Kitabı oku: «Путь к выжженной земле»
Пролог
В землянке пахло прелой соломой. Руки, много часов связанные за спиной, уже онемели, а одежда окончательно отсырела.
Сокамерные «приятели» – мосластый рыжий паренёк и заросший угрюмец, устроили возню: пилили вырванным из стены гвоздем путы. Смех да и только. Драпать собрались никак, а бежать-то некуда.
Мужчина в углу невесело хохотнул.
– Чего зыришь, Лесник? – буркнул тощий.
– Ничего, – он попытался пожать плечами, но движение отдалось болью. – Ничего у вас не выйдет.
«Приятели» возмущенно зашипели и усерднее принялись рвать веревки, сидя к друг другу спиной.
– А ну тихо, твари! – звуки привлекли внимание охранника снаружи, который грозно ударил прикладом по двери. Благо, что не открыл.
Темноволосый невольник, по прозвищу Лесник, вдруг сгорбился. Перед его глазами снова возникло укоризненное лицо дочери с нахмуренными белесыми бровями.
«Нюрочка, прости, не спасли тебя грешные деньги», – он устало покачал головой. Душа его умерла три недели назад, вместе с дочерью, и была похоронена на Карасёвском кладбище. С тех пор отмерли и чувства: ни боли, ни страха, ни сожаления. Сейчас же сердцем овладела невыносимая тоска.
«Ты бы не хотела этого», – скупая слеза прокатилась по заросшей щеке.
Когда соленая капля достигла подбородка, он поднял голову, тоскливо посмотрел вверх, в клубящуюся тьму. Тут не слыхать, но он мог поклясться – за полем злорадно шумит чёрный лес.
Путь последних месяцев в компании лиходеев, вымощенный разбоем, людским горем и смертью, привел в оковы. Скоро переловят оставшихся членов банды и увезут в город, там осудят и расстреляют. А после похоронят где придётся, словно паршивых псов, каковыми они и являлись.
«Вдали от родных костей», – завершил он страшную мысль, и понял, что не согласен на такой расклад. Правы были сокамерники, так отчаянно цепляющиеся за свои жалкие жизни.
– Эй! – громким шепотом окликнул пыхтящих «товарищей», головой указав подползти к нему. – Тут в стене крюк вбит, я давно заметил. Он всяко лучше вашего гвоздя.
Рыжий первый вскочил на ноги, но на этом его прыть кончилась: одеревеневшее тело не слушалось. Он сопел от боли, стараясь вывернуть руки повыше и уцепиться за железяку. Ничего не получалось.
– Балбес, дай я! – бородатый оттолкнул парня. Но крюк не давался, злорадно заставляя выплясывать тот же безуспешный танец. Запыхавшись, угрюмец злобно пнул солому и зашипел:
– Высоко! Тут только такая детина, как ты, допрыгнет.
Лесник наблюдал за происходящим со странным спокойствием.
– Подсобите встать, ноги онемели, – разномастная парочка помогла ему раскачаться, а после тощий подставил спину, на которую он оперся плечом при подъёме. Темноволосый ещё немного постоял у стены, слушая как кровь разгоняется по всему телу, а после стиснул зубы и до хруста выкрутил руки вверх. С третьей попытки удалось зацепиться узлом за крюк. Он начал пошатываться в разные стороны, заставляя грубый не полированный металл рвать плохонькую конопляную веревку.
– Эй вы, крысы, заткнитесь там! А не то… – вновь закричал их сторож.
– Боится, – недобро осклабился заросший. – Один.
Спустя пару мгновений путы упали к ногам. Лесник размял онемевшие кисти и непослушными пальцами принялся развязывать рыжего.
Вскоре руки узников были свободны.
– Ну? А дальше? – нетерпеливо спросил паренек.
Темноволосый отошел к двери и затаился в тени, скрывшись от глаз входящего.
– Побег! – что есть мочи заорал он.
Его напарники не успели опомниться, как прозвучал свисток, дверь отворилась и в сарай влетел парень, едва ли старше рыжего: в форменной шинели, с ружьём наперевес.
– Стой! Стрелять буду!
Лесник обрушился на него сзади и повалил на пол. От вероломства неопытный охранник выпустил оружие из рук, которое тут же схватил нападавший.
– Ловко придумано! – обрадовано потёр ладони угрюмец.
– Брось, сейчас же! Хуже будет! – храбрился поднимающийся на ноги сторож.
Темноволосый с трудом выпрямился, дрожащими руками перевернул ружьё прикладом вниз, и прижал дуло к подбородку.
– Я виновен, но не вам меня карать.
