Kitabı oku: «Созидательницы», sayfa 3

Анна Комнина

«Я, Анна, дочь царственных родителей Алексея и Ирины, рождённая и вскормленная в Порфире. Я не только не чужда грамоте, но, напротив, досконально изучила эллинскую речь, не пренебрегла риторикой, внимательно прочла труды Аристотеля и диалоги Платона и укрепила свой ум знанием четырёх наук», – так пишет о себе византийская принцесса Анна Комнина. Всю жизнь она боролась за то, для чего была рождена: за трон и царскую власть. Проиграв в борьбе, она посчитала свою жизнь неудавшейся. Но именно благодаря этому поражению имя её навсегда сохранилось в памяти человечества.

Тёмная женская фигура, облачённая в монашеское одеяние, скорбно склонилась над рукописью. Старческая, но по-прежнему твёрдая рука затворницы аккуратно выводила последние строки: «О Ниобе я слышала удивительные рассказы… После превращения в бесчувственную природу её страдания были бессмертны². Но я воистину ещё более злосчастна, чем она, потому что после своего последнего, самого большого несчастья я осталась жить, чтобы ощутить и другие горести. <…> Пережить такие несчастья, вынести во дворце такие страшные злодейства со стороны людей хуже несчастий Ниобы…».

Этот литературно-исторический памятник дошёл до нас под названием «Алексиада». Посвятив работе над ним немало времени и сил, византийская принцесса Анна Комнина не только оказала неоценимую услугу будущим учёным, изучающим культуру Византии и историю крестовых походов, но и поведала нам о своей собственной жизни, исполненной и надежд, и страданий, и любви, и ненависти. Анна Комнина – одна из первых женщин-историков. И она же – одна из первых женщин, осмелившихся говорить от собственного имени. Описывая славный путь своего отца, императора Алексея, она рассказала и о тех событиях, которые касались её лично. Слушая голос высокородной византийки, доносящийся сквозь века, мы не просто знакомимся с внешней стороной её жизни, но и погружаемся в глубины её души, постигаем оттенки её чувств и своеобразие мыслей.

Коронованный младенец

Старшая дочь византийского императора-василевса Алексея Комнина Анна появилась на свет в декабре 1083 года. Девочка, как утверждали, была очень похожа на отца. Рождение её было встречено с необычайной торжественностью. Родственники императрицы Ирины, которая, увы, не была любима своим венценосным супругом, надеялись, что с рождением наследницы положение монархини на престоле упрочится. «На голову маленькой царевны, когда она ещё была в колыбели, уже надели императорскую корону; имя её произносилось в ритуальных возгласах, какими в Византии приветствовали монархов», – отмечает в своей книге «Византийские портреты» знаменитый французский историк Шарль Диль. Тогда же, ещё в колыбели, «порфирородную» принцессу обручили с Константином Дукой, сыном бывшего императора Михаила VII, у которого Алексей Комнин в своё время отнял престол. Предполагалось, что после смерти Алексея Константин и Анна унаследуют византийскую корону, и таким образом права священной императорской крови будут соблюдены.

Горячо любившая родителей, в особенности свою мать императрицу Ирину, первые годы жизни Анна прожила в счастье и безмятежности, уверенная в счастливой предопределённости своей судьбы. «Многие люди могут рассказать о моей любви к родителям, и прежде всего те, кому известны мои дела. <…> Меня настолько воспламеняла любовь к родителям, что я неоднократно готова была отдать за них душу», – вспоминает Анна. Не менее горячо принцесса любила и будущего супруга. Если верить её описаниям, юный Константин был наделён необыкновенной красотой. «Никогда не видели в человеческом теле более совершенной гармонии. Это была живая статуя, предмет восторга для всякого человека, наделённого чувством красоты, или, вернее, это был воплощённый Амур, сошедший на землю».

