Kitabı oku: «Цветок бархана», sayfa 3
Глава 4
О неизбежности встреч, навязанном мороке и джинном стекле
В последний раз нечто подобное случалось с Анисой давно, еще в старой жизни. И имя имело премерзкое – охота…
…небо над ней висело тяжелое, космато-рыжее. И солнце в нем золотилось медным фелсом – самым мелким, для размена. Такой фата накануне подобрала у рыночных окраин, и если бы знала, чем обернется дурная примета, точно бы поостереглась.
Только монета лежала в кармане, сама Гюрза – среди барханов, а славная Аль-Акка – у линии горизонта. Как добраться?
Аниса неудобно села, резко зажмурилась от непривычной слабости и выровняла дыхание. Попыталась встать.
Мутило.
Как будто ей по глупости удалось выпить целый кувшин драгоценного арака из вереницы халифатских погребов. Но фата точно знала: арака не было, зато была… олва, которую, правда, вечером почему-то задержали. Со странным, слишком терпким вкусом, не способным укрыться даже за щедрой россыпью любимых орехов. С горьковатым осадком.
Сонное зелье?
Видимо, оно. Иначе как объяснить, что порез на ладони почти не болит? А ведь он глубокий – настолько, что кровь за утренние часы успела запечься лишь по краям. И теперь цепочка крупных капель вьется за Гюрзой тонким кружевом кровавого следа.
У сапога что-то мелко закопошилось, а стражница торопливо отпрянула: Пустыня тянулась к запаху крови юрким зверем с ядовитым хвостом. Значит, ту рану ей оставили не зря.
Неужели началось? Об охоте ведь не узнать заранее…
Ловко извернувшись, Аниса ухватила крошечное тельце за хвост. Резко дернула его у самой головогруди – и скорпион бесшумно обмяк. А фата прикрыла его плотным слоем песка – вернула жертву барханам.
Гюрза знала: спустя десяток минут от мертвого зверя не останется и следа, однако и это время сойдет за отсрочку. А там, может, ей удастся выжить?
Пески ненадолго отступили, а вот жара стала по-настоящему нестерпимой. Холщовая рубаха насквозь промокла. И ноги тоже вспотели, отчего у самой пятки – там, где кожа сапога подходила особенно близко к ее собственной – резко натерло.
Двигаться становилось все труднее.
Это потом Анисе выдадут костюм из шкуры редкой змеи, способный сохранить тепло. И наденут на ноги особые сапоги: легкие, с чароведской подкладкой. Пустят через грудь широкую перевязь клинков, лезвия которых через одно отравят. Только пока…
У самого уха раздался протяжный свист.
Пришлось резко уйти влево, чтобы не встретиться со стрелой, и тут же припасть к земле. Вырвать законную добычу из песка и с удивлением обнаружить: древко той – особенное. Тисовое, слишком тонкое. С цветастым оперением, что принадлежит единственной птице в этих краях.
Значит, мухтарам…
Своей единственной надеждой фата видела приручение ездового зверя, потому как выстоять против наставника невозможно… почти. Однако когда черное тело проворно выскользнуло из-за ближайшего бархана, Гюрза поняла: уготованная ей песками смерть – всяко великодушнее.
Почему?
В халифатской страже Аниса видела разных зверей. Коричневых и чуть темнее, с редкой перевязью чернильных полос – последние, правда, были слишком ярыми, едва готовыми подчиниться ездоку. Только чтобы совсем черные…
Изящная луковица крупного хвоста опустилась у самых ног. Заставила Анису заскакать по горячему песку что мышь по раскаленному камню, и наткнуться на мухтарама. Проворно уйти разом от тяжелой клешни зверя и меча наставника. И скользнуть ближе к городской стене.
Вспомнить: Аль-Акка стара как сам оазис. В белом камне ее стен полно широких сколов-трещин, местами даже – крупных прорех, а там… фата карабкаться умеет. Конечно, ввести неприрученного скорпиона в Старый Город ей не позволят, но если вовремя спрыгнуть тому на спину, можно дотянуться до свирели…
Гюрза знала: чароведский инструмент – вещь особая, в чем-то даже живая. Быть может, потому так похожая ей на шепчущий камень. Как и песчаник, она тоже любит человеческое тепло, и если согреть – откликнется. Отзовется ярким звуком, заставит зверя подчиниться.
