Kitabı oku: «Собственность Верховного бестиара», sayfa 3

Богдан неожиданно перехватывает мои руки, разворачивает ладонями вверх.

– Какая у тебя магия?

– Сиреневая искра, пятый уровень. Минус, – отвечаю без запинки. – Эмоциональное исцеление.

Уровень магии и ее применение – то, что следует назвать по первому требованию гардиана или бестиара, это правило, которое нам втолковывают с самого первого дня раскрытия силы. Если сила не раскроется, это называют Нейтраль. Есть такие люди, и долгое время я считала, что у меня будет нейтраль. Но когда мама умерла, и нашу семью накрыло горе, я стала той, кто невольно вытянул отца с края. Именно тогда во мне проснулась магия, пусть слабенькая, но она спасла его. И брата с сестрой, которые тогда были совсем маленькими.

Богдан рассматривает мои ладони так, будто пытается по ним судьбу прочитать, как баба Галина, к которой ходили все девицы нашего поселка гадать на суженого. Мне она напророчила ходить с разбитым сердцем от жениха, и я тогда посмеялась. Теперь вот совсем не смешно. Помню, Марика тогда разозлилась (она пришла вместе со мной) и выдала:

– Ну да, жених ей сердце-то разобьет, а что дальше?

– А дальше неведомо мне. Много дорог открыто, но что Алина выберет, только ей решать. Станет ясно, когда она решение примет, – и хитро так на меня посмотрела.

– Понятно все! Правильно про вас говорят, вы шарлатанка! Пойдем, Алинка, нечего здесь делать! Пойдем!

Подруга не на шутку завелась, а меня в самом деле разобрал смех.

– Простите, – пробормотала я и вслед за Марикой выскользнула из крохотной кособокой избы Галины.

– Мне продолжать? – тихо спросила я.

Браслеты пальцев на запястьях посылали импульсы в каждую клеточку тела. Я не должна была так реагировать, но странным образом чувствовала жар в груди. Тот самый, что растекался по телу. Невольно облизнула пересохшие губы и почувствовала прикипевший к ним взгляд.

Обжигающий, плавящий, острый.

– Продолжай, – хрипло произнес Богдан.

Я потянула рубашку из его брюк. Закусила губу, чувствуя, что краснею. От волнения в висках застучал пульс: быстрее, быстрее, быстрее. Зашумело в ушах. Я судорожно вздохнула и вспыхнула еще сильнее, потому что на этот раз мужской взгляд огладил мою высоко вздымающуюся грудь. А проклятое нижнее платье почти ничего не скрывало! Ни ставших острыми сосков, ни того, что прикосновение грубой ткани заставляет их стягиваться все сильнее.

Чувствуя, что я держусь из последних сил, потянулась к пряжке ремня.

– Дальше я сам, – остановил меня Богдан. – Ложись в постель. Я скоро приду.

Короткое облегчение от того, что не придется раздевать его снизу сменилось паническим страхом.

«Я сейчас приду».

Что, это все? Значит, вот так…

Сглотнув, нырнула под одеяло, когда бестиар скрылся в ванной. Пытаясь унять бешено бьющееся сердце, обхватила себя руками. Не знаю, до чего я бы дошла, если бы Богдан решил задержаться на подольше, но вышел он достаточно быстро. Полностью обнаженный. Поскольку я не ждала его так скоро, то и зажмуриться не успела, и лунный свет окатил его широкие плечи, подтянутый красивый живот, и… все что ниже. Я вспыхнула, кажется, до корней волос. Как будто меня в костер кинули!

Да, он вне всяких сомнений был безумно красив и отлично сложен, сразу видно, что бестиар – каждый день проводит в тренировках не только магических, но… но я даже не представляла, что увижу обнаженного мужчину до свадьбы. Что это будет не Юрал. И уж тем более что мне предстоит…

Кровать прогнулась под его весом без малейшего скрипа, а в следующий миг меня притянули к себе, к широкой, будто выточенной из камня груди. Мои ягодицы соприкоснулись с мужскими бедрами, и я чуть было не забилась в его объятиях, но Богдан положил руку мне на плечо.

– Тихо, Алина, тихо. Спи.

Что?

