Kitabı oku: «Галактика души», sayfa 2

У-Вэй

 
Проведи меня, Гуру, по тёмным протокам души,
Где давно уже вброд я пытаюсь достичь своей цели,
Где когда-то весь мир мне казался безмерно большим,
А теперь сжался весь, и моря в нём давно обмелели.
Состоянье У-Вэй²… Я уже в нём давно нахожусь,
В ожидании чуда, которое спустится с неба
И подхватит поток моих мыслей и раненых чувств,
Чтоб отчистить от грусти, что стала до боли нелепа.
 

Я примерзаю к телефонам

 
Я примерзаю к телефонам.
Я выпадаю в Абсолют.
Меня уносят эшелоны
Туда, где почему-то ждут.
Сценарии, стихи чужие…
Зачем, когда во мне свои?
В меня вторгаются стихии
Совсем не нужной мне любви.
Покадрово глотаю съемки:
Мотор, вновь текст, опять мотор…
День за окном безумно тонкий,
Все остальное – шлак и вздор.
Я чувствую, что лёд лукавит,
Он не похож на зеркала.
В мою разбуженную память
Вбивают тонко гвозди зла.
Непрочно все и бестолково,
И скользко… Трудно устоять.
Придётся отвечать за Слово,
Которое вошло в печать.
Мне баррикады и трибуны
Уже давно не по нутру.
А телефон опять рвет струны,
С моей душой ведя игру.
 

Эволюция продолжается

 
Эволюция продолжается рассеиванием следов.
Ты уйдёшь, и за тобою побредут шаги…
Пыль запомнит схемы твоих ветров,
Отпечатки жестов твоей руки.
И если наша память – лишь рудимент,
Который, как хвост, отбрасывают года,
Всё равно в истории есть момент,
В котором каждый останется навсегда.
Такой, как при жизни: нелепый, смешной,
Немножко скептик, немножко творец…
Звено цепочки. А за тобой —
Гул голосов и биение сердец.
 

Из меня получился бы классный снайпер

 
Из меня получился бы классный снайпер
Или киллер хороший, видит Бог.
Это вам не в ворота забросить шайбу,
Сделав телом и клюшкой один рывок.
Здесь мишень должна совместиться с мушкой.
Меня с детства папа учил стрелять.
И я знала: яблочко – это не груша,
То есть это не фрукт, а просто печать.
На двери висит, и в неё стреляешь,
В сердцевину ровненько, пули в ряд.
На другом конце коридора знаешь,
Что мишени не плачут, не говорят.
 
 
Но азарт охотника, вызревая
В тёмных сферах запертой в теле души,
Уже ждёт, когда будет мишень живая,
Как панический ужас, в пространстве кружить.
 
 
Я стрелок ещё тот по бутылкам, но пластик
Прогибался под пулей и в воздухе чах,
Разбивая вдребезги чувство власти
Над чужою душой, упакованной в страх.
 
 
А когда на охоту меня сподвигли
Невзначай события занести,
Впились в сердце жалости колкие иглы,
Не срослись с дикой уткой мои пути.
Не нажала курок, хоть в прицел поймала.
Сколько метров до жертвы, секунд и веков?
Между жизнью и смертью лишь миг интервала,
И не каждый его перейти готов.
 
 
Да и как же палить мне по синей птице,
Всё равно что на мушку ловить мечту,
И теперь она по ночам мне снится
И куда-то зовёт за собой в высоту.
 

Уходил отец

 
Уходил отец, уходил,
Затворяя неслышно двери,
В чёрный сумрак вороньих крыл
Неожиданною потерей.
Уносил с собой целый мир:
Переезды и полустанки,
Добрый солнечный свет квартир,
Вкусно пахнущих спозаранку.
Портупеи и кобура,
В орденах и в медалях китель,
Гимнастёрки, погоны… Вчера
Словно было всё… Извините,
Но я помню утро в росе,
По тайге грибные походы,
Как, наполнив ёмкости все,
В плащ-накидке дары природы
Выносили мы не спеша.
А рыбалка! Рыбак с рожденья!
В лесках, в удочках тает душа
От великого наслажденья.
О тебе бы романы писать:
Как ты пел и солировал в хоре,
Как ты с детства задумал летать
И взлетел высоко, кто бы спорил.
Восемь лет уже как снега
Без тебя в этот мир приходят,
Много рыбы теряет река,
Катаклизмы гуляют в природе.
Наша жизнь – ежедневный стресс,
Мы на дно идём словно Китеж,
Жутко стонет затопленный лес,
Хорошо, что ты это не видишь.
 

