Kitabı oku: «Быль полянская»

Предисловие от автора

Слово «быль» в названии этого рассказа не случайно. Несмотря на нотку мистики в конце, перед вами не славянское фэнтези, а художественный вымысел, помещённый в максимально правдоподобные декорации. Я претендую на историческую достоверность в том, что касается быта, нравов и верований наших предков. Я провела много дней в библиотеках, работая с этнографическими источниками и восстанавливая детали повседневной жизни славян до крещения Руси.

В том, что касается обрядов инициации для подростков, я опиралась на сведения, полученные из лекций филолога и преподавателя славянской культуры Арины Ивановны Никитиной, которая тесно контактирует с общинами староверов и собирает среди них информацию об обычаях наших предков. Тексты молитв волхва заимствованы с сайта Союза славянских общин славянской родной веры.

Приятного погружения в эпоху!

Глава 1. Купайло¹

Когда-то эту историю передавали из уст в уста наши предки. Песнопевцы и сказители называли её былью. Затем её рассказывали как древнюю легенду, потом – как красивую сказку, ещё позже – как пустую небылицу. Со временем она и вовсе забылась. Но только были сорок восемь поколений назад люди, которые видели всё это своими глазами и каждое утро здоровались со Златой через забор.

Вот и в тот день поднялась Злата на утренней зорьке, умылась водой колодезной, заплела косу тёмно-русую, надела понёву синего сукна поверх небелёной рубахи, наносила воды на коромысле, что Горик для неё вырезал, скотину напоила и повела на выпас крутобокую корову Белку.

Солнце-Ярило выезжало на небо на своём огненном коне. Косые лучи румянили Златкины щёчки-яблочки. Девушка улыбалась и приветливо кланялась соседям. Сердце её пело ликующую песнь нового червневого² дня.

Солнце поднималось всё выше. Свет его уже не был розовым, точно тельце младенца, но наливался золотом и белым – как колос перед жатвой, как свежий сруб дерева. Заткнув углы понёвы за пояс и напевая, Злата полола сорную траву в огороде. Потом учила Грасю мести полы и носила вместе с Малушкой отцу обед в поле. С громким «кшш!», хлопками и смехом выгоняла кур с грядок и помогала матери с ужином.

Спускался вечер. Усталые мужчины возвращались с полевых работ, ведя на привязи спокойных, послушных волов. Стадо вернулось с выпаса, и Злата чуть было не перепутала свою Белку с другой белой коровой в стаде. Она звонко рассмеялась и раскланялась с хозяйкой Белкиной двойняшки.

Во дворе Златка ещё раз усмехнулась своей оплошности, похлопала Белку по звонкому, как полный бочонок, боку и заперла её в сарайке, а сама сбегала в избу и нашла красную тряпочку в своём шитье. В тёплом душном стойле Златка повязала лоскуток на правый коровий рог. Отошла на шаг назад и, оставшись довольна своей работой, поцеловала ошарашенную Белку промеж глаз.

Солнце-отец клонилось уже к земле-матушке для поцелуя на сон грядущий, когда Златка принесла в кухню ведро парного молока.

– Матушка, представь только, я Белку сегодня не узнала, чуть было Добравкину корову не увела! – защебетала Златка, свободной рукой обнимая мать, от которой, как всегда, пахло свежим хлебом, молоком и сладко-солёным потом здоровой работящей женщины.

– Да что ты, Златушка! – мать взяла у неё ведро и посмеялась своим мягким спокойным смехом. – Спасибо тебе за молочко, доченька.

– Белке спасибо! Матушка, можно я теперь с девчатами погуляю?

– Можно, доченька, – кивнула мать с ласковой хитринкой в глазах.

– Спасибо, матушка! – Златка поцеловала мать в щёку и протанцевала в девичью.

Там она переплела растрепавшуюся за день косу и повязала на голову украшенный чеканкой серебряный венчик заместо обычной вышитой тесьмы. Расправила подоткнутую «кульком» понёву, одела передник вышитый да с красными лентами по низу, обернула вокруг шеи любимые красные бусы в два ряда и выбежала на улицу. Собаки перелаивались лениво, со дворов пахло свежей едой. Повеяло первой прохладой, столь желанной после жаркого дня.