Лесник спустил курок.
Глава 1
Долгожданные каникулы обязаны быть незабываемыми. Подруги раздобыли по знакомству путевку в Грецию с большой скидкой и настойчиво звали с собой. Целый месяц им предстояло лежать на песке у тёплого моря, нежиться в лучах южного солнца, потягивая коктейли из потеющих стаканов. Насыщаться античной культурой, а вечерами танцевать в лучших клубах Кавоса. Лето могло стать превосходным, но… Не вышло.
Вместо этого, Аня Николаева вот уже полчаса тряслась в душном вагоне электрички, набитом пахнущими старостью дачниками, и грустно листала ленту соцсети.
Когда тетя Люба, сестра покойного папы, которая жила в Выселке, легла в больницу на срочную операцию, а мама согласилась на подработку в отпуске, надежды на долгожданную поездку рухнули. Теперь Аня обязана провести всё лето в деревне, присматривая за больной бабушкой.
Аня полгода разрывалась между учебой на архитектурном факультете и работой курьером. После занятий бегала по поручениям из офиса в офис и приползала домой, не чувствуя ног. До глубокой ночи зубрила и рисовала. К гордости девушки, старания увенчались успехом: второй курс окончен на отлично, на банковской карте лежит повышенная стипендия. А это значит – следующие полгода Николаевой можно выдохнуть и хотя бы начать высыпаться. Аня невесело улыбнулась широкому лугу за запылённым окном. Надрываясь, она всё-таки сумела накопить на поездку мечты, даже визу оформила неделю назад.
Увы, вместе с красивой страницей в паспорте, Аня проведет долгожданные каникулы в деревне Выселок, пропалывая луковые грядки. Если получится, пару раз искупается в мутном озере, а вечерами будет смотреть скучный сериал по одному из центральных каналов. Совершенно не предел мечтаний для девятнадцатилетней девушки.
На полустанке удалось сделать фото лесополосы, через которую пробивались золотые лучи утреннего солнца. Теперь Аня хотела выложить на странице эту картинку с ёмкой тоскливой надписью, но в голову лезла пафосная чушь, обесценивающая настоящие переживания. А расстраиваться было из-за чего: ужасно хотелось находиться вдали от тёмных лесов средней полосы, подальше от родственников, с их взрослыми проблемами. Аня злилась, что от её планов и желаний, отмахнулись, словно от очередного детского каприза. С другой же стороны грызла совесть. Мама старается ради них двоих – на зарплату преподавателя в колледже не особо разживёшься с дочерью студенткой да ипотекой в придачу. Тетя Люба, пусть и медсестра, не могла предвидеть болезнь, которая, к счастью, лечится неотложной операцией. Самое главное – нельзя оставлять бабушку Марию одну, ведь у неё уже совершенно не то здоровье, но всё ещё тот характер, который не позволяет насладиться заслуженным отдыхом, а вновь и вновь толкает на трудовые подвиги. После смерти сына состояние её стало ухудшаться, а теперь волнение за дочь может усугубить ситуацию. Греция стояла тысячи лет, простоит ещё, а бабуля одна и её нужно поберечь.
Потому, чувствуя обиду на эту вселенскую несправедливость, Аня собрала вещи и отправилась на утренний поезд.
Деревня, именуемая Выселок, находилась пусть не в глубинке, но и цивилизацией не назовешь. Километров восемьдесят от города, по шоссе на машине проедешь за час. На электричке, конечно, добираться чуть дольше. Трасса проходила рядом с большой деревней Карасёвкой, где находился магазин, почта и станция, от которой в Выселок вела трехкилометровая разбитая дорога. Был обходной вариант – прогуляться по Карасёвке и выйти через лес, разделяющий деревни нешироким зелёным перешейком.
Аня вывалилась из вагона последней, одной рукой прижимая к себе большую серую папку с чертёжными принадлежностями, а другой, вытаскивая абсолютно неподъемную сумку с вещами и кое-какими продуктами.
Старушки-дачницы, которые ещё несколько станций назад кряхтели и сопели, будто вот-вот рассыплются, теперь, подхватив свою поклажу, живенько семенили в сторону Карасёвки.
Оставшись одна на платформе, Николаева связала светлые волосы в высокий пучок, надела солнцезащитные очки, нацепила наушники и включила бодрый поп-рок на своем стареньком телефоне. Аня глянула на часы – около восьми утра, а солнце уже ощутимо припекало. Она сняла с себя рубашку, засунула в сумку, оставшись в коротком сарафане. Кинув прощальный взгляд на платформу, девушка поплелась по дороге. Папка с чистой бумагой, норовила соскочить с плеча, оставив красный след. Приходилось то и дело, подтягивать ремень, поднимая руку, нагруженную тяжелой сумкой.
