Kitabı oku: «На досуге… Сюжеты из жизни в стихах и прозе»

© Марина Павловна Любчак, 2020

ISBN 978-5-0050-2299-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Кузя

 
 Посвящается
           ныне здравствующему Кузе
весом 4 кг
 
 
Появился в нашем доме
Новый член семьи.
У него два уха, глаза,
Хвост и четыре ноги.
Шерсть блестит,
Хвостом виляет,
Слов на ветер не бросает.
 
 
Так как Оксфорд не кончал,
Слово «ГАВ» лишь только знал.
Но какое это слово!
Мы и думать не могли,
Что порою так и сами
Говорили бы с людьми.
 
 
Обаяньем Кузя взял нас,
На «крючок» всех посадил.
Наши слабости подметил,
Досконально изучил.
Думает, мы не заметим:
«Вот какие простаки!»
И пытается быть главным,
Подчиняться мы должны!
 
 
Но в душе он понимает,
Что без нас не сможет жить.
К нам любовь свою питает
И готов всех защитить.
 
 
Хоть на смерть, на преступленье!
Лишь всегда бы с нами быть…
Мы его не обижаем,
Чтоб прощенья не просить.
Каждый день мы с ним гуляем.
С поводка не отпускаем,
Чтобы чувствовал опору
И не гавкал без разбору.
 
 
Чтобы сил ему хватало
Час спокойно погулять…
Вес в четыре килограмма
Можно быстро потерять.
А тогда душа героя
Может просто убежать.
 
 
Нас ещё коты встречают,
Кузю все здесь принимают.
Он их тоже ценит очень,
Защищает что есть мочи
От сородичей своих
И людей совсем плохих.
 
 
Вот такой наш Кузя славный,
Добрый, ласковый, гуманный!
Поищи себе такого…
Не найдёшь его так скоро!
 

Надежда

 
Ты смотришь в зеркало уныло,
Задерживая взгляд на облике своём,
И молодость зовёшь обратно:
«Вернись ко мне бегом, бегом!».
 
 
Она приходит рукотворной
С помадой и карандашом.
Чуток терпенья – и в мгновенье
Глаза сияют огоньком.
 
 
Морщинки шустро убегают,
Реснички радостно дрожат.
И губы алые в усмешке
Опять на «подвиги» манят.
 

Депрессия

В парке на скамейке сидела пожилая женщина, грустным взглядом провожая прохожих. Увидев её, мне показалось, что она очень одинока, хотя, быть может, я ошибалась…

Не очень стройная фигура,

Потухший взгляд и седина,

В морщинках спряталась усталость,

Печаль утрат и вся судьба.

Что будет дальше?

Нет ответа.

Молчит Вселенная пока.

Лишь голос внутренний вещает,

Что никому ты не нужна…

Мотоцикл

Алма-Ата. Микрорайон. Один из июньских дней 1966г. Послеполуденное время.

Во дворе новой пятиэтажки на лавочке сидят старушки. Под их бдительным взглядом проходят возвращающиеся с работы жильцы дома. Предоставленная сама себе детвора гоняет с криками радости от неограниченной свободы, которая нередко заканчивается проблемами для вечно занятых родителей. Несколько бездомных собак, чудом оставшихся на воле после очередной облавы, лают и повизгивают от удовольствия. Они не меньше, чем ребятишки, радуются летнему дню и бегают вместе с ними наперегонки. Сидящий на дереве рыжий облезлый кот с любопытством наблюдает за происходящим внизу.

Две ручные сороки – нахальные, вороватые, но очень красивые, с зелёным отливом на чёрном оперении, подбирают всё, что плохо лежит, и уносят в открытое окно второго этажа. Там, облокотившись на подоконник, стоит и курит отрешённо безучастный ко всему их хозяин. Иногда сорочья вороватость переходит всякие границы, когда птицы смело влетают в квартиры через открытые форточки, заприметив по блеску что-то из личных вещей жильцов дома вроде колец, серёжек, брошей, монет…

Светит не очень жаркое солнце, уже понемногу склоняющееся в сторону горизонта. Шелестит нежная зелёная листва берёз, посаженных возле дома во время одного из весенних субботников. Легкий ветерок колышет слегка притоптанную за день сочную траву, едва слышно стрекочут кузнечики. Из окна нашей квартиры на первом этаже по двору разносится умопомрачительный запах свежих булочек с яблочным повидлом, которые печёт моя бабушка. Наиболее «слабонервные» из соседей под предлогом «взять рецепт» то и дело заходят к нам и возвращаются во двор с пышными булками.