– Спать? – переспросила я. – Как – спать?

– Не думал, что тебе нужно объяснять, как это делается. – Горячее дыхание обожгло шею. – Но если хочешь…

– Нет, не надо, – выдохнула с облегчением. – Я просто думала, что мы… мы будем…

– Сегодня мы будем спать, – в доказательство своих слов он даже убрал руку, позволяя мне самой решить, что делать дальше.

Но я так и не решила, не решилась обидеть его, перекатившись на другой конец кровати, и не решилась пошевелиться, и вскоре, измученная событиями одного невыносимо долгого дня, просто провалилась в сон.

***********************

Приснится же такое… Я сладко потянулась, ощущая на лице теплую солнечную ласку. А еще сегодня выходной, от учебы и от работы, значит, можно будет навестить семью, погулять с Марикой, встретиться с Юралом. Юрал… При воспоминании о женихе улыбаться расхотелось, пусть даже это всего лишь сон. Я повернулась на другой бок, попыталась натянуть одеяло на макушку: сегодня можно поспать подольше – и уткнулась носом в мужское плечо. Крепкое, сильное. Словно каменное.

Мгновение – и меня прошило осознанием.

Не сон!

Широко распахнув глаза, я столкнулась взглядом с бестиаром. Богдан лежал, закинув руки за голову, чуть повернувшись ко мне, и разом все произошедшее вчера вновь стало реальностью. От разочарования на глаза чуть было не навернулись слезы: в те минуты, когда я думала о своем самом обычном, привычном дне, я была бесконечно счастлива.

Должно быть, это разочарование отразилось на моем лице, потому что бестиар нахмурился, губы сомкнулись в тонкую полоску.

– Проснулась, Алина, – холодно произнес он. – Что ж, хорошо.

Потянулся и сел, а я потянула на себя одеяло. Хотя после того, что было, стоило уже забыть о скромности, но я не могла. Почему-то и не смогла отвести глаз от крепких, подтянутых ягодиц – Богдан поднялся стремительно, и я замерла на вдохе. Зажмурилась. Хотя понимала, умом, что его телом можно любоваться, как произведением искусства. Литыми мышцами, шириной плеч, текущей по ним вязью рун. Сильной спиной и ногами.

– Открой глаза, Алина, – последовал приказ. Жесткие пальцы легли на мой подбородок, и я подчинилась.

Богдан сидел на своей стороне кровати. В солнечном свете его внешность не стала ничуть теплее: хотя солнце и согревает все, до чего дотрагивается, но, видимо, не бестиаров. Волосы, в которых ночью путалось лунное серебро, потемнели до привычной иссиня-черной сути. Рассыпались резными прядями по плечам. Взгляд – темный, как оставшаяся в прошлом ночь, проникал в меня. В самую суть, словно он хотел вытащить на поверхность все мои чувства, все мои мысли. Вот только мыслей как таковых сейчас не было, я застыла. Только сердце билось о ребра, суматошно, как ненормальное.

– Так не пойдет, Алина, – холодно произнес Богдан, разомкнув пальцы. – Мне не нужна в моей постели кукла, которая боится даже вздохнуть.

– Я не боюсь, – голос, на удивление, звучал совершенно спокойно.

– Не боишься? Проверим. Садись сюда, – он указал взглядом себе на колени.

Щеки снова заполыхали. Но правда в том, что я в самом деле его не боялась. Знала, что он может сделать со мной что угодно, все, что захочет – и при этом чувствовала, что… что я вообще сейчас чувствовала?

Приподнявшись, попыталась встать с кровати, чтобы обойти ее и выполнить приказ. Не успела. Подхватив меня за талию, Богдан дернул меня на себя, и я оказалась на его бедрах, непозволительно, непростительно близко. Лицом к лицу с ним.

Даже вчера, когда я его раздевала, не было такой близости, а руны, в темноте сиявшие лунным светом, сейчас наполнились солнечным. Но руны я видела плохо, потому что между нашими телами расстояния было на палец, а то и того меньше. Напряженная горячая мужская твердость уперлась мне в живот, и ладонь бестиара легла на мой затылок, не позволяя отстраниться.