Скажи мне, брат

 
Скажи мне, брат,
В чем миссия твоя?
Её с рожденья в сердце согревая,
Мы шелухою жизни обрастаем,
Толстенной кожей скверны Бытия…
Соблазны, страсти, мелкие людишки,
Ничтожные поступки и дела…
Возможно, мы не те глотаем книжки,
В них очень мало Света и Тепла.
Уже не докопаться до истоков,
До той заветной цели, до глубин…
А жизнь привыкла состоять из Сроков,
У каждого свой Час, и он один…
К исходу время катится, сгорая.
Скажи мне, брат, в чем миссия моя?
Мне трудно вспомнить… Время заметает
Событьями начало бытия.
 

Дочери

 
Кровь от крови моей, плоть от плоти,
Изогнутая бровь и протест!
Что вы, юная леди, несёте,
На учёбе своей ставя крест?
 
 
После школы какая работа?
В институт все стремятся всегда!
Ты мой стресс! Моя боль и забота!
Ослепительная звезда!
 
 
Зачеркнула традиции наши.
Как же так, все каноны в утиль?
Тебе двадцать один, и не страшно
На дыбы каждый день ставить мир.
 
 
Ты франшизе приделала ноги,
Муж, ребёнок, директор ООО…
Что ещё о тебе? Профиль строгий,
Вуз московский, да много всего…
 
 
Ускоряешься на поворотах,
Пробивая дорогу свою,
Жизнь заталкивая в расчёты,
Чертишь чётко свою колею.
 
 
И в кого ты такая, не знаю…
Раньше тоже я шла напролом,
Нарушая собрания правил.
Вот аукнулся подлый геном.
 

Самосотворение

 
Растерять себя по капелькам
В чьих-то судьбах и делах,
В переходах и на паперти,
В спальнях, в жестах и в словах.
А потом бродить по улицам
И нащупывать глаза,
В чьих моя душа сутулится,
Прикипая к образам.
Собирать себя построчечно,
Извлекая из бумаг,
Из глубин, где имя-отчество
Затуманилось в бегах.
И, себя рисуя заново,
Чувства все перелистать,
И уже под самый занавес,
Наконец, счастливой стать.
 

Наверно

 
Верно,
Наверно,
Не быть мне стервой,
Судьбу не кормить с руки.
Она не голубка,
Не однолюбка,
Мгновенье —
И дальше летит.
Конечно, спокойней
И даже прикольней
Держать под уздцы свою прыть.
Тепло и не больно,
Вокруг все довольны…
А мне так и дня не прожить.
 

Я наполняюсь смыслом

 
Кто-то сжигает ночи, загнав свою гордость в угол,
А мне удачу пророчит время душевных пугал,
Бремя холодных мыслей, ржавых идей колючих…
Что же вы там зависли, явно не ваш это случай?!
Я снимаю скафандр, чтобы вдохнуть атмосферу,
Фиксируйте этот кадр, он укрепляет веру.
Мне дышать не мешают ни склоки, ни злоба, ни горе,
Только путает память людское безбрежное море.
Глаза, улыбки, усмешки… Я где-то уже встречала
В неясном далёком прежде, где зрело моё начало.
Очень трудно припомнить, что нас сближало раньше.
Года исчезают в полночь предновогодней фальши.
И те, кто меня зачем-то вовсе не забывали,
Как продолжение ленты жизненной по спирали.
Теперь я наполню смыслом все мои дни и ночи!
Ну что вы опять зависли, запутавшись в моих строчках?
 

Знаешь, я ни о чем не жалею

 
Завязать в один узел все встречи,
Перепутья, тревоги, мосты,
Те, что я потеряла, калечась
О мои голубые мечты.
Из реалии в нереальность
Невозможно, наверно, скользнуть,
Но судьба, примеряя фатальность,
Четким росчерком метила путь.
Синяки набивая, ушибы
И сдирая всю кожу с колен,
Я наделала массу ошибок
Без кровавого вскрытия вен.
Я в безверии веру искала
И попутно теряла любовь.
Все мои города и причалы
В подсознанье сливаются вновь.
Знаешь, я ни о чем не жалею,
Только вот на секунду б вернуть
Ту девчонку с весенней аллеи,
Что вступает на жизненный путь.
 

Что останется?

А. А. К.

«Планеты и миры пройдут через сознанье

И в вечности найдут заслуженный покой,

Когда придёт черёд и рухнет мирозданье,

И Время распрощается со мной».

