделились крошечные корпуса кораблей, идущих в боевом ордере. Они были окутаны клубами порохового дыма, сквозь который прорывались временами яркие высверки залпов. Эскадра одновременно отстреливалась от наседающих на нее английских эсминцев и удерживала на расстоянии пытающиеся бомбить ее тихоходные «уитли». Огромное пространство над кораблями было испещрено черными шапками разрывов. Среди «чернильных клякс» медленно проплывали силуэты двухмоторных бомбардировщиков.

Русские истребители подходили к кораблям на высоте семи тысяч метров, а медлительные неповоротливые бомберы колупались максимум на трех. И все равно это было высоковато для прицельного бомбометания. То ли из-за плотного зенитного огня, то ли из-за того, что пилоты у англичан были молодые и неопытные, но держались «уитли» высоко и причинить кораблям вред по большому счету не могли.

Командиром в этом вылете шел штабскапитан Коковцев, он и подал сигнал «Приготовиться к атаке!», но как раз в этот момент с запада появились чужие истребители. Целых шесть штук. И тогда Коковцев разделил отряд. Первое звено он повел на бомбардировщики, а звену Киры приказал идти на перехват истребителей. Вроде бы нелогично вышло, ведь первое звено состояло из более опытных пилотов, но так было договорено заранее – предполагалось, что если истребители и прилетят, то их будет мало, а раций, чтобы переиграть все на месте, на «ишачках» той модели предусмотрено не было. Однако приказ, он и в Африке приказ, и Кира повела свое звено на перехват. Сближались быстро – слишком быстро, если честно, – и вскоре она увидела, что бодаться придется не с палубным английским старьем, а с гораздо более быстрыми, маневренными и живучими американскими «Тандерболтами», которые тогда никто еще не называл «тришкиными болтами».

Пока сближались, бриты успели «подвсплыть» и в момент атаки оказались на одной высоте с Кирой и ее звеном. Зазвучал сухой треск первых очередей. Английские пилоты оказались крепкими профессионалами, и самолеты у них были отличные, не чета устаревшим к тому времени и физически, и морально «ишакам». Но думать об этом было глупо, да и некогда, если честно, хотя иметь в виду, разумеется, следовало. Противник силен, и это факт, но так или иначе, правила боя остаются одни и те же: главное, не обороняться, а нападать, иначе сразу сомнут.

Ну, этим она, собственно, и занималась. Атаковала, «отскакивала», уходила с линии прицельного огня, крутилась и вертелась на все лады – даже ставила машину на хвост, – лишь бы не попасть под раздачу. Но вместе с долгими секундами, проведенными внутри этой бешеной карусели, постепенно приходило и другое чувство. Кира чувствовала, как ее охватывает боевой азарт, настоящее «бойцовское» безумие. Она уже знала это состояние и не боялась его. Напротив, любила это странное чувство, когда кровь кипит, и ты ощущаешь себя всемогущей и непобедимой, как какая-нибудь валькирия или богатырка из русских былин, но голова при этом остается необычайно ясной, сознание холодно, и мозг работает, как арифмометр, только быстрее.

Впрочем, вбитые в подкорку принципы ведения воздушного боя не оставляли ее ни на мгновение. Сражаться парами. Не позволять противнику расколоть связку. Атаковать! Так она и поступала, а рядом с ней крутился в бешеной круговерти собачьей свалки подпоручик Ефимов. Отбиваясь от англичан, он старался помочь Кире, чем мог, но при этом шел как приклеенный точно за ней. Однако и противник почему-то с особым остервенением бросался сегодня именно на ее ведомого. Хваткие ребята попались, чего уж там.

Взглянув в очередной раз через плечо, Кира увидела, как один из Т-болтов атакует Ефимова – напористый такой, с пикирования на скорости. А подпоручик, судя по всему, атаку пропустил, вовремя брита не заметил и вот-вот окажется под обстрелом. И ведь не скажешь ему, мол, оглянись, дурачок! Не предупредишь! Рации-то нет! И тогда Кира сама крутанулась так, что потом никак не могла понять, как ей это удалось. Но по факту, прошло всего, быть может, пару секунд, а она уже летела навстречу англичанину. Сбить бы не смогла – далековато, но, по-видимому, сумела все-таки напугать. Брит ее сразу заметил и, бросив Ефимова, отклонился вправо в сторону: раз – полупереворот – и ушел.