Поскольку девочку с рождения готовили к престолу, особое внимание было уделено не только чистоте её нравственного облика, но и развитию её ума. Здесь важно отметить, что для Византии той эпохи женское образование было делом редким, необычным. Считалось, что даже для высокородной женщины вполне достаточно умения рукодельничать и читать простейшие религиозные тексты. Анна Комнина же, обладая выдающимся умом, с самого детства проявляла к наукам необыкновенное рвение, и тем, по мнению поминавшего её впоследствии в летописях эфесского митрополита XII века Георгия Торника, резко выделялась на фоне своей социальной среды, больше походя на некоторых просвещённых женщин античности. Она обучалась философии, географии, мифологии, медицине и естественным наукам; изучала геометрию, математику, музыку и астрологию. Проникнувшись царившей в то время в империи любовью к античной литературе, Анна упивалась Гомером, Сапфо, Пиндаром, Проклом, Порфирием, Аристофаном… Она изучала исторические труды Фукидида и Полибия, училась риторике и «утончённейшему эллинизму» по речам Исократа и Демосфена. Она была сведуща даже в военных делах и хорошо владела латынью. «Это не была только образованная женщина, это была женщина учёная. Все современники одинаково восхваляют её изящный аттический слог, силу и способность её ума разбираться в самых запутанных вопросах, превосходство её природного гения и прилежание, с каким она старалась развить его дары, любовь, какую она всегда выказывала к книгам и учёным разговорам, наконец, универсальность её познаний», – с восхищением подчёркивает Шарль Диль. Отнюдь не склонный восхвалять Анну византийский хронист XII-XIII веков Никита Хониат отмечает глубину и энциклопедичность её познаний: «кесарисса занималась главной из всех наук, философией, и была сведуща во всём».

Незаурядные задатки девочки обнаружились на самых ранних стадиях обучения. Уже тогда было понятно, что Анне Комниной суждено стать одной из самых просвещённых монархинь за всю историю византийской цивилизации. И всё было бы хорошо. Если бы не два неожиданных события, произошедших буквально друг за другом.

В тенетах дворцовых интриг

«Мне не было и восьми лет, – пишет Анна Комнина, – когда начались мои несчастия». Первым из них для Анны стало рождение в 1087 (или 1088) году брата Иоанна, нанёсшее сокрушительный удар по её честолюбивым планам когда-нибудь в будущем совместно с мужем занять престол. Уже по достижении Иоанном трёх лет император Алексей торжественно провозгласил его своим соправителем, изменив тем самым порядок престолонаследия. Не менее тяжёлым ударом для юной принцессы стала внезапная смерть горячо любимого суженого Константина Дуки, которому тогда не было и двадцати. «По прошествии стольких лет, вспоминая Константина, я готова разразиться слезами. », – признаётся Анна в «Алексиаде».

Так и не оправившись до конца от удара, порфирородная Анна всё же познала вкус счастья как женщина. В 1097 году её выдают замуж – естественно, не спрашивая и, естественно, из политических соображений – за высокородного юношу Никифора Вриенния. Брак неожиданно оказывается счастливым. «Кесарь³ Никифор из рода Вриенниев, человек, намного превосходивший окружающих и необыкновенной красотой своею, и большим умом, и красноречием. Он казался настоящим чудом всем, кому довелось видеть или слышать его», – пишет Анна. Загоревшаяся к супругу искра любви была, конечно, как в таких случаях говорят, подарком небес. Однако из текста «Алексиады» становится понятно, что Анна Комнина вообще была девушкой влюбчивой и весьма неравнодушной к привлекательной внешности представителей сильного пола. При этом происхождение и социальное положение объекта мимолётной страсти было для неё не так уж важно. Она, например, могла со слезами на глазах отмаливать у отца помилование для приговорённого к смерти заговорщика только потому, что лицо бедолаги показалось ей прекрасным, или в самых восторженных тонах отзываться о достоинствах воина-крестоносца Боэмунда, при том, что крестоносцев она, будучи истинной византийкой, терпеть не могла и презирала до глубины души как варваров.

Однако предостережём читателя от легкомысленных выводов: воспитанная своей бабкой, матерью императора Анной Далассиной, в чрезвычайной строгости и нравственной чистоте, Анна и помыслить не могла о том, чтобы дать своим увлечениям какой-либо иной выход, кроме тайных девичьих грёз и вздохов.

Пылкость Анны наверняка пробуждала в мужчинах ответные чувства, да и внешне, по всей вероятности, она была весьма привлекательна. «Жгучая брюнетка, с прекрасными живыми глазами», – так представлялась она Шарлю Дилю, а наш поэт Николай Гумилёв писал о ней: «Прекрасны и грубы влекущие губы/И странно-красивый изогнутый нос…». Можно представить, с какой лёгкостью этой женщине удалось завладеть сердцем своего супруга и полностью подчинить его своей воле. В браке с Никифором Вриеннием Анна родила нескольких детей, любила и была любима, так что, кажется, вполне могла быть довольна своей жизнью, если бы не мечты о престоле, ни на миг её не оставлявшие.

