Kitabı oku: «Соперник Цезаря», sayfa 3

Картина II. Цицерон

Римские граждане со всей Италии должны прибывать на выборы в столицу. Но даже из ближних городков люди не приезжают, их уже давно не волнует, что делается в народном собрании. Кому охота тащиться из далеких областей даже по великолепной Аппиевой дороге? Все решает кучка бездельников, что кормится в Риме дешевым хлебом. Они – истинные правители Республики. Легионеры тоже давно уже не голосуют. Они теперь служат по шестнадцать-двадцать лет, и никто не отпускает их в Город, чтобы люди, проливающие кровь за Республику, могли судьбой этой Республики распорядиться. Да и какое им дело до выборов в Городе? Их интересует только одно: велика ли будет добыча в походе и наделят ли ветеранов хорошей землей, когда срок службы выйдет.

Из записок Публия Клодия Пульхра

67 ноября 63 года до н. э

I

Клодию удалось вздремнуть лишь пару часов перед рассветом. Только-только начал ему сниться любимый сон – как бьется он с парфянами во главе небольшого отряда ветеранов, подползает под увешанную доспехами лошадь, чтобы выпустить несчастной скотине кишки, – как Зосим разбудил его.

Однако Клодий не торопился вставать. Лежал в темной спаленке, вспоминая вчерашнюю встречу с Катилиной. Странное чувство вызывал этот человек – страх, восхищение и одновременно презрение. Среди честолюбивых римских аристократов Катилина был самым честолюбивым, среди погрязших в долгах мотов – самым несостоятельным должником. Вчера Катилина предлагал убить брата Аппия. Зачем? Из-за того, что Аппий Клавдий – влиятельный член сената?

Возможно. Цицерон утверждает, что Катилина хочет перебить сенат и сделаться диктатором. У Цицерона почти собачье чутье на диктаторов – в этом ему не откажешь. Но смертный час Республики еще не настал, она еще шевелит вразнобой своими могучими руками и ногами, хотя голова страдает от ярко выраженного старческого слабоумия. И немудрено. Четыреста пятьдесят лет – солидный возраст! Да только Катилина не блещет умом. Перебить весь сенат! Заговорщики даже не находят нужным скрывать свои планы.

Клодий поднялся, ополоснул лицо холодной водой, наскоро перекусил хлебом и запеченными в золе яйцами, запил нехитрый завтрак подогретым разбавленным вином с медом, после чего велел позвать клиентов в атрий. Здесь он одарил просителей мелочью и отпустил с поручением собирать слухи в Городе и об услышанном тут же сообщать патрону, после чего поспешил к дому консула. Когда он шел через форум, то заметил, что даже днем здесь выставлена стража.

И вдруг увидел, что впереди шагает Катилина. Не было никакого сомнения: мятежный сенатор шел туда же, куда и Клодий. Публий ускорил шаги и, расталкивая левой рукой встречных, правой сжал рукоять меча. Катилина тоже прибавил шагу, побежал. Тога парусом развевалась за спиной. То и дело он отбрасывал длинные черные волосы с лица и размахивал рукой, как оратор на рострах. Кисть была перевязана. Заметив повязку, Клодий усмехнулся.

Дом консула охраняло несколько юношей-аристократов – они очень гордились своей миссией, щеголяли новыми сверкающими доспехами и старались придать молодым лицам самые зверские выражения.

Видимо, эти гримасы должны были превратить молокососов в суровых ветеранов.

– Луций Сергий Катилина хочет видеть консула, – сообщил гость охраннику и тут только, кажется, заметил Клодия. – А, Красавчик, и ты здесь. Неужели охраняешь этого выскочку?! – Катилина расхохотался. – Ты?! Потомок Аппия Клавдия Слепого! Ладно, не бойся, я и пальцем не трону нашего замечательного консула, клянусь Геркулесом! Оружия у меня нет. – Он демонстративно поднял полу тоги.

Охранники нехотя раздвинулись, пропуская посетителей в дом. Первым вошел Клодий, стараясь держаться впереди Катилины. Цицерон встретил их в полутемном маленьком атрии, где горело несколько светильников и стояла жаровня с углями. Отверстие в потолке было затянуто кожаным полотнищем, и дым, будто нехотя, просачивался сквозь щели. Быть может, поэтому глаза у Цицерона покраснели.

