Kitabı oku: «Перекресток в центре Европы»
Юля уныло смотрела в слезящееся окно. Там, за окном была Злата Прага. Всегда прекрасная Злата Прага. Праздничная и кокетливая. Мистическая и загадочная. Но Юля не видела ни Карлова Моста, ни шпилей Градчан, ни панорамы красночерепичных крыш, так напоминающей разломленный гранат, ни роскошной брусчатой мостовой, истертой подошвами не одного поколения жителей этого старинного города. Из своего окна она видела только бледно-желтую стену, покрытую разводами зеленоватой сырости да кусочек неба, затянутого свинцовыми тучами, сеявшими даже не дождь, а какую-то мельчайшую водную пыль.
Юля чувствовала примерно то же, что, наверное, чувствовала на заре эволюции выкинутая на берег отхлынувшим доисторическим океаном рыба, которой, в конце концов, пришлось отращивать конечности, а потом учиться ими пользоваться.
Чехарда событий, бешеным ураганом разметавшая привычную жизнь, началась очень далеко отсюда, в России, примерно год назад, когда Иван, так звали ее мужа, вдруг бесследно исчез, оставив загадочную записку:
«Я уехал. Потом все объясню. Это не имеет отношения к нашим размолвкам. Меня подставили по-крупному. Будь готова к тому, что нужно будет продать квартиру. Я дам о себе знать».
Упоминавшиеся в послании размолвки, регулярно происходили последние несколько лет, давно стали нормой жизни и, никак не могли служить причиной полного растворения супруга в пространстве.
От Ивана вообще-то можно было ожидать чего угодно: он мало соответствовал общепринятым стереотипам, жил мимо времени, имел собственное мнение по любому вопросу, которое считал сведением последней инстанции. Он, например, считал, что жене вовсе необязательно быть в курсе его дел, предпочитал окружать себя завесой таинственности и делал секрет даже из того, чем собирался заняться в ближайшие полчаса.
По некоторым признакам Юля уже давно заподозрила, что происходит что-то странное. Звонили какие-то люди, Иван ничего не объяснял, но было понятно, что ему угрожают. На все вопросы он, как обычно, не давал никаких объяснений. А потом просто исчез.
Юля схватила записку и помчалась к родителям. Она привыкла, что в родительском доме ей всегда подскажут выход из любых затруднительных ситуаций.
Прошла неделя полного неведения. Наконец Иван позвонил.
– Я написал тебе письмо до востребования. Там – все.
Разговор длился не более минуты. Иван словно играл роль шпиона в тылу врага, это вселяло тревогу и вызывало новые вопросы.
В полученном вскоре письме Юля нашла инструкцию, состоявшую из нескольких пунктов, генеральную доверенность на квартиру и никаких вразумительных объяснений. Получалось, что она должна продать его квартиру, созвониться по указанным телефонам с какими-то незнакомыми людьми и в присутствии нотариуса передать им указанные в письме суммы денег в обмен на расписки.
«Я ни в чем не виноват, – стояло в приписке, – прошу тебя об одном: верь мне. Где я, сообщу позже, это не потому, что я тебе не доверяю, это для твоей же безопасности».
«Штирлиц просто сопливый пацан по сравнению с этим супергероем!» – с раздражением подумала Юля.
Квартира Ивана, которую тот распорядился продать, стояла запертая и использовалась, как склад старой мебели и всякого барахла, которое просто жалко было выбросить. На нее, конечно, имелись определенные планы: подрастает сын Сережа, у мальчика будет отдельное жилье, ну а пока они втроем жили в Юлиной квартире.
Дела, видимо, обстояли действительно серьезно, потому что через некоторое время уже Юля получила свою порцию угроз по телефону, причем неизвестный сказал несколько слов, касающихся ее маленького сына. Угрозы, четко и ясно высказанные, кроме леденящего ужаса вызывали полное недоумение: Юля понятия не имела о делах мужа. И если в первые годы супружества Юля еще как-то протестовала и возмущалась, то со временем смирилась с этим его чудачеством, придумав для себя утешение, что Иван просто оберегает ее от лишних волнений. Это совершенно не соответствовало истинному положению вещей, но очень помогало примириться с действительностью.
