Kitabı oku: «Сломанные вещи. Часть 3 из 4», sayfa 2

Лучше закрою глаза, так спокойнее. Тело постепенно расслабляется, и, как ни удивительно, теплеет от возбуждения. Неожиданно мысль о том, что Син внутри, кажется не пугающей, а желанной, её хочется крутить в голове так и эдак, стараясь запомнить этот момент. У меня получилось! Это же полноценный секс, да? И не с каким-то придурком вроде моего парня-на-полторы-недели, а с Сином! Может, ему всё же понравится, а там и до второго раза дойдёт…

Так что я выгибаю спину, прижимаясь к нему – ближе, глубже, – показывая, что хочу продолжения.

Но он не двигается, только шепчет:

– Нормально?

– Угу…

Чуть отодвигаю бёдра и возвращаюсь назад, прислушиваясь к ощущению, как член скользит внутри. Очень странное, нечёткое. Не совсем понятно, что происходит. Теперь, когда я акцентирую на нём внимание, чувствуется дискомфорт, как будто натирает и немного больно. Но в то же время есть что-то приятное – пожалуй, в целом я справлюсь. Двигаюсь ещё. На пробу увеличиваю амплитуду – аккуратно, пытаясь не пропустить момент, когда член выскользнет из меня, но он что-то никак не заканчивается. Всё же он поместился внутри! Странная штука этот секс.

– Хочешь сама? – бормочет Син, потираясь лицом о мои волосы. – Может, сменить положение?

– Нет, давай ты. – Я расслабленно распластываюсь на кровати. Я же не знаю, какой темп ему приятнее, как лучше, как правильнее. – Только не очень быстро.

Син начинает двигаться осторожно, совсем понемногу. Но вот опять – у меня в голове включились привычные сомнения, требующие ускорить процесс, ведь ему, наверное, хочется поскорее дойти до оргазма, и так уже слишком долго.

– Можно быстрее.

– Можно или нужно?

Что за сложные вопросы!

– Мм… Как хочешь.

– Я хочу так.

Ещё несколько плавных коротких движений, и он увеличивает амплитуду, входя так же медленно, но теперь глубоко. И мне нравится это ощущение глубоко внутри – смутное, неразборчивое ощущение тепла и наполненности. Дополнительно согревает мысль, что всё не только получилось, но мне даже приятно. Чтобы показать это, нащупываю плечо Сина над моим, глажу, тяну к себе, наслаждаясь ощущением тёплой кожи и ритмичного движения его тела – пока он трахает меня. Эта мысль откликается возбуждением. Смакую её так и эдак. Син трахает меня, и ему нравится.

Вдруг появляется желание, которое я, не думая, выполняю: перебираюсь пальцами на его шею и выше, к волосам, нащупав жгут, тяну, чтобы снять. Он поддаётся не сразу – неудобно дёргать наощупь, – но в итоге длинные волосы Сина рассыпаются вокруг моей головы, по плечам, колышутся, щекотно задевая то ухо, то щёку. Глажу кожу головы, пробираясь среди волос, наслаждаясь ощущением, как они скользят по пальцам.

Движения Сина не ускоряются, зато усиливаются: теперь он, выходя совсем немного, тут же возвращается обратно – глубже, властно и настойчиво вжимая мой таз в постель, и это дико заводит. То ли физически – сладко чувствовать, как он медленно входит до самого предела, растягивая меня, – то ли психологически, от того, что он хочет быть как можно глубже именно во мне, наполнить меня, как будто я действительно желанна. И на каждом движении вперёд – вглубь – выдыхает с хриплым стоном, от которого под кожей пробегают мурашки.

В поисках способа усилить удовольствие открываю глаза и оглядываюсь. Рука Сина лежит неподалёку от моего лица, и меня вдруг охватывает желание приласкать её – за все те моменты, когда на кухне я следила за этими чудесными пальцами, поглаживающими чашку, и не имела права коснуться их. Сейчас они ритмично сжимаются на каждом движении Сина вглубь, однако не до конца – словно ищут, за что схватиться, и не находят. Что ж, я с удовольствием предлагаю свою руку, вкладывая её в горячую ладонь. Она охотно сжимает меня, и от этого ощущения настолько затапливает нежностью, что я тяну её к себе, к лицу: и целую мелко, торопливо от избытка чувств, и вылизываю, и кусаю подушечки пальцев, а затем и вовсе беру два пальца в рот, посасывая. В ответ на это Син рычит, закусив губы, и вжимается в меня тазом ещё сильнее, хотя нарочито медленно, сдерживаясь. Отпустив его руку, выгибаюсь, нащупывая колюче-бритый затылок, глажу его, забираясь пальцами выше, в длинные пряди волос.