Я замерла. Да, я догадывалась, что Богдану от меня не поцелуи и прогулки под луной нужны, но сейчас просто превратилась в камень. Бестиар нахмурился, вглядываясь в мое лицо.

– Что-то не так, Алина?

Что ему ответить? Разве что правду.

– Мне стыдно, – тихо призналась я.

– Чего ты стыдишься? – Его ноздри шевельнулись, как у хищника. Чуть надавив на мою голову, он невольно заставил меня поднять взгляд, и я судорожно, рвано вздохнула.

– Вас… всего… этого. Я никогда раньше не видела мужчину обнаженным. – Признание далось с трудом, потому что говорить о таком тоже было стыдно. Особенно с мужчиной. – Я никогда не… была так близко.

Его зрачки расширились, а потом сузились, словно он не поверил ни единому моему слову. Должно быть, так же как Михаил считал, что я гуляю по лесам с Юралом вовсе не для того, чтобы перекусить. При мыслях о Юрале на глаза невольно навернулись слезы, я зажмурилась и отвернулась, насколько позволяла его рука.

– Алина, – жестко повторил Богдан. – Я уже говорил, что мне не нужна напуганная кукла в постели? Так вот, страдающая кукла мне тоже не нужна. Я тебя чем-то обидел?

Обидел?

От удивления я широко распахнула глаза и уставилась на него, как будто он со мной на хьердаррском заговорил. Хотя он мог бы, бестиары знают все языки мира, все двенадцать, их этому учат с рождения.

– Нет, но…

– Тогда переставай смотреть на меня так, будто сейчас вот-вот упадешь в обморок. Я охотно верю в то, что у тебя нет никакого опыта с мужчинами, но просто так из ниоткуда он не возьмется. Будешь учиться.

– Чему? – брякнула я, и тут же прикусила язык. И так понятно, чему.

Сквозь сверкающие остатки слез лицо Богдана слегка расплывалось, а он положил пальцы на мои щеки и осторожно стер пытавшиеся убежать ниже дорожки.

– Отодвинься, – скомандовал он.

Я осторожно отодвинулась. Теперь уже не чувствовала упирающееся в меня горячее мужское достоинство, но легче не стало. Потому что теперь я могла его видеть. Точнее, смогла бы, если бы он попросил меня опустить голову. Но он попросил о другом.

– Прикоснись, Алина.

Интересно, сколько я еще буду краснеть? И как долго внутри меня все будет сжиматься от таких приказов? Мне гораздо легче было смотреть на то, как легкий теплый ветер подхватывает занавески и пытается их отодвинуть, но сдается под натиском портьер, оставляя для солнца лишь то пространство, которое ему отмерено бестиаром или его прислугой. Портьеры в его комнате были темно-синие, и весь интерьер в таких же тонах. Я даже подумала, что смогу сосчитать виньетки на обоях, когда Богдан кашлянул.

Я вздохнула. Прикрыла глаза. Осторожно опустила руку между нашими телами, накрывая ладонью твердый горячий ствол. Думала, будет противно, но противно не было, а когда мои пальцы слегка сомкнулись на нем, Богдан хрипло выдохнул. Так резко и остро, что я вздрогнула, распахнула глаза и чуть не отдернула руку, но он перехватил меня за запястье.

– Продолжай. Глаза не закрывай, смотри на меня.

Спасибо хоть не вниз заставил смотреть, и то ладно.

– Опусти руку вниз. Потом наверх.

Я подчинилась, скользя ладонью по горячей бархатистой гладкости, усиленной выступившими венами. Когда повела ладонь на самый верх, его зрачки раскрылись чуть ли не во всю радужку и полыхнули глубиной Бездны, врезавшейся в меня. От силы удара я даже не дернулась, а просто поняла, что соскальзываю в нее. Падаю, вместе с ним, а очнулась, когда он уже склонялся надо мной.

Почему-то полностью одетый.

Что произошло?

– Ты в порядке, Алина? Как себя чувствуешь?

Я прислушалась: поняла, что со мной в общем-то все в порядке. Голова не болит, не кружится, сердце колотится ровно. Правда, забилось оно гораздо сильнее, когда ладонь вспомнила ощущение горячей тяжести. Во рту мгновенно пересохло, я невольно облизнула губы и сглотнула.