С первой минуты люто возненавидев своего брата Иоанна, этого «маленького чернявого мальчика с широким лбом и костлявыми щеками», Анна всю жизнь интриговала против него. В этой борьбе, как ни странно, она обрела верную союзницу в лице своей матери императрицы Ирины, которая тоже, по каким-то неведомым причинам, очень невзлюбила сына, несправедливо считая его легкомысленным и порочным. Куда больше привязанности она испытывала к своему зятю Никифору Вриеннию, не говоря уже о старшей дочери, перед умом которой преклонялась.

Женщины умело пользовались влиянием при дворе в надежде обратно «отвоевать» у Иоанна право наследования византийской короны, однако планы их потерпели крушение. В 1118 году страшным ударом для всей семьи стала смерть василевса. Благодаря скрупулёзному описанию симптомов предсмертной болезни, оставленному Анной, в наши дни удалось определить: Алексей умер от сочетания подагры и нараставшей сердечной недостаточности, последний удар нанёс инфаркт.

Значительный эпизод «Алексиады» посвящён описанию мук умирающего императора и тому состоянию бессильного отчаяния, которое овладело Анной и её матерью. «Видя самодержца в таком состоянии, императрица терзалась душой и мучилась сердцем, но напрягала волю и стойко переносила бедствия; она была смертельно ранена, страдания проникали до мозга костей», – вспоминает принцесса. Когда же час императора Алексея пробил, императрица была безутешна: «рыдала, била себя в грудь, оплакивала свалившиеся на неё несчастья, хотела тут же лишить себя жизни, но не могла этого сделать». «Я со своей стороны, – вспоминает порфирородная писательница, – делала всё, что можно, и, клянусь всеведущим богом перед лицом своих ещё здравствующих друзей и будущих читателей моего сочинения, что ничем тогда не отличалась от помешанных, целиком отдавшись своему страданию. Я забросила тогда и философию, и науку: то я ухаживала за отцом – наблюдала за биением пульса и прислушивалась к его дыханию, то занималась матерью, в которую старалась вдохнуть силы».

«Ни слова о вожделенном наследстве, ни о тех крайних усилиях, к каким прибегли, пытаясь нарушить установленный порядок», – характеризует эту сцену Шарль Диль. И правда, Анна лишь вскользь упоминает, что в то время, как венценосный отец провожал последние часы жизни, «наследник престола [Иоанн] уже тайно явился в предназначенную для него комнату», а узнав о смерти императора, «поспешил в Большой дворец». Намёк на неблаговидную торопливость?.. Или невозможность внутренне согласиться с тем, что престол всё-таки достался брату?.. «Ужас и опасность нависли над нами», – вот ещё одно краткое признание. «Надо читать других летописцев той эпохи, чтобы видеть всё, что скрывалось под этими женскими жалобами», – отмечает Шарль Диль.

Если верить знаменитому византологу, императрица Ирина до последней минуты старалась убедить супруга лишить сына трона в пользу Вриенния, но тщетно. Пытаясь оспорить решение императора, передавшего вместе с перстнем право на власть Иоанну, она бросается к умирающему мужу, кричит ему, что сын у него, ещё живого, похитил престол; она умоляет его признать, наконец, за Вриеннием права на корону. Но Алексей, не отвечая, слабым движением поднимает руки к небу и улыбается. Тогда Ирина вне себя разражается укорами: «Всю свою жизнь, – кричит она ему прямо в лицо, – ты только и делал, что хитрил и прибегал к словам, чтобы скрывать свою мысль; тот же ты и на смертном одре». Всё усилия высокородных дам-заговорщиц оказались тщетными – игра была проиграна…

Гордая принцесса не смогла смириться с тем, что мечты, вынашиваемые ею с детства, рухнули. Спустя год после смерти своего отца она предприняла последнюю, отчаянную попытку завладеть вожделенной царской властью, и эта попытка оказалась роковой. Речь шла ни много ни мало об убийстве Иоанна, законного императора. Кесарь Никифор Вриенний должен был осуществить силовой перехват власти. Однако он, будучи человеком честным и вовсе не тщеславным, в последний момент заколебался. Некоторые историки сообщают комичную и малоправдоподобную деталь, будто супруг Анны просто-напросто. забыл о коварном плане и в решающий день остался дома. На самом деле, скорее всего, он внутренне был совершенно не согласен со своей амбициозной супругой, но не решался ей перечить.