«Ну, и черт с тобой!» – подумала она, и почти в то же мгновение мимо ее кабины пролетели трассы, и получалось, что на этот раз противника едва не прошляпила она сама. Ефимова-то она в результате своего маневра попросту стряхнула с хвоста. Но, увидев трассы, она инстинктивно ударила по сектору газа и пошла вверх самой крутой спиралью, на какую только был способен ее «ишачок». И «тришкин болт», который сел было ей на хвост, пролетел мимо и исчез.

«Пронесло!» – мелькнуло в голове, и тут Кира сама поймала в прицел неожиданно возникшую перед ней верткую тень. Поймала и ударила в упор по сукину сыну всем, чем могла. Истребитель свалился вниз так резко, что Кира даже не успела понять, куда он пропал. Но времени на размышления не было. Бой набрал максимально возможные обороты. Они с англичанами уже не сражались даже, как цивилизованные солдаты регулярной армии, а резали друг друга в пьяном остервенении кабацкой драки.

Атака, вой ветра в ушах, вираж… Кира успела развернуться навстречу очередному англичанину, одновременно увидев, как вспыхивает и уходит вниз самолет Ефимова, успела заорать и нажать на гашетки, но… пулеметы молчали – оружие заклинило, и, значит, время ее вышло точно так же, как вышло время подпоручика Ефимова. Она услышала, как раздается сухой треск выстрелов, совсем близко – откуда-то сзади. Мотор сделал несколько неровных рывков, и винт остановился. И тогда к ней пришло спокойствие.

«Почему ты улыбаешься, Кира, когда тебя ругают?» – спрашивала ее мама. Своим спокойствием она выводила из себя учителей в гимназии, а позже и в Каче, но ничего не могла с собой поделать. Точно так же, как оставалась холодной ее голова во время боя, Кира становилась совершенно спокойна перед лицом фактов, которые не могла изменить.

Сейчас ей не оставалось ничего, кроме как идти вниз, стараясь направить самолет к сербскому побережью. Мотор молчал, и было хорошо слышно, как за кабиной свистит встречный поток воздуха. «Ишачок» быстро терял высоту и с нарастающей скоростью устремлялся в бездну – поверхность воды приближалась слишком быстро. Берег – скалистый остров с небольшим поселением в неглубокой бухте – вырастал на глазах…

А потом была попытка сесть на волны, к счастью, мелкие, чудовищный кульбит в вихре брызг, и… и все кончилось. Вернее, на этом все могло закончиться, но она не потеряла сознание и, в конце концов, порядком намучившись с ремнями, выбралась из кабины и оказалась в воде. Плавала Кира неплохо, все-таки училась в Севастополе, но в комбинезоне и унтах сильно не разгонишься. Однако недаром говорится, что жить захочешь – не так еще извернешься. Когда Киру выловили из воды моряки с эсминца «Быстрый», она плыла к берегу в одном исподнем – красивом шелковом белье от «Мадам Розановой».

Глава 2

На аэродроме их уже ждали. Оказывается, Сиротин озаботился и этим, телефонировав в эскадрилью загодя. И вскоре дежурный офицер, сопровождаемый выдернутым под «такое дело» младшим чином, доставил Киру и ее средних размеров чемодан «по месту дислокации». База на озере Гаардс была старая, еще довоенная, а значит, хорошо обустроенная. Несколько в стороне от капониров и взлетно-посадочных полос, – дежурный офицер сказал, в трех километрах к югу ВПП, – под прикрытием скал и каких-то неразличимых в темноте деревьев устроился крошечный авиагородок. Рассмотреть его в свете немногочисленных ламп, к тому же выкрашенных для маскировки в синий цвет, было невозможно, но со слов подпоручика Арсеньева, поселок состоял из коттеджей офицерского состава, двух казарм для младших чинов, нескольких домиков, в которых жили семейные унтерофицеры, здания штаба, где у комэска, как выяснилось, имелся собственный кабинет, радиостанции, санчасти и небольшого ангара, в недрах которого располагались офицерская столовая – она же клуб с буфетом, открывавшимся сразу после ужина, – комната отдыха с бильярдным столом, радиоприемником и книжным шкафом, и лавка военторга, работающая через два дня на третий и предлагавшая местным обитателям «широкий выбор товаров» от зубных щеток до консервированных огурцов.