Марина Макова

 
Что останется? Это лето,
Золотое, в прожилках света,
И ветра – в них моё дыханье,
Томик слов – атрибут закланья,
И ещё, наотмашь, тревоги
И загадка моей дороги,
И стихи те, что мне посвящали,
И любовь, что случилась в начале.
 
 
Очень много остаться может,
Что ещё страдает и гложет,
Ежедневно ночами тоскует.
 
 
Да отбрось ты печаль такую —
Суету сует, заземленье,
Переклиненное настроенье.
Ведь ещё останется дочка —
Это импульс для многоточья,
Это генов разбег по свету
И возврат в золотое лето.
 

Знаешь, Целитель

 
Знаешь, Целитель,
Меня исцелить невозможно!
Ты мне открыл эту тайную звездную дверь
И заразил неизбывной тоской бездорожья,
Дав два в одном – ветер воли и ветер потерь.
Там, где реальность и правда сочились без меры
И уходили в ничто голубые миры,
Светоч надежды сгустился над зыбкою верой
И подключил к лабиринту азартной игры.
Кто здесь герой, чья здесь карта по-крупному бита?
Кто опоясан рифмованной этой бедой?
С каждым мгновеньем растёт зачарованный свиток,
Словно соцветие судеб, событий… Тобой
Всё здесь продумано вплоть до печальной могилы:
Жизни, ристалища и местечковое зло…
Ты мне прости, если очень тебе я дерзила,
Мне несказанно, я знаю, с тобой повезло!
Слышишь, целитель, во мне просыпаются дали,
Звёздные тайны ломают мой призрачный путь…
С этой реальностью справлюсь сама я едва ли,
Но отправляюсь туда, где меня не вернуть…
Дай мне в попутчики чуть опечаленный вечер.
Дай мне в попутчики мудрого, как и ты.
Пусть будет просто он добрый и умный советчик,
Я ведь давно все мечты превращаю в цветы…
 

Время моё

О времени не надо говорить

 
О Времени не надо говорить,
Его и так обсасывают всуе.
То рвётся, то в узлы связует судьбы
Тончайшая невидимая нить.
 
 
У Времени нет ясности границ,
Есть бесконечность мысли и движенья,
Оно сродни мелодии скольженья,
Дыханью звёзд и перелётам птиц.
 
 
Им надо жить и впитывать его,
Как дуновенье ветра, всею кожей…
И не считать года, что быстро прожил,
И не гадать: а сколько же всего?
 

Меня нагоняет время

 
Меня нагоняет время
Ливнями листопада.
Давно я уже не в теме
Капели звенящего сада.
Месяц над головою
Звёздный придвинул полог,
Зреет под бахромою
Колкий его осколок.
Я вырываюсь часто
Из знобких кварталов ночи,
Когда за окном лучатся
Тайны грядущих пророчеств.
Живу, упиваясь неверьем,
Лишь практике доверяя.
И надо мною время
Звёзды свои теряет.
 

Нас с пеленок учили бороться

 
Нас с пеленок учили бороться,
Знали мы, что не дремлет враг,
Корни нашего первородства
Прорастали в победный шаг.
И не ведали мы, не вникали,
Что за время над нами кружит.
Нас идеями загоняли
В тупики и провалы души.
И пошли мы по тем провалам,
Исчезая в них ни за грош,
Сколько сверстников там пропало,
Днем с огнем их сейчас не найдешь.
Среди каменных лбов и стенок
Мы искали выход, исход.
Кто устои взрезал, кто вены,
Но мы двигались все ж вперед.
И без трепета, без волненья
Расписали в газетах итог,
Чтоб потерянным поколением
Обозвать всех нас оптом в срок.
 

Я рисую свой век с натуры

 
Миг, рожденный бурлящим веком
Средь неоновых злых огней,
Повсеместно страдает бегом
Ускользающих в вечность дней.
Лики судеб живой гравюрой
В биоритмы врастают Земли.
Я рисую свой Век с натуры,
Он позирует за рубли.
 