– Луций Сергий Катилина приветствует консула Марка Туллия Цицерона, – проговорил Катилина, оглядывая с улыбкой отнюдь не роскошное помещение. – Зашел к тебе с просьбой, маленькой такой просьбочкой, лучший в мире консул!

– Слушаю, – кашлянул Цицерон, подавившись то ли дымом, то ли лестью.

– Видишь ли, замечательный ты наш Цицерон, – продолжал Катилина, тоже неожиданно заходясь кашлем и разгоняя дым рукою. – Угли-то у тебя совсем не прогорели, выдрал бы своих бездельников-рабов.

– Я слушаю, – повторил Цицерон строго.

– А, ну да, да. Меня обвиняют в том, что мои люди якобы хотят поджечь Рим и устроить резню в Городе. Ведь так? Обвиняют?

– Именно так.

– Вот и отлично! – радостно воскликнул Катилина. – Я хочу пожить у тебя в доме.

– У меня? – Хотя обычно в беседе у Цицерона всегда находилось для ответа колкое замечание, сейчас он явно опешил.

– Конечно! В замечательном доме нашего замечательного консула. – Катилина опять закашлялся. – Дом, конечно, так себе. К тому же не собственный, а наемный. У тебя нет собственного дома в Риме, так ведь? Да и откуда у тебя может быть дом в Риме? Ты приехал из Арпина и человек новый.³⁰ Впрочем, я вынослив и духом, и телом, готов жить в жалкой хижине, питаться бобами и хлебом. Ну, так что, приютишь меня ради безопасности Республики?

– Зачем ты мне нужен? Какой от тебя толк?

– Я? Тебе? Разумеется, не нужен. Но ты убедишься, что я ни в чем не виновен. Невинен и чист. – Катилина вытянул вперед руки, будто демонстрировал, как чисты его ладони.

И Цицерон, и Клодий уставились на руки Катилины. Этими руками двадцать лет назад Луций Сергий выдавил глаза Марку Гратидиану. Несчастный Гратидиан был еще жив, когда ему вырвали уши и ноздри, отрезали язык, сломали руки. Толпа шалела от крови, добровольцы за волосы тащили на форум отрубленные головы… И сейчас вдруг почудилось Клодию, что Катилина держит на ладонях вырванные глазные яблоки, и горячая кровь дымится. Клодий покосился на Цицерона. По тому, как застыло лицо консула, ясно было, что Марк Туллий думает о том же – о Гратидиане и рассказах о звериной жестокости Катилины.

– Что-то не так? – Сергий опустил руки. – Итак, я сегодня же переезжаю.

– Нет, – мрачно выдохнул Цицерон. – Мясники и виноторговцы отказывают отпускать тебе в долг, и ты решил подкормиться в моем доме, но твоим надеждам не суждено сбыться.

– Жаль.

Катилина вдруг повернулся и метнулся к молодому патрицию. Блеснуло лезвие кинжала. Клодий скрестил руки, защищая горло – грудь прикрывал панцирь.

– Что с тобой, друг мой Публий? – усмехнулся Катилина, вертя в пальцах серебряную фибулу.³¹ – Я пошутил, а ты испугался, как вчера. Трусишь, точно ребенок. Изувечил мне руку. Смешно римлянину так трусить! – И Катилина выбежал из атрия.

Цицерон покачал головой:

– Что за манеры! Что за речи! И этот человек воображает, что может управлять Республикой!

– Дурные манеры – не самое большое преступление заговорщика, – заметил Клодий. – Послушай, сиятельный, Катилина подал хорошую мысль.

– Разве у этого человека есть хорошие мысли?

– Если немного откорректировать, их можно будет назвать дельными. Так вот: почему бы мне не пожить у тебя несколько дней? Я бы защищал тебя денно и нощно. Ходят слухи, тебя хотят убить, консул.

– Серьезно? Ты слышал? – обеспокоился Цицерон. – Ну, разумеется! Я – единственный, кто еще печется об Отечестве.