В свою очередь, офицерские кирпичные коттеджи были разделены на четыре комнаты каждый. Такую вот «четвертушку» Кира и получила в свое распоряжение. Небольшая комната. Кровать, шкаф, стол, стул и две табуретки. На окне плотные шторы – светомаскировка, на полу тряпичный коврик, рядом с дверью раковина и полка для туалетных принадлежностей и все, собственно. Из непременных достоинств – электричество, водопровод и теплая стенка общей на две смежные комнаты печи с топкой в сенях. Там же, в сенях, находились вешалка для верхней одежды и теплый сортир, опять же общий для двух проживающих по соседству офицеров.

– Душевые в конце улицы, – пояснил подпоручик, завершив «краткий обзор» доступных к употреблению удобств и услуг. – Там же у нас баня устроена на шведский манер. Называется басту… Хорошая баня. Вы, госпожа штабс-капитан, могли бы скооперироваться с подпоручиком Кленовой из санчасти и начальником радиостанции подпоручиком Левиной. Баня в наших краях – первое дело, сами понимаете!

Арсеньев явно робел, стеснялся и не знал толком, о чем говорить и как себя вести с комэском, который, на беду, оказался красивой молодой бабой. Вслух он Киру «бабой» никогда бы не назвал – интеллигентный юноша, воспитанный, наверняка из хорошей семьи, – но про себя наверняка так и кличет. Впрочем, Кире не привыкать. Она уже десять лет в строю, а если считать с училищем, так и все двенадцать.

– Постельное белье, подушка, одеяла… – продолжал между тем подпоручик. – Остальное выдадут завтра, когда вахмистр Кутейкин откроет каптёрку…

– Ну и ужин! – вспомнил он вдруг, споткнувшись взглядом о некий невразумительный натюрморт, расположившийся на столе и скрытый от глаз белой салфеткой. – Буфетчик специально для вас собрал, Кира Дмитриевна, как только из штаба телефонировали…

Что ж, пока все выглядело более чем цивилизованно. Кире приходилось служить и в менее комфортных условиях. Особенно в начале войны, а здесь – что ж, нормальный довоенной постройки аэродром, и все «удобства» при нем.

– Спасибо! – поблагодарила она сопровождающего и добавила, прощаясь с ним в дверях:

– Завтра в восемь встреча с офицерами… Где у вас обычно собираются?

– Можно в столовой, – предложил Арсеньев, – или в комнате для инструктажа, но там тесновато будет, если всех офицеров разом собрать. Это же, получается, и инженер, и…

– Тогда в столовой, – мягко прервала его Кира. – И запишите меня, пожалуйста, на полеты. Где-нибудь в полдень. Хочу пройтись ведомой за кем-нибудь, кто хорошо знает местность. Облет района, так сказать, как в учебке, вы меня понимаете?

– Будет исполнено, госпожа комэск!

– Спокойной ночи! – кивнула Кира и, закрыв дверь, вернулась в комнату.

Умылась с дороги. Разложила вещи, засунув сильно опустевший чемодан под кровать. И только закончив с первоочередными делами, сняла с ужина салфетку. Трудно сказать, знал ли буфетчик, что комэск – женщина, но если и знал, то ничем своего знания не выдал. Ужин состоял из двух больших ломтей ржаного хлеба, приличных размеров куска ветчины, трех тонких пластиков желтого сыра и двух яиц, сваренных вкрутую. К основному блюду прилагался стакан давно уже остывшего, но зато крепкого до умопомрачения и сладкого чая, несколько штук галетного печенья «Мария» и четверть стакана водки, которая по нынешнему настроению Киры оказался отнюдь не лишней.

Вообще-то, Кира спиртным не злоупотребляла. И не только потому, что берегла здоровье, и не из соображений морали, вбитых в нее еще в детстве одной из особо набожных сестер ее отца. На самом деле, больше всего Кира боялась, что, находясь под воздействием винных паров, может наделать глупостей. Были, так сказать, прецеденты. Но сегодня – здесь и сейчас – после плотного ужина-обеда и перед сном, она могла позволить себе выпить водки, не угрызаясь совестью и не опасаясь последствий…

* * *

Утро выдалось холодное и ясное. Во всяком случае, в шесть часов утра, когда она вышла в палисадник делать зарядку, предрассветный сумрак казался прозрачным, и при дыхании изо рта вырывался пар. Место для упражнений было так себе – у всех на виду, чего Кира категорически не любила, но и отказываться от своих привычек, только потому что на нее глазеют подчиненные, многие из которых даже не подозревают, кто она такая, Кира не собиралась. Надела спортивный костюм и вышла из дома.

