Kitabı oku: «У заброшенной мельницы», sayfa 2

Глава 5

Вечер длинного и насыщенного дня плавно заканчивался. В окошках кареты Исполатову уже почти ничего не было видно из-за наступающих сумерек. Он задернул шторку и откинулся назад, соединив по своему обыкновению ладони в форме пирамиды.

И вновь память услужливо и спешно нарисовала ему портрет Аглаиды Афанасьевны, мягкий каштановый локон, небрежно выскользнувший из сложной причёски, прямой и горячий взгляд карих глаз, изящное кружево манжета, плотно обхватывающее тонкое запястье… Исполатов стиснул зубы и быстро дёрнув шторку, нагнулся вперёд, бесцельно вглядываясь в подступающую черноту ночи.

"Невыносимо, хоть в петлю лезь…", промелькнула как будто не своя, но очень соблазнительная мысль, как бы скорее с этим покончить. Ужаснувшись и содрогнувшись такой безнадёжности, он усилием воли отринул этот мерзкий помысел.

"Господи, да что же мне делать? Я так не могу больше…".

Образ Алмазинской побледнел и исчез внезапно, вместо него сплошной вереницей понеслись события уходящего дня. Странный сон давнего друга в его подробном пересказе тоже встал, как живой перед глазами. И лютый холод раннего утра, и красные пятна уже запекшейся крови и разорванный расписной платок, "я не виновен, помогите!". Пальцы Исполатова быстро скользнули по прохладному стеклу. "Надо понаблюдать за этой историей, может это знак, может возможно ещё предотвратить трагедию…"

Карета резко остановилась.

Исполатов выбрался из неё и чувствуя, что раздражение захлестывает его целиком, поплотнее закутался в плащ и подошёл к кучеру. Тот слез с козел и в свете большого каретного фонаря осматривал ногу лошади.

– Ну что там ещё? – резко начал Павел Андреевич.

– Обождите, барин. Кобыла захромала, сейчас гляну ей копыто и двинемся дальше.

Исполатов поморщился.

– Здесь недалеко, версты две. Я дойду сам.

Идти было легко и тяжёлые думы постепенно отпускали его из своих цепких объятий.

При виде родного отцовского дома с тепло светящимися окнами Исполатов вдруг замер от радости.

– Ждут! А ведь ждут! – и он буквально взлетел по высоким ступеням.

– Павлуша, ох и заждались мы тебя! Отец Андрей, смотри скорее какого дорогого гостя нам Бог послал.

Отец Андрей, полулежащий на диване, попытался приподняться, но Исполатов бросился к его ногам.

– Не вставай, отец! Я надолго к вам, пока не прогонишь.

Отец Андрей положил руку ему на голову и ласково ероша густые волнистые волосы сына, приговаривал дрожащим голосом:

– Сподобил Господь радости! Как же я тебя прогоню. Живи сколько вздумается, здесь всё твоё.

После сытного ужина Александра Алексеевна оставила отца с сыном наедине, а сама отправилась проверить мягко ли постелено и тепло ли в покоях на втором этаже, где всё приготовлено было для милого её сердцу Павлуши.

Отец Андрей пристально посмотрел на сына.

– Мне кажется, что душа твоя мятется и болит. Чем я могу тебя утешить?

Исполатов невесело усмехнулся.

– Да если бы я знал, отец!

– Ты одинок, а это нехорошо. Невесту бы тебе добрую и ласковую и чтобы по сердцу тебе была.

– Нет таких, отец! А если и есть, то не для меня, – криво улыбнувшись, негромко сказал Павел Андреевич.

– А вот зря ты. В соседнем селе-то, в Михайлово барин живёт, Полторацкий Максимилиан Владимирович. Хороший человек, очень благородный. И дочери две у него: Марфа и Мария. До чего же славные. Вот старшую тебе бы в жёны.

– Уже имел счастье с ней познакомиться. Сегодня конь её выстрела испугался и просто сбросил на землю, а я недалеко был и в дом её отнёс.

– Кто же там посмел стрелять? Рядом с поместьем-то! Все знают, даже до нашего села слава докатилась о её коне. Отменный он, родословная длинная у него, из английской конюшни взятый, в скачках первые места занимал, но пугливый невероятно, так что со скачек его забрали. Марфа его отдавать никому не хочет и барин строго настрого запретил стрелять возле дома. Али кто пришлый был…

А как барышня Марфинька? Несильно пострадала?

– Ногу повредила, доктор сказал, что сильный ушиб и небольшой вывих. Прописал покой, мази и через некоторое время специальную гимнастику. Я испросил разрешения навестить её завтра.

После того, как Павел Андреевич ушёл наверх, отец Андрей долго и горячо молился за своего единственного сына.