Однако на размышления просто не было времени. Задействовав обширные знакомства отца, Юля написала заявления об этих угрозах во все ведомства, включая ФСБ. Параллельно развила бешеную деятельность и постаралась, как можно скорее выполнить присланные инструкции. Продать квартиру, однако, было не так-то легко: в связи с общим экономическим упадком в стране, недвижимость стоила просто гроши. Юле бесконечно повезло, ей удалось получить сумму, достаточную для выплаты упомянутым кредиторам.
Иван в конспиративных целях звонил ей только по рабочему телефону и выслушивал отчеты о проделанной работе.
– Ты что, мафии какой-то дорогу перешел?
– Нет, но ты же понимаешь, какое сейчас время! Жизнь ничего не стоит!
– И поэтому, ты сбежал, а мы с Сережкой остались! Нас что, не жалко?
– Не неси чепухи! Мы – в разводе. Тебя никто не тронет!
Действительно, еще пару лет назад Иван, преследуя какие-то хитроумные цели с пропиской, сделал фиктивный развод.
Постепенно удалось выяснить, что, собственно произошло. Прибегая к многочисленным недоговоренностям и иносказаниям, Иван поведал, что руководство строительной фирмы, где он работал последнее время, так закрутило дела, что образовалась прямая угроза оказаться в местах не столь отдаленных. Причем, эта угроза нависла именно над ним. Из него хотели сделать «паровоз», к которому прицепили бы все грехи. Вовремя почуяв опасность, он просто скрылся. А люди, которым Юля добросовестно отнесла по его распоряжению весьма немалые суммы, были призваны уладить все недоразумения. Теперь прямой угрозы для него уже нет, но возвращаться он не хочет: мало ли что, пусть все уляжется, пройдет время. По этой же причине он считает нужным временно скрывать свое местонахождение. Его никто не сможет найти, так как он находится заграницей.
– Почему нужно было все это скрывать, – недоумевала Юля, – я ведь не могла вытянуть из него ни слова!
– Ну, теперь все выяснилось. Побегает по заграницам и вернется, – успокаивали ее родители.
Однако Иван не спешил возвращаться. Вместо этого он начал соблазнять Юлю возможностью пожить, как живут «нормальные люди».
Оказалось, что Иван – в Чехии. Ему удалось найти приличную работу и неплохо устроиться.
– Ты не представляешь, как тут хорошо! – рассказывал он, – совсем другая жизнь! Приезжай, хоть на недельку! Приезжай, посмотри, сама убедишься, что глупо цепляться за «совок», когда можно жить совсем по-другому. И, главное, мы, наконец, сможем быть вместе.
Он взахлеб рассказывал о своих впечатлениях, с его слов выходило, что Юле надо срочно все бросать в России и немедленно присоединяться к нему. У нее не будет никаких проблем с работой, Сережа сможет получить блестящее европейское образование, достойную работу и возможность повидать мир, а если к ним захотят присоединиться родители, то нет ничего проще: здесь даже пенсию будут им выплачивать, он все разузнал. И вообще о чем тут думать? Чего можно ждать от нашей страны? Нищета, безработица, полное отсутствие любых перспектив.
С этим трудно было поспорить. В стране действительно творилось нечто невообразимое. И если мерзость запустения, царившая вокруг, и пустые полки в магазинах уже давно никого не удивляли, то к постоянной нехватке денег приспособиться было просто невозможно. С отъездом Ивана свести концы с концами становилось все труднее. Если бы не помощь родителей, пришлось бы перейти на хлеб и воду.
Зарплата стала вообще эфемерным явлением. Даже если ее выплачивали вовремя, нужно было срочно бежать и тратить ее. Благодаря своей профессии Юля имела достаточно знакомых, через которых можно было что-то «достать», магазины-то давно продавали пустоту.