Разговор по душам

 
Любопытная персона, вроде даже не ворона,
Отчего с таким презреньем на весь мир с верхов глядишь?
И скрипучим диким криком, комментатором великим,
Ты меня сопровождаешь то с ветвей, то с дачных крыш.
Я, конечно, не летаю, и моя бескрыла стая,
Хотя день бывает разный и порой огреет так,
Что летишь как в пируэте – в нашей жизни как в балете:
То растяжка мелковата, то в шпагат впадает шаг.
Предостаточно примеров для летательных маневров,
И у каждого, я знаю, был когда-нибудь полёт.
Нужно крыльям больше веры, взлёт осилит только первый,
Кто стремительно и гордо все преграды лбом пробьёт.
Ну а ты, шальная птичка, вероятно, истеричка,
Раздражает, видно, очень, что является людьми…
Да, средь нас, скажу я лично, не все выглядят прилично,
Слишком жизнь неоднозначна, потому что «се ля ви».
 

Птица вещая с неба пала

 
Птица вещая с неба пала,
Широко развернув крыла.
Серебристую дрожь краснотала
Вековая покрыла мгла.
Просыпалась заря-заряница,
Окровавленный мерила плащ,
Опрокинув на сонные лица
Горе-горькое неудач.
Что за вороги землю терзают?!
Распродажа ликует окрест…
Сквозь безумство вороньей стаи
Не пробиться тебе, благовест.
Над Россией не стало сини…
На равнинах и между гор
Столько нищих, убогих, сирых
Заливают обидой взор.
Ты не веришь уже предсказаниям,
Моя бедная, славная Русь.
Сквозь пожары пылающих зданий
Видеть будущее не берусь.
 

Мой век – чертополох!

 
Мой век – чертополох!
Он врос в святую землю,
Как истинный сорняк,
Нарушив благодать!
Мой век – чертополох,
Но я его приемлю
С психушкой и тюрьмой,
С умением страдать.
Мой век – чертополох,
Бедою переполнен,
Он болен воровством,
Оболган навсегда.
Жестокий, как пигмей,
Он бродит в стенах комнат,
Где в рамочках висят убитые года.
Век славных, добрых дел,
Которым счет неведом,
В который раз спеша возводит
Пьедестал
Там, где упали в грязь
Свершенья и победы,
Что прежде второпях
В историю вписал.
Мой век – чертополох,
Он сам себя линчует,
Он сам себя творит,
Но скоро хлопнет дверь,
И он, наверно, стыд своей кончины чует
И мечется в тоске,
Затравленный, как зверь.
 

Переполненные автобусы

 
Переполненные автобусы,
Передавленная толпа.
Нас качают на маленьком глобусе
Время, музыка и борьба.
Под ногами Земля, как в вальсе…
Ты за стойку руками схватись.
Может, это шофёр причастен,
Что мы часто падаем вниз?
 

ХХ век

 
Идёт к концу мой золочёный век,
Мой век, пропахший потом и бензином,
Предательством, что судьбы развозило
По лагерям и под могильный снег.
Мой век трибун, красноречивых слов,
Наветов, сплетен, клеветы и мести.
Не верю, что, возможно, есть предместье,
Где веку не предъявлено счетов.
Где тишина и божья благодать,
Нет пострадавших или обличённых,
Где целы речка и земля, и кроны
И мыслимо о будущем мечтать.
 

Здесь мира нет

 
Здесь мира нет.
Иди в духовный скит!
Живи средь стен, где древние иконы
В ночной тиши с возможностью антенн
Со всей Руси улавливают стоны.
Что нужно человеку по судьбе:
Дорога или лики безучастья?
Какой талант вы заперли в себе,
Искатели несбывшегося счастья?
Твоя тоска плывёт издалека,
На воле средь людей возводит стены.
Душа срывает небо с потолка,
Крушит замки и требует измены
Своей судьбы. Но люди в мире злы,
К своим сооруженьям равнодушны,
Они взрывают стены и углы
И в тупики заталкивают души.
 

Восемнадцатый год

 
Новый год – восемнадцатый – грохотом мир сотрясает!
Разноцветные сполохи режут небесную твердь!
Дикий вопль восторга полночной ликующей стаи
К первобытному детству с кострами восходит на треть.
Я опять торможу, спотыкаясь о судьбы и лица,
И накатом спускаются прямо мне в душу снега.
Есть возможность застрять в суете, а потом раствориться,
Но сакральная жертва – кому она здесь дорога.
Мы легко расстаёмся с ушедшего года мечтами,
Отряхнувши с себя всё, что кануло в бездну сейчас.
Изменяем с грядущим, ведь минувший год – уже память.
Ну а то, что исчезло, нас вряд ли когда-то предаст.
Подари мне удачу, вселенский разбуженный ветер.
Этой ночью волшебные силы безумно сильны.
И меж звёзд ритуальных горят наши души, как свечи,
Очищая себя от грядущей и прошлой вины.
 