– Быстрее.

Син ворчит протестующе, но я вжимаю пальцы сильнее.

– Быстрее!

Я тоже хочу поскорее – только не кончить, а почувствовать, как он кончает внутри меня. Испытать это особенное удовольствие от того, что ему хорошо до предела – именно со мной.

Син замирает, сомневаясь. Но спустя мгновение хватает меня зубами за загривок и несколькими резкими толчками вжимает в кровать так, словно войти на всю длину мало и он хочет напоследок заполнить целиком. Долгий выдох, и тело сверху тяжелеет обессиленно.

Поглаживая его затылок – такой забавный контраст между бритым участком и гладкими длинными волосами – бормочу:

– Ложись, мне не тяжело.

Син расслабленно вытягивается, а я уютно устраиваюсь под ним: лаская его руки, переплетая наши пальцы, прислушиваясь к ощущению того, как его сердце бухает мне в спину тяжело и сильно, а член подрагивает глубоко внутри.

Бормочет сонно:

– Точно не тяжело?

– Угу.

Через пару минут, отдышавшись, выскальзывает из меня, ложится на бок рядом и, поглаживая мои лопатки, тихо фыркает.

– Да уж. Теперь тебе точно нужен новый телохранитель.

– Мм?..

– Такой, который будет удовлетворять тебя, а не самого себя.

Дотянувшись до его разгорячённого плеча, целую. А тут рядом и запах пота чувствуется – такой терпкий и даже более крышесносный, чем обычно, просто концентрированное возбуждение… Мне всегда казалось, что запах пота – это что-то противное, слишком резкое и навязчивое, от чего хочется задержать дыхание и отвернуться поскорее. Но Син пахнет так, что я готова уткнуться носом ему в подмышку и вдыхать полной грудью. Он вроде говорил, что это модификация? Армейские инженеры – гении.

Всё же оторвавшись от подмышки, чмокаю над соском. Может, лизнуть его?.. Но, не решившись, прижимаюсь лицом к груди, чувствуя гулкий стук сердца.

– Ничего не знаю. Мне понравилось.

Голос Сина над головой звучит укоризненно:

– Тут даже не нужно чувствовать, что ты лжёшь.

Его ладонь спускается по моей спине ниже, к пояснице, но я, извиваясь неловко, боком отодвигаюсь к краю постели и скатываюсь на пол, рукой зажав между ног. Не хочу выпачкать всё вокруг спермой, это очевидный предлог – эм, у него ведь есть сперма? – а то, что там ещё может быть и кровь, уточнять необязательно. Наверное, Син и так догадался, но мне не хочется светить ею явно, и уж тем более не хочется, чтобы он комментировал этот факт.

– Извини, я сейчас. Пять минут.

Враскоряку упрыгиваю в ванную. Хоть бы на простыне ничего не было! Вроде было почти не больно, может, крови будет немного? Захлопнув дверь, на всякий случай подпираю её спиной и со страхом отрываю от промежности мокро-липкую руку. Так, что тут? Это сперма?.. Бе, консистенция и запах так себе. Или тоже какая-нибудь модификация? Да нет, зачем бы инженеры сделали такую непонятную – да и противную, честно говоря, – модификацию? Наверное, обычная сперма. Ярко-красная кровь тоже есть, но немного. Надеюсь, на простыню вытечь не успела и получится избежать разговора о том, почему я такая никому не нужная неудачница. Ой, а если кровь осталась на его члене?! Чёрт… Но ладно, с этим я ничего не могу поделать. Буду надеяться на лучшее.

Ополоснувшись, надев трусы и сунув прокладку на всякий случай, возвращаюсь в спальню, к шкафу. Торопливо одеваюсь. Что за дурацкая застёжка у этого лифчика! А зачем вообще я его взяла? Почему-то теперь хочется надеть всего побольше и более закрытого, чем прежняя игриво-тонкая майка. Лучше даже плотный топ с длинными рукавами и джинсы.