Аня вымоталась возле озера. А ведь это только треть пути! Остановившись, утёрла пот со лба, сдула пепельную прядь, постоянно выбивающуюся прядь длинной чёлки, бросила сумку, на которую с удовольствием плюхнулась. Вид водной ряби, с играющими на поверхности искорками, зачаровывал. Подперев голову, Аня любовалась пейзажем, а после скинула сандалии и вошла в воду по колено, навстречу освежающей прохладе. Увлечённая ощущениями, она топталась по дну, пропуская сквозь пальцы мягкий песок. Во время паузы между треками вперёд вырвался новый звук – гул работающего мотора. Аня обернулась и увидела, как мимо проехала машина, сверкнув черным полированным крылом.
Аня пожала плечами, заключив что, её просто не узнали. Ведь в деревню вела одна дорога и случайно люди туда не забредали, а у местных считалось правилом хорошего тона предложить подкинуть до Выселка. Было бы неплохо, если бы подвезли – мысль об оставшемся пути вызывала у неё уныние.
Николаева глубоко с шумом вздохнула. Она вышла из озера, натянула сандалии на мокрые ноги, с сопением подняла сумку и вышла на середину дороги. Позади неё раздался настойчивый звонок, заглушающий гитарный рифф.
– Николя, задавлю! – велосипедист, требовавший места, выехал вперёд, перегородив путь. Он все ещё звал её глупым детским прозвищем.
– О, Вадик! – Аня опостылевшие вещи и ринулась обнять старого приятеля, попутно вытаскивая вкладыши из ушей.
С Вадиком они дружили с самого детства, в одной песочнице летом вместе куличи лепили. Для своих семнадцати лет Вадик был достаточно угловатым высоким парнем, каштановые волосы его топорщились вихрями во все стороны, а над верхней губой на свету отливал юношеский пушок.
– Давай помогу, – Вадик, придерживая велосипед, ринулся к Аниной поклаже и повесил её на руль. – Ты там кирпичи носишь? Позвонила бы, я бы на отцовской машине забрал тебя.
– Спасибо. Честно, я не знала, что ты здесь, – Аня подняла с земли и закинула папку на другое плечо. – Как дела? Как школа?
– Да чтоб она сгорела! Закончилась. Теперь свобода впереди, никаких домашек и контрольных.
– Как бы не так… – Аня ухмыльнулась. – Куда будешь поступать?
– В программисты я пойду, пусть меня научат. Я же с компьютером живу, куда мне ещё идти? Игру свою хочу сделать. Ну, и в ИИ, институте информатики, военная кафедра имеется, так что и вопрос с армией отпадёт. Во, смотри, что отец подарил в честь окончания школы. Умные часы последней модели! – Парень сунул Ане под нос руку, на которой красовался модный и жутко дорогой гаджет.
– Здорово, – Николаева согласилась, но только набрала в грудь воздуха, как Вадик её перебил.
– А пока вступительная кампания не началась, мы с отцом баню строим. Хорошую, русскую.
– Ой, не люблю такое, слишком жарко.
– Да ты не сечёшь! – Вадик искренне возмутился. – Вот представь: лежишь ты в парилке, а сверху берёзовым веничком раскаленного парку нагоняют… Потом выходишь, да в воду ледяную, и пивка холодненького пол-литра шлифануть. И так хорошо на душе! – парень зажмурился, потёр от удовольствия грудь ладонью.
– Да кто же тебе в семнадцать пиво нальёт? Особенно рядом с твоими строгими родителями, – Аня засмеялась.
– Так это я на будущее, – Вадик отмахнулся.
– Понятно. А в свободное время чем занимаешься?
– На велосипеде по округе катаюсь. Музыку в уши – и вперёд. Хорошо тут у нас, красиво.
Ребята как раз минули вторую треть пути, и подошли к старой ферме. Перед ней, на зелёной лужайке, живописно расположились ухоженные коровы с телятами. Будь на заднем фоне не равнина пшеничного поля с огибающим её лесом, а острые пики гор, то данный пейзаж можно было лепить на обертку с "настоящим" швейцарским шоколадом. Хотя, пахло возле фермы совсем не живописно, потому ребята поспешили пройти этот участок дороги, сильно ускорив шаг.
– О! А, помнишь, как в детстве я, ты и Кристина с двоюродным братом тут зависали? О, кстати, Крис тоже здесь! – заливался соловьём Вадик.