Значит, снова война

 
Значит, снова ВОЙНА на потеху великому братству…
Над татами опять вихри бурь, лязги молний и ор!
В своих мелких страстишках не может народ разобраться.
Триедин наш судья, адвокат он и плюс прокурор.
Оскорбленья летят, сотрясая проклятьями воздух…
Грязь, потоком скользя, брызги склизкие метит в зевак.
И звучат словеса из-под лат, громыхающих грозно,
Вознося весь абсурд до вершины с названьем Пустяк.
А вершина, она словно Колосс на глиняных ножках,
Ей не выдержать груз самомнения, хамства и зла,
Да к тому же когда всё так щедро удобрено ложью…
И покроет ристалище многовековая мгла.
Было ясно всегда то, что критику мало кто любит,
И встречают её как угрозу для жизни своей,
Собирают полки на защиту «несчастные» люди
И вступают в войну против, в общем-то, добрых идей.
Бойся, критик, толпы, понасыпав словесные камни
На идеи твои, тебя лихо смешают с дерьмом.
Не печалься, мыслитель, ты руку побитую дай мне
И подальше от лобного места давай отойдём.
 

Идёт охота

 
Не подставляйся так неосторожно!
Распятье предначертано в судьбе!
Идёт охота по следам дорожным,
Она уже всё знает о тебе.
Идёт охота
Со сдираньем кожи,
С выдёргиваньем нервов,
Рубкой фраз…
Она стихи твои по строчкам гложет,
Являя миру глупый перифраз!
Охота, опьянённая угаром,
Толпой на одного,
Такой кураж!
И ненависть врывается пожаром!
Стреляй в охоту!
Только
Не промажь!!!
 

Разговор на бегу

 
Вечер спешил, остановками высвечен,
Звёзды летели меж веток и крыш.
Был в темноте траекторией вычерчен
Бег в никуда… Почему ты молчишь?
Мчатся года и часы опрометчиво,
Мир опоясало полем тревог,
С трезвым расчётом себе человечество
К дулу прикладывает висок.
Нас музы беспечностью сладкою потчуют,
В то время когда онемела Земля,
Когда вырастает чудовище волчье,
Готовое слопать тебя и меня.
А мы выключаемся тусклыми лампами
Из ужаса серых газетных минут,
И чёрные ночи кошачьими лапами
По душам уснувшим тихонько бредут.
 

Идет состав по всей Руси

 
Опять экскурсия в войну…
Состав с «Сирийским переломом»
По рельсам через всю страну
Вагоны гнал с металлоломом.
У ржавой техники, в боях
Свои увечья собиравшей,
И грозный вид, и жуткий страх,
И память от неё страдавших.
Пальмиры – древности святой
Разграбленные исполины,
Халед Асаад с большой бедой
Ликообразной гильотины.
И древний мир, как силуэт
С учебника обложки старой,
Шагнул в расстрелянный рассвет,
Наполненный безумной карой.
Здесь, в этой драме мировой,
Какое место отвели нам,
Зачем мальчишки наши в бой
Идут к поверженным руинам?
Солдаты гибнут и врачи
У человечества на плахе,
Где с дикой злостью палачи
Народ свой держат в вечном страхе.
Идет состав по всей Руси,
Скрипят года под эшелоном,
И только ветер голосит,
Повсюду собирая стоны.
 

Снова время пожаров

 
Снова время пожаров. Пылают таёжные чащи.
В городах и посёлках безвылазно царствует смог.
Нотр-Дам-де-Пари – чудный храм красоты настоящей,
Даже он устоять перед пламенем жадным не смог.
Красота красоту языками горячими лижет…
Бесконечно могу на слепящее пламя смотреть.
Это кара богов, когда рушатся древние крыши,
И деревья горят, золочёная плавится медь.
 
 
Этот год на пожары особенно щедр и коварен,
Сколько душ он унёс, завернув их в пылающий чад,
Хищно вырвав из сна негой дышащих детских и спален,
Невзирая на возраст: совсем стариков или чад.
Что вменялось в вину? Бесхозяйственность? Лютая злоба?
Или просто халатность, стихия, несчастья, судьба.
Но в беде, как всегда, виноваты случаются оба:
Жертва и террорист. А планида обычно слепа.
Мы сжигаем себя ежедневно в ничтожных заботах,
Вычищая из душ пепел фраз и не выживших дел,
Затрудняясь решить вечный простенький ребус: а кто ты?
Я – лишь остов души, что ещё до конца не сгорел.
 