Прикрыв участки тела, наиболее покрытые шрамами, осмеливаюсь взглянуть на кровать. Син лежит на животе, зарывшись в бельё и покрывало, и, чуть повернувшись ко мне, наблюдает. Чёрт, уже убрал волосы в привычный хвост.

– Что? – я, как обычно, растягиваю губы в нервозной улыбке.

Не люблю, когда за мной следят. Сразу начинаю двигаться неловко и вообще забываю, что хотела сделать.

– Всё в порядке?

– Угу! – выдаю позитивно, чуть ли не с восторгом.

Было бы естественно задать тот же вопрос ему, однако вдруг это перейдёт в обсуждение только что произошедшего и моей позорной девственности? Так что я спешу сменить тему:

– Ты уже снова с хвостом. Не знаю, мне нравятся твои волосы. Может, ты мог бы иногда их распускать?

Несколько секунд Син смотрит мне в лицо, затем, приподнявшись на локте, стягивает жгут с волос, и они рассыпаются по плечам.

– Спасибо, – на этот раз я улыбаюсь искренне.

С тревогой приподнимаю покрывало, но на простыне – лишь несколько тёмных пятнышек как от мокрого, а крови не видно. Замечательно! Забравшись под покрывало, сажусь, опершись спиной на изголовье кровати, из-за нервозности тянет даже сложить руки на груди, закрываясь, однако с этим порывом я борюсь: не хочу выдать свою напряжённость, это может навести его на вопрос, почему я настолько нервничаю. Син, по-прежнему лежащий на животе, придвигается ближе, обнимает рукой за талию, и интимное тепло его обнажённого тела контрастирует с ощущением моей одетости. Тянет меня ниже, чтобы спустилась к нему, а не сидела чинно, как на званом вечере, и я всё же поддаюсь, сползаю спиной по изголовью – но лишь немного.

– Ну что, как насчёт пиццы? – голос у меня придурковато-радостный.

Однако Син не отвечает: прихватив зубами край топа, тянет его вверх, оголяя живот. Истерично хихикнув, останавливаю его движение. Ладно уж, немного шрамов на животе могу показать, но не более. Смирившись, Син вылизывает полоску голой кожи, а вот его рука перебирается выше, касается то локтя, то плеча, то шеи, рассеянно бродит тут и там, словно стесняясь перейти прямиком к груди, хотя – я буквально чувствую это – хочет именно туда.

– Какую закажем? – я сжимаю плечи, нервозно прикрываясь от прикосновений.

– На твой вкус, – его голос звучит невнятно.

Я было открываю рот, чтобы предложить варианты, но тут его пальцы всё же решаются коснуться груди – мимолётно, легко, чуть задев сосок, через два слоя плотной ткани прикосновение смутное, однако даже от такого я замираю, онемев. Словно всё моё существо сконцентрировалось в этом единственном восхитительном ощущении.

Заметив мою реакцию, Син повторяет движение уже смелее, а через несколько секунд – раз я не протестую, – и вовсе с охотой переключает на грудь всё своё внимание. Накрывает одну ладонью, продолжая большим пальцем ласкать затвердевший сосок, другую – ртом. Через одежду чувствуется лишь неразличимое ощущение тепла, хочется большего, так что, когда Син прикусывает, задев сосок, я не выдерживаю: быстро стягиваю топ, однако дёргаю покрывало выше, чтобы хоть как-то прикрыться. Но Син вроде не приглядывается к шрамам и прочим недостаткам, а увлечён только лифчиком: поглаживает и посасывает так, словно ему по-настоящему нравится это делать. Через один слой ткани ощущения сильнее, возбуждение между ног с готовностью напоминает о себе, и хочется таять от этих приятных ощущений.

Тем временем пальцы Сина осторожно поднимаются выше, стягивают бретельку и проводят по груди вдоль края ткани, словно спрашивая разрешения. Изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не отстраниться, – пускай я далека от идеала и выгляжу не особо привлекательно, но я не хочу, чтобы он прекращал. И Син всё-таки цепляет ткань лифчика и стягивает вниз – по голой коже пробегает холодок, сосок твердеет ещё больше, и прикосновение к нему настолько чувствительно, что хочется застонать. Но я, конечно, сдерживаюсь. Приличные девушки не ведут себя как шлюхи.