С Кристиной они были заклятыми подругами по даче. Вроде, общались, играли вместе, но… Между ними сквозила некая принуждённость, вызванная тем, что других девочек их возраста в деревне не водилось. И, кажется, будь у них выбор, они бы никогда не сошлись – уж больно разные. Кристина всегда была ветреной и капризной, как принцесса. Принцесса она и есть: дочь состоятельных родителей, в которой те души не чаяли, награждённая жаркой, притягательной красотой, начавшей проявляться ещё в детстве. Крис походила на знойную итальянку: смуглая кожа, чёрные гладкие волосы и страстные грубы. Последние, к слову, были заслугой косметологов, правда, это нисколько не портило девушку. Едва вступив в пубертат, Кристина забыла дорогу в дом бабушки и дедушки в провинции, посчитав, что трата ценного летнего времени на деревенскую глушь не достойны такого очаровательного существа. Аня нисколько не опечалилась, лишившись компании. Ей, серьёзной отличнице, было, откровенно говоря, скучно каждый день обсуждать парней, одежду и поп-музыку. Вадик же расстроился: он изо всех сил скрывал свою безответную влюблённость в хорошенькую девочку.
– Ого! Чё у вас? – Аня подняла брови от удивления. Уж кого, а Кристину она встретить не ожидала.
– Всё прекрасно, мы ведь друзья. Переписываемся… Недавно ей компьютер починил, – Вадик покраснел.
– Понятно, – Аня фыркнула. За годы совсем ничего не изменилось – мальчик не преодолел свою безответную влюбленность, а Кристина по-прежнему ловко пользуется дружбой в своих целях.
– А у тебя-то как на личном фронте? – спохватившись, Вадик поспешил перевести стрелки.
– На каком? Не смеши, пожалуйста, мне бы пригодился в сутках лишний час.
– Не бережёшь ты себя. Отдыхать нужно, – парень с видом знатока покачал головой.
– На том свете отдохну.
Так, болтая обо всём и ни о чём, они вошли в деревню.
Выселок действительно когда-то был выселком. Хутор из трех изб, лет сто назад отделившийся от больших поселений и перекочевавший на холм, теперь разросся до деревеньки в тридцать домиков, окруженной многовековым лесом. Рос в свое время хутор равномерно: к первым домам пристраивались новые, образуя стройный ряд, без изгибов и развилок. Пройдя деревню, можно было побывать сразу в нескольких эпохах. К примеру, в начале стояли современные коттеджи, окруженные высокими заборами. После все больше преобладали сельские постройки из силикатного кирпича советского производства. На краю оставались стоять первые дома – старые деревянные, прикрытые сайдинговой обшивкой.
Из общей картины выбивался крайний участок. Так вышло, что исконный его владелец – дед Митрич – не оставил наследников, и государство продало землю через аукцион. Новым хозяином стал предприниматель, который здорово поднялся в годы всеобщей разрухи. Чтобы утвердиться, нувориш снёс вековой хуторской дом, построив вместо него роскошный коттедж в классическом стиле, с претензией на звание родовой усадьбы.
Интересно, что хобби данный коммерсант имел необычное – разводил пчёл диковинных пород. За это увлечение прозвали его в народе "пчеловодом". Однако не прижился он на новом месте. То ли проблемы с бизнесом, то ли со здоровьем, то ли с законом (а может всё сразу), и особняк был заброшен на много лет, а участок стал излюбленным местом игр детей и подростков.
К десяти утра воздух до невозможности накалился: Аня обдувалась извлечённым из папки блокнотом, а Вадик, пыхтя, толкал велосипед с сумкой в горку. Дойдя до очередного раскидистого клёна, он остановился.
– Всё, нужен пит-стоп, – одновременно с этим парень вытащил из крепления на раме бутылку с водой, – Будешь?
– Нет, спасибо, тут до дома три шага. Потерплю.
– Ну, как знаешь, – Вадик жадно отхлебнул, утёрся и сунул бутылку на прежнее место. – Хочешь свежие новости? Дом пчеловода продали. Новый хозяин уже даже ремонт закончил.
– Правда? Жаль, конечно, я как раз хотела порисовать у них в саду, – неподдельно огорчилась Аня, ведь место было действительно колоритным.
– Можешь попросить новых владельцев, вдруг пустят.
– Ты сам-то в это веришь? Ладно, пойдём уже. Сил нет на жаре стоять.
Вадик снял велосипед с подножки и покатил вперёд, к их домам, которые находились примерно в середине деревни.