Обычно собирались петь около Добравиного двора. Туда Злата и направилась. И правда – ещё с конца улицы она заслышала хор знакомых девичьих голосов, выводящих протяжную. Подойдя поближе, Златка вплела свой голос в кружево мелодии и почувствовала, как гулом, гудом отзывается в груди их общее пение. Как много ручейков сливаются в бурную реку, так слились воедино голоса одиннадцати девушек. Вывели последнюю строку и радостно переглянулись: хорошо!

– Вечер добрый, Златушка! – проворковала нежная Любава.

– Добрый! – широко улыбнулась Златка в ответ. – Ай хорошо сегодня, девоньки, правда? И работается, и не устаётся!

Девушки захихикали, искоса поглядывая на Златку, одна Мила отозвалась мечтательно:

– Да, Златка. И пижма хорошо уродилась, и болиголов. Я сегодня собирала по лужкам да у реки. А полынь как пахнет! Я всю печь пучками увешала, и у порога тоже положила – будет домовым мои гребни таскать!

Девичья толпа взорвалась хохотом, позабыв про Златку с её женихом. Особенно веселилась Милкина старшая сестрица Горислава: это она придумала Миле-травнице мелкие пакости делать под видом домового. Уж больно та была легковерна! Подружки знали о Гарькином коварстве и с любопытством ждали, чем кончится эта забава.

– Девоньки, пойдёмте по главной улице гулять! – кинула клич бойкая Гаря, предупреждая сестрицыны расспросы о причине столь внезапного веселья.

– Пойдёмте! – откликнулись подружки.

Девичья гурьба растянулась во всю ширину дороги. Шли по двое – по трое, обнявшись. Снова завели песню, и зазвенела она над вечерней дорогой, над чанами с дождевой водой, в которых отражалось темнеющее небо, над скотными дворами и собачьими будками, над крышами, курящимися печным дымком…

Девицы то пели, то гуторили³, и вдруг – чу! – топот тяжёлый да частый, будто воловье стадо надвигается. Топот приблизился, вынырнул из пыли и надвигающихся сумерек. Под свист, гиканье и громогласный хохот толпа «конных всадников» рассыпалась на взъерошенных, запыхавшихся парней. Они поспрыгивали с закорок друг друга и обменялись похлопываниями по плечам, местами переходящими в дружеские тумаки и подзатыльники.

– Как дети малые! – Горислава закатила глаза и подбоченилась.

Её позу повторил Ярик, стоявший к девушкам ближе остальных. Ярослав был силён и свиреп, и в селе его за это уважали, а то и побаивались, хоть был он всего девятнадцати лет от роду. Косоворотка, казалось, была мала ему – будто вот-вот разойдётся по швам под напором тугих молодецких мышц, перекатывавшихся в рукавах. Из ворота вырастала широкая, как у быка, шея. Лицом Ярик был бы пригож – невысокий лоб, прикрытый своевольными русыми вихрами, прямой нос, рублёный подбородок, здоровый румянец, – кабы не тяжёлый взгляд стальных глаз из-под подозрительно насупленных бровей.

– Весело ли вам гуляется, девицы красные? – без тени улыбки гаркнул Ярик, в упор глядя на Гарьку.

– Весело, Ярославушка, весело нам было, пока вас не повстречали! – с издёвкой отвечала она, задрав круглый носик.

Девчачья толпа за её спиной разразилась дружным смехом. Ярик поиграл желваками и невозмутимо продолжил:

– А мы вас как раз ищем, вместе погулять хотим. Давайте русалку выбирать да в салки играть, – говоря это, он не сводил с Гарьки свирепого взгляда, хоть и обращался ко всем девушкам сразу. Те мгновенно смекнули, что скрывается за этим обменом колкостями, и помалкивали, затаив дыхание от любопытства.

– А мы от вас как раз по всему селу бегаем, – продолжала зубоскалить Гарька, – Но от вас же спокою никакого! А русалку выбирать сейчас темно уже.

– А мы и так знаем, которая тут самая красивая.

– А мы, может, умоемся, нарядимся, ленты в косы заплетём – да все русалки будем! Почём тебе знать?

– А ты такая смелая да на язык вострая! Не боишься, что украду тебя ещё до Купала? – Ярик сделал шаг к Гарьке и угрожающе сверкнул глазами.