Пока я погрузилась в ощущение того, как палец кружит по ареоле, то и дело задевая сосок – от резко-приятного возбуждения даже вздрагиваю, так хочется большего, однако палец снова убегает, дразня, – Син, почувствовав, что я окончательно перестала сопротивляться, уже торопливо стягивает зубами вторую бретельку и ткань чашечки и засасывает второй сосок во влажное тепло. Ощущения настолько сладкие, что я даже замираю в растерянности, не понимая, что делать. Теперь уже и не думаю отстраняться, наоборот, держу Сина за шею и запястье, прижимая к себе, лишь бы он не прекращал.

Но он и не собирается: дышит прерывисто, щиплет губами влажный от слюны сосок, вновь засасывает – сильнее, настойчивее, потирая его языком, – а затем тянет меня к себе, чтобы прижалась ближе и легла на бок, накрывает ртом другую грудь, а пальцами спускается к застёжке джинсов.

– Подожди, – шепчу, перехватив его руку и возвращая её на грудь. – Я лучше сама.

Теперь, раз обе руки свободны, Син симметрично ласкает пальцами соски, а сам поднимается выше, целует мои губы. Кажется, не обиделся на отказ.

Поколебавшись, расстёгиваю джинсы и забираюсь рукой в трусы, но я уже настолько возбуждена, что почти сразу останавливаюсь. Хочется ещё немного оттянуть момент оргазма, ещё немного насладиться ощущениями на грани…

– Сильнее… Ещё…

Син охотно усиливает напор, покусывает мои губы и щиплет соски, а я не могу даже двинуть пальцем – чтобы не сорваться в оргазм, – и лишь ритмично нажимаю на скользко-мокрый клитор, совсем слабо… Наконец всё же провожу по сладко-чувствительной головке – и тут же оргазм начинает разворачиваться, нарастая… Нарастая… И на пике выгибает меня дугой, словно от электрической вспышки.

Обмякнув, понемногу осознаю, что всё ещё нахожусь в собственной спальне. И рядом со мной Син. Мягко гладит грудь, целует щеки. Неужели это действительно произошло? За все эти годы я почти смирилась, что секс не для меня, – и вот пожалуйста. Да ещё не с кем-то, а с ним. Недоверчиво прислушиваюсь к ощущениям. Оргазм ещё отдаётся теплом между ног. Потрясающе приятная пустота в голове. И я помню ощущения от каждого прикосновения. Теперь, когда дурманящий туман возбуждения схлынул, даже не верится, что они были по-настоящему, – неужели я и правда позволяла ему делать это со мной, смотреть мне в лицо, пока я кончала? Раньше бы постеснялась даже фантазировать о таком.

Однако Син… словно бы смотрит насторожено? Я улыбаюсь в ответ – показать, что всё хорошо. Да и вообще, хочется улыбаться. С длинными волосами он выглядит более мягко, более… интимно? Как будто по-домашнему, только для меня. От этой мысли сердце переполняет нежность. У него правда никого раньше не было? Очень надеюсь, что так, ведь, говорят, первый раз запоминается. Может, хотя бы в этом качестве я буду что-то значить для него.

Я обнимаю его за шею, глажу по волосам, прижимаюсь к лицу, целую щёку – и его губы находят мои. Как же хорошо целоваться и ни о чём не думать… Особенно когда Син обнимает меня вот так, крепко прижимая к себе. Боги милостивые, как бы я хотела умереть прямо здесь и сейчас, потому что вряд ли в моей жизни будет что-то лучше.

Однако с нежно-романтического настроя меня сбивает торопливый стук его сердца и та жадность, с которой он целует мои губы.

– Ты… Эм. Может?.. То есть я-то кончила, а ты…

Но Син не отвечает, лишь увлечённо гладит меня по плечам, по декольте и шее, взглядом следуя за своей ладонью.

– Ты… – собравшись с духом, выговариваю: – Хотел бы ещё раз?

Он останавливается. Обдумывает.

– А ты? Я не чувствую признаков возбуждения.

– Ну да, их нет, – нервно хихикаю. – Мне хватило. Но если ты хочешь… Надо же что-то сделать?