Картонная леди

 
Где твой домик, картонная леди?
Лишь сквозного дыханья углы…
Шелест ног проходящих – соседи.
Серый отсвет асфальта – полы.
Кто-то двери и листья обоев
С твоей скомканной жизни содрал,
Зачеркнув дней и лет нажитое
И оставив ущербный оскал.
Стынут стены твои – переулки…
А луна – ледяное окно.
Ах, как пусто, как страшно, как гулко
Опускаться на самое дно.
 

Очумелый одуванчик

 
Очумелый одуванчик,
Как китайский ты болванчик,
Весь в согласии с порывом и дыханием ветров.
Чуть головкою качая, ничего не замечаешь,
А вокруг летит планета, мир вообще без тормозов.
Сумасшедшее движенье, на секунду напряженье,
И срываемся со свистом, пропадая в скоростях.
Отпустите раздраженье, перепады настроенья,
Просто нами рулит Время на свой риск и на свой страх.
Мы зависимы, конечно, от понятий «Боль» и «Нежность»,
От стихии «Эйфория» и поветрия «Любовь»…
Но вы лучше переешьте «Потрясений» и «Надежды»,
Чтобы каждый день грядущий как последний встретить вновь.
Серебристый одуванчик, как тебя, нас вихри нянчат,
В «Сожаленье» и «Тревогу» мы мигрируем порой,
А Земли зелёный мячик вокруг солнца бойко скачет,
Хоть из космоса, кто видел, он, конечно, голубой.
 

Все пути наверх

 
Голубиный день
Под закат глядит,
Вороная тень
Для него – магнит.
Тянет полумрак,
Звёздный фейерверк.
Это ж надо так —
Все пути наверх.
Ну а тем, кто здесь
Выразит каприз,
Тоже тропка есть,
Но с карниза вниз.
Ворон голубей
Жалует едва,
На закате дней
Ночь всегда права.
 

Yulin dog

 
Мчатся фуры по перелескам,
Через реки и жар пустынь,
Через судьбы, любовь и стрессы
В место ужаса – город Юйлинь.
В этом городе нынче праздник —
Ежегодный мясной фестиваль,
Сколько он развлечений разных
Приготовил, забыв про мораль.
В тесных клетках по пять, по восемь
В страхе жутком пушистый груз.
До сих пор кто-то в сердце носит
Их, как радость, любовь и грусть.
Сколько здесь домашних питомцев,
Тех, что выкрали из квартир.
У детишек забрали солнце
И весёлый пушистый мир
На щенячьих, кошачьих лапах,
Что приветствовал каждый день
И потерей заставил плакать,
Превратившись мгновенно в мишень.
Беспородные и породные,
Всех регалий, цветов и мастей
На едалище ежегодное
Их живыми везут, чтоб свежей.
Там на пики наколют прилюдно,
Будут шкуру огнями палить,
Это даже представить трудно,
Не понять и не разъяснить.
На мясном фестивале народу,
По традиции, невпроворот,
Чьи-то грусть, любовь и свобода
В ненасытный уходят рот.
Да, в Японии, знаю, было:
Поедали заклятых врагов,
Это вечность уже сокрыла,
Унесла в лабиринты веков.
Но друзей, тех, что преданы людям,
И с рождения – члены семьи,
Тех, что солнце в ненастье будят,
Как предать вы так страшно смогли?
Через пропасти равнодушия,
Мелкотемья великих бед
Предлагаю всем миром разрушить
Фестиваля мясного скелет!
 

Надо мыслить объёмами

 
Надо мыслить объёмами,
Рисовать плоскостями,
Слыша, как между стонами,
Мир скрепит челюстями.
Может быть, это лечится?
Но болят постоянно
У всего человечества
Прокаженные страны,
Покаянные области,
Беспризорные дети…
Дефицитами совести
Промерзает столетье.
Надо мыслить объёмами:
Не частями, а в целом,
Понимать: за кордонами
Тоже люди, не цели.
 
 
Создавать плоскостями
Из этюдов картину,
А не сможешь – кистями,
Замеси круто глину.
Нужно думать поэтами,
Ими мир обнажаем
И блуждает ответами
Между адом и раем.
 
 
Мы стыдливые очень,
Мы глаза опускаем,
Видя, как рифма-строчки
Чью-то тайну вскрывают.
И дрожит липкий страх
В неприкрытых одеждах,
И грубеет в словах
Откровенная нежность.