– Благодарные пациенты не дают врачу умереть с голоду, – радовалась она, распаковывая дома сумки с продуктами. Кто чем богат. Приносили овощи, мясо, молоко, дефицитный, выдаваемый строго по талонам, сахар. Это было очень кстати: несколько килограммов картошки были гораздо ценнее, чем деньги, на которые все равно невозможно что-то купить.
Только от конфет не было никакого прока: съесть столько невозможно, хранить нельзя, а выбросить рука не поднимается. В конце концов, Юля приспособилась сдавать их в расположенный неподалеку от дома коммерческий ларек, «комок», как тогда называли такие магазинчики. В нем работала знакомая, которая без лишних расспросов забирала пестрые коробки, сразу выплачивая деньги.
Деньги обесценились, мелкие исчезли вообще. Никого уже не удивляло, что в магазинах на сдачу частенько давали спички, крышки, прищепки и прочую дребедень. Да и крупные деньги растворились в бурлящей инфляции, все расчеты велись исключительно в долларах, даже древние старухи прекрасно знали, сколько сегодня стоит американская валюта. Сообщения о курсе стали более актуальны, чем прогноз погоды, а сам курс – таким же переменчивым, как погода, и мог поменяться несколько раз в течение одного дня. Денежный вопрос стоял остро, как никогда.
– Тебе самой не противно получать жалкие копейки за свою работу и брать взятки едой? – подливал масло в огонь Иван, – Здесь ты будешь иметь достойную зарплату, и, главное, ее будет на что потратить, ну неужели ты этого не понимаешь?
Именно эти высказывания больше всего бередили душу. Многие врачи вообще ушли из медицины, так как после резкого перехода от развитого социализма к дикому капитализму прокормить семью стало невозможно. Устраивались, кто как мог: кто-то занялся частным извозом, кто-то пополнил ряды торговцев на местном «толчке», кто-то стал распространителем Гербалайфа, Мэри Кей и других подобных организаций, некоторые открывали частные фирмы, занимавшиеся деятельностью весьма далекой от медицины. Народ в основном подался в коммерцию, где можно было получать «живые» деньги, не дожидаясь, пока государство озаботится проблемами людей, которым мало того, что хочется кушать три раза в день, но и совсем не нравится работать за бесплатно. Юля тоже пыталась подрабатывать: параллельно с основной работой, она устроилась в спортивный клуб тренером по шейпингу, в котором давно стала почетной клиенткой. Не только из-за солидного срока членства, а из-за того, что успела принять роды или излечить от разных хворей почти всю женскую часть персонала клуба.
Юля целый год подвергалась метким точечным ударам: будущее сына, собственная работа, особо Иван напирал на счастливое воссоединение семьи. Однако она продолжала твердить, что никуда ехать не желает.
***
– Ума не приложу, что делать! – положив телефонную трубку, с досадой воскликнула Юля, обращаясь к сидящей напротив подруге, – Он теперь так все преподносит, что если я не приеду, то только я буду виновата в его неприятностях! Так и сказал: «Не вижу другого выхода! Раз ты не хочешь ехать сюда, значит, мне придется вернуться, а если попаду в тюрьму, то так тому и быть! Я не могу жить без семьи!»
Юля сидела на кухне со своей подругой Мананой и обсуждала только что состоявшийся разговор с мужем.
Юля с Мананой знали друг друга, можно сказать, почти с рождения. Их родители когда-то вместе учились в одном институте.
Девочки тоже, сколько себя помнили, всегда были вместе. Вместе ходили в школу, потом так же вместе поступили в медицинский институт, учились в одной группе, неизменно вместе готовились к экзаменам, в один год вышли замуж и даже их дети появились на свет с разницей всего в один месяц.
– Сестры-близнецы, – называли их общие знакомые.