А Исполатов у себя в комнате думал о сегодняшней странной встрече с Марфой Максимилиановной и таком неожиданном прямом разговоре отца.

Во сне к нему прилетала белая голубка, садилась близко, прямо возле сердца, ворковала и всё смотрела нежно на него большими прозрачно-голубыми глазами. Он всё старался взять её на руки, а она улетала от него далеко и потом сразу возвращалась, но так и не далась в руки.

Глава 6

– Просватали уже.

– Кого? Когда?– Мелитина Иоакимовна подняла голову от белья, которое штопала ловко и изящно, сидя в удобном кресле возле стола.

Отец Константин стоял у окна, напряжённо глядя в опустевший после службы церковный двор. Он не ответил ни на один вопрос жены и молчал, как будто бы даже нахохлившись.

Мелитина Иоакимовна отложила штопку, подошла к супругу и легко прижалась к его плечу.

– Ты про кого говоришь? Что не так?

Часы в гостиной со скрипом, шорохом и нервным скрежетом пробили полдень

Отец диакон скривился, повернулся к жене и сказал с едва заметным неудовольствием:

– Я же говорил тебе про Фому.

– Ах, прости меня, я стала совсем рассеяна в последнее время! И что же там случилось?

Лицо его разгладилось и он бережно обнял жену.

– Душа моя, прости и ты меня. А я стал слишком резок после всех этих странных событий. Неспокойно мне. От Фомы заслали сватов к Анне, старшей дочери Василия кузнеца. И я узнал сегодня, что по рукам ударили, свадьбе быть после Покрова.

Мелитина Иоакимовна недоуменно заглянула мужу в глаза:

– А ты говорил с Сергеем Ивановичем?

– Да, и как видишь тем самым невольно только поторопил это событие, – горестно вздохнул отец Константин.

– Не печалься, женитьба – это правильно, Богом и людьми благословлено, а послушание отцу и матери одна из важнейших заповедей. Ты сделал всё что было в твоих силах, остальное не тебе решать. Да и Анна хорошая девушка, будет ему верной и любящей женой.

– Мне покоя это всё не даёт и сон… Хотя ты права, пустое это. Молиться только за них всех могу.

После обеда Мелитина Иоакимовна отправилась отдохнуть, а отец Константин вышел на прогулку.

Было свежо, но солнце ещё пригревало уютным осенним теплом. Мягкий бархатистый ветер осторожно сдувал с деревьев разноцветные листья и деловито укладывал их ковром прямо под ноги медленно идущему дьякону. Мысли настолько поглотили его, что шёл он почти не разбирая дороги и сам не заметил как вышел к заброшенной Филипповой мельнице.

За год его жизни в Михайлово, он впервые добрался в эти края. Это было красивое, загадочное и немного страшное место. По селу ходили слухи, что пару десятилетий назад здесь жил мельник Филипп с женой и маленьким сыном. Они были нелюдимы, трудолюбивы и очень любили друг друга. Всё было благополучно, но недолгое время. Жена мельника, молодая ещё женщина, умерла от воспаления лёгких в первую же невозможно холодную зиму. Мельник почернел от горя и буквально тронулся умом после похорон. Он пару дней ходил по селу, прижимая к себе сына, отказываясь от чьей-либо помощи, а потом бесследно исчез. Поговаривали, что он сошёл с ума окончательно и погиб в лесу от холода и голода, а кто-то говорил, что он наложил на себя руки, не в силах вынести разлуки с любимой. Это место все селяне с тех пор далеко обходили стороной.

Всё вокруг мельницы заросло густыми зарослями колючих кустов, но выглядело очень живописно. Черепичная крыша и кирпичные стены сохранились превосходно, казалось, что мельница жива и работа кипит непрестанно, лишь на время наступило затишье, но вот-вот всё застучит, польётся и засуетится.

На какое-то мгновение, среди безмятежной пасторальной картины, диакона вдруг охватило пренеприятное чувство страха. Он отчётливо увидел деревянные ступени, ведущие в заброшенную мельницу. Они были из того давнего сна. С бешеной скоростью замелькали перед его глазами обрывки вьевшегося кошмара.

За спиной отца Константина неожиданно и громко хрустнула ветка под чьим-то сапогом. Он молниеносно развернулся на звук.

– Фома! Что ты тут делаешь? Никак не ожидал тебя здесь увидеть.

Фома был бледен, но по лицу его стремительно расплывалась краска смущения. Он смотрел в сторону и говорил слегка заикаясь.

– Я…хотел здесь…побыть один. Мне надо было подумать…

Отец Константин кивнул.

– Да, я всё понимаю. Прости, я говорил с твоим отцом, но всё только ускорилось. Я ничего не смог сделать.