– Мм, обойдусь.

– Так! – от возмущения я привстаю. – Не надо «обходиться»! Что за… Я хочу, чтобы тебе было хорошо.

– Всё в порядке.

Тон уверенный, а в ответ на мой взгляд Син и вовсе отворачивается к тумбочке, уверенными движениями собирает волосы в хвост – словно отстранился, показывая, что всё закончено. И настаивать я не решаюсь, лишь разочарованно слежу за его действиями. Может, в другой раз. Не всё сразу.

71.

Журнального столика в гостиной еле хватает, чтобы разместить всю заказанную еду – пицца, салаты, тако… Ух, как я проголодалась, и Сину тоже нужно восстановить силы после секса. «Со мной» – улыбаюсь под нос. Конечно, было не что-то супер, но всё равно, это было со мной и ему понравилось. От срывающей голову радости я даже уверена в этой мысли.

Мне кажется, или он подозрительно задерживается в душе? Наверняка предпочёл кончить там, а не со мной. Немного обидно.

Стоит Сину выйти в гостиную – штаны вновь чёрные, а футболка на этот раз серо-камуфляжная, – я подхожу и обвиваю его руками. Просто не могу обходиться без его тепла, запаха, ощущения крепкого тела под руками. Как будто его сила поддерживает и меня. Да уж, образ унылый: чахлая лиана цепляется за здоровое дерево, чтобы дотянуться до света, а может, и высосать чуточку энергии.

Голос-в-голове бормочет: Долбаная паразитка. Он не будет терпеть это долго. Ты ничего не можешь ему дать, только берёшь.

Стараясь отвлечься от этих мыслей, прижимаюсь к груди Сина, закрываю глаза и глажу тёплую спину. Не хочу думать об этом. И не буду.

Его руки тоже гладят меня, но лишь по плечам – словно держат деловую дистанцию, – а вскоре над моей головой звучит:

– Я должен рассказать тебе об этом якобы ограблении.

Но я не открываю глаз.

– Может, ну его? Почему всё не может быть просто? Забудем и всё.

– Это важно.

– Ла-адно, – я неохотно отрываюсь от него, отступаю. – Правильно ли я поняла, что грабитель – ты? И во время… этого всего тебя ранили.

– Да.

– Покажи куда.

Поднимает футболку – справа, ниже рёбер. Свет падает чуть сбоку, выделяя углубление в коже. Я касаюсь осторожно. Горячее.

– Не болит?

– Нет, – он усмехается над моей наивностью.

– А где взял органику?

– В квартире Дэна. То, что осталось после первого ремонта. Ты не видела контейнер в морозилке?

– Я туда не заглядываю.

Не хочу отрывать пальцы от его кожи. Почему я должна? Ведь всё было так замечательно, а теперь опять – возвращаться к реальности, полной проблем. Ненавижу её! Под видом внимания к бывшей ране глажу там ещё раз… И, не удержавшись, скольжу ладонью дальше, к пояснице, рывком обнимаю Сина крепко-крепко, утыкаюсь лицом в футболку, вдыхая его чудесный запах. Сердце под моей щекой стучит размеренно, успокаивающе. Его тёплые руки на моих лопатках. А больше ничего нет. Я отказываюсь признавать, что существует что-либо, кроме этого. Что какой-то идиотский мир, полный проблем, существует за пределами моей гостиной.

– Нужно показать тебе кое-что.

– Не хочу, – закрыв глаза, качаю головой, потираясь лицом о его футболку.

– Это важно, – повторяет с напором.

– Нет!

– Лета…

Ну всё, теперь я точно не оторвусь от него. Жмурясь и сжимая его в объятиях, требую:

– Скажи ещё раз.

– Это важно.

– Не это! Моё имя.

– Лета?..

– Мм…

Легонько поглаживая мою спину, Син ждёт, но я в самом деле не планирую менять положение.

Вздохнув, он подхватывает меня на руки и через пару шагов садится на диван, усаживает меня на колени. Вынимает из-за диванной подушки что-то чёрное. Бумажник.

– О, ещё один нелегальный способ заработка? Глядишь, скоро на особняк накопим. – Син делает несчастное лицо, и я закатываю глаза. – Ладно-ладно, тупое чувство юмора. Так чьё это?