Доведя подругу до калитки, Вадим вернул ей багаж, затем сказал:
– Ты это, зови если чо. Вместе тухнуть веселее.
– Обязательно, – ответила Аня.
Распрощавшись с приятелем, девушка потащила сумку к воротам.
Бабушка Маша сидела на лавке в саду поодаль, спиной к улице. Перебирала зелень: поднимала веточки из ведра, обрывала ненужное, и складывала очищенные в кастрюлю сбоку. Она то и дело отмахивалась от назойливых комаров, обитающих в тени, и поправляла белую косынку на голове. Бабушка была полноватой, невысокой женщиной, за последние годы, будто став ещё ниже. Себя она в шутку называла «уральской низкожопкой», а на замечания о неуместности высказывания отмахивалась – дескать, гены пальцем не размажешь. Однако дети её уродились в покойного мужа. Дедушка Ани был косая сажень в плечах – полная противоположность жены. Он приметил миловидную девушку, когда служил в армии на Урале, а после перевёз молодую к себе на родину. Мария Васильевна быстро освоилась на новом месте и нашла должность учителя в Карасёвской школе.
– Привет! – звонко поздоровалась Аня, войдя во двор.
– Ой, здравствуй-здравствуй! – бабушка отложила своё занятие, крепко обняла и поцеловала внучку, которая согнулась едва ли не пополам. – Что-то ты рано.
– Успела на экспресс.
– Ой! Такая худющая, – запричитала бабушка, – Снова чаями питаешься?
– Неа…
– Мода пошла бестолковая! Что красивого в выпирающих костях? Пойдём! Я борща наварила, отъешься наконец-то. Мать, небось, одними полуфабрикатами кормит. Может румянец появится от нормальной еды.
Аня с усмешкой закатила глаза. Бабушка не могла простить мирозданию, что телосложением внучка пошла в субтильную невестку, и каждый раз пыталась исправить сие досадное недоразумение. Спорить было бесполезно.
Дом бабушки был просторным, одноэтажным, выстроенным из белого кирпича. В нём имелась гостиная-столовая, небольшая кухня с печью, и три отдельные спальни, не считая вспомогательных прихожей и кладовой. Внутри всегда было сухо, прохладно, и пахло свежим хлебом.
Быстренько приведя себя в порядок, Аня уселась на лавку перед дымящейся не то миской, не то кастрюлькой. Бабушка как раз выкладывала на большую тарелку, полную стеблей лука, ломти душистого черного хлеба.
– Мм, объедение! – Анна с нескрываемым удовольствием окунула ложку в середину алой гущи.
Бабушка присела напротив, поправив сползающую назад косынку, и сложила руки на столе.
– Хлеб бери. Как доехала?
– Нормально. Как Люба?
– Лучок ещё, свежий – живые витамины. Люба звонила вчера, говорит, анализы придут – операцию сразу сделают. Глядишь, скоро и вернется.
Аня задумчиво надкусила краюшку.
– Так, может ты ещё успеешь на курорт?
– Не, не успею.
– Да… Все деньги пропали, – бабушка озабоченно покачала головой.
– Почему? Я не заплатила все. Можно потом купить что-нибудь полезное, – этим Аня пыталась утешить себя.
– Посидела бы я одна месяц, сижу же неделю. Справилась бы как-нибудь. В молодости гулять надо, веселиться, а работа не убежит. Это уж я точно знаю.
– Не переживай. Мы с тобой нормально отдохнем, а Греция никуда не денется. Успею, – девушка через стол погладила бабушкину руку.
– Это старикам хорошо с молодыми, глядишь – и душа здоровее. А юным ровесники нужны.
– Вадик здесь, вот и компания. Ах да, ещё Кристина.
– Кристина эта, видела её вчера… И что только у девки в голове? Губы как у жабы сделала, честное слово. Это так модно теперь?
– Типа того. Спасибо, бабуль, очень вкусно, – Аня, наконец, расправилась с первым. Отодвинула миску в сторону и, тяжело вздохнув, попыталась вылезти из-за стола.
– Сиди-сиди, ещё котлетки с картошкой, – бабушка с неожиданной проворностью умчалась на кухню за вторым. Аня застонала:
– Ты зачем столько наготовила?
– Разве это много? – ответила та глухо из-за стены.
– Все утро у плиты стояла? – с подозрением допытывалась внучка. Подвиги на кулинарном поприще в такую жару могли вызвать скачок давления.
– Ой!
Аня застонала, когда бабушка вынесла целую сковородку жареных котлет.
«Не так уж и плохо…» – решила Николаева, укладываясь на дневной сон в свежей хрустящей постели, после утомительного обеда.