– Мне намекнули…

Консул постарался принять важный вид, хотя голос его дрожал:

– Буду тебе благодарен, если останешься. И никогда не забуду об оказанных благодеяниях. Ведь тебе что-то нужно от меня, мой друг?

– Нет, совсем ничего. Пока.

Оба рассмеялись. Смех Цицерона получился несколько нервный.

Интересно, Катилина сам явится убивать Цицерона, или пришлет своих друзей? Самое забавное, что дерзкая затея может удаться. Сейчас такое время, когда может случиться все что угодно. Но что дальше? Заговорщики продержатся у власти несколько дней, от силы месяц. Чем дольше – тем хуже. Будут убийства, грабежи, сброд будет насиловать женщин и детей, а потом с Востока явится Помпей Великий со своими легионами и войдет в Город. Сулла в свое время наглядно доказал, что Рим невозможно оборонять без хорошего войска. У Катилины нет армии, так что Помпей без труда повторит урок своего учителя и станет повелителем Рима. Уже навсегда.

Помпей – повелитель Рима?

«Нет, клянусь Геркулесом, мне не нравится эта перспектива! – усмехнулся Клодий. – Потому как Помпей может у власти задержаться».

Катилину придется остановить, пока он не поднес факел к костру и все вокруг не запылало. Только сможет ли Цицерон справиться с заговорщиками? Если бы речь шла о болтовне, то волноваться не стоило – этим видом оружия консул владеет в совершенстве. Но если дело дойдет до мечей, драться придется другим.

II

Клодий остался ночевать у Цицерона. Послеобеденная беседа за чашей разбавленного фалерна затянулась. Наедине, не заботясь о красоте фраз и славе римского народа, выходец из Арпина был очаровательным и остроумным собеседником. Исчезли манерность и напыщенность, Клодий видел перед собой усталого немолодого человека, который прекрасно понимает, что происходит в Республике.

Как бы между прочим Клодий пересказал хозяину слова Катилины о сенате и невозможности дальнейшего безголового существования.

– Я и сам вижу, какие пустые люди наши отцы-сенаторы! – воскликнул Цицерон в сердцах. Он даже привстал на ложе. – О чем только они думают? О Республике? Нет! О своих садках, где разводят драгоценных рыбок. Остальное слишком незначительно по сравнению с рыбными садками. Но что делать? Если бы явился ректор-избавитель, и смог бы излечить нашу Республику, вернуть ей утраченную доблесть, утраченный аскетизм, прежние честность и честь, и вновь вручить власть сенату и народу Рима! – Цицерон так разволновался, что на лбу выступила испарина, и он промокнул лоб салфеткой. – Воровство, подкуп, обман, растраты, вымогательства, лень. Римляне стали вместилищем пороков, как прежде были образцом добродетели.

– Мы не преувеличиваем доблесть наших предков?

Цицерон саркастически скривил губы:

– Сам послушай, что ты сказал, Публий. Преувеличиваем доблесть! Разве доблесть бывает излишней? Мне кажется порой, – о, тяжкие подозрения! – что многие римляне мечтают о покое и хорошем господине! – Цицерон опять сбился на патетический тон, но говорил он искренне. – Увы, царская власть тяжка даже для какого-нибудь перса, а для римлян она позорна!

– Так где же выход? И есть ли он вообще?

Цицерон сделал значительную паузу, потом изрек:

– Согласие сословий. Вот единственное решение. Все должны объединиться – сенаторы, всадники, плебс, вольноотпущенники и рабы, – и спасти Республику.

– Интересно, что труднее, – задумчиво проговорил Клодий, – примирить рабов с хозяевами или сенаторов друг с другом? Мне кажется, что последнее почти невозможно, хотя и первое проблематично.

– Рим – одна большая семья, он так начинался, так рос, и если мы забудем об этом, то погибнем.

– Так все вместе или один-единственный ректор-избавитель?

Цицерон довольно долго молчал.

– Все… – сказал наконец. – Все вместе. Но ректор тоже должен быть.

На этой фразе разговор прервался. Прибежал запыхавшийся раб и протянул консулу запечатанные восковые таблички. Цицерон прочел письмо и тут же протянул Клодию. Таинственный доброжелатель или доброжелательница, похоже, что почерк был женский, предупреждал, что поутру к Цицерону под видом дружеского визита явятся убийцы, и даже назывались имена – Марций и Цетег. Ага, та самая парочка, что сопровождала Катилину накануне вечером. Значит, ребята решили идти до конца.