– Человек вчера следил за тобой на улице.

– Уверен, что за мной?

– На сто процентов. А ночью отирался на пожарной лестнице возле окна спальни.

Сердце сжимается от страха. Лихорадочно вспоминаю, насколько плотно закрыты жалюзи. Небольшие щели есть. Достаточные, чтобы следить, как я сплю? Вряд ли, однако всё равно на душе гадко.

– Я думала, ты вчера по своим делам ходил.

– Закончил раньше, решил найти тебя.

– Мм, ясно. То есть ты тоже следил.

– Я всё-таки твой телохранитель. Должен я делать хоть что-то?

– Ладно уж, – невольно улыбаюсь от мысли, что он беспокоится обо мне. – Если тебе так хочется. Тем более, если тут какие-то маньяки бродят… Подожди, ты его убил?!

Син глубоко вздыхает и размеренно говорит:

– Нет, я его не убил. – Поняв, что я жду продолжения, раздражённо закатывает глаза и ворчит: – Ну ладно, немного толкнул, и он упал с пожарной лестницы.

– То есть умер?!

– Нет! Сломал ногу. И руку. Но я любезно вызвал ему помощь.

– Это хорошо, – я сразу успокаиваюсь. – Но как ты позволил ему ранить тебя?! За такое надо было оторвать руку нафиг.

Улыбнувшись, Син поучительно говорит:

– От этого он бы точно умер.

– Ла-адно… Пусть живёт, так и быть. – Не сдержавшись, добавляю: – Мудак.

– Что до причин моего повреждения, я был ограничен в маневренности. Чтобы он меня не увидел и не мог опознать.

Смотрю на бумажник, лежащий на кофейном столике, но брать его в руки желания нет.

– И что там? Кто он такой?

– Документы чистые. Официально работает в небольшой организации, занимающейся ремонтом. Военная подготовка, хотя данных о службе нет. Скорее всего наёмник, не особо высокого уровня, слишком невнимательный. Есть предположения, кто заказчик?

Чёрт, всё-таки беспокойство уже вернулось – проклятый мир с проклятыми проблемами! – и я слезаю с колен Сина, пересаживаюсь на кресло напротив. В обнимку с ним вообще думать не могу.

Размышляя, успеваю сжевать два тако и выпить стакан апельсинового сока. Наконец выношу вердикт:

– Думаю, это или отец, или кто-то из «Психушки». Необязательно сама Таиса, может… Да кто угодно. Любой, кто видел мой чип. Решили проследить, не знаю…

Однако Син прерывает мои рассуждения:

– Отец мог послать наёмника следить за тобой? Зачем?

– Не знаю. Просто так, чтобы не расслаблялась. Он любит напоминать, что контролирует меня, в курсе всех дел. Сладкое ощущение власти. Когда я переехала сюда, пару раз замечала людей на улице. Поначалу испугалась, потом всё же догадалась позвонить отцу.

Когда я заметила первого из тех парней – через неделю после «Георгины», – от паники отшибло всякое соображение. Думала, умру от сердечного приступа прямо посреди улицы – или этот человек меня убьёт. Я была уверена, что это один из приятелей того портового мужика, что они наконец-то меня нашли. Не помню, как добралась до квартиры. Забилась в угол тёмной прачечной – это самое дальнее помещение от входа – и ревела, трясясь от ужаса.

А когда выбралась оттуда – на четвереньках, чтобы не было видно из окна, – опустила все жалюзи. Именно с тех пор я и живу с закрытыми окнами.

Следующую неделю провела под входной дверью, прислушиваясь к шорохам в коридоре. Сначала пыталась спать на диване, но, стоило задремать, тут же мерещились звуки – будто кто-то подходит к двери или ковыряется в замке. В конце концов я забаррикадировала вход тумбочкой, рядом с которой и обустроила спальное место.

Сигареты быстро закончились. Припасы в баре продержались дольше – вот тогда я и опустошила все эти бутылки на полках, – но в конце концов тоже иссякли. Пришлось обходиться слабеньким успокоительным из доставки и тоннами марципана – не знаю почему, но в тот момент мне безумно его хотелось. Целыми днями только марципан и жевала. Теперь видеть его не могу.