– А вот и не украдёшь, у моего батюшки заборы высоки! – дразнилась она.

– А ежели я задами проберусь, через огороды? – ещё шаг.

– А вот и не проберёшься, у моего батюшки собаки кусучи!

– А ежели я собак прикормлю да ночью через окошко к тебе сигану, а? – Ярик уже с трудом сдерживал улыбку.

– Не бывать тому! – топнула ножкой Гаря, пряча смущение под напускной злобой. – Не бывать! Не надо красться ко мне огородами. Так и быть, буду с тобой на Купалу через костёр прыгать. Пошли ко двору, девоньки! – выкрикнула она, перекрывая поднявшийся в женском стане гомон перешёптываний, аханий и смешков.

Гарька резко развернулась, подталкивая подруг в спины, а сама блеснула на Ярика взглядом из-за плеча. Парень очнулся от нежданной радости и, подбодрённый этим её взглядом, поспешно нагнал и подхватил на руки.

– Стой, теперь так просто не уйдёшь! Эге-гей! Закружу до смерти, если не поцелуешь!

Гарька смеялась, уже не скрываясь, но всё же отбивалась приличия ради:

– Ой, ну нет! Это уж слишком! Поцелуй его ещё!

– Закружу-у! Сговор надо поцелуем скрепить, а не то какой же это сговор?

– Нет, говорю тебе! До Купала подождёшь!

Так ничего и не добившись, Ярик спустил брыкающуюся девицу на землю.

Тем временем белоголовый Горик пробрался к Златке сквозь толпу девиц, умилённо наблюдавших за сим действом, и тихонько тронул её за плечо со спины. Девушка вздрогнула от неожиданности и оборотила к Горазду лицо, тотчас расцветшее радостной улыбкой:

– Здравствуй, Горенька!

– Здравствуй, Златушка! Посмотри, что я тебе принёс! – и он достал из-за спины букетик полевых цветов, немного помятый, но ещё хранивший тонкий аромат с привкусом разгорячённой солнцем травы.

– Ой, какие красивые! – протянула Златка с детским восторгом, зарываясь лицом в цветы. – И когда только ты успел их собрать?

– Я сегодня старался дрова побыстрее наколоть, а потом сразу в поле побежал, сказался, будто отца встречаю, – парень расцветал счастьем прямо на глазах.

– Хорошо сегодня, правда, Горенька? – тихо, проникновенно молвила Златушка. – Небо высокое-высокое, а ветер такой тёплый, сладкий!

– Правда, Златушка, – тепло улыбнулся Горазд. – Пойдём гулять вместе, а?

– Пойдём хоть гулять вместе! – громыхнул над гурьбой молодёжи Яриков голос. Горик со Златкой громко рассмеялись и взялись за руки.

– А пойдём! – прозвенел Златин голосок.

Парни смешались с девушками, и все вместе медленным шагом двинулись вдоль главной улицы села под частые взрывы смеха и оживлённый гомон.

Злата с Гораздом шли молча. На миг Златка положила голову на сильное, надёжное Гориково плечо, так ей захорошело. А он тут же напечатлел на её приглаженных волосах лёгкий поцелуй и согрел дыханием макушку. Она чуть вздрогнула, убрала голову с его плеча и спрятала в цветах густо покрасневшее лицо, крепче сжав горячую ладонь Горика.

Подол неба заткала широкая полоса облаков. Розово-золотые столпы света пронзали их и упирались в пшеничные поля. На лица и белёные рубахи ложились румяные отблески. Прохлада одолевала летний вечер и заставляла девушек крепче прижиматься к парням…

Разошлись к полуночи, когда месяц-пастух уже играл на свирели звёздам-овечкам песнь о том, как мудры боги и как прекрасен мир дольний. Соловей подпевал ему, журча лунной водой в серебряном горлышке.

На другой день и правда повели по селу русалку, играли с ней в салочки у реки. Русалкой выбрали, конечно же, Гориславу – кому охота с Яриком спорить? Через неделю жгли купалец, выбирали суженых и прыгали через огонь – и Горик со Златкой не разжали рук! После суженые венчали друг друга пышными венками из ромашек, тысячелистника и колосьев. Когда стемнело, пускали по реке венки со свечами на плотиках из веток и соломы. А потом до рассвета гуляли парами, обнявшись: искали цветок папоротника в лесу.