Кивнула какому-то нижнему чину, спешащему вдоль улицы по своим неотложным военно-воздушным делам, отчего несчастный даже споткнулся на ровном месте, и принялась за дело. Ничего особенного она не делала, обычные упражнения: приседания, наклоны, отжимания и прочее в том же духе. Однако, несмотря на свою видимую простоту, утренняя зарядка позволяла Кире держать себя в тонусе и поддерживать форму. Турник и все прочее то ли еще будет, то ли нет, а комплекс простейших упражнений всегда с тобой. И это хорошо, поскольку физическая сила летчику жизненно необходима, если, конечно, хочешь жить, ну а тонус – залог ясной головы и способности концентрировать внимание, даже тогда, когда смертельно устал и хочешь спать, а такое с пилотами случается не так уж и редко.

Впрочем, утренняя зарядка, как показывала практика, обычно превращалась «в показательные выступления», – а по-другому никак не получалось – и, соответственно, имела свои недостатки. Проблемой, как всегда, являлись особенности женской анатомии. У Киры, если что, грудь хоть и упругая в достаточной мере, но третьего размера, и без бюстгальтера при резких движениях «призывно» колышется, привлекая ненужное мужское внимание. Однако Кира, как назло, бюстгальтеры носить не любила, и уж тем более во время занятий спортом. Выход из положения нашла в свое время Ольга Скавронская, изобретательный ум которой был способен на многое. С тех пор Кира во время занятий спортом, включая сюда бег, самбо и любимый пилотами волейбол, поддевала под спортивный костюм трикотажный слитный купальник. Получалось неплохо, тем более что еще в начале войны, в Сербии, Кира разжилась несколькими просто замечательными эластичными и в то же время тугими итальянскими купальниками, которые, к слову сказать, использовала в свободное время и по прямому назначению. А после заплыва в шелковом белье стала надевать купальник и под летный комбинезон.

Завершив зарядку, Кира еще минут десять попрыгала через скакалку, стремительно наращивая темп до максимально возможного, и вернулась в дом, столкнувшись в сенях с выходящим из ватерклозета поручиком Львовым.

– Так мы, оказывается, еще и соседи?.. – неискренно удивилась Кира, но Львов и бровью не повел.

– В вашей «каюте», Кира Дмитриевна, – вежливо объяснил он, – квартировал покойный капитан Федоров, наш прежний комэск.

Вот вам ее и предоставили, чтобы не плодить сущности без нужды⁸.

– Какой университет заканчивали? – сделала Кира очередную безуспешную попытку «пролить свет».

– Без комментариев, – улыбнулся в ответ поручик. – Но попытка засчитана, госпожа комэск. Завтракать пойдете?

– Предлагаете компанию?

– Буду вашим Вергилием⁹, если не возражаете.

– Не возражаю, – перешла Кира к делу. – Мне нужно четверть часа, чтобы привести себя в порядок.

– А мне еще бриться, – тяжело вздохнул Львов. – Давайте встретимся здесь через двадцать минут.

– Идет!

Кира вернулась в комнату, проверила, плотно ли задернуты шторы, и, раздевшись донага, обтерла тело холодной водой из-под крана. Затем смазала под мышками немецким кремом-дезодорантом фирмы Байерсдорф¹⁰, – она ненавидела, когда от нее пахнет потом, хотя из кабины истребителя порой вылезала в том еще виде, – и перешла к одежде. Еще с училища она не носила юбок, разрешенных уставом для женщинофицеров, предпочитая ходить в брюках, лишь немного ушитых по фигуре. Высокий рост и относительно узкие бедра вполне это позволяли. За брюками последовали ботинки с высокими берцами, сшитые на заказ в Петрограде, белая «мужская» сорочка, черный форменный галстук и темно-синий «авиаторский» китель с орденами, которых у Киры было два: Святой Владимир и Святой Витовт, и оба, что характерно, второй степени. Пристегнув к поясному ремню кобуру с неуставным «люгером» – вольность, которую командование негласно дозволяло фронтовым офицерам, – надела кожаный реглан и фуражку и вышла в сени с последними секундами двадцатой минуты. Впрочем, опередить Львова ей не удалось: поручик вышел из своей комнаты практически одновременно с ней.