Это, конечно, было шуткой, но только отчасти. Черноглазая, как все дочери Грузии, жгучая брюнетка, Манана и рыжеволосая Юля отличались только мастью. В остальном их внешность была до странного похожа. Их одинаково дразнили в школе: «тетя, достань воробушка!», из-за чего переживания – надо же было вымахать такой дылдой – тоже были общими. Они с детства привыкли обмениваться одеждой, сначала детскими платьицами и кофточками, а потом, повзрослев, частенько разнообразили свой гардероб – надо сказать совсем не маленький – нарядами, взятыми друг у друга. Черты лица Мананы не оставляли сомнений в том, что в ее жилах течет кровь потомков витязя в тигровой шкуре. Но это обстоятельство никак не мешало похожести. Юля, со своими зелеными глазами, в обрамлении рыжих ресниц, которые, впрочем, совершенно не уступали по длине (специально мерили, чуть глаза не выкололи) чернейшим без всякой туши ресницам Мананы, походила на нее как родная сестра. Единственным, что как-то их отличало, был породистый, с заметной горбинкой нос Мананы. Подружки очень гордились своим сходством, и их обеих огорчала эта досадная горбинка. Где-то в классе пятом они условились, что Манана непременно «прооперирует себе нос». Позже, правда, от этого решения они отказались. И даже прически у них были одинаковые: торчащие в разные стороны непокорные пружинки, черная с синим отливом копна у Мананы и ярко-рыжая грива у Юли.
Обе семьи изощрялись в остроумных шуточках, по поводу странной похожести дочерей.
И Манана, и Юля выросли в семье врачей. После школы не было никаких сомнений: девочкам прямая дорога в мединститут. Их обеих с детства сопровождал «больничный запах», они сами, еще будучи маленькими, бывало, «дежурили» с мамой или папой, когда ребенка не с кем было оставить. Книжные полки домашних библиотек трещали от медицинских учебников, которые они любили рассматривать, ничуть не страшась жутких картинок, мамы частенько рассказывали своим чадам о разных болезнях, и это было не менее интересно, чем сказки.
Их с детства окружали врачи, врачами были почти все знакомые, дома постоянно велись медицинские разговоры, звонили многочисленные пациенты и консультации проводились прямо по телефону, а в праздники любого присутствующего могли выдернуть из-за стола срочным сообщением, что привезли очередного тяжелого больного, редкое застолье обходилось без подобного события. Не было ничего неожиданного в том, что подружки после школы дружно отнесли документы в медицинский институт.
Обе прекрасно знали, где именно хотят работать. Юля видела себя только в акушерстве и бегала на ночные дежурства в городской перинатальный центр.
Манана выбрала хирургию, и чуть ли не с первого курса подолгу простаивала в операционной, ассистируя отцу, который с гордостью поглядывал на нее и мечтал о том недалеком времени, когда умница дочка сменит его на посту главного врача хирургического отделения больницы. Фанатично преданный хирургии, он и от дочери требовал такой же самоотдачи. Манане прочили блестящее будущее: училась она с артистической легкостью и была ходячей медицинской энциклопедией.
– Может, все-таки зря упрямишься? – говорила Манана, – Что здесь? Разруха, безденежье и беспросветность. А там, может, со временем свой кабинет откроешь, у нас же это вообще невозможно! Ребенку дашь хорошее образование! И вообще, как можно отказываться от жизни в Европе?
– Подумаешь, Европа! – отмахивалась Юля, – что, там так хорошо живут, что на сдачу ковры дают? Везде свои проблемы!
В то время, когда вдруг открылась возможность беспрепятственно выезжать за рубеж, почему-то всем заграница казалось местом, где на всех без исключения проливается золотой дождь и жизнь устраивается наилучшим образом, причем, все происходит само собой. Таким образом, нежелание Юля хотя бы поехать посмотреть, воспринималось, как непроходимая глупость. Манана склонялась к тому, что будет правильно все-таки съездить посмотреть, оценить и уже потом принимать решение.