– Хорошо, – выдохнула я.

– Хорошо, – эхом отозвался Богдан. – Мне не стоило так на тебя смотреть без подготовки, но сейчас ты в порядке. Я прошелся по твоим контурам, никакой слабости, никаких дрожащих точек. И уж тем более никаких повреждений.

– Что это значит?

– Это значит, что со временем ты сможешь принимать мою силу, всю ее мощь. – Он резко замолчал, словно не собирался мне этого говорить, а после продолжил: – Скоро тебе принесут завтрак, а после мой камердинер пришлет портниху. Она снимет все мерки, но до того, как у тебя появятся собственные наряды, горничная привезет из магазина готового платья несколько временных. Еще я хочу, чтобы ты составила список всего необходимого, что может тебе понадобиться в ближайшее время. Меня не будет до вечера. Тебе принесут обед, а к ужину вернусь я. Из покоев выходить запрещаю. Это понятно?

Да куда уж понятнее.

– Мы могли бы послать за моими вещами к родным… – начала было я, но Богдан прищурился:

– Ты – моя любовница, Алина, и должна соответствовать. Во всем.

Закусила губу. И так понятно, наряды сельской девчонки не для дворца.

– Мне ничего не надо, – сказала тихо. – Но моим родным… их кормила я. Нужно, чтобы кто-то сообщил, что со мной все в порядке. А еще я могла бы съездить в Академию…

– Ты перегибаешь, – холодно оборвал Богдан. – Насчет родных можешь не беспокоиться, их предупредят и доставят все, что необходимо. Но когда я говорю, что ты должна составить список для себя, ты идешь составлять список. Это понятно?

– Понятно, – я опустила глаза.

– Академия – это лишнее.

Ну да. Разумеется. Девке же наука ни к чему.

«Особенно для такой как ты», – прозвучали в сознании ядовитые слова Михаила.

Я бы хотела обидеться, но сил на обиды уже не осталось.

– До завтрака полежишь, – прозвучал очередной приказ.

После чего бестиар развернулся и вышел, оставив меня наедине со своими мыслями, а я чисто из духа противоречия просто сразу же села на постели! Может быть, я и собственность, но я – человек! У меня есть чувства и право решать, что мне делать… по крайней мере, наедине с собой. Не позволив горьким мыслям снова завладеть мною – вот совершенно ни к чему это, я направилась в ванную комнату, чтобы смыть с себя все, что мешало дышать. Моя свобода внутри, и никто не сможет отнять ее у меня.

Ни один бестиар!

Глава 6

Алина

Девочкам должны нравиться платья. Наряды. Украшения. Но у меня никогда не было такого опыта. Точнее, ко мне никогда не приходили портнихи. Все, что у меня было, мама перешивала сама, из своих старых платьев. Потом, когда я подрастала, мои наряды доставались младшей сестре. Мы привыкли к тому, что видим платье сначала на маме, затем на мне, пусть и чуть измененное по фасону, а затем на Лидии. Когда ткань рвалась совсем, платье выбрасывали, но такое происходило крайне редко. Потому что покупать новую мы могли разве что раз в один-два года.

У мамы когда-то была совсем другая жизнь. Она родилась в семье гувернантки и садовника, и могла бы пойти по стопам моей бабушки. Учить детей бестиара, потому что сама получила хорошее образование, но мама влюбилась в отца. В молодого крестьянина, который работал на земле, и для нее это значило навсегда забыть о жизни без хлопот и лишений. Ни разу за всю свою жизнь она не сказала ни слова сожаления о своем выборе. Ни разу я не слышала, чтобы они с отцом спорили или ссорились, скорее, наоборот, мама всегда поддерживала его, а папа – ее. Они жили душа в душу, отец нас кормил, мама занималась нашим образованием.

Иногда он смеялся, зачем нам на земле грамотность, но мама даже на это не обижалась. Отвечала кротко:

– В хозяйстве пригодится.

И мне пригодилось. Я смогла поступить в академию не только из-за магии, но и потому что умела читать и писать. Теперь это все было разрушено и никому не нужно.

