«Долина Совести» kitabından alıntılar

Кто хоть одного ребенка вырастил, тот рукой меряет температуру с точностью до двух десятых...

– Свобода, – сказал милиционер в камуфляже, с резиновой дубинкой у пояса, – это всегда одиночество. Чем совершеннее свобода – тем полней одиночество.

Самый необитаемый из всех островов - толпа.

Поездка сквозь снег похожа на полет сквозь звезды.

Эти влюбленные были естественны, словно крик боли

«…Мне снилось, что солнце продали в рабство

Большому подсолнуху у дороги,

Что солнце отныне навек несвободно

И держит свой путь, повинуясь взгляду

Слепого подсолнухова лица.

А если залягут над миром тучи

И солнце не сможет найти прорехи,

Чтобы увидеть лицо господина

Черное, в венчике рыжих листьев, –

Солнце умрет…»

«Кем я хочу быть? – вопрошал бумагу Влад. – Петухом на большом птичьем дворе. Чтобы вокруг было много белых, пушистых, безответных кур. И чтобы из соседнего двора иногда прилетал соседский петух, мы бы с ним дружили и дрались. Я хотел бы сидеть на заборе – над всеми… всеми любимый и никому ничем не обязанный. Так и прожить всю жизнь – никуда не ездить, ничему не учиться, топтать кур и не бояться кухаркиного ножа. Вот кем я хочу быть… а каким быть – свободным. Я хочу быть свободным, и чтобы те, кого я люблю, были свободны от меня…»

Свобода, – сказал милиционер в камуфляже, с резиновой дубинкой у пояса, – это всегда одиночество. Чем совершеннее свобода – тем полней одиночество.– Что? – удивился он.– Я это говорю к тому, что любая привязанность есть первый шаг к рабству, – охотно пояснил милиционер, оставляя свой пост возле обменного ларька и подходя ближе.– Вряд ли, – нерешительно сказал он.– Да-да, – ради убедительности милиционер коснулся наручников, болтающихся у него на поясе рядом с дубинкой. – Именно так. Даже если это привязанность к домашним тапочкам. Или к единственному сорту сигарет. Или к стране. Особенно к стране.– Я не курю, – сказал он. – И у меня нет домашних тапочек.– Значит, вы очень одиноки, – сказал милиционер. – Я вам завидую.

Самолет оторвался от земли. Разворачиваясь, приподнял одно крыло и опустил другое; Владу всегда жалко было людей, читающих газеты во время взлета. Если человек, взлетая, смотрит в разлинованный типографскими строчками лист – значит, у него в жизни осталось не так много радостей.

Она была космически одинока - и находила в этом некоторое мрачное удовлетворение.