Kitabı oku: «Время неместное», sayfa 3
Глава 2. Телескоп, упавший на солнце
На табло над площадью высвечивается первое сентября две тыщи пятнадцатого года.
И год назад здесь высвечивалось первое сентября две тыщи пятнадцатого года.
И год назад.
И десять лет назад.
– Неправильно.
Дрель Дрелич смотрит на мой отчёт, фыркает по-хомячьи, сопит носом, говорит:
– Неправильно.
Вот терпеть его за это не могу. Сам не знаю, за что. Вроде бы не орёт, как Вик Викыч.
– Я-стесняюсь-спросить-ты-на-кой-чёрт-сюда-припёрся-идиотище.
Вроде бы не бормочет таким ехидным насмешливым шёпоточком, как Сом Сомыч…
– Молодо-ой челове-ек, а вы в школе вообще учи-ились? А что-то незаме-етно…
Вроде бы не ворчит, как Пал Палыч:
– Понаберут дебилов, а мне потом учить… нет, не умею я с дебилами… не умею…
Только посмотрит на расчёты, скажет:
– Неправильно.
А у меня всё так и кипит, и клокочет внутри. Хочется убить его… или себя. Или нас обоих. И так и кажется, что сидит этот Дрель Дрелич в аспирантах, а власти у него побольше, чем у некоторых будет.
– А… ч-что?
– Солнце. Вот, посмотрите. Оно у вас каждый день всё выше и выше поднимается.
– Ну… осень же… так должно же…
Тут же краснею до кончиков ушей. Зря я ему возражал, лучше бы я этого не говорил…
– Так оно опускаться должно. У вас и звёзды поднимаются. И луна…
…и гром небесный, – мысленно добавляю про себя.
Дрель Дрелич смотрит на меня. Многозначительно. Мысли он читает, что ли…
– Переделайте.
Переделайте. И всё. И ни слова больше. И поди-разбери, где что не так посчитал, да всё везде так посчитал, не знаю, какого чёрта солнце не оттуда на небо выехало…
Хочется колотить кулаками в стену. Сильно, больно, отчаянно. Действительно, на кой чёрт я сюда попёрся, ну надо же было куда-то переться, на безрыбье и рак рыба… кушать-то хочется… Менеджеров развелось как грязи, ткнёшься в какую контору, смотрят на тебя, как… даже не скажу, как на что, напяливают дежурную улыбку:
– Большое спасибо, мы вам позвоним…
…и чёрта с два вы мне позвоните.
Нет, был, конечно, вариант, универсальный, на все случаи жизни, в хронологи, в хронологи, о-ох, как нашей стране хронологов не хватает, досрочный выход на пенсию, до которой вы не доживёте, отпуск сорок дней… до которого вы тоже не доживёте, ваши родственники получат компенсацию…
Пошли на фиг…
А теперь начинаю понимать, что есть кое-что похуже всякого хронолога. Это обсерватория. Здесь. На вершине башни. Помню, таскали нас сюда ещё в школе, показывали какие-то космические выкрутасы, которые светились и крутились, и это было здорово. Помню, тоже одно время мечтал быть астрономом, парни в школе только крутили у виска, ты чё, с дуба рухнул?
Теперь понимаю, почему.
– Ну, молодой человек… мы вас возьмём, кадров-то не хватает… только зарплата у нас… сами знаете… никакая…
– Знаю.
– Где живёте?
– Да вон… в соседнем квартале…
– Ну, вот и отлично, пешком ходить будете… я тоже пешком хожу, мы все пешком ходим… полезно… ну а какие у вас планы… на будущее?
– Работать… здесь… всю жизнь астрономией интересовался, хочу уже… послужить науке…
Ну что ты так смотришь на меня, что смотришь, сам же знаешь, пришёл сюда от безысходности, и как только подвернётся что-нибудь стоящее, только вы меня здесь и видели…
– Меня просто… ваше спокойствие поражает… по поводу зарплаты…
Меня самого моё спокойствие поражает. По поводу всего. Надо искать. Хоть что-то стоящее. И побыстрее. Грёбаный капитализм, грёбаное всё…
Утешаю себя. Вслух.