По словам Никиты Хониата, «кесарисса Анна, негодуя на такую беспечность своего мужа, от ярости скрежетала зубами, как жестоко обиженная, и горько жаловалась на природу, немало обвиняя её в самых срамных выражениях за то, что её она сделала женщиной, а Вриенния мужчиной». Заговор был раскрыт. Но, по воле нового императора Иоанна II (решительного воина, но при том человека милосердного), никто из заговорщиков не был казнён или изувечен. Анне, по совету своего мудрого советника перса Иоанна Аксуха, автократор возвратил даже конфискованное имущество.

Император Иоанн обошёлся с заговорщиками на редкость милостиво, а Вриенния вскоре приблизил к себе, но для Анны как самостоятельного политика это был конец.

Последовали почти двадцать лет малоприметной жизни вдали от Большого дворца. Кесарисса всё больше времени проводила в основанном её матерью монастыре Богородицы Милостивой. Наконец, смерть мужа в 1137 (или 1136) году оборвала последнюю нить, связывавшую принцессу с её прежним миром. «Несчастья следовали одно за другим, удары судьбы постигали меня непрерывно, но самым тяжёлым горем, которое я испытала, была смерть кесаря», – изливает жалобы честолюбивая Анна.

От разрушения к созиданию

«Вот тридцать лет, клянусь в том блаженной памятью покойных императоров, что я не видала и не принимала у себя никого из приближённых моего отца; многие умерли, многие удалились из страха, вследствие перемен в политике», – подвела итог своей жизни Анна Комнина. Пережив крушение всех своих надежд, тридцатишестилетняя принцесса удалилась от двора, а после смерти своего супруга приняла монашеский постриг. Однако именно тогда, посчитав свою жизнь конченой, Анна Комнина и приступила к созиданию литературного памятника, обессмертившего её имя.

«Алексиада», по словам самой Анны, стала продолжением работы её супруга, человека умного, образованного и наделённого литературным дарованием. Будучи доблестным воином, он участвовал в царских походах и записывал те события, очевидцем которых ему довелось быть. «Кесарь и в тяжких трудах не пренебрегал литературными занятиями и написал различные сочинения, достойные памяти, – пишет Анна. – Но своим основным долгом он считал, повинуясь императрице, описывать всё то, что касалось моего отца, самодержца ромеев Алексея, и излагать в книгах деяния его царственности». Следуя по стопам мужа, Анна также посвятила остаток жизни увековечению славных деяний своего отца, стремясь при этом, как она утверждала, быть беспристрастной.

Нельзя сказать, что это удалось ей в полной мере: местами «Алексиада» грешит излишней эмоциональностью и явными преувеличениями. Тем не менее, Анна Комнина подошла к работе со всей серьёзностью, включив в документ не только то, чему сама была свидетельницей, но также свидетельства других очевидцев и ценные исторические документы. «Кроме устных рассказов она справлялась с императорскими архивами и списала там документы первостепенной важности; она внесла в свою книгу подлинный текст некоторых дипломатических актов, несколько документов из частной переписки; и забота её о подлинности текстов простиралась так далеко, что для истории Роберта Гвискара она пользовалась латинским источником, ныне утраченным», – отмечает Шарль Диль.

Анна Комнина подробно описала в «Алексиаде» жизненный путь своего царственного родителя, поведав «о его деяниях после вступления на престол и о тех, которые он совершил до увенчания диадемой, находясь на службе у других императоров». Особый интерес представляет рассказ о Первом крестовом походе, написанный Анной, разумеется, с позиции Византии.

Союз василевса Алексея с латинскими войсками в борьбе за святую землю против мусульман в конце концов обернулся ожесточённой враждой из-за неподелённых территорий. Нарушив данную Алексею клятву верности и отказавшись признавать верховенство Византийской империи, крестоносцы присвоили земли, которые Византия считала своими по праву. Действуя как военным, так и дипломатическим путём, византийцам удалось вновь овладеть значительной территорией в Малой Азии. В 1097-1099 годах под власть Византии были возвращены Никея, Смирна, Сарды, Эфес, Филадельфия, острова Родос и Хиос. Анна подробно описывает сложную политическую игру своего отца, его войны и переговоры с «варварами» (которыми, между прочим, считались и сельджуки, и печенеги, и норманны, и «кельты»). Наконец, многолетняя война на Ближнем Востоке между мусульманами, европейцами и византийцами окончилась торжеством Алексея Комнина. В сентябре 1108 года крестоносцам пришлось уступить. Мирный договор отменял данную ими вассальную присягу, однако признавал верховную власть Византии над Антиохийским княжеством, что впоследствии способствовало подчинению нуждам империи государств, находившихся под контролем крестоносцев.

Воспоминания о днях былой славы её отца служили Анне Комнине подлинным утешением. «Историческое повествование служит надёжной защитой от потока времени и как бы сдерживает его неудержимое течение; оно вбирает в себя то, о чём сохранилась память, и не даёт этому погибнуть в глубинах забвения», – размышляет она. Теперь уже с уверенностью можно сказать, что именно тогда «порфирородная» принцесса обрела своё подлинное призвание и встала на путь, уготованный ей самим Провидением. Слава земных царей меркнет, а слово человеческое живёт в веках и готовит благодатную почву для сотен грядущих поколений. «Это была… женщина замечательная, один из самых удивительных женских умов, когда-либо бывших в Византии, женщина, стоявшая выше большинства мужчин своего времени», – пишет Шарль Диль, и мы можем лишь присоединиться к его мнению. Покинув этот мир в 1153 или 1154 году в возрасте семидесяти лет, Анна Комнина осталась в памяти благодарных потомков и тем обрела бессмертие.

Кристина Пизанская

Средневековье. Эпоха, овеянная легендами, проникнутая духом куртуазной романтики и поэзии трубадуров, насыщенная философскими спорами и неразрешимыми противоречиями. Имена многих славных мужей того исторического периода сохранились в памяти человечества, но средневековые женщины по-прежнему являют собой загадку даже для профессиональных историков. Известный французский медиевист Жорж Дюби, посвятивший научному исследованию женщин Средневековья более пятнадцати лет, вынужден был признать, что изучил скорее средневековых мужчин и их восприятие женщин, нежели самих женщин, поскольку от них самих почти не сохранилось письменных свидетельств, и они так и остались «тёмными фигурами без формы, глубины и индивидуальности». Однако героиня нашего очерка являет собой ярчайшее исключение. Её голос звучал во всю мощь ещё среди её современников, а с приходом ХХ века и наступлением эпохи женской эмансипации вновь воспрянул из забвения, обретя новую силу.

Имя Кристины Пизанской, или Кристины де Пизан, хорошо известно среди учёных-феминистов и специалистов по гендерной проблематике, но не слишком на слуху у широкой публики – и это непростительное упущение. Ведь во многом она стала первой. Французская средневековая писательница итальянского происхождения, среди женщин своего времени она первая профессионально занялась литературной деятельностью, внесла свой вклад в популяризацию имён античных и средневековых классиков и, главное, выступила в защиту своего пола, развернув вектор знаменитого философского «спора о женщинах», которому суждено было продлиться ещё четыре века…

Дочь образованного мужа

Кристина родилась в 1365 году в Венеции в семье выпускника Болонского университета Томмазо де Бенвенуто да Пизано, который вскоре после её появления на свет был приглашён ко двору французского короля Карла V на должность придворного астролога, советника и врача. Составляя личный гороскоп дочери, Томмазо записал: «Рождённая в этот день превзойдёт своих подруг ясностью ума, благоразумием и красноречием» и впоследствии приложил немало усилий к тому, чтобы его предсказание оказалось верным. В пять лет девочка была представлена королю, и тот, благоволя к её отцу, обещал позаботиться о её хорошем образовании и обеспечить место при дворе, как это и полагается наследнице благородного семейства. Именно в учении отец Кристины видел залог её счастливого будущего и, несмотря на сопротивление консервативной супруги, сумел привить дочери любовь к книгам. Воспитывавшаяся в Лувре, Кристина проявляла незаурядное влечение к наукам и чтению литературы, проводя долгие часы в королевской библиотеке, равных которой не было во всей Европе. Здесь, в окружении тысячи запылённых от времени фолиантов, она вела мысленные беседы с великими: Сенекой, Плутархом, Данте, Петраркой, Боккаччо…

Даже ранний брак и рождение детей не положили конец её умственным занятиям и упражнениям в литературе. Уже в пятнадцатилетнем возрасте она была выдана замуж за высокородного придворного, королевского секретаря и учёного Этьена де Гастэля, и брак оказался очень счастливым. В своих сочинениях Кристина вспоминала о муже не иначе, как о мудром, верном, любящем и понимающем человеке, который, как прежде Томмазо, поощрял её страстное увлечение образованием и разделял её интересы. Однако безоблачный период в жизни Кристины длился недолго. Пять лет спустя умирает её отец, а в 1390 году 25-летняя Кристина становится вдовой с тремя малолетними детьми на руках. «Моим счастливым дням пришёл конец», – в отчаянии написала она тогда, признаваясь, что мечтает умереть вслед за отцом и мужем. Кроме собственной семьи, Кристина должна была содержать ещё свою мать и маленьких братьев – но как?.. Их верного покровителя Карла V давно нет в живых, за наследство приходится вести долгие судебные тяжбы, обстоятельства вынуждают либо срочно искать нового мужа, либо влачить жалкое существование. Но Кристина находит третий путь. «И я стала мужчиной», – заключит она впоследствии.

Следуя за музами

Из беды несчастной вдове помогли выбраться брат молодого короля Карла VI герцог Орлеанский и опекун короля герцог Беррийский. Первый, видимо, обольщённый её женскими чарами, сделал всё для того, чтобы вопрос о наследстве был решён в пользу Кристины, а также свёл её с нужными людьми и взял на воспитание её младшего сына, фактически заменив ему отца. Последний прославился как меценат и страстный коллекционер редких, изысканно оформленных книг. Личная библиотека герцога Беррийского насчитывала три сотни томов, что в ту допечатную эпоху было очень много. Не удивительно, что такой просвещённый ценитель прекрасного с интересом отнёсся к столь образованной, незаурядной и талантливой женщине, какой была Кристина Пизанская. Благодаря покровительству сих могущественных мужей, Кристина смогла сделать то, что и в наши дни удаётся лишь единицам: она стала зарабатывать на жизнь собственным литературным трудом. Её творческий путь в литературу начинался как куртуазный. Прекрасно знавшая римскую и раннесредневековую поэзию, писательница обращается к жанру любовной баллады. Именно благодаря успеху «Книги ста баллад» имя Кристины Пизанской становится известным в образованной среде её современников. Однако баллады – далеко не единственный жанр, в котором Кристина создаёт свои произведения. Лирическая поэзия и парафразы авторитетных латинских авторов, морализаторские наставления и литературная критика, инструкции для рыцарей и инструкции для дам; научные трактаты о вреде раскола Церкви и междоусобных войн, о военных реформах, образовании и политической экономии – чего только не хранит её богатое литературное наследие! В то время, когда чтение было доступно лишь избранным, а книги измерялись единичными экземплярами, она занимается активной просветительской деятельностью, знакомя французское общество с философскими и историческими трудами, работами по медицине и астрономии, великими литературными сочинениями прошлого. Она не только сочиняла сама, но и переписывала книги, не жалея времени и сил на кропотливую работу писца и иллюстратора. Заработав себе литературную славу, Кристина Пизанская получает щедро оплачиваемые заказы, сочиняя поэмы в честь высокопоставленных особ, и даже выступает в роли королевского биографа, в 1404 году написав апологетическую «Книгу о деяниях и добрых нравах мудрого короля Карла V». Её книги активно переписываются для домашних библиотек высшей аристократии. Кристина по-прежнему питает подлинную страсть к учению и сокрушается о том, что не могла прежде посвятить занятиям всё свое время. Уже в ранних произведениях была видна её склонность к аналитическому мышлению, глубокому и прочувствованному осмыслению окружавшей её действительности, критическому отношению к устоявшейся социальной жизни. Так, большой успех у современников имела её энциклопедическая поэма «Путь долгого учения», в которой писательница совершала воображаемое восхождение на Парнас, к небесному престолу Разума. Ещё одной из популярнейших работ Кристины Пизанской, дошедшей до нас аж в сорока списках и изданиях XV века на французском и английском языках, была аллегорическая поэма, полное название которой звучит так: «Послание Офеи, Богини Благоразумия, Гектору Троянскому в возрасте пятнадцати лет». В 100 главах этой поэмы устами богини мудрости Кристина излагает историю греко-римской мифологии, опираясь на текст «Метаморфоз» Овидия. Каждая из историй сопровождается цитатой одного из античных философов и наставлением благородному рыцарю о том, какой урок он должен извлечь из сего поучительного сказания. В 1399-1402 годы в творчестве Крестины зарождается и полемика против женоненавистнического «Романа о розе» французского сатирика XIII века Жана де Мёна, которой суждено было стать главной в её жизни. В ряде критических поэм Кристина осуждает это произведение, равно как и женоненавистнические выпады современных ей авторов, считая их не чем иным, как ущербностью самих авторов, которые пытаются столь недостойным способом потешить своё мужское самолюбие.

К тому времени материальное благополучие семьи Кристины уже было обеспечено. Повзрослевшие братья вернулись на историческую родину и начали самостоятельную жизнь, сын, к тому времени уже единственный, находился под высочайшим покровительством герцога Орлеанского и вслед за ним отправился в Англию, а дочь приняла постриг и удалилась в привилегированный монастырь для придворных особ. И Кристина приступает к своему главному труду, который прославит её в веках.

Воздвигая женский град

Голос Кристины Пизанской зазвучал во всю мощь в 1405 году, когда из-под её пера в свет вышла «Книга о Граде женском». Это была звонкая пощёчина общественному вкусу, нарушение всех традиционных устоев. Нет, Кристина не использовала каких-то новаторских форм и оставалась в рамках литературных традиций своего времени. Однако содержание книги было поистине революционно – и не только потому, что этот философский трактат был написан во славу женщин. Слабые голоса в защиту прекрасного пола раздавались в «рыцарской» литературе и прежде, хоть и были всё более заглушаемы церковной и светской женоненавистнической линией. Но и с той, и с другой стороны то были голоса мужчин. Женщины же оставались безмолвными объектами, которые безропотно принимали как скудные похвалы, так и обильные проклятия. Революционность творчества Крестины Пизанской была в том, что в защиту женщин она вещала женскими устами, от первого лица и с гордо поднятой головой, ни в чём не желая уступать своим оппонентам-мужчинам.

В «Книге о Граде женском» Кристина разворачивает настоящее батальное полотно против «Романа о Розе» Жана де Мёна, а вкупе с ним и против многочисленных средневековых трактатов о женских природных дефектах, априори ставящих их на более низкую ступень развития по сравнению с мужчинами. Даже саму мужскую мизогинию она во всеуслышание объявляет противоестественной, навязанной обществом и разнообразием мужских пороков: «Поведение мужчин предопределено не природой, оно скорее даже ей противоречит, ибо нет иной столь сильной и тесной связи, данной природой по воле Бога мужчине и женщине, кроме любви».

Строительство женского града начинается с появления трёх могущественных дам: Разума, Добродетели и Справедливости. Первая из них, госпожа Разума, по средневековой традиции изображаемая с зеркалом знания в руке, помогает Кристине закладывать фундамент будущего города и «выносить на своих плечах землю» из глубокого котлована, что символизирует избавление от предубеждений самой Кристины против своего пола, внушённые ей общественным мнением. «Заверяю тебя, – говорит Кристине госпожа Разума, – что всякий, кто открыто клевещет на женщин, делает это по злобе сердца, вопреки разуму и природе. Вопреки разуму, поскольку проявляет великую неблагодарность: благодеяния женщин столь велики, что как бы он ни старался, он никогда не смог бы без них обойтись, постоянно нуждаясь в услугах женщин. Вопреки же природе потому, что нет ни одной твари – ни зверя, ни птицы, – которая не любила бы своих самок, и было бы совершенно противоестественно для разумного человека поступать наоборот». Под чутким руководством госпожи Разума, Кристина возводит стены города, каждый камень которых – это имя женщины, воспетой в веках, первой из которых становится легендарная ассирийская царица-строительница Семирамида⁴. Затем вступает госпожа Добродетели, измеряя линейкой всё хорошее и дурное и возводя здания города как символ многих женских достоинств. Наконец, госпожа Справедливости из чаши покрывает возведённый город чистым золотом и населяет его достойнейшими женщинами, царствовать над которыми отныне будет самая чистая и великая из них – Пресвятая Дева Мария.