– Отец диакон, не вините себя. Я…должен слушаться отца. Я – старший в семье, пришло время и мне создавать новую семью. Отец ждёт, что я наследую плоды трудов его и приумножу их.

Отец Константин с удивлением внимал его речам.

– Хорошо. Слава Богу, что всё уладилось. Я рад.

Фома, не прощаясь и стараясь не смотреть на него, быстро скрылся из виду.

Глава 7

Исполатов остановился возле дома Полторацких. Задумчиво он достал из нагрудного кармана жилета небольшие серебряные часы на цепочке, потом убрал их обратно, даже не взглянув на циферблат, машинально подкрутил усы и следом решительно подошёл ко входу.

– Надворный советник Павел Андреевич Исполатов, – громкогласно доложил о нём высокий седовласый слуга с пышными бакенбардами и в парадной ливрее.

Павел Андреевич вошёл в большую залу и склонился в полупоклоне перед присутствующими там дамами и хозяином дома.

Максимилиан Владимирович со скучающим видом раскладывал карты на ломберном столике. Рядом с ним, лениво поглаживая белого кудрявого пуделя, сидела супруга его, Евпраксия Михайловна. Чуть поодаль, возле большого окна, в глубоком кресле расположилась Марфа Максимилиановна. При виде вошедшего Исполатова она отложила толстую книгу в зелёном сафьяновом переплёте к себе на колени и радушно улыбнулась. Улыбка, обращённая к Исполатову, была вежливой и открытой, но в глазах её вдруг мелькнули озорные искорки, а под левым уголком губ неожиданно обнаружилась очаровательная ямочка. Исполатов, задержав взгляд на ней секундой дольше положенного, стушевался и замедлил с приветствием.

– Ах, Павел Андреевич, ну что за церемонии! Проходите скорее к нам сюда.

Максимилиан Владимирович поднялся, встречая гостя широкой улыбкой и крепким рукопожатием.

– Голубчик, а не составите ли Вы нам партию? Право слово скучно, а Марфа карты терпеть не может.

– Максимилиан Владимирович, прошу простить меня, но я, как и Марфа Максимилиановна, карты также не люблю, – учтиво сказал Исполатов, целуя руку хозяйке дома.

Перед смеющимся взглядом Марфы, он невольно оробел, но овладев своим смущением, приветствовал и её тоже.

– Как Вы себя чувствуете?

Марфа загрустила.

– Ещё почти три недели нельзя ходить. Я тут перечитаю всю библиотеку по несколько раз.

– Если позволите, то я могу привозить Вам новые книги, которых нет у Вас.

Милая ямочка вновь появилась возле её смеющихся губ.

– Я буду Вам очень признательна.

В залу вошли ещё двое молодых людей. Один постарше, покрупнее и поважнее, встревоженно спросил:

– Не видел ли кто Марию? С утра ушла на этюды и до сих пор не вернулась. Вот Алексей Иванович с полчаса ждёт её на уроки.

Евпраксия Михайловна спустила с колен пуделя.

– А и правда, она никогда так не задерживалась ранее. Мишенька, сынок, поищи её, будь другом.

Исполатов поспешил откланяться и вышел, провожаемый приглашением на завтра к обеду. Почти возле самого дома встретил совсем юную девушку лет семнадцати. Она внимательно смотрела куда-то вдаль, в сторону заходящего солнца, закрываясь немного ладонью от ярких лучей, но не отводя глаз. Локтем свободной руки она прижимала к себе большую коричневую папку на завязках, которую обычно носят с собой ученицы рисовальных классов. Казалось она стояла так очень долго, но наконец вздохнув, опустила ладонь и перехватила ей длинный черный зонт, который почти выскользнул на землю. Тут оборотившись к дому, она невольно вскрикнула, увидев Исполатова, но заметив невдалеке брата, сразу сделалась равнодушной и спокойной.

– Мария, тебя очень долго не было. Матушка разволновалась, Алексей Иванович ждёт на уроки. Да, и погоди, я должен представить тебе спасителя нашей Марфы, Павла Андреевича Исполатова.

Мария сделала робкий книксен в ответ на поклон Исполатова и быстрой птицей взлетела по ступеням высокого крыльца.

Возле самой двери она обернулась к брату и задорно крикнула:

– Я рисовала! Рисовала камыши! Они прекрасны! Маменька меня поймёт и Алексей Иванович тоже.

Исполатов на мгновение замер, ощутив непривычное и гнетущее чувство неминуемой беды. Он пожал руку Михаилу Максимилиановичу и сел в карету, удивляясь своей внезапной тревожности и непрестанно думая о том, что так его задело в этой короткой и восторженной речи о камышах.