– Всё-таки, живём в лучшем из миров.
– Ну… вашими бы устами…
Кадровик смущённо улыбается.
…стряхиваю с себя сонное оцепенение, замечтался… а что тут ещё делать, когда сидишь над этими расчётами, как проклятый…
Поднимаюсь на вершину башни. Здесь можно побыть наедине с собой. И со всем миром. Отсюда видно Плато, и огромный мегаполис, раскинувшийся по Плато от края до края. На юге и на севере Плато обрывается в бездну, в небытие, может, там есть какие-то другие времена и миры, не видимые нами. Не знаю. Не видел.
К востоку плато переходит в склон, на нём видны дымные фабрики, обломки транзисторов, электронных ламп, каких-то первых искусственных спутников. Дымные пожары войн, новое поколение уже и не знает, что это за войны. Отлетавшие своё кукурузники. Какие-то допотопные вундервафли времён непонятно чего.
В ясную погоду можно увидеть кусочек девятнадцатого века – там, по склону, можно заметить, как пыхтит по рельсам какой-нибудь первый паровозишко, чумазые парни кидают уголь в ненасытную глотку печки…
На западе плато переходит в склон. Склон, уходящий резко вниз. Дым пожарищ. Грохот атомных взрывов. Синие всполохи, теперь-то я знаю, что это за всполохи. Ещё какие-то вспышки непонятно чего.
В ясную погоду можно увидеть…
Да ничего там нельзя увидеть. Ни в ясную, ни в какую. Склон, уходящий резко вниз. В темноту.
Отсюда же, с башни, видна крыша Дворца Народов, где люди власти когда-то подписывали договор, что дальше не пойдём. Туда, на склон. Дальше две тыщи пятнадцатого. Историческое место и всё такое.
Севернее…
– К вам мальчик.
– Чего?
Оторопело смотрю на прыщавого лаборанта, какой чёрт его сюда занёс.
– Какой мальчик… сынуля мой, что ли?
Тот разводит руками:
– Откуда я знаю, как ваш сынуля выглядит?
Я уже сам не знаю, как мой сынуля выглядит, полтора раза его видел…
– Ну… пусть зайдёт.
– Пропуск ему выписать?
Вот, блин…
– Ну, выпишите…
– Тогда паспорт ваш нужен…
Кусаю губы… знать бы ещё, на кого я выписываю пропуск…
Он заходит, легко так, как к себе домой, смотрю на него, чувствую, что встреча не предвещает ничего хорошего…
– Ну, привет…
…Минька, или как тебя там.
– А… здрассте, – усаживается в кресло, как у себя дома, ну правильно, папочка его скоро весь мир купит…
– Это… папа вам передать велел…
Лёшка, или как его там, протягивает мне пухлый конверт. Мысленно отмечаю про себя, что конверт надорван с края, как бы Васька или как его там, из конвертика уже не пощипал. Ну, да и ладно, дарёному коню зубы не смотрят…
– Спасибо большое.
Хочу добавить, как раз кстати, с работы турнули, сынуля девятый класс кончает, алименты платить, и… ладно, кому это всё интересно…
Пацанёнок не уходит. Сидит. Как у себя дома. Ну что, что тебе ещё надо, чаем тебя, что ли, должен поить… с конфетами? Я вообще-то сам домой идти хотел, если ты не в курсе…
– Ну, чего такое?
Он смотрит на меня в упор, ёрзает на кресле, хочет что-то сказать, что он там задумал… Только не надо, пожалуйста, а можно я телескоп посмотрю, а можно я вон ту ручечку покручу, а где у вас машина такая, которая…
Пошёл вон.
– Я это…
– Ну, чего?