На улицу выходит подвыпившая супружеская пара – Григорий и Катя. Супруг исчезает за домом и через пару минут горделиво въезжает во двор на новеньком чёрном двухколёсном мотоцикле. Остановившись и медленно сойдя с него, он, пошатываясь вместе с мотоциклом, с трудом ставит его на подножку. Затем с нескрываемым превосходством, всё также пошатываясь, обходит своё приобретение, украдкой поглядывая на реакцию собирающихся вокруг соседей, и покрикивает на жену, тем самым подчёркивая значимость момента.

Запах новенького мотоцикла и паров бензина смешивается с перегаром. И без того красное лицо Григория угрожающе багровеет при попытке кого-либо притронуться к его «сокровищу». В этот момент неугомонные сороки, заинтересовавшись бликами от хромированных деталей и поверхности мотоцикла, плавно приземляются на чёрное кожаное сиденье и от всей сорочьей души «обновляют» покупку изрядным количеством жидкого белого помёта, а облегчившись, улетают.

Всё происходит так неожиданно, что Григорий даже не успевает сформулировать свой гнев парочкой нецензурных слов вслед улетающим пернатым. Он произносит их на несколько секунд позже и, по стечению обстоятельств, это достаётся уже жене, услужливо торопящейся вытереть всё начисто подолом ситцевого платья.

Несмотря на неприятную мелочь, гордость переполняет и торопит супругов поскорее завести мотор и рвануть с места в широкую даль на зависть окружающим. Чёрные клубы дыма вслед за рокотом мотоцикла растворяются бесследно в послеполуденном воздухе, а Григорий и Катя, возможно – впервые, после многочисленных раздоров с пьяным рукоприкладством прижавшись друг к другу, мчатся на крыльях своей сбывшейся мечты.

Впечатлённый увиденным народ потихоньку расходится. Мужская часть населения удобно располагается в беседке и забивает «козла» в домино на деревянном дощатом столе, выкрашенном в ядовито-зелёный цвет. Кто-то приносит внушительных размеров эмалированный бидон разливного пива, и игра становится ещё оживлённей, мешая местной интеллигентной прослойке восхищаться вечерней культурной телепрограммой.

Усталые после работы женщины в домашней одежде, нисколько не смущаясь по этому поводу, прогуливаются перед домом, чтобы немного развеяться, а детвора бегает и кричит во всё горло. Домовой старушечий совет продолжает «перемывать кости» и своим, и чужим, не оставляя никаких шансов на реабилитацию доброй половине населения нашего двора. Сороки от безделья раскачиваются на бельевых верёвках, протянутых между деревьями. Обнаглевшая мошкара садится на всех, кто мало двигается. Солнце медленно опускается за горизонт. Наступают сумерки…

Мирную и не суетливую обстановку нарушает рокот мотора. Из сумерек возникает фигура Григория на мотоцикле. Остановившись и браво скинув ногу со своего «железного коня, он с удивлением замечает, что жены, которая должна была сидеть за его спиной, на месте нет!

На потемневшем от пыли и протрезвевшем лице Григория округлившиеся серые глаза выражают удивление и ужас. На вопросы окружающих новоявленный мотоциклист тупо бормочет что-то невнятное, повторяя, что они с Катей нигде не останавливались.

Собирающаяся вокруг Григория толпа наперебой строит предположения об исчезновении Кати – кто с сочувствием, а кто и со злой иронией. Увлечённый обсуждением народ не сразу замечает въехавшую во двор машину «скорой помощи», из которой санитар извлекает Катю с загипсованными руками. «Скорая» спешно ретируется. С трудом сдерживая слёзы, Катя неуверенной походкой направляется к умолкнувшей от изумления толпе. Её заплаканные карие глаза на разукрашенном синяками и зелёнкой лице не выражают гнева.

Толпа расступается. Растерянный Григорий боится пошевелиться. Взгляды супругов встречаются. От происходящего затихает хор собачьих и детских голосов, немеют даже кузнечики. Развязка наступает, когда ослабевшим голосом Катя обращается к мужу.

– Ну что, Гриша, пора домой…

Он, находясь в состоянии сильного потрясения, забывает поставить мотоцикл на подножку, и тот с грохотом падает на землю. Не обращая на это никакого внимания, Григорий подбегает к Кате. Боясь прикоснуться к ней из-за её загипсованных рук, висящих на косынках у груди, он бережно обхватывает жену за талию. В сумерках их фигуры напоминают танцоров, исполняющих народный танец. Неторопливой походкой супружеская пара следует к подъезду сквозь молчаливый строй соседей. Сочувственно скрипнувшая входная дверь закрывается за ней. Люди без слов расходятся. Поднятый кем-то с земли мотоцикл остаётся сиротливо стоять во дворе.