Белая стена близко. Нужно только сделать последний рывок и дотянуться до острых зубцов, подняться на руках и…
Нога неожиданно ушла под землю и прочно увязла в песчаных силках. Наверняка те оставили здесь еще на рассвете, заговорив на Анисину кровь, и тогда фате на редкость повезло: сеть лишь сомкнулась вокруг тонкой кожи, не причинив особого вреда. Однако и эта встреча едва не стоила Гюрзе жизни.
Слава милосердной Матар, она вовремя вывернулась, ушла от очередной стрелы и почти добралась до подножия сторожевой башни. Даже успела взобраться по стене, понадеявшись на внезапную удачу. И почти у самого края безвольно дернулась: тело сковала прочная броня хитина. Увесистая клешня прошла всего в асбе от лица, позволив фате разглядеть острый ряд мощных жвал.
Наверно, скорпион бы и сожрал ее тогда, только… инстинкты.
Цепочка ран на теле зверя заживала потом долго, и стражница сама выхаживала его, называя смелым – Иядом. Приручала заботой, еще не зная, что перед ней – лучший друг. И, не жалея, делилась теплом со свирелью: почему-то казалось, что частичка того достанется и скорпиону.
А вот мухтарам победу почему-то зачел. Как и новое имя. Не послушал Анисиных просьб о повторном состязании, когда она хотела, чтобы все по-честному. Только бросил:
– Не дури, Гюрза. Тебе против меня не выстоять. Как, впрочем, и остальным.
Слова наставника прочно вплелись в память, как и сама охота. Улеглись в одном из дальних уголков разума и какое-то время лишь тревожили Гюрзу по ночам.
Только годы и в правду лечат.
Старая память покрывается густой пылью, и ни одному человеку не дано знать, когда все воскреснет…
Пустыня снова оживала вокруг Анисы.
Ночной ветер собирал целые пригоршни желтых песчинок и укладывал их во взъерошенные барханы. Даже рисовал вдали Старый Город.
Дворцовая площадь? Нет ее. Как и огней сторожевых башен. Вместо них – раскаленный обод медного солнца и горячий песок. Стрела, что опускается у сапога фаты. С особым древком – тисовым, слишком тонким – цветастое оперение которого принадлежит единственной птице в этих краях…
За цепочкой кровавых капель тянется мелкий зверь, а между песчаных бугров скользит черная тень. Тень эта тоже особая: с прочным хитином и парой крупных клешней, с бесконечными пластинами острых жвал.
А свирель – далеко.
– Тише, – сквозь безумие песка пробивается знакомый голос.
Кажется, совсем недавно он ругал Гюрзу за чароведскую рану, которую та отказывалась промыть последней водой. А потом мягко уговаривал вернуться – у верблюжьего камня. Почему-то просил прощения за боль, хотя в том и не было его вины: боль подарили Анисе Магсумовы силки.
– Тише, – повторяют ей в волосы. – Это просто видение, старая память. Оно не настоящее, точнее… настоящее, но уже давно забытое. Так бывает, если оживить вместе звуки и запахи, позволить разуму прожить все заново. Наверняка в оставленных мальчишкой силках затаился липкий морок…
Аниса слушает. Только не объяснение – голос.
Как и тогда, у камня, он мягкий. И теплый – совсем не такой, как ветер. Больше похожий на море, что плещется к югу от Халифата. У водной кромки фата, конечно, не бывала, но отчего-то не сомневалась: в крови Варры соленой воды не меньше, чем золотого песка.
Голос просит ему верить, и самой Гюрзе хочется того же. Но приходится резко одернуть себя: нельзя, не место!
Хозяин его – тоже чужой. Со своими желаниями, мыслями и целями, о которых сама Аниса знает лишь то, что те на какое-то время схожи с ее собственными. Однако здесь, в горячей Пустыне, других голосов нет. И тогда… можно притвориться? Всего лишь на время?..
– Прошло? – сквозь видение проступает лицо торговца, тревожная складка между бровей которого почему-то становится глубже. – Хорошо. Иногда чароведские мороки бывают слишком сильны. Сможешь идти? Сперва понемногу, медленно? Я помогу.
Аниса позволяет Варре взять себя за руку и переплести пальцы – хотя в ярком свете сторожевых огней это и не кажется необходимым. Но так удобней, а еще – теплей. Спокойней, что ли.