К мнению подруги стоило прислушаться. Лучше нее никто не разбирался в том, что происходило заграницей. Пока Юля строила шаткое здание своей семейной жизни и воевала с Иваном, у Мананы произошли кардинальные изменения.
Для всех явилось оглушительным ударом грома среди ясного неба, когда, закончившая с красным дипломом институт умница Манана, поработав в больнице всего ничего, вдруг заявила, что уходит из медицины. Яростные споры, напоминания о том, что потрачено столько времени и сил на учебу, взывания к здравому смыслу не дали никакого результата. Муж Мананы поддерживал ее, он вообще редко с ней спорил, она давно доказала, что гораздо лучше разбирается в окружающей действительности. Его стратегические разработки компьютерных технологий теперь служили только красивой темой для интеллектуальных бесед с коллегами, и денег не приносили. Как здравомыслящий человек, он был согласен, что кормильцем семьи уже давно стала жена.
Родители были вне себя от недоумения и досады. Их дочь, продолжательница славной врачебной династии, корни которой терялись в глубине веков, вместо того, чтобы заниматься достойным делом решила связаться с совершенно невообразимым ремеслом – челночным бизнесом! Да, конечно, никто не спорит, что, торговля приносит гораздо больше доходов, но при чем тут деньги? Помогать людям – вот ради чего следует работать, не щадя себя!
– Светя другим, сгораю сам! – горячо восклицал отец Мананы. – Как можно променять служение людям на зарабатывание звонкой монеты? Это безнравственно!
– Безнравственно утешать себя громкими словами, безнравственно, когда государство не желает достойно оплачивать мой труд, безнравственно заглядывать в кошелек пациентам! Я не желаю больше изображать восторг от всего этого!
Не смотря на резкий протест родителей и неодобрение знакомых, Манана отправилась в свободное плаванье.
В ту пору зарождалось новое купеческое сословие. Наиболее предприимчивые граждане отправлялись за товаром в Польшу, Турцию, Египет, а то и в Объединенные Эмираты. Чаще, конечно, ездили в Польшу – поездка туда была не такой дорогой. Обычно ехали на заемные деньги, редко у кого тогда их было достаточно. Люди весьма далекие от торговли начинали возить разнообразный ширпотреб огромными клетчатыми сумками, пытаясь заработать. Сначала, учитывая черную дыру тотального дефицита, дела обстояли попроще, но со временем, возникли серьезные проблемы, причем не только со сбытом товара. Челночный бизнес немедленно оброс, как морской причал моллюсками, прихлебателями всех мастей. Проблемы начинались уже с получения загранпаспорта и не прекращались до момента конечной реализации. Купить товар в России, довезти его без потерь до Польши, и еще надо было знать, что повезти. Если приходилось везти валюту, то это было, конечно проще, в смысле объема – валюту же не нужно грузить сумками – но довезти все в целости и сохранности иногда было гораздо сложнее. Выехать из России, въехать в Польшу, благополучно доехать до Варшавы, где располагался самый главный челночный рынок. При этом раздать мзду всем «представителям законной власти», буквально стоящим вдоль дороги с протянутой рукой. Продать привезенный товар, если, конечно его не отняли по дороге расплодившиеся, как тараканы, бандиты, именовавшие себя красивым словом – рэкет. Потом все то же самое, но в обратном направлении. Пройти растаможку, по возможности не дать с себя содрать три шкуры…
Манана устремилась по этому пути, набивая шишки и получая драгоценный опыт по ходу дела. Постепенно ее записная книжка заполнилась телефонами нужных людей, прежде всего, она подружилась с таможенниками на пограничных переходах, смены которых теперь знала, как таблицу умножения, научилась определяться с качеством, редко ошибалась с конъюнктурой, и обладала тонким чутьем на всякого рода «опасности», которые в челночном бизнесе встречались на каждом шагу. Ее дела шли весьма неплохо, правда из суеверия она частенько прибеднялась и прикидывалась сироткой Марысей.