Всё накрывает восхитительная ночная прохлада…

Семья, обычно будоражившая спокойствие соседей бурными выяснениями отношений между собой, в эту ночь дарит возможность всему дому погрузиться в мир приятных ночных грёз.

Рыжий кот, сидевший всё это время на дереве, осторожно спускается с него, устраивается на сиденье мотоцикла и, мурлыча от удовольствия, сворачивается клубочком. Бездомные собаки, справив нужду на колёса, с чувством собственного достоинства располагаются на тёплом асфальте неподалёку.

А звёздное темно-синее небо мирно простирается над всеми.

Хоронили деда Васю…

(рассказ написан в 2006 году)

В селе Петровка готовились к похоронам старожила деда Васи – участника Второй мировой войны в прошлом и трудовых побед в мирном настоящем.

Дед был весёлым, любил попивать в свободное время самогончик и болтать о том – о сём с односельчанами, которые тоже не против были разделить с ним его горячительный напиток, считавшийся одним из лучших в округе.

При старике рос внук – тоже Вася, оставленный родителями в раннем детстве. Родители с тех пор не объявлялись. Соседи поговаривали, что их уже давно в живых нет, так как они меры в выпивке не знали. А «мера» эта в селе Петровка на одного мужика в расцвете сил составляла литр самогонки в нерабочее время. Так что народ здесь был крепкий и на учёте в милиции по питейному делу не состоял.

Да и что греха таить, сам участковый Сидоров, бывало, по приказу начальства из города придёт делать облаву на злостных самогонщиков – и у них же заночует. А жена его Клавдия Сергеевна, зная слабость мужа, готовит уже к утру горячую баню и парное молоко для приведения в чувство своего благоверного…

Внук деда Васи не был исключением из общего правила и свою норму знал. Но почему-то реакция на самогон была у него какая-то особенная. Выпьет – и такое веселье на него находит! Смеётся, как в последний раз, так что все вокруг ищут место поспокойнее. Ведь у них реакция-то «нормальная»: поплакаться на судьбу, жену на место поставить, детей палкой погонять, чтоб отца уважали… Или там собаку пожалеть, а то ей в другое время бывало так же «хорошо», как и домочадцам после очередной «нормы» главы семейства…

Трудились в селе с утра до ночи, как их предки – пахали, сеяли, доили на благо Отечества – и понемногу воровали плоды труда своего. Потому село было паршивенькое. Впрочем, на кое-что деньги всё же собрали. Например – на клуб для любознательных. Пусть хоть и состоял он из одной комнаты без туалета и прочих непривычных в селе излишеств, но зато с компьютером, в печали ожидавшим: кто же первым нажмёт на его клавиши, после чего ему, компьютеру, придёт конец…

К счастью, таких вандалов в селе не нашлось. Никто компьютерную грамоту не изучал, поскольку времени и особой охоты не было. Вот компьютер и стоял для красоты, чтобы каждый чувствовал принадлежность к цивилизации не на словах.

Но вернёмся к похоронам деда Васи. Народ в селе всегда был отзывчивый, всем миром собрали нужную для этого дела сумму. Трёх мужиков по их добровольному желанию отправили на кладбище копать могилу. С ними пошёл однорукий сторож Гнат, чтобы показать отведенное место. Все остальные приготовления распределили между соседями. Председатель выделил старый грузовик, который его симпатичная курносая секретарша вместе с добровольцами старательно украшала искусственными цветами. Живых-то не было, зима на дворе. Погода стояла морозная, градусов 10 ниже нуля.

Ну вот, пришли мужики на кладбище. Выпили по первой, потоптались, взялись за лопаты – и пошла работа. Пар валил из ноздрей, кровь закипала под ватными куртками. Всё бы ничего, но холод движения сковывал, промёрзлая земля с трудом поддавалась. Потому выпили по второй, закусили – и дальше работать.

Сторож постоял, почесал затылок, взял одну из начатых бутылок и пошёл согреваться в свою каморку, поскольку смеркаться уже начинало. Долго работали мужики, периодически пили, чтобы согреться – и не заметили, как заснули.

Утром пришел сторож Гнат посмотреть на проделанную работу – и протрезвел на месте, увидев в яме трёх вчерашних добровольцев. Причём замёрзших, как ему показалось, насмерть.

Рванул Гнат, что есть мочи, в сельсовет – к председателю. Так мол и так: проглядел, заснул по старости! А если бы не старый пёс Джульбарс, то и спал бы себе дальше – пенсионер всё-таки, силы не те уже, что раньше. Мол, всё Родине отдал, остался без руки. Спасибо, что Гитлер хоть одну оставил, чтоб стакан мог держать…

Через полчаса погнали к кладбищу телегу, запряжённую кобылой с иноземным именем Эсмеральда. В транспорт уселись сельский фельдшер по фамилии Блоха, ещё не остывший после бани участковый Сидоров, сторож Гнат да жена одного из пострадавших Стешка – злющая баба, но разворотливая.