– Постарайся сосредоточиться на чем-то живом, это удержит тебя от очередного провала. Пока видение полностью не ушло, оно по-прежнему опасно.
Из живого у Гюрзы – только торговец, но приходится согласиться. Ненадолго.
Блестящая в ночи дворцовая площадь остается позади, да и длинные ряды резных пальм минуются скоро. А перед фатой появляется причудливая решетка, усыпанная кованными листьями – единственная брешь в идеально ровной стене дворцовых ворот.
Золоченые листы мгновенно оживают и настойчиво тянутся к ладони: докажи, что своя.
Гюрза знает, что делать этого не стоит, ведь среди ветвей – очередные силки. Или вот морок – совсем как тот, что затерялся в паучьей сети. А даже если это и не так, то все равно ее образ наверняка уничтожен. Стерт с самого плетения тонких жил, и тогда… как пройти?
Осторожно поднося ладонь к медному треугольнику листа, Аниса крепко жмурит веки и задерживает дыхание. Страшно. Но этот страх тоже нужно изжить, и потому приходится заставить себя уверенно взглянуть на решетку.
Боится?
Да. Только не того, что виновна. Другого.
Встретить братьев, которые ей как семья, и прочесть на их лицах приговор – совсем как утром, у рыночных окраин. Прождать целую вечность в надежде что-то изменить, а потом все-таки не сдержаться. Достать клинок и…
Лист дернулся, коснулся кожи прохладной позолотой и тут же отпрянул. Зашипел. А на его поверхности проявились десятки мелких иголок. Ядовитые – в таких и капли хватит, чтобы остановить дыхание.
– Не пустит, – растерянно прошептала фата. – Мой образ стерт…
Кажется, торговец ничего другого и не ожидал. Иначе как объяснить его ладонь, остановившуюся у одного из листов вместе с рукой Анисы?
Медная позолота заискрилась. Подтянулась к прослойке тонких жил и, собравшись в живую дорожку, побежала к прочному черенку. Воронки-щели отворялись. Принимали в себя ядовитые побеги и скрипели прочными замками. А решетка плавно отползала в сторону.
Вот как? Значит, и Варра когда-то служил во Дворце. Кем?
Спросить, конечно, стоило. Но это потом, когда выживут. Если такое вообще возможно…
Внутренний двор дома Светлейшего встретил беглецов живым кольцом ездовых зверей. Скорпионы гулко гремели, голоса свирелей протяжно выли, и во всем этом грохоте Гюрза следила за теми, кого она считала своей семьей.
Братья, все девять. И во главе их – мухтарам. А ведь такое впервые, чтобы сама она была не вместе с ними, но почему-то против. Неужели не выслушают?
Пущенная под ноги стрела сообщила: нет. А стражница нехотя отпустила ладонь Варры. Сейчас она как никогда нуждалась в живом тепле, однако очередной снаряд напомнил: у братьев – приказ, не исполнить который значит встать рядом с Гюрзою, встать против своих.
У коротких волос пропел перевязный клинок. Откуда? Аниса обернулась. Заметила, как мухтарам обмакнул лезвие другого в густую янтарную жидкость, и скривилась: ядовитая. Вот, значит, как?
Предательство наставника отдалось в груди острой болью и сомкнулось пальцами вокруг клинка. Вдохнуть и выдохнуть. Забыть о том, что когда-то Дагман заменил ей отца. И о принципах забыть, которым он сам столько лет учил фату.
Честность? Нет ее. Есть приказ. И долг. Яд пустынной гадюки, способный остановить сердце противника всего за минуту. Так не это ли – выход?
Аниса замотала головой: не это. Выход – это когда дав однажды слово быть своей, держишь его до конца: до самой смерти, пусть и близкой, но всяко более желанной. И если бы самой фате отдали приказ… нет, она бы не смогла. Уж точно бы не потянулась за отравленным клинком.
У ног опустилось еще одно лезвие, на которое Гюрза все-таки ответила. Кажется, то нашло шею крупного Басима, с которым она когда-то делила покой – совсем крошечный, из песчаного камня – что лежал у самого входа в казармы.
Помнится, их с Басей и привели с горящих болезнью улиц в один день, потому и поселили вместе. В обоих мухтарам Дагман не был уверен, и в обоих ошибся.