– Повернитесь вот так, – из мыслей о случившемся меня выдернула портниха. – Спинку вытяните.

Она сняла последние мерки и принялась собираться. Пухлая седая женщина, с удивительно добрыми глазами на округлом лице, она улыбнулась мне и сказала:

– Все образцы тканей я оставила Василию. Ваши размеры теперь у меня, и как только ваш господин пришлет свои рекомендации, я приступлю к пошиву.

Пока мне подобрали несколько скромных платьев из выходного гардероба горничных, и только благодаря этому я не разгуливала по комнате в нижней сорочке. Хотя я предпочла бы свои домашние платья, Богдан ясно дал понять, что им не место в этом дворце. И уже за одно только это мне хотелось наступить ему на ногу. Больно!

Портнихе об этом знать было незачем, поэтому я только кивнула:

– Да, благодарю вас.

В ответ она улыбнулась и вышла, а я подошла к окну. Спальня Богдана располагалась на втором этаже, и за утро и первую половину дня я успела изучить, кажется, каждый кустик раскинувшегося передо мной парка. Собственно, самим парком это еще не было: просторный выстриженный газон взрезали дорожки, лучами собирающиеся в одну главную и широкую. Она и вела к небольшому мостику по галерее высоченных, красиво оформленных кустарников. А вот дальше, в самом ее конце, за этим мостиком как раз и раскинулся парк. Огромный.

Отсюда не просматривались беседки и озера, но я точно знала, что они там есть. Нам рассказывали про этот парк, его построил двести лет назад правящий тогда Верховный для своей любимой жены.

Дерево подоконника приятно нагрелось от солнца, и я потянула на себя тяжелые створки рамы. Стоило окну распахнуться, как в комнату стремительно, возбужденно ворвалась летняя жизнь. Зажужжали шмели, кружащие над розовыми кустами, тянущимися вдоль дорожек. Запели птицы, еще не успевшие налетаться до наступления полуденного зноя. Я подтянулась и забралась на подоконник, подогнула под себя ноги и прислонилась к стеклу.

Мне было непривычно. Очень непривычно. Сельская жизнь имеет свои трудности, но и плюсов в ней тоже море, например, убежать в такую жару к речке в свободный день. Или просто поваляться в поле в тени, в стогу сена, отмахиваясь травинками от слишком надоедливых жучков.

Моя жизнь совместила в себе два мира, мамин – академический и папину близость к земле, мне одинаково нравилось и учиться, и познавать природу и землю, при этом оставаясь свободной. Конечно, после смерти мамы все стало иначе, а учеба в академии накладывала определенные ограничения, но даже там я не была вынуждена сидеть в одной комнате и ждать… чего?

Того, что придет…

– Господин, – передразнила я портниху. Само даже слово почему-то заставило скривиться. Хотя Богдан в самом деле был моим господином, сейчас это неимоверно, невероятно раздражало. Я даже с подоконника спрыгнула и склонилась в низком поклоне перед олицетворяющим Богдана стулом.

– Да, господин. Разумеется, господин. Нет, зачем мне учиться! Лучше буду тапочки вам подавать, господин! – последнее я чуть ли не выкрикнула в сердцах, и тут же закрыла руками рот.

Потому что за соседней дверью находился кабинет, где почти неотлучно присутствовал камердинер бестиара, Василий. Если, разумеется, не вышел куда-нибудь, но не должен был. Я слышала, как Богдан отдал ему приказ находиться здесь до его возвращения. Стоило мне подумать про камердинера, как раздался его голос:

– … это приказ кавальера Велимирского!

– У меня тоже приказ Велимирского, молодой человек! Того Велимирского, кто выше вашего по званию. Уйдите с дороги.

Дверь в кабинет распахнулась, и на порог шагнул немолодой лысоватый мужчина. Взгляд маленьких серых глаз прошелся по мне, ноздри втянулись и прилипли к стенкам носа, словно он унюхал что-то невероятно мерзкое.

– Девица Лоэва, – сообщил мне мужчина, после чего тонкие губы сжались в полоску. После снова раскрылись, чтобы он мог продолжить: – Я старший целитель правящего рода Велимирских, и мне приказано вас осмотреть на предмет возможных заболеваний. Вы идете со мной.