Оперившись, она начала убеждать Юлю присоединиться к ней, но та даже слышать ничего не желала о торговле.
– Не понимаю, – горячилась Манана, – как тебе не надоело работать за гроши. Занимаешься какими-то глупостями, треплешь нервы, здоровье тратишь, по ночам работаешь! Да за одну поездку можно получить столько, сколько и за год не заработаешь в этом своем гадюшнике!
Упоминание о «гадюшнике» звучало не просто так.
В последнее время в городе полностью сменилось медицинское начальство. Ветер перемен пронесся и над Юлиным роддомом, поменяли главного врача, это в свою очередь вызвало принудительное увольнение заведующего их отделения, блестящего профессионала, любимого и уважаемого всем коллективом. Вместо него, как заноза, воткнулась какая-то выскочка, которая, мало того, что никогда раньше не имела дела с администрированием, но и весьма слабо разбиралась в акушерстве. Событием, ознаменовавшим начало ее трудовой деятельности на благо отечественного родовспоможения, стал роскошный ремонт собственного кабинета, хотя возглавляемое отделение находилось чуть ли не в аварийном состоянии. Бывший главный врач никогда не позволил бы себе такой расточительности, любая чудом полученная или выклянченная у государства копейка тратилась на нужды отделения, каждая из которых была неотложной и первоочередной.
По окончании ремонта главврачица завела моду запираться в кабинете на ключ. Коллеги, привыкшие к абсолютной доступности начальства, недоумевали. Эта дверь вообще никогда раньше не закрывалась! Все по сто раз на дню врывались в кабинет с самыми разными вопросами, возникающими ежеминутно. Теперь же речи быть не могло, чтобы ввалиться туда, предварительно не постучав. И еще приходилось дожидаться, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения, пока тебя примут. Бешеный ритм роддома требовал совсем иного стиля работы, вопросы-то приходилось решать молниеносно. Теперь это было невозможно. Новая начальница не желала общаться с коллективом и по любому поводу требовала писать объяснительные. Ранее почти домашняя атмосфера родного отделения теперь напоминала раскаленную сковородку. Все ходили надутые, шипя и огрызаясь друг на друга. Немедленно возник раскол, организовались враждующие группировки. Мыслями всех завладели весьма поощряемые новой начальницей сплетни. Подхалимы, как пчелы в улей, носили их за заветную дверцу. Оппозиция скрипела зубами и строила козни. Работа, такая слаженная и четкая раньше, стала заметно пробуксовывать и отнимала теперь гораздо больше сил, которые расходовались на склоки. Зачастили нескончаемые комиссии проверяющих, главврачица чуть не ежедневно водила их по отделению, демонстрируя отхожие места, мусорные контейнеры и свирепо цеплялась к немногочисленным санитаркам. Наиболее впечатлительные уволились незамедлительно. Медсестры и акушерки через одну искали новые места работы. Доходили слухи, что из-за нехватки обслуживающего персонала врачей в добровольно-принудительном порядке скоро обяжут выполнять их функции. А если кто не желает, пусть пишет заявление об уходе, возбужденно передавали из уст в уста. Это было невыносимо.
– Что тебе еще надо? Чего ждешь? – усмехалась Манана, – унитазы хочешь драить? Дальше только хуже будет! Что ты теряешь, в конце концов? Я заграницей не жила, сказать ничего не могу, врать не буду, но что жизнь там лучше, чем у нас, это абсолютная правда. Поезжай и посмотри! Кто может разобраться лучше, чем ты сама?
А тут еще Иван вдруг назначил Юлю ответственной за его будущее.
– Я не могу жить один, раз ты не хочешь поддержать меня, значит, будет лучше вернуться. Чему быть, того не миновать!
Этот последний довод сломил сопротивление, и Юля дала, наконец, себя уговорить.