В те дни Басим был улыбчив, мирен. Силен, правда, как гора, только без особой сноровки. Насмешки ловил ото всех, а она вот заступалась… особенно тогда, когда друг обзавелся говорящим именем. И ведь прозвище ему выбрали – Чаквелл – крупная пустынная ящерка…
Только сегодня друг гляделся другим: суровым, хмурым. И взгляд отводил, как будто не узнавая Гюрзу.
Обидно.
Обида эта и укрепила руку Анисы, и стражник, громко булькнув, слетел со скорпиона. Грузное тело гулко хлопнулось о белые плиты двора, и мгновенно захрустело под лапами ездового зверя. А фата зажмурилась, стараясь не глядеть на кровавое месиво.
Где торговец?
Варра нашелся в окружении четырех скорпионов, и, кажется, у двух из них дыхальца работали слишком гулко, с надрывом. В ладони мужчины горел голубоватым свечением широкий меч – тот самый, из-за которого торговец так шумно копошился перед площадью.
Тяжелая сталь клинка венчалась причудливо изогнутой рукоятью, в центре которой горели несколько голубых камней. Малейшее движение – и камни вспыхивают сильнее, а меч летит выше. Так быстро, что само лезвие будто бы растворяется в душном воздухе, оставляя после себя яркий след.
Чароведский? Верно. И откуда только?
Гюрза понимала: раздобыть столь ценную вещицу без ведома придворного чароведа непросто. Ведь если кто и мог в землях Халифата создавать нечто подобное, то уж явно хвастать своим умением бы не стал. И потому выходило, что у ее сообщника водилось либо золото, либо связи. А может, и то, и другое вместе. И если вспомнить о его службе во Дворце… что ж, об этом она подумает позже.
Видимо, Варра ощутил ее взгляд. Развернулся к ней всем телом, замер на миг – словно бы решаясь – а потом отчего-то бросил в ее сторону небольшой осколок: на первый взгляд, обычный, больше похожий на дно небольшого кувшина.
Кажется, в таких торговцы доставляли ко Дворцу ценное масло оливы. Оставляли кувшин до рассвета и лишь затем получали положенную награду: в Халифате верили, будто открыть узкогорлый сосуд ночью – примета не менее дурная, чем подобрать мелочь с окраин.
К слову, на кухне торговцев маслом не любили: говорили, те привозят за задний двор пустынных джиннов – сбежавших из чароведских силков, что оставляли люди с силой в долине уснувшей реки. А в Халифате любой мальчишка скажет: заблудший дух – существо опасное. Созданный из огня, он и сам – огонь, и если оставить горящей печь…
В приметы Аниса не верила, но всякий раз держалась от халифатских погребов подальше. Как и от кухни. И случайно оставленных масляных осколков старалась не касаться. И вот понималось ей, что найти так просто джинный артефакт нельзя, но все же… инстинкты.
Да и зачем?
Стекло? Оно ведь и не стекло вовсе – амулет. Ценный, редкий даже в богатых землях Халифата. Могущественный несмотря на то, что поделен на части. Только… зачем он простой фате?
Осколок лег в ладонь легко. Гладкий, и грани его не колются вовсе. Греют кожу приятно, крепко держась за нее. А вот выпустить такую вещицу не просто – если только сам захочешь.
Всего миг стекло просто лежало в ладони, а потом…
Загудело-завыло кругом, и тотчас же стихло, как будто кто убавил звука. Голоса, крики – все стало приглушенным. Изменились и краски: поблекли, расплылись. И запахи стали тише, незаметней.
Мир кругом Гюрзы словно бы выгорел на ярком солнце востока: как цветастый платок, надолго забытый нерадивой хозяйкой во дворе. А она вдруг поняла, что стала такой же для других: выцветшей, едва заметной. Невидимой.
Стражница удивленно взглянула на торговца. Неужели тот поделился с ней таким ценным амулетом, когда и сам мог спастись благодаря ему? Или задумал что-то еще?
Ясно было одно: Варра дает ей шанс, и не использовать его нельзя. Найдет ли Аниса по возвращении торговца живым? Фата не знала. Надеялась только, что в широких карманах того припасена еще пара драгоценных вещиц, а там и она подоспеет со скорпионом.
И, бросив еще два клинка, стражница рванула к казармам.
Внутренний двор закончился быстро: бежать без погони было в разы легче. Да и кованные масляные лампы, испускавшие золотистое свечение, помогали безошибочно находить дорогу. И спустя несколько десятков шагов перед Гюрзой расцвел халифатский сад.