Возможных… что? Заболеваний? Краска бросилась на лицо, как голодный пес на кость, у меня вспыхнуло все, даже кончики ушей. Когда я поняла, какие именно заболевания он имеет в виду. Но даже сквозь эти первые эмоции пришло осознание, что я должна выйти из комнаты и пойти с ним.

На территорию Михаила. Туда, где он – бог и верховный. Хотя он везде бог и верховный, но здесь, в комнатах Богдана я хотя бы в безопасности.

Чего он хочет? Проверить, что я не девственница? Ведь вчера явно понял, что ошибся в своих умозаключениях. Проверить, было ли что-то между мной и его племянником. В самом деле ли я теперь принадлежу другому.

«Из покоев выходить запрещаю», – вспомнила слова Богдана и вскинула голову. Вернула мужчине его снисходительный взгляд.

– У меня приказ Богдана Велимирского. Не выходить отсюда до его возвращения.

Целитель прищуривает блеклые глаза, словно не верит в то, что я только что сказала.

– Как я уже сказал, у меня приказ того, кто старше по званию…

– А у меня такого приказа нет, – нахожусь мгновенно. – Вот когда он у меня будет, тогда и поговорим.

Мужчина хватает ртом воздух, словно его вдруг стало мало, потом резко разворачивается на каблуках и вылетает с такой скоростью, словно за ним гонится тот самый голодный пес, у которого он украл кость. Я же резко выдыхаю и шагаю в кабинет. Точнее, на порог кабинета, к Василию. Взгляд у камердинера абсолютно ошарашенный, он смотрит то на меня, то на захлопнувшуюся за целителем дверь.

– Что стоишь? – спрашиваю я. – Возможность связаться с Богданом есть?

– Е-е-сть. Но не артефактная. В город за ним могу послать…

Артефактная связь – самая быстрая. Вряд ли Василий сможет ею воспользоваться, чтобы попросить за меня, она используется на уровне государственных решений и передачи срочных приказов во время разрывов.

Глубоко вздыхаю:

– Тогда пошли. Пошли как можно скорее.

С этой минуты для меня начинается обратный отсчет. Василий закрывает дверь в спальню, спустя какое-то время мне приносят обед, но кусок в горло не лезет. Противный целитель вернется за мной с минуты на минуту: сколько ему там потребуется вдохов и выдохов, чтобы, рискуя навлечь на себя гнев Михаила, явиться к нему за приказом для меня? С каждым таким вдохом эти покои перестают быть убежищем, а я… Я больше не собираюсь быть затравленным олененком!

Решение приходит в голову так внезапно, что сердце в груди ударяется о ребра и делает какой-то сумасшедший кульбит. Я подбегаю к окну, залезаю на подоконник. Осторожно перекидываю ноги вниз. Нет, я не сошла с ума, чтобы прыгать со второго этажа, но по стене густым ковром ползет плющ. Налитые сочные листья, вобравшие в себя цвет изумруда на черном бархате, крепкая лоза. Он меня точно выдержит.

Вцепившись в него я рискую поставить одну ногу в заросли, слышу треск, хруст, но не позволяю страху собой овладеть. Что-то рвется под пальцами, и я быстро, ободрав ладони и кожу руку под задравшимися рукавами, сорвав несколько длинных лент плюща, съезжаю вниз.

Сердце продолжает колотиться, когда я оглядываюсь на дворец.

Повезло, что с этой стороны парковый ансамбль, и плющ оставили как декорацию. Он обрамляет несколько окон, придавая окружающей нас ухоженной роскоши природы абсолютной завершенности. Но любоваться ею мне сейчас некогда, подхватив легкие юбки, я со всех ног бегу по дорожке. Под мостиком шумит небольшой ручей, дышащий прохладой, и, стоит мне пересечь выгнувшуюся спинку моста, я оказываюсь в парке. Здесь столько аллей, что глаза разбегаются, и все, что мне нужно – затеряться в его глубине до возвращения Богдана.

У меня есть его приказ не выходить из покоев, а сейчас, должно быть, уже есть приказ Михаила о том, что я могу выйти. Так что я ничего не нарушаю, ну а то, что мне вздумалось погулять перед осмотром – так этого мне тоже никто не запрещал, верно?