– Там… на склоне… когда мы… я видел.
Гром среди ясного неба.
Вот этого я и боялся. Нет, ещё надеялся на что-то, что пацанёнок умный окажется, да где они умные-то… Ещё надеялся, хватит у него умишка не ляпнуть, что я там, на склоне, человека подстрелил. Я вообще его убивать не хотел, если уж на то пошло, я же не знал, что штука эта синими лучами выстрелит. Да что не хотел, да, хотел, он сам хорош, напал, и вообще, законная самозащита, и вообще…
И вообще…
Протягиваю пацанёнку конверт.
– На. Тебе.
– Не-е, это вам папа просил…
– Ну а я тебе дарю.
– Да не-е… мне папа каждый день по столько…
Чуть не давлюсь собственным языком. Мда-аа, чтобы такого задобрить, это квартиру продать надо и самого себя на органы…
– Я видел, – повторяет мальчишка.
Так и хочется сказать ему, дурище ты, дурище, я тебе жизнь спасал, а ты…
– Вы же тоже… видели, да?
Кусаю губы.
– Ну… что ты хочешь… чтобы ты молчал?
– А чё молчать-то?
– А то… будто сам не знаешь.
– А что… про это говорить нельзя… что мы видели?
– Нет, конечно.
– А чё будет?
– То и будет… тюрьма мне будет, вот что…
– Как-кая тюрьма? За то, что там другая вершина, вам тюрьма будет?
И снова гром среди ясного неба.
– Какая ещё… другая вершина?
Другая вершина, другая вершина…
Начинаю припоминать. Ну да. Там. На склоне. Когда воздух свистел от пуль, и земля ощеривалась взрывами. Когда вжимался в снег, когда…
Там-то и увидел.
В тумане.
Не на горизонте, а где-то дальше, дальше, там, где кончалась сама бесконечность. Светилось что-то в тумане, высоко-высоко, выше нашего плато, огни какого-то города – там, там. Впереди. Так впереди, что я понять не мог, где это впереди находится. Тогда и мысли не было, что там может быть другое возвышение, другое плато, да не смешите меня, какое возвышение после такой бойни, после такого падения цивилизации – в пропасть…
Теперь припоминаю.
Вершина.
Ну да.
Как насмешка над здравым смыслом.
Вершина.
– А телескоп у вас есть?
Тэ-экс, начинается. Сначала телескоп ему, потом крутилку ему, которая модели планет крутит, потом ещё эту штуку ему, которая звёзды показывает и светится, потом космический корабль ему, и на Луну…
Хочу сказать нет, не могу, где это видано, чтобы не было…
Надеваю на себя маску строгого дяди:
– Есть, но детям мы ничего не даём.
– Тогда… может, вы сами?
– Чего сам?
– Ну, это… на вершину посмотрите?
– Смотрел я на вершину.
– Да не-ет… вы в телескоп на неё гляньте, чего там…
Хочу огрызнуться, что телескоп – чтобы смотреть туда, в звёзды, тут же осекаюсь, кто сказал, что в звёзды, в какие звёзды, куда хочешь, туда и смотри…
Смотрю на телескоп, маленький, страшненький, из каких-то там германий-японий, каждый винтик этой штуки стоит больше, чем вся эта обсерватория. С телескопом не работал никогда, кто бы меня пустил, просто показали, как величайшую из святынь, только что не приказали приложиться лбом к полу, о великий…
Осторожно нажимаю рычаг, ме-е-е-едленно поворачиваю купол, чтобы окошко смотрело на запад. Пацанёнок вздрагивает, я тоже первый раз так и подскочил, когда завертелось…
Выдвигаю телескоп. Бережно. Бережно. Умная машина, сама знает, куда выдвигаться, на что смотреть. Что-то мерзёхонько похрустывает, гос-ди прости, нежели сломал… нет, вроде обошлось…
УВЕЛИЧЕНИЕ ×100.