«Он что, за дверью меня дожидался?»

Могло, конечно, случиться и так, но верилось с трудом. По успевшему сложиться у Киры впечатлению, не тот был человек Яков Львов, чтобы притворяться или выпендриваться. Не тот стиль. Неподходящий характер.

– Чему улыбаетесь, командир? – спросил поручик, когда они вместе вышли на улицу.

– Да так! Ерунда… А чем, к слову, у вас кормят на завтрак?

– Как и везде, кашей, – усмехнулся Львов. – Любите, Кира Дмитриевна, манную кашу?

– Люблю, даже если сварена на воде.

Кира не лукавила. Она, в принципе, ела все. Давно научилась, еще в курсантские годы. Но, как и любой другой человек, имела свои пищевые предпочтения, и манная каша, как ни странно, входила в число ее любимых блюд. Схитрила она только в одном: она предпочитала манную кашу, сваренную на молоке. Впрочем, рацион летчиков – тем более на севере – всегда включал если и не парное, то уж консервированное молоко наверняка.

Однако вскоре – после положенных по уставу «господа офицеры!» – выяснилось, что вместо каши сегодня на завтрак подают макароны по-флотски¹¹, бисквиты с джемом, сыр и кофе. К кофе предлагалось сгущенное молоко, но Кира терпеть не могла кофе с молоком и, если была такая возможность, всегда пила черный кофе без сахара. Однако сегодня в связи с предполагаемым вылетом в зону боевых действий – пусть даже это был по определению учебный вылет – она получила положенный пилотам истребителей шоколад «Псковский особый» с усиленной дозой кофеина и амфетамином¹².

Принимать пищу под любопытными взглядами окружающих, от поварихи и официанток до господ авиаторов включительно, было неуютно, но Кире не привыкать. Так было всегда, с первого дня в училище. Потом люди, разумеется, привыкают, и интерес к ее персоне постепенно угасает, но вначале всегда так, хотя в Каче внимание все-таки распределялось между тремя девушками-курсантами: Кирой, Ольгой и Клавой. В таком порядке, к слову, они стояли в строю. Кира – самая высокая, а Клава – самая маленькая, за что и получила от курсантов прозвище Дюймовочка. Не самое обидное, если честно, даже где-то милое прозвище, потому что сама Кира на первых порах проходила в училище под неприличной кличкой Сиськи. Не в лицо, разумеется, а за глаза. Но лет через несколько ей рассказал об этом сокурсник, с которым она потом вместе служила в Дальневосточной особой армии.

Воспоминание об этом случае придало мыслям Киры определенное направление, и, вероятно, поэтому свое официальное знакомство с офицерами полка она начала в атакующей манере.

– Прошу прощения, господа, – сказала она с доброй улыбкой, подверстав заодно к «господам» и двух молодых женщин в звании подпоручиков, – но я родилась женщиной. С анатомией не поспоришь. Как господь распорядился, так теперь и будет. Но во всем остальном прошу считать меня мужчиной и относиться соответственно. Не считая указа от седьмого сентября, никаких ограничений в боевой работе не имею. И ордена, – указала она на свою грудь, – получила не за размер бюста. Я на войне с первого дня, пилотирую практически все, что летает, но по факту большую часть времени провела на штабных должностях или в качестве инструктора в запасном полку. Тем не менее я совершила шестьдесят девять боевых вылетов, участвовала в семнадцати воздушных боях и сбила в них восемь самолетов противника, включая и один «тришкин болт»…

Последнее, как она и ожидала, произвело на господ летчиков-истребителей особое впечатление.

* * *

Полк летал на истребителях ПоЛ-9¹³. Это был новый и, по мнению Киры, весьма удачный самолет. В отличие от ПоЛ-7, «сулица»¹⁴ – ее еще называли по-простому «половинкой» – имела цельнометаллическую конструкцию и крыло с ламинарным обтеканием, отличную рацию, хорошие навигационные приборы и мощное вооружение: две 23-миллиметровые авиационные пушки и два 12-миллиметровых пулемета. Единственным естественным врагом этого зверя оставался все тот же «Т-болт» последних серий, имевший большую массу и ненамного, но превосходящий «сулицу» по скорости и предельной высоте.