Мне везет: в полуденный зной здесь никого нет, я перебегаю между густыми ухоженными кустарниками, вызывая недовольство пчел и шмелей. К счастью, они слишком увлечены сбором нектара, чтобы меня покусать, а единственной, кто на меня садится за все это время, становится красивая бабочка с ярко-бирюзовыми крыльями и красным узором на них.

Дельфинарка. Их называют так за удивительный, напоминающий о море окрас.

Она улетает, когда поблизости раздается плеск и отчаянный дикий крик. Приподнявшись, выглядываю из своего убежища, и вижу, что в глубоком озере барахтается девочка, а стоящая рядом с ней кричит так отчаянно, что заходится сердце. Если я сейчас выбегу, обнаружу себя, но и медлить тоже нельзя, ребенок так отчаянно колотит по воде руками, что сразу становится понятно: тонет.

Из кустов шиповника, напрямую, я вырываюсь уже основательно поцарапанная и бегу к озеру. Стоящая на берегу девочка замечает меня и кричит:

– Помогите! Маша не умеет плавать!

Но я и так уже с разбегу бросаюсь в воду и, путаясь в становящемся тяжелым платье, плыву к девочке. Быстро вздергиваю наверх, фиксируя плечо и подбородок, чтобы не начала брыкаться, и возвращаюсь назад. Вытаскиваю ее на берег, на траву, и опираюсь ладонями о землю, чтобы отдышаться. Вторая девочка бросается к ней, они обнимаются и рыдают, а я вижу бегущих к нам людей.

Кажется, мой план по собственному спасению только что отправился в Бездну.

Глава 7

Алина 

Несмотря на жаркий день я успела замерзнуть, пока мы шли обратно ко дворцу. Если на княжну, упавшую в озеро, сразу набросили шаль, а следом и плед, за которым успели сбегать, то про меня вообще никто не вспомнил. Не то чтобы я жаловалась, я бы предпочла, чтобы меня не заметили совсем, но меня заметили. В любом случае, бегать в мокром платье, липнущем к телу, по дворцовому парку – удовольствие сомнительное, поэтому я старалась не ежиться, пока мы возвращались. Во дворце не ежиться стало сложнее, и, несмотря на то, что я отжала подол, с меня все равно капало. С волос.

– Да принесите ей плед кто-нибудь! – раздраженно крикнул один из слуг, и плед у меня на плечах наконец появился. Я закуталась в него по самую макушку, потому что среди камня и мрамора уже зуб на зуб не попадал от холода.

Или от осознания того, что я сейчас – отличная мишень. Хотя по другому я бы не поступила, даже если бы можно было вернуть время назад и хорошенько подумать.

Голоса вокруг были возбужденными, суетливыми, напуганными. Особенно белой была гувернантка. Та вообще с лица стала даже не бледной, а какой-то зеленой, и шагала, мелко-мелко семеня и кусая губы.

– … бестиари Катерине уже доложили…

– Девочку согреть бы…

– Верховный бестиар Велимирский потребовал их сначала к себе…

В знакомой уже галерее нас увели направо, и в кабинете Верховного бестиара мы оказались через секретаря. Толстый лысый человек, такой важный, словно он сам был Верховным, кинул на всех снисходительный взгляд и приказал:

– Ждите.

Княжен же увел за собой.

С этого момента, кажется, дышать перестали все. Когда секретарь вернулся, даже не взглянув в нашу сторону, все присутствующие вытянулись по стойке смирно. Словно нерадивые студиозусы перед строгим преподавателем. Кроме меня. Напряжение, видимо, дало о себе знать, потому что я подошла к диванчику строгой темно-коричневой обивки с песочными узором и опустилась на него. Секретарь неодобрительно на меня взглянул, но ничего не сказал, а в следующий миг все подпрыгнули.

Потому что из кабинета донесся хлопок, будто кто-то со всей силы ударил ладонью по столу, а следом всхлип. Достаточно громкий, чтобы у присутствующих зашевелились на голове волосы. Не успели все прийти в себя, как к нам влетела высокая темноволосая женщина. Она была затянута в роскошное темно-синее платье с тугим высоким воротником, темные глаза метали молнии.