Только Горик со Златкой не гуляли. Когда спустили венки, а волхв провозгласил суженых мужем и женой на эту ночь, Горик, как и другие парни, попросил Златку скрепить их сговор поцелуем. Весь этот день, полный солнца, счастья, запаха дыма, трав и разгорячённых тел, обещал ему согласие, обещал блаженство, и он уж было наклонился к Златиным губам, что рдели, как сладкая малина, – но она уклонилась от поцелуя, ладонью слегка упершись в грудь Горику. Глаза её были опущены, виднелись лишь дрожащие ресницы, а щёки полыхали, как маков цвет.

Горазд опешил. В голове его проносились мысли, одна безумней другой: «Ах, вот оно как? Поигралась, да засомневалась, хорош ли Горик-столяр? Чай, кузнецов сын к Златке клинья подбивает? Ну что ж, иди с миром, зазнобушка моя!»

Горик снял со своей груди ладонь, излучавшую болезненный жар, молча развернулся и пошёл к волхву. Златка вскинула ему вослед мокрые глаза, приподняла руку и порывисто вдохнула, будто хотела окликнуть, но раздумала. Когда Горик обернулся, чтобы посмотреть, не ждёт ли Златка его возвращения, она уже брела в сторону дома, поникнув головой. Для неё праздник был окончен.

Горик пинком отправил в реку довольно большой камень. Боль пронзила большой палец и заставила его прыгать по берегу на одной ноге, на время позабыв свою злобную досаду. Изругав в пух и прах местных леших и кикимор, он прихромал к Богдану Вещему с традиционным для отвергнутых или просто одиноких на Купала вопросом:

– Волхв-батюшка, чем велите в Купальскую ночь пробавляться?

Тот лукаво сощурился, смерил Горика оценивающим взглядом и молвил:

– Будешь стеречь шалаши в лесу, чтоб честному люду спокойней было. Ты ведь, как я вижу, сегодня боле не ходок, – усмехнулся волхв, имея в виду Горикову хромоту после короткого общения со злосчастным камнем.

Всю ночь Горик вместе с другими горе-женихами стоял рядом с шалашами, опершись на большую сухую палку, высматривал в небе звёзды сквозь нежно шелестящие кроны и слушал лес, бурлящий жизнью и праздником. Далёкий смех, плеск воды в реке. Собачий лай, чьё-то пение, шум ветра в листве. Уханье совы, треск веток и факелов, сладкие стоны. Все эти звуки терзали его слух и смущали чувства.

«Ну почему же, почему она отвернулась? Всё же к тому шло! И через купалец она со мной прыгнула, и венок мне надела… Что же ей не по сердцу-то пришлось?..» – думал тяжёлые думы Горик.

А тем временем Златка в своей светлице ревела белугой:

– Ну зачем я отвернулась, матушка, зачем?! Я и сама не знаю! Всё же к тому шло! Я хотела, чтоб он меня поцеловал, но вот тогда не захотела, или испугалась, или ещё что… Ну почему я такая ду-ура, ну почему-у?..

Мать гладила Златку по голове, умывала ей лицо холодной водой, шептала успокаивающие заговоры и иногда чуть улыбалась уголками губ.

– Всё к лучшему, доченька, всё к лучшему. Леля⁴ ведает, как всё устроить надобно.

Наплакавшись, Златка заснула у матери на руках, как когда-то в младенчестве.

Глава 2. Леля

Минул червень, наступил жаркий липень⁵. Марево колыхалось над дорогой и полями. Работая в огороде, Златка часто выпрямлялась и отирала запястьем пот со лба. Скотину донимали слепни. Жирные мухи залетали в дом и мешали спать по ночам. Виноградная лоза вилась всё выше, наливались соком помидоры. Вишни покраснели с того боку, что повёрнут к солнцу. Земляника уже отошла, но в душистом малиннике ещё можно было найти ягоды – мелкие, подсохшие. Злата рассеянно жевала их, морщась от горького привкуса. Ей казалось, что так же горчит-огорчается и её сердечко. Горик больше не останавливался у плетня погуторить, не звал Златку гулять.