Я бы и дальше так сидела, но однажды раздался телефонный звонок. Рассудив, что от смерти не убежишь, я ответила.

Это оказался отец. И я быстро поняла, что мужик был от него.

Тогда я впервые в жизни наорала на отца. Вперемешку с рыданиями. Сама не помню, что за бессвязную чушь я несла, но его тон был явно удивлённый. В конце он даже извинился.

Син поднимает бровь.

– Настолько непрофессионалы, что ты их заметила? Ты же по сторонам не смотришь.

– Я не смотрю на тех, кто не представляет угрозы. Если за мной идёт какой-то мужик – я замечу.

– Но этого ты ведь не заметила?

Раздражённо выпаливаю:

– Я и тебя не заметила. Оказывается, за мной ходит толпа народу, а я ничего не вижу.

Голос-в-голове шепчет: Помнишь того портового мужика? Как долго он шёл за тобой? А ты ничего не видела. Представь, что бы он сделал, если бы не Дэн. Выпотрошил тебя, как свинью на бойне. У меня и картинки есть, смотри.

Хватит! Не хочу видеть эту гадость! Но Голос не отступает, всё показывает и показывает женские тела – изломанные, располосованные, крепко обмотанные колючей проволокой.

Стараясь отвлечься, дёргаю к себе тарелку с салатом и наливаю сок – часть выплёскивается на столик, и я спешно вытираю.

Син наблюдает за моими действиями, время от времени забрасывая в рот по куску пиццы. Доев, залпом выпивает стакан сока и откидывается назад, положив локти на спинку дивана.

– Когда твой отец был здесь, он говорил о «методах, позволяющих скорректировать нежелательное поведение». Что это значит?

Вздыхаю обречённо. Эту тему поднимать совершенно не хочется.

– Ну… Есть такое заведение… Для девушек из приличных семей. То есть формально для всех, но парней там единицы. Воспитательный пансионат с религиозным уклоном. Там, типа, промывают мозги. Дают препараты, и нужно ходить на всякие психологические тренинги и религиозные службы. Каждой дают наставницу. Ей нужно ежедневно рассказывать обо всём. То есть вообще обо всём – все мысли, желания…

Син смотрит удивлённо.

– А если не будешь?

– Для этого и дают препараты – насколько я понимаю, что-то вроде «сыворотки правды». У нас была пара девчонок из старших классов, которые после школы сами туда пошли, добровольно – ну, они так говорили. Из религиозных семей, и вот, чтобы избавиться от греховных мыслей… После пансионата они стали, конечно… довольно странными. Или мне так казалось, я не особенно близко их знала, но… У обеих постоянно были такие восторженные лица… С прибабахом, будто они об рынду шибанулись и теперь ходят лыбятся. Про пансионат говорили одинаково: поначалу было страшно, хотелось сбежать, но потом они поняли, насколько там хорошо. Почувствовали, что мир добр и прекрасен, а разговоры с матушкой – это, в смысле, наставница – очищают душу. Одна потом только раз в неделю ходила на эти беседы, а вторая… – я многозначительно качаю головой. – Рассказывала, что в стенах пансионата наконец-то увидела мир таким, как он есть: в небе летают ангелы, из-под земли вылезают чудовища, забираются людям на плечи, на голову, нашёптывают плохие мысли… Ещё за ней теперь постоянно ходит белая кошка, невидимая для других, она считает, что это святая Августина, и кормит её цветочной пыльцой. Они обе вскоре вышли замуж – ну, за тех, кого родители подобрали. Им, по-моему, было вообще всё равно. Одна сразу забеременела и полностью погрузилась в эти детские штуки, а у второй, кошатницы, не сложилось. Когда я видела её в последний раз, они с мужем и наставницей собирались ехать на целебные источники – молиться о зачатии.

Заметив, с каким выражением Син смотрит на меня, осекаюсь.

– Что?

Он говорит с расстановкой:

– Твой отец хочет отправить тебя в заведение, где пичкают наркотиками?

– Ну… – от его тона я теряюсь. – Одно время он часто угрожал пансионатом, это была прям любимая тема, но, как видишь, до сих пор ничего не сделал. Может, надеялся, что я всё же пойду в юриспруденцию – после пансионата ведь мозги уже не очень соображают, максимум хватит на замужество. А сейчас… Да вряд ли он это серьёзно. Просто любит угрожать.