Облако сладких ароматов мгновенно окутало беглянку. Забрало ставшую уже привычной за день боль и поселило вместо нее воздушную легкость. А фата подумала, что легенды об этом месте ходили не зря.
Все так: халифатский сад – не сад вовсе – но место родовой силы славной династии Аскаров. Само сердце города-оазиса Аль-Акки. И, верно, жив он не только глубокими водами подземных родников, но и стараниями придворного чароведа: все же, любую силу нужно беречь.
Нога по щиколотку утонула в бархатистой зелени, а неосторожное касание о сиреневый бутон подняло в воздух облако желтой пыли. В носу неприятно защекотало, заставив Анису чихнуть: пыльца оказалась крайне удушливой. Только бы не сонной…
Пришлось задержать дыхание: мало ли? Садовники Великого Халифа собирали растения далеко за пределами Южных Земель, и одним только старым богам было известно, что могли эти травы.
Гирлянды разноцветных тюльпанов скоро остались позади, а стражница подобралась к изящным альстромериям. Это место она знала хорошо: дорожка за ним выныривала к небольшому озеру, вода которого была кристально чиста, а дно – неизменно глубоко. Бросишь камень – и взгляд долго любуется медленным ходом тени, что теряется в прозрачной синеве.
У озера сидела женщина. Не сама, конечно, – камень. Изящный мрамор, принявший черты любимой наложницы старого Халифа. И пусть путь к казармам через воду был в разы короче, второй раз за ночь встречаться с белым камнем фата не желала. Мало ли?
Нужно свернуть вправо. Незаметно обойти стайку цветных попугайчиков и обогнуть казармы со стороны песков, пусть даже и потеряв десяток драгоценных минут. Получится?
Аниса не знала. Боялась, что птицы смогут разглядеть ее сквозь защитный полог джинной бутылки. Они ведь не так слепы, как люди… Не почуют ли ее запах, прокричав, как обычно, имя Гюрзы? Пернатые любопытны, а эти – и вовсе.
Любимцы Светлейшего. И все как один – говорящие.
Живот скрутило от страха, а стражница осторожно ступила на цветастый ковер. Эхо шагов тонуло в бархатистой траве, а солоноватый запах крови – в сладком благоухании цветов. Еще немного…
Яркая стайка деловито порхала с ветки на ветку и, похоже, нисколько не замечала Гюрзу. Впрочем, ровно до того момента, пока та не подобралась слишком близко. А ведь верно: с каждым шагом легкие движения крыльев затихают, и сами пернатые обеспокоено замирают на ветках.
«Умные птицы. Не зря их так любит Халиф».
И ведь чуют ее, только разглядеть пока не могут. Возможно ли такое?
Аниса шагнула под густую листву. Остановилась. И почти сразу крупный зеленый попугай, что сидел к ней ближе остальных, наклонил резко голову – оглядел пространство кругом фаты настороженным глазом.
Дыхание сбилось.
«Видит. Точно видит. Только бы не закричал…»
Осторожное движение – легкое, едва заметное – и круглый глаз косит уже в новом направлении, а Гюрза понимает: узнал. Неужели перед ней вовсе не птица?
Еще один дух? Страж этого места?
Верить в подобное не хотелось, потому как фата и сама не раз тайком останавливалась у цветастых деревьев. Протягивала на ладони несколько свежих крошек и радовалась как ребенок, когда пернатые слетались к ее руке. Всякий раз благодарили за угощение, гортанно выговаривая:
– А-ни-са…
Показалось?
Зеленое тельце развернулось к ней впрямую, а тонкая шея, усеянная мягкими белыми перышками, изогнулась изящной дугой. Здоровается. Как всегда.
Гюрза замерла, едва не выронив амулет из рук, и настороженно подобралась ближе. Медленно достала из перевязи ядовитый клинок, готовая бросить его в любую минуту, и подошла совсем близко, вплотную. Если перед ней вовсе не попугай…
А ведь всего-то и нужно – поднести джинное стекло к глазам и заглянуть сквозь него на птичью стайку. И… это не страшно – почти, потому как пернатые – просто птицы. Верно?
Амулет едва не выпал из пальцев. Быть такого не может! Она же только что его убила!