– Ну и что? – спросил Клодий, зевая. – Двери заперты, рабы караулят у входа. Когда придут, тогда с ними и поговорим.

– Вдруг они решат напасть ночью? По крыше заберутся внутрь. Перистиля³² в доме нет, но в атрий можно проникнуть через отверстие в потолке. – Цицерон взял чашу, поднес к губам. Рука его дрожала. – Во имя Судьбы! – прошептал консул.

– Что я должен сделать во имя Судьбы? – усмехнулся Клодий. – Спать в атрии вместе с моим верным Зосимом?

– Я велю принести туда жаровню, – торопливо сказал Цицерон.

– Так пусть туда принесут ложе. – Клодий сгреб с обеденного ложа ткани и подушку.

– Одно? Два? – переспросил консул.

– Одного достаточно. Я буду трахать Зосима всю ночь и тогда не провороню твоих убийц.

Но Цицерон, видимо, не понял насмешки, хотя в обычное время ценил хорошую шутку.

– Два ложа, – решил перейти на серьезный тон Клодий. – Мой вольноотпущенник не привык спать на полу. И я тоже.

III

Жара от жаровни не было, считай, никакого. Так что пришлось еще, кроме одеяла, накрыться плащом, но все равно было холодно. Однако и от холода была польза: Клодий часто просыпался, малейший шум заставлял его вскакивать. Впрочем, тревожился он напрасно – убийцы не пришли.

Засветло Зосим поднялся, разбудил патрона и помог надеть панцирь. У Клодия были меч и кинжал. У Зосима – тоже оружие парное.

– Ты хорошо дерешься, Зосим. Не хочешь пойти в гладиаторы?

– Сколько их будет? – спросил Зосим, пропустив обычную шуточку патрона мимо ушей.

– Двое минимум. Но, может быть, и две центурии.

– Справимся.

– Не сомневаюсь.

Незваные гости, как сообщалось в письме, пожаловали на рассвете. Поначалу Клодий подумал, что это клиенты с зарей ломятся к консулу выказать почтение, но потом решил, что для клиентов эти парни кричат слишком громко и бранятся, не стесняясь в выражениях.

Клодий выхватил меч и рванулся в вестибул. Он не ошибся: явились не клиенты, а друзья Катилины – Марций и Цетег. В дом их не пускали привратник и двое рабов Цицерона. В тот момент, когда Клодий отворил дверь из атрия в вестибул, Цетег обнажил меч. Увидев Клодия, тоже с мечом, он отступил и оглянулся – за дерзким гостем маячили еще трое. Клодий не стал оглядываться, он и так знал, что у него за спиной стоит Зосим.

Рабы Цицерона, очутившиеся между двумя патрициями, причем у каждого была репутация безумца, ринулись в крошечную каморку привратника и уж неведомо как втроем в нее забились. Дверь, однако, закрыть не удалось, и спина одного из них, довольно широкая и, можно сказать даже, жирная, выпирала наружу. Клодий невольно расхохотался. Цетег ничего не понял и недоуменно поглядел на свой меч, будто усомнился – настоящий ли. А Клодий ничего с собой поделать не мог, он продолжал хохотать, видя, как старательно взад-вперед двигает спиной и задницей раб, пытаясь забиться в привратницкую, – можно было подумать, что они там, прилипнув друг к другу, решили предаться Венериным усладам.

– Пришли приветствовать консула? – выдавил Клодий сквозь смех. – Извините, квириты, но на сегодня все приветствия отменяются. Консул вчера объелся, мается животом. Оставьте прошения на табличках.