А в это самое время народ стал собираться к дому усопшего. Священник из соседнего села пришёл вовремя и начал обряд отпевания. Дед Вася лежал в гробу, словно спал, но вот-вот должен был подняться, чтобы пойти в сарай за литровочкой своей крепкой и прозрачной. Внук Вася, напившись с горя, смеялся и прыгал от накатившей на него радости в соседней комнате. При всей серьёзности момента, никто не мог остановить его. Пришлось привязать к табуретке.

А на кладбище, выскочив из телеги, сторож, участковый, фельдшер и Стешка кинулись к вырытой яме, где лежали трое несчастных без каких-либо признаков жизни. Стешка прямо-таки рухнула в могилу на тело своего мужа, стала кричать и причитать одновременно: «Родненький, ирод окаянный, очнись, прошу тебя! Умоляю…»

Но муж не отзывался. Зато сосед по несчастью отреагировал. Он захрипел, открыл глаза и пошевелился, выбирая более удобную позу.

Не пытаясь больше никого привести в чувство, и не будучи уверенными, что двое оставшихся живы, участковый с фельдшером стали вытаскивать бедолаг из ямы. Стешка, вцепившись в своего благоверного, дышала ему в нос и целовала в холодные губы. Однорукий сторож принимал пострадавших наверху, носками своих сапог отталкивая подальше от могилы.

Двое слегка шевелились. Лишь Стеша со своим мужем были ещё в яме, и никакие «реанимационные мероприятия» не помогали вернуть супруга к жизни. Тогда женщина пошла на крайние меры: схватив мужа за отмороженные уши, она стала трясти его голову так, словно взбивала сливки в масло. Вся в слезах, с длинными, растрёпанными рыжими волосами, она была похожа на русалку. Участковый Сидоров даже залюбовался ею в это мгновенье, забыв про свои обязанности.

Сторож тем временем, взяв исконно народное средство, стал вливать его в полуоткрытые рты несчастных, лежащих на снегу. Почуяв знакомый вкус, оба разлепили глаза и шире открыли рты.

– Живы, милые! – растрогался Гнат и сам отхлебнул на радостях.

Вдруг Стешка ощутила лёгкий толчок в грудь: муж слабо её оттолкнул. Видать уши почувствовали боль от Стешкиных рук.

– Жив мой Петечка! – закричала она. – Помогите вытащить!

Участковый с фельдшером живо вытянули Петра из ямы.

Затем всех троих пострадавших погрузили в телегу, накрыв старым ватным одеялом, которое принёс Гнат из своей каморки. Кобыла Эсмеральда тронулась с нелёгкой ношей в путь.

А у дома покойного как раз начались прощания. Вынесли гроб на улицу, встали вокруг молча. Только бабье всхлипывание и сдержанное покашливание мужиков нарушало тишину. Внука Васю вынесли привязанным к табуретке и посадили у изголовья деда (зрелище, надо сказать, не для слабонервных). Священник закончил молитву, гроб приподняли и понесли к грузовику.

В это время Эсмеральда с пострадавшими промчалась мимо в сторону фельдшерского пункта. Участковый выскочил на ходу, подоспев вовремя. Гроб, наконец, погрузили. За ним как ближайшего родственника погрузили внука на табуретке, а все остальные (человек 20) запрыгнули самостоятельно. Шофер завёл грузовик и по заснеженной дороге поехал к кладбищу. Туда же подъехали на «уазике» и председатель с секретаршей.

Грузовик остановился. Народ выпрыгнул, сняли внука Васю, а затем и гроб с покойным. Мирной процессией двинулись к злосчастной могиле, которая едва не стала в этот день усыпальницей для четверых.

Дальше – прощание, речи, слёзы… Но и не без курьёза, как водится. Внук деда Васи, раскачавшись на табуретке от душевного веселья, вызванного алкоголем, свалился в могилу. Причём сел на дно всей тяжестью. Участковый вместе с каким-то здоровенным парнем, чертыхаясь, полезли его доставать. Насилу подняли, народ вокруг помогал.

Вытащили внука, опустили гроб. Стали забрасывать могилу землёй. Председатель распорядился развязать Васю, который не понимал – где он, и почему все плачут в то время, когда ему так весело.

– Бедолага, сирота полный, – приговаривал сторож и гладил парня единственной рукой.

И всем вдруг стало жалко Васю. Да и о своей горемычной жизни призадумались: серая она, безрадостная, а дорога в рай или ад – через это убогое кладбище, засыпанное зимой снегом, а летом поросшее бурьяном…