Тем временем подошло время новогодних праздников. Иван предложил провести их вместе в Москве, заодно и обсудить все наболевшие темы. Юля с Сережей отбыли в столицу. Семья временно воссоединилась.
Праздничные дни прошли чудесно. За все время Юля с мужем не то чтобы не поссорились ни разу, но и даже не возникло ни одной мимолетной размолвки, хотя вопросы они обсуждали очень серьезные, таящие в себе потенциальную опасность разругаться вдребезги. После поездки Юля решила все-таки поехать посмотреть на заграничное житье-бытье, и, если ей понравится, приехать к мужу в Прагу вместе с сыном сразу после того, как у мальчика начнутся летние каникулы.
Она отправилась туда с разведывательной целью в феврале, взяв десять дней за свой счет. В небольшой сумке – Юля любила путешествовать налегке – кроме необходимых вещей она везла приличную сумму денег. Она засунула сверток в сумку, и всю дорогу он не давал ей покоя. Неприятных переживаний добавляли напутствия Ивана: ни в коем случае не высовываться из вагона, после того, как они въедут в Польшу, а во время стоянки в Варшаве и потом до границы с Чехией вообще сидеть в купе, как мышь под метлой.
– Там грабят прямо в купе, «мяу» не успеешь сказать, обчистят, будь осторожна. Языком не болтай, ни с кем не знакомься, никаких угощений не принимай. А будешь заполнять декларацию, делай это так, чтобы никто не видел! В Чехии можно будет расслабиться, но до нее ведь еще надо добраться!
Эти неожиданные опасности как-то шли вразрез с теми упоительными картинками заграничной жизни, которые нарисовала себе Юля, однако наставления мужа к сведению все-таки приняла. Иван всегда любил сгущать краски и напускать таинственность, поэтому получая очередной инструктаж, Юля чувствовала себя как агент перед заданием, хоть не особенно верила в эти страшилки.
Однако соседка по купе – приятная дама лет шестидесяти, ехавшая в Чехию к живущей там приятельнице, покататься на лыжах – подтвердила то, что Юля слышала от мужа.
– Не пугайтесь, – утешала она, – нами вряд ли заинтересуются! Обычно богатеньких путешественников отслеживают еще с границы, возможно, сами таможенники сообщают, кто что указал в декларации, хотя, не берусь утверждать. Я всегда имею с собой совершенно мизерные суммы, так что ни в какие неприятности до сих пор не попадала. Даже жаль, это, наверное, очень будоражит кровь. Жизнь-то у нас, хоть и держит в тонусе, но каких-то интересных приключений не подкидывает.
«Приключений ей не хватает! – с досадой подумала Юля, – Похоже, что после знакомства со мной она получит все, чего ей не доставало!».
По мере приближения к Бресту волнение возрастало.
«Ну что ты, в самом деле, не миллионы же везешь!» – успокаивала себя Юля.
Но успокоиться не получалось, а когда пришло время заполнять декларацию, и вовсе разыгрался такой страшный приступ мигрени, что просто темнело в глазах. Едва соображая, Юля кое-как нацарапала требуемые сведения о имеющихся деньгах и чуть не упала в обморок, когда подошедший таможенник громогласно задал вопрос относительно провозимой суммы. Ничего не оставалось делать, как подтвердить, что да, она везет именно столько.
«Все, – пронеслось в голове, – до Чехии я точно не доеду».
В Варшаве проводники выдали всем какие-то деревянные чурбачки и велели с их помощью заблокировать замки.
– Ну, вот и отлично, – непонятно чему обрадовалась Юлина соседка, – я уже не первый раз еду, у меня есть такие фиксаторы, – она пошарила в боковом кармане своей сумки и продемонстрировала примерно такие же деревяшки, – не всегда выдают, поэтому у меня все с собой.
Умело пристроив чурбачки под дверь, цепочку и замок, она также хитроумно забаррикадировала дверь находящейся в купе стремянкой, которой пользовались, если нужно было забраться на верхнюю полку.