Внезапно Марций из-за спины Цетега нанес быстрый колющий удар, – он держал клинок обнаженным в складках тоги. Острие меча лишь оцарапало панцирь Клодия. Вслед за первым выпадом почти одновременно Марций и Цетег подались вперед. Клодий и Зосим оказались с ними лицом к лицу – ни развернуться, ни податься назад. Можно было лишь отбивать удары и разить самим. Выпад в лицо Клодий отбил, клинок Цетега отколол кусок штукатурки от стены. В ответ атаковал Клодий: раздался скрежет металла о металл – у Цетега под тогой была надета кольчуга. Зосим, отражая натиск, сильно толкнул патрона в плечо, но не было времени даже скосить глаза – как он там, не ранен ли. В узком пространстве не до сложных приемов, проиграет тот, кто устанет первым.

Тут послышались голоса, из-за угла соседнего дома вышли юноши – те, что накануне так старательно изображали охранников консула. Они выспались и теперь явились демонстрировать преданность. Нападавшие спешно отступили и, не сговариваясь, кинулись бежать. Цетег упал, но никто не попытался задержать заговорщиков.

Клодий не отказал себе в удовольствии кольнуть раба острием клинка пониже спины.

Тот ойкнул совершенно немужественно.

– Вылезай! – приказал Клодий. – Иди, скажи хозяину, что приходили Цетег и Марций, но теперь уже ушли. Про драку расскажи подробно! Слышал?

– Да, доминус, – пробормотал раб, выбираясь из привратницкой.

Хотя вряд ли он видел что-то, кроме затылка и шеи своего собрата.

Клодий привалился к стене.

– Хорошо, что твой отец заставлял нас постоянно тренироваться, – сказал Зосим.

Патриций кивнул и отер пот с лица. Их отец каждодневно обучал сыновей владению оружием. Но братьев было трое, и для Публия поначалу не находилось партнера. Он, самый младший, тренировался с Зосимом.

Раб вернулся бегом:

– Консул давно уже встал и ждет тебя в таблине,³³ доминус. – Раб говорил с преувеличенной тревогой, строя при этом нелепые рожи, которые, видимо, должны были означать радость и восхищение.

– Лучше бы консул ждал меня в триклинии,³⁴ я не успел позавтракать, – пробормотал Клодий.

Цицерон, чисто выбритый и причесанный, в тщательно уложенной тоге, был мертвенно бледен. Вместе с господином в таблине находился лишь молодой раб-секретарь Тирон. Когда Клодий откинул кожаную занавеску таблина и вошел, первым делом взгляд его упал на одноногий столик из цитрусового дерева. Две серебряные чаши были наполнены разбавленным вином, а рядом на тарелке лежали ломти хлеба и сыр. Все же старый болтун догадался, что его защитнику необходим завтрак. Клодий уже было протянул руку, но чашу взять не успел – Цицерон обнял его, будто Клодий был его любимым сыном.

– Они хотели убить меня, мой мальчик! Они приходили меня убить!

– Точно об их намерениях ничего сказать не могу, но они так рвались в атрий, что готовы были прикончить меня, – отвечал Клодий, прикидывая, как бы добраться до еды и питья. – По-моему, надо выпить за нашу маленькую победу. Как ты думаешь, Марк Туллий?

– Да, да, всенепременно. Теренция еще спит. Мой милый Тирон предложил перекусить здесь, в таблине.

Они уселись за одноногий столик. Изящная безделка, за которую, рассказывали сплетники, консул выложил полмиллиона сестерциев. Марк Туллий едва пригубил вино, ну а Клодий с удовольствием осушил чашу до дна и протянул Тирону – тот наполнил ее вновь.

– Зосим! – крикнул молодой патриций.

Верный слуга тут же возник на пороге таблина.

– Держи! – Клодий отдал ему свою чашу с вином и вложил в руку самый большой кусок хлеба с сыром. – Ты заслужил этот завтрак, клянусь Геркулесом!

Картина III. Эпистолярный жанр

У Цицерона не было никаких свидетельств против заговорщиков и лично против Катилины. Консул попросту произнес блестящую обличительную речь в сенате. Отцы-сенаторы не пожелали сидеть рядом с Катилиной и быстренько пересели. Со всех сторон на Луция Сергия градом посыпались обвинения. Катилина вскочил, взбешенный, и закричал: «Вы хотите столкнуть меня в пропасть? Ну, хорошо! Только помните: пожар, горящий во мне, я потушу под развалинами!» Цицерону не хватило смелости немедленно его арестовать. В ту же ночь Катилина бежал из Рима. В Этрурии для него уже вербовали войска. Неужели ему удалось поджечь костер?