Син наклоняет голову к плечу, рассматривает меня некоторое время, а затем выдаёт уверенное:

– Я могу тебя защитить.

Доедаю кусок пиццы, стараясь не уронить кусочки маринованного огурца.

– Как именно?

– Убить его. – Син произносит это так легко, словно в мире нет ничего более естественного и привычного.

Я аж замираю с открытым ртом и растопыренными пальцами, вымазанными в соусе.

– Что?.. – из-за пиццы во рту звучит невнятно, и я спешно дожёвываю. – Зачем?.. В смысле, он, конечно… Но это того не стоит.

– Он опасен для тебя. Я могу решить эту проблему раз и навсегда. Для тебя последствий не будет. Скажешь, что друг предложил тебе робота-телохранителя по дешёвке. Без документов. Конечно, это не совсем легально, но для обладательницы золотого статуса – пустяк. Друг теперь мёртв, допросить нельзя. А робот оказался боевым андроидом с повреждённой программой. Вы с отцом повздорили из-за сиропа к блинчикам, робот расценил это как угрозу. Он же армейский, он знает только один способ решения проблем.

Пока я хлопаю глазами, не зная, как это комментировать, Син поднимается и уходит на кухню. За моей спиной что-то пикает, и вдруг раздаётся звук, от которого всё внутри оживает, – приветственная мелодия кофемашины! Торопливо вытерев пальцы, я скатываюсь с кресла, в пару шагов допрыгиваю до барной стойки и бухаюсь на стул, чувствуя себя клиентом кафе.

– Так, мне, пожалуйста, как обычно. И молока побольше. Нет, лучше сливок. В общем, всего этого, – тыкнув указательным пальцем в сторону кофемашины, очерчиваю круг. – Ещё сахара, и побольше, побольше!

С нетерпением слежу, как пальцы Сина бегают по кнопкам.

– А вообще, мне нравится твоя самоирония. Надо же, армейский робот, который знает только один способ решения проблем – всех убить.

Чашка наполняется. Син ставит её на стойку передо мной.

– Да, я такой. Тупая военная железяка.

– Ты же не металлический.

Он опирается ладонями на изумрудную поверхность, смотрит на меня сверху вниз.

– Но тупой?

– Хм, даже не знаю… Может, ты хотя бы армейский? Постойте! Уже нет! – я улыбаюсь, показывая, что это шутка. – И нет, ты не тупой.

Син не меняет позы.

– А какой я, по твоему мнению?

Откинувшись назад, я оглядываю его: косую линию сбритых волос, лицо, которое большую часть времени кажется таким спокойным, мускулистые руки, длинные пальцы с аккуратными ногтями.

– Ты… обычный. Как все. И, как и все, ты можешь выбирать, как жить. Можешь остаться здесь, – я обвожу чашкой кухню, – или уйти. Можешь работать или круглосуточно тусить по клубам, жить отшельником или найти друзей. Можешь убить городского судью и войти в историю. А можешь не убивать, жить тихо и неприметно. Я бы предпочла второй вариант.

– Почему?

Я думаю лишь мгновение. Иногда правильный ответ – самый простой.

– Я бы хотела, чтобы ты остался со мной. Я привыкла быть одна и жить… не очень правильно, – всё же снова запинаюсь от смущения. Но ничего, я справлюсь. – Но, может… это возможно изменить. Жить по-другому. Если бы ты захотел составить мне компанию.

Некоторое время Син следит, как я пью, затем всё же отступает, отворачивается к кофемашине и выбирает двойной ристретто. Взяв чашку, садится напротив. Неспешно делает глоток.

– Если отец тебе позволит. Он действительно может насильно отправить тебя в то заведение? Да, сейчас здесь я, но не факт, что это надолго. А если меня не будет – ты полностью беззащитна. Эту проблему нужно решить.

От его слов настолько тягостно и тоскливо, что я закуриваю. Действительно, ситуация неустойчива, и кажется, что я вообще ничего не контролирую. Дэн ведь… Я думала, что всё в порядке, но в один момент всё исчезло. Так же и Син может исчезнуть, уйти или… Кое-как сглатываю ком в горле, не имея сил даже мысленно озвучить вариант с участием военных.