«Дорога на две улицы» kitabından alıntılar
– Тебе не понять мою боль, – сухо бросила Елена. – У тебя сын здоров!
Эля расхохоталась от души:
– Нашла чему позавидовать! Мой Эдик – законченный идиот. Даром, что здоров! Голова-то пустая! Весь в бабулю-воспитательницу. А насчет боли, – Эля тяжело вздохнула, – ты права. Только у каждого она своя. И каждому кажется, что его яма черней и глубже.
Она молчала. Потом сказала – спокойно, слишком спокойно:
– Невозможно. Категорически невозможно.
И добавила, что никогда она не разрушит чужую семью. Никогда. Потому что все прекрасно помнит: и слезы матери, и свое детское горе, и отъезд в Елец, нищету и неприкаянность – всю разрушенную жизнь.
– Да, все так, как ты говоришь, – проговорил Борис. – Я сам прошел через это. И не мне объяснять про эту боль. Но разве счастье того не стоит? Даже такой высокой платы? Счастье и любовь?
Она покачала головой – нет, не стоит. Потому что чужое горе глубже, чем это самое пресловутое счастье. Счастье измерить можно, а горе без дна.
Правильно говорит умница Элька – сначала проблемы взросления, муки становления, месячные, надежды, как правило неоправданные, порушенные идеалы и похороненные мечты, роды, кормление, снова порушенные надежды и опять погребенные мечты – уже про детей, дальше климакс, внезапно подкравшаяся старость, болезни, дряхление, и… И в общем, все! Финита ля комедия!
И еще запомни – старайся никому плохо не делать. Поняла? Потому что это «плохо» потом к тебе вернется. Ты уж мне поверь! И так вернется, Господи не приведи! Ни одного дня я с твоим отцом не была счастлива. Ни одного. Только мука одна была – и у меня, и у него. А я все наесться мечтала! Так у мамки голодала, что только о еде и думала. В больнице за больными подъедала, и противно не было. А потом наелась. До тошноты. Такие дела.
Жизнь пишет сценарий сама, не спрашивая советов у главных героев.
«Нужной». Ну ты скажешь! Нужны только рейтинги. И все! Как ты этого не понимаешь? И мир ты не изменишь, не надейся! Как я не изменила, когда уехала из Москвы в тмутаракань, в районную газету. Там все по-прежнему. Все так же пьют, завидуют, мордуют своих баб и не хотят работать.
Только еще всем интересно посмотреть на это со стороны, с телевизионного экрана. И удивиться – надо же, и у них так же! Так же нет дорог, газа, лампочек в подъезде. Так же пьют мужики и бабы, так же колется молодежь. Такая же гадина свекровь, сука невестка и пьяница теща. Так же нет работы, не уродился картофель, и у того дурака тоже угнали машину. А у этой – больной ребенок. И даже тяжелее, чем у меня. И сволочь докторишка вымогал деньги и тоже отвратительно сделал операцию. И им становится легче – под пивко с воблочкой. Легче и на душе спокойней. Вот для чего ВСЕ ЭТО сделано! Ты понимаешь? А вовсе не для того, чтобы изменить мир!
Они еще скучали друг по другу, расставаясь всего лишь на рабочий день. Какая, казалось бы, малость и ерунда! А она стояла в темноте у окна и выглядывала его силуэт – знакомый до боли, до звонкого толчка в сердце. Она еще бросалась к двери и обеими руками обнимала его за шею.
Они еще мечтали о многом. О маленьком домике в деревне, у озера, окруженного густым и темным еловым бором. О поездке на Байкал и в Самарканд – разумеется, всей семьей. А вот в Сухуми одним, только вдвоем. Чтобы есть горячий и сочный шашлык на набережной, в крошечной кафешке, и еще чебуреки, истекающие прозрачным и обжигающим соком, и запивать все это прохладным и кислым молодым вином. И смотреть на темное, чернильное море и яркие низкие звезды. А после торопиться в душную, крошечную комнату с пыльной марлей на узком окне. И рухнуть от усталости и счастья в скрипучую и неудобную кровать с волглым бельем – чепуха, наплевать! На все наплевать! Потому что они будут любить друг друга. И сердце еще будет останавливаться от его слов, а голова – кружиться от его поцелуев.
Потому что они еще так отчаянно молоды и так бездумно, наивно уверены, что все у них будет хорошо и даже замечательно – во всем, абсолютно во всем.
Потому что по-другому, иначе в молодости и не бывает – такова, слава богу, жизнь.
Старость – это не только опыт и мудрость. Старость – это еще и обиды, и требования. И эгоизм, и нежелание понять и посочувствовать. И капризы, вечные капризы.
Жизнь – это перекресток, девочка! Всегда есть дорога на две улицы. Всегда. Даже если сначала ты этого не увидишь.
Жизнь – это перекресток, девочка! Всегда есть дорога на две улицы. Всегда. Ты уж мне поверь! Даже если сначала ты этого не увидишь. Через пару недель, в августе, оказавшемся