Из записок Публия Клодия Пульхра

23 декабря 63 года до н. э

I

Клодий принял ванну в своей баньке возле кухни. Ванна была вделана в пол, украшенный черно-белой мозаикой с изображениями спрутов и прочих морских чудищ, что свивались в замысловатый узор; если на мозаику проливалась вода, казалось, что твари шевелятся. Пол был теплым, и вода в ванной почти не остывала. Клодий прихватил с собой серебряную чашу с неразбавленным хиосским вином и так лежал, сибаритствуя.

Молодой патриций смертельно устал. С утра он принимал клиентов, потом был на форуме, после чего заглянул к сестрице Клодии, благо муж ее по-прежнему вдалеке; потом, переодевшись, бродил по тавернам, собирал слухи. Слухи, слухи, слухи…

Говорили о мятежах и пожарах, ждали Помпея, как будто тот мог чудом перенестись со своими легионами с Востока в Город. На ночную стражу надеялись, но слабо, хотя она была наготове и патрулировала Рим не только по ночам, но и днем. Что-то вызревало нарывом под каменной коркой ветхих инсул,³⁵ под шепот вольноотпущенников и беглых рабов. Все ждали огня, дымом уже попахивало изрядно.

Клодий задремал, лежа в ванной, и вдруг очнулся – Зосим тряс его за плечо.

– Я все узнал! – прошептал Зосим. – Я видел галлов… Сейчас они в доме своего патрона Фабия. Но послы аллоброгов³⁶ вот-вот выедут из Города.

– Ну и пусть едут. Взяток они никому не дают, а справедливости требуют. Лучше им вернуться в свою Галлию. Все равно ничего не добьются. – Клодий плеснул в лицо холодной водой из серебряного кувшина, прогоняя сонливость.

– У галлов с собой письма заговорщиков. Они уже донесли об этом консулу. Представь: люди Катилины сговорились с галлами!

– Да? – Клодий прикинул, что из этого может выйти. Для заговорщиков это почти наверняка смертный приговор: если письма с подлинными печатями, то интриганам не удастся отпереться.

– Одно из писем – Цезаря.

– Шутишь? Галлы, что, показывали тебе письма?

– Они взяли меня переводчиком. Моя мать из этого племени, я знаю их язык.

– Ну да, да, я помню, как ты любил в детстве болтать на варварском наречии, сидя в кладовке. Ха… ну надо же! Ты – переводчик у заговорщиков. Недаром говорят, наивен, как галл.

– Я видел печать Цезаря. Своими глазами.

– Мда… Как мог Цезарь сделать такую глупость – дать письмо галлам?! Ты, верно, ошибся.

– Я не мог ошибиться. Ты же знаешь, я работал у Цезаря во время ремонта Аппиевой дороги. Сколько раз я видел его печать! Письма четырех заговорщиков – на вощеных табличках, а пятое, отдельное, на папирусе. Письмо Юлия Цезаря.

Значит, Катилина устроил что-то вроде круговой поруки, а гарантами выступили галлы. Клодий выбрался из ванной. Задремавший было банщик вскочил, схватил льняное полотенце и принялся растирать хозяина так, что кожа вмиг покраснела. Клодий пресек его старания и быстро оделся.

– Как поедут послы? – спросил, застегивая фибулы на тунике и надевая перевязь с мечом.

– Судя по всему, через Мульвиев мост, а там…

Клодий резко взмахнул рукой, давая понять, что и так ясно:

– На мосту их перехватят. Наверняка засада уже устроена. Значит, нам надо отобрать письмо до моста. Поедем только вдвоем – ты да я. Узнаешь гонца с письмами?

– Узнаю. Он из послов самый молодой и самый высокий. На шее – золотой торквес.³⁷

– Нет, подожди. – Клодий нахмурился. – Возьми с собой еще Этруска.

Зосим удивился:

– Ты же хотел отправить его на каменоломни за кражу серебряного кувшина.

– И хорошо, что велел. Скажи, что рудники отменяются, если Этруск сделает все, как надо. Посадишь его позади себя на лошадь. Давай! Живо! А то упустим добычу!