Кира на «половинках» уже летала, когда служила помначштаба запасного полка. Истребитель ей в целом нравился, а частные оговорки по большому счету большого значения не имели. У всех свои недостатки, как говорится. И сейчас, снова оказавшись в кокпите «сулицы», она привычно готовилась к полету. Надела парашют, проверила привязные ремни, затем закрыла глаза и нащупала приборы, тумблеры, рукоятки. Порядка полусотни последовательных движений руками необходимо было выполнить в определенном порядке, быстро и очень точно. Ремни… ход ручки управления… рычаг газа… вентиль аварийного выпуска шасси… шкалу прицела на нуль… Все работало штатно и находилось там, где положено, даже сиденье было подогнано по ее росту.

«Ну, с богом!»

Она включила электрический стартер и завела моторы. Пока они прогревались, натянула шлем с наушниками, присоединила шнур шлемофона к разъёмной колодке и сообщила на КДП¹⁵, что готова к взлету. Связь работала хорошо. Слышимость была нормальной, шумов мало.

– Взлет разрешаю! – откликнулась «вышка», расположившаяся в выкрашенном камуфляжной краской бревенчатом домике, спрятавшемся между огромными ледниковыми валунами чуть в стороне от ВПП¹⁶.

Первым взлетал поручик Панкратьев, хорошо знавший район боевых действий и взявшийся показать Кире основные ориентиры на местности. Следом за ним она, хотя ширина взлетно-посадочной полосы позволяла взлетать сразу парами, стартовали они все-таки один за другим.

Быстрое тестирование двигателя, вспышка зеленой лампочки, и Кира порулила к старту.

Вышла на прямую и дала полный газ. Самолет задрожал. Скорость увеличилась от шестидесяти до восьмидесяти, затем до ста и, наконец, до ста двадцати километров в час. Ручку на себя, форсаж, и самолет отрывается от земли.

Непередаваемое ощущение. Невероятный опыт. Разбег, отрыв, перевод в набор высоты…

Машина шла уверенно, легко набирала скорость и высоту. Температура масла и головок цилиндров была в норме. Кира ведь не только для разведки местности вылетела, она хотела заодно «обкатать» свою новую машину. В капонирах базы находилось четыре новых истребителя, только недавно перегнанных с тыловой базы для пополнения самолетного парка полка. Пилотов для них пока не было, и Кира могла выбрать любой. Она и выбирала. Долго ходила вокруг да около, осматривала, «обнюхивала», задавала вопросы механикам. В общем, вела себя, как и положено женщине, выбирающей дорогой наряд или ювелирное украшение. Но для Киры все было гораздо сложнее, можно сказать, интимнее. В конце концов, она не шляпку выбирала, а друга и оружие. Друга, чтобы не подвел в бою, оружие, чтобы бить наверняка. Ну и о красоте не забывала. Оттого, быть может, и остановилась на «чертовой дюжине».

Летчики в большинстве своем люди суеверные и среди прочего не жалуют число «тринадцать». Но Кире число «13» как раз нравилось. Бог знает почему, но число это она считала своим еще с раннего детства. И сейчас «тринадцатая половинка» изо всех сил доказывала, что Кира сделала правильный выбор. Можно сказать, безукоризненный.

«Да, – думала Кира, снимая оружие с пневмопредохранителя, – мне бы такую ”сулицу” три года назад! Эх!»

Но три года назад на Адриатике у них были только И-16…

«Зато не было указа от седьмого сентября!»

Тоже верно. Тогда и там Кира летала где хотела. Пару раз залетала даже в Италию. Страха не то чтобы не знала, но не принимала опасность быть сбитой над вражеской территорией всерьез. Просто не задумывалась над этим…

А сейчас под ней расстилался совсем другой пейзаж. Не юг с его яркой зеленью и сочной желтизной, белыми домиками под красными черепичными крышами и аквамарином теплых морей. Скалистые горы, каменистая земля, все еще покрытая кое-где зеленой травой, – или уж что тут у них растет на камнях, – темные пятна хвойных лесов, сизые пятна зарослей вереска, длинные узкие фьорды с темными языками стылой воды, редкие признаки человеческого жилья. Домишко там, деревенька тут. Рыбачий поселок. Радарная станция раннего оповещения. Железная дорога и маленький городок, а потом снова холодное море цвета оружейной стали и скалистые острова среди бурных вод.