– Все, – дама с довольным видом полюбовалась результатами своих трудов, – теперь мы можем спать спокойно.
Заснуть, однако, не удалось, и пока не выехали с территории Польши, Юля не сомкнула глаз. Ее соседка тоже не ложилась, они коротали время за игрой в карты, пока не пришло время разбирать защитные сооружения. Никаких покушений на их купе не произошло, хотя Юле постоянно чудился какой-то подозрительный стук в дверь, она даже явственно увидела, будто дверную ручку пытались повернуть, но, возможно, ничего такого и не произошло на самом деле, а просто померещилось из-за расшалившихся нервов. Наконец, пересекли чешскую границу. Юля ощутила колоссальное облегчение.
Баррикадироваться больше не было необходимости, за окном расстилалась сплошная темнота, стояла глубокая ночь, и только неожиданно возникали ярко освещенные сооружения, похожие на клубок гигантских осьминогов – из-за множества переплетающихся между собой труб, идущих во всех направлениях. Иногда из этой темноты выскакивали строения, определенно являющиеся заводами или фабриками, смотрелось они невероятно празднично и нарядно из-за яркой разноцветной иллюминации.
– Они тут, похоже, совсем не экономят на энергоносителях, – удивленно заметила Юля, – у нас-то электричество отключают по «вееру» строго каждый день, а здесь и ночью светло, как днем. Я, знаете ли, подрабатывала в спортивном клубе, вела шейпинг и аэробику. Так не представляете, как я намучилась с этим «веером»! Как назло, отключение приходилось на мои часы и мне ничего не оставалось, как только включать магнитофон – он, к моему несчастью, мог работать на батарейках – и несколько часов подряд я скакала, как заведенная, потому что люди заплатили за занятие, и его никак нельзя было отменить. Особенно весело было, когда все это счастье случалось после ночного дежурства в роддоме! Всю ночь мечешься, а потом приходишь в клуб, и веселье продолжается.
– Боже мой, – изумилась дама, – а зачем же Вы так истязали себя? Хотя понятно, деньги, наверное, зарабатывали…
– Да. Пришлось, к сожалению, беспокоиться о деньгах, после того, как муж уехал. Раньше-то я особо не задумывалась над тем, откуда они берутся, он очень неплохо зарабатывал.
– А почему он уехал?
– Да так, подвернулась возможность, – уклонилась от ответа Юля, – решил, что там можно нормально жить. Он уже год там, вот, теперь и я к нему еду, хотя, честное слово, не очень мне хочется, да и не верится, что там так хорошо, как он расписывает. Но, если понравится, может и соглашусь, что стоит остаться насовсем.
Позади остались все возможные неприятности, и можно было расслабиться. Соседка, наконец, смогла получить интересующие ее подробности о цели Юлиного путешествия.
– Да, в общем-то, Вы правы, что не хотите оставаться заграницей, – задумчиво сказала она, – я не первый раз сюда приезжаю, знаю, что тут совсем не так все замечательно. Моя подруга живет тут уже лет двадцать… В Москве у нее никого и ничего, а здесь – свое дело. Она занимается производством колбас, ей досталась небольшая коптильня – муж уехал в Америку, здесь вообще поветрие: все, кто может, уезжает. Смешно, – покачала головой дама, – наши уезжают из России в Чехию, чехи – в Америку… Короче говоря, ее муж тоже уехал. Она извернулась и выкупила его долю. Теперь сама себе хозяйка, работает не покладая рук. Колбасы коптит, это она-то, блестящий физик! Какие она подавала надежды в свое время! – дама с сокрушенным видом снова покачала головой, – но бросила все, уехала. В Чехии ее образование оказалось никому не нужно, хорошо хоть у мужа было дело, не пришлось искать работу. С семейной жизнью, правда, не сложилось, и они расстались. Теперь она – завидная невеста, с приданым, однако, слышать ничего не хочет о замужестве, чехов на дух не переносит.