– Бестиари Екатерина… – начал было секретарь, поднимаясь, но она бросила в его сторону всего лишь один взгляд, и он застыл полусогнутый.

Супруга Михаила пролетела мимо нас, распахнула дверь…

– Я, кажется, тебя не приглашал, Катерина, – раздался раздраженный голос Верховного.

– Это и мои дочери тоже!

– В первую очередь это мои дочери. Которые сейчас учатся от тебя полному пренебрежению всеми правилами этикета.

Катерина вспыхнула. Она не успела закрыть дверь, и с моего места это было отлично видно: кажется, жар побежал даже по аккуратно уложенным в прическу волосам, впитываясь в корни и распространяясь по всей длине. Бестиари открыла было рот, но тут же его закрыла. Ноздри хищно раздулись, она резко развернулась. На какое-то мгновение мне показалось, что она сейчас хлопнет дверью изо всех сил, но она вышла с расправленными плечами, аккуратно закрыв ее за собой и так же, не удостоив никого взглядом, прошествовала в коридор.

Больше ничего не происходило. Точнее, какое-то время больше ничего не происходило – к добру. Потому что гувернантка готова была вот-вот упасть в обморок, ее обмахивали и успокаивали едва слышным шепотом, перекрываемым скрежетом пера: секретарь что-то писал. Все остальные собравшиеся – слуги, что нашли нас в парке, горничная, которая бегала за пледами, сейчас просто молча переглядывались между собой, явно гадая, ждать ли грозы или пронесет.

Мне полагалось волноваться больше других, но внутри было какое-то странное спокойствие. В пледе я немного согрелась, а в остальном… в остальном понимала, что все сделала правильно.

До той минуты, как дверь в кабинет распахнулась снова, и Михаил пристально на меня посмотрел. Секретарь тут же вскочил, проследив его взгляд, подлетел ко мне.

– Да что ж ты за девка такая деревенская-то. Встань и поклонись немедленно!

Я поднялась. Поклонилась.

А секретарь уже тащил меня за собой в кабинет.

Услышав, как за моей спиной щелкнула собачка замка, я вздрогнула. Подавила желание прижаться к двери спиной и расправила плечи, насколько позволял тяжестью лежавший на них начавший промокать плед. Девочки навытяжку стояли перед столом отца, сцепив руки за спиной. Младшая, Маша, явно мерзла, потому что нос у нее был красный, и она им постоянно хлюпала.

Да что же он за отец-то такой?!

– Повтори, что произошло в парке, – потребовал Верховный, наградив старшую дочь колючим взглядом.

Та опустила глаза.

– Мы играли. Маша решила залезть на перила моста над озером. А она, – девочка посмотрела на меня и мгновенно отвела глаза, – слишком быстро бежала и толкнула ее. Маша упала в воду и чуть не утонула.

Что?

– Мария? – жесткий голос Михаила перебил хлюпанье второй дочери.

– Да, – подтвердила она, кутаясь в плед. – Она бежала и толкнула меня. И я чуть не умерла.

Мне кажется, что мир только что вращался с бешеной скоростью, а сейчас остановился. Так резко, что становится нечем дышать, и, хотя эти девочки мне никто, в голове рождается какая-то совсем детская мысль. Почему они так со мной? За что?

– Все было не так, – говорю я, но это бессмысленно. Хотя бы потому, что взгляд Михаила хлещет словно наотмашь.

– Ты называешь моих дочерей лгуньями? – Кажется, таким голосом запросто можно убить, не прибегая к использованию магии бестиара или рун.

– Это только ваше дело, как вы их назовете. Я не толкала Машу… княжну Марию. Я просто вытащила ее из воды, потому что она тонула.

Верховный смотрит на меня, прищурившись, и в его глазах клубится нечто очень опасное. Хищное. Смертельное.

– Неслыханная дерзость, – произносит он и добавляет: – Или неслыханная глупость. Я пока не могу понять, чего в тебе больше.

Ни того, ни другого, хочется сказать мне. Я просто оказалась не в то время не в том месте, и теперь моя жизнь – ваша собственность.