– Линия фронта проходит по цепи островов, – между тем комментировал увиденное поручик Панкратьев. – Вам, комэск, залетать туда запрещено.

«Спасибо, милый, а то я забыла!»

– Но там нам всем делать нечего.

Снизились, прошлись над водой, чтобы Кира смогла оценить высоту волн, разбивающихся о поднимающиеся на головокружительную высоту отвесные стены береговых скал. Она и оценила.

«Н-да, не Адриатика и не Крым!»

Ну, где-то так все и обстояло. Нурдланд¹⁷ мало похож на Сербию или Таврию. Холодно, депрессивно, кое-где попросту уныло.

«Но, может быть, когда выпадет снег…»

Впрочем, когда наступит зима, задуют ледяные ветры и выпадет снег, никому мало не покажется!

* * *

Ближе к вечеру позвонил начдив. С генералом Орловским Сиротин был знаком давно. Не друзья, тем более не приятели, но и холодноватого отчуждения, часто возникающего между вышестоящими начальниками и их подчиненными, не было тоже. Нормальные уважительные отношения, причем с обеих сторон. А это дорогого стоит.

– Ну, как там моя «крестница»? – поинтересовался Орловский после обычного обмена формальными приветствиями.

– Неплохо, – оценил Амелину комполка. – Никого пока не застрелила, ни разу не напилась и, по моим данным, не блудит. Ну, или не попадается, что тоже хорошо. Две недели продержалась, значит, прижилась. Жалоб нет, кляуз не пишут. Летает регулярно. Видел ее пару раз в воздухе. Впечатление производит хорошее. Так что, думаю, не подведет.

– Да я, Григорий Леонидович, в ней и не сомневаюсь, – согласился с Сиротиным начдив, – иначе, сам понимаешь, на эскадрилью никогда бы не поставил. Но как-то, знаешь ли, тревожно. Женщина все-таки.

– Женщина, – согласился Сиротин. – Красивая. Но безобразий, как я уже отметил, не чинит. В воздушном бою – это, значит, третьего дня, когда супостаты к Нарвику прорывались, – держалась молодцом. Это мне по секрету один из ее пилотов настучал. Голову не теряет. Расчетлива. И про своих не забывает. Ведомого как мамка родная опекает, хотя, по идее, все должно быть с точностью до наоборот. Решения принимает быстро. Действует разумно. Вместо того чтобы устроить «утиную охоту», разбила противнику строй и принудила к ретираде. Сама, правда, никого не сбила, но зато другие получили преимущество. Трех бомберов завалили. Хороший результат!

– Согласен! – поддержал мнение Сиротина генерал. – Рад, что не ошибся. Сам понимаешь, поставить женщину на эскадрилью – решение не из простых. Ну, да бог с ней, с Амелиной! Теперь расскажи мне, Григорий Леонидович, про поручика Львова.

– А что Львов? – не понял вопроса Сиротин.

– Как он там?

– Так по-прежнему. Жив-здоров, пьет умеренно, летает хорошо. Вот он как раз и сбил один из тех трех «ланкастеров».

– А! Ну-ну. Ладно тогда! Прощай! – и генерал прервал связь.

«Ну, и что это было?» – задумался Сиротин.

«Наверное, – решил он через пару минут, – Орловского кто-то с самого верха достал. Вот он и забеспокоился. Вопрос, однако, о ком шел сейчас разговор, об Амелиной или о Львове?»

Две недели назад, когда здесь же, в этом самом кабинете, он беседовал со штабскапитаном Амелиной, Сиротин сказал ей, что ничего толком о Львове не знает. Полковник, разумеется, лукавил. Не бывает такого, чтобы человек был, а слухов о нем не было. Армия только кажется большой и путаной, как столичный город, а на самом деле тут все, как в деревне: утаить что-нибудь вроде этого совсем непросто. Другое дело, что и болтать с кем ни попадя про все, что знаешь – а штабс-капитан Амелина, как ни крути, особых прав пока не заслужила, – Сиротин не хотел. Потому и «скормил» ей, ведь что-нибудь он все-таки должен был сказать новому комэску, историю про кого-то, кто якобы что-то такое видел в самом начале войны.