Прямо перед ней, среди цветастой стайки простых говорливых птиц, сидел никто иной, как Басим. Старый друг: добрый, неповоротливый. И это крошечное тельце в зеленых перьях как никогда подчеркивало его чудаковатость. А ведь он и птицей был не похож на остальных.
Вон, другие порхают с ветки на ветку, чуть присматриваясь к ней. А этот по-прежнему неподвижно сидит, не сводя глаз. Узнал? Узнал, как и те два – Ядозуб-Дани и Молох-Гани – тоже братья, тоже близкие ей. И вон тот…
Нет, видимо, арак в мираже все-таки имелся, иначе как объяснить увиденное?
В самом центре стайки, нахохлившись и распушив перья, сидел никто иной как… мухтарам Дагман. Сидел смирно, ровно. И на ученицу почти не глядел. Так, бросил короткий взгляд, словно бы пропуская ее, а потом и вовсе отвернулся, растеряв интерес.
Позволяет пройти?
Тот, что был Басимом, мигнул серым кожаным веком. Настороженно повел головой вперед – туда, откуда пришла фата – и затих, внимательно прислушиваясь. А потом проворковал что-то на птичьем. Предупредил словно бы. Поняла?
«Поняла», – шепнула Аниса. – «Помню, спасибо».
И зеленый попугай тут же отвернулся, выражая к ней полное безразличие. А Гюрза на миг задумалась: уж не сошла ли она с ума – с птицами говорить? Или это вовсе не птицы, но братья по оружию? Тогда кто были те, что остались позади?
Вопросов с каждой минутой становилось все больше, но позволить себе задержку – верная смерть. И стражница решилась: крадучись двинулась в сторону казарм, близость которых по многолетней привычке ощущалась легким покалыванием в левой ладони.
Кажется, мухтарам Дагман говорил, что в былые времена гигантские скорпионы не жили рядом с людьми – считались слишком опасными. Да и развитый ум их долго не позволял приручить: звери все чаще скалились на охотников острыми пластинами жвал и подминали под себя ловцов словно букашек.
Однако против чароведского альянса и они не устояли.
Склонили хвосты с ядовитыми луковицами и позволили себя оседлать. Вздеть на широкую головогрудь прочное плетеное седло с высокими луками и нацепить на хвостовой конец длинную полосу переметных сум. Оставить в тех оружие и сухие припасы – на случай беды. А потом и тренировать себя позволили…
Огромные, маневренные звери, они были крайне разборчивы. Преданны хозяину до самой смерти и на редкость разумны.
Под ложечкой Гюрзы засосало: жив ли ее Ияд?
Прячась за каждым деревом, фата спешно прошла пальмовый коридор и оказалась перед широкой аркой – входом в личную территорию халифатской стражи. Притаилась.
Прямо перед ней высилась каменная статуя грозного Харба – старого бога-воителя. Аниса помнила: хранитель мира милостив и справедлив, но дальше позволит пройти не всякому. Осмелишься?
Фата кивнула: осмелюсь. И, коснувшись ладонью груди, решительно миновала каменное изваяние.
Справа выглянуло аккуратное невысокое строение из желтоватого песчаника, четвертый покой которого – Гюрза хорошо помнила – принадлежал ей. Быть может, если подойти, уложить ладонь в небольшое углубление в стене, то дверь… нет, видно, сейчас уже не откликнется: слепок облика забыт, стерт навсегда.
Но вот стойбища – свободны. Да и кто в здравом уме сунется к скорпионам?
Нога бесшумно опустилась на сухую подстилку. Пальмовые листья мягко прогнулись под сапогом – и звери мгновенно откликнулись. Затрещали дыхальцами, поймали знакомый запах и почти тут же успокоились: своя. Стало быть, можно?
Аниса шагнула в темный коридор. Тусклого света масляных ламп едва хватало, чтобы разобрать дорогу, отчего идти приходилось слишком медленно, почти наощупь. Двенадцать шагов – и ладонь находит холодное железо решетки ездового зверя. Нужно только войти, остановиться у сложенных клешней и тихо прошептать:
– Здравствуй, – фата дружески потрепала зверя по гладкому хитину. Ласково прижалась к скорпиону, позволив шустрым дыхальцам втянуть знакомый запах, и заглянула в срединные глаза друга. – Я волновалась.
Наверное, стоило сказать больше, но твердый голос за спиной опередил:
– Здравствуй, Гюрза. Почему-то знал, что ты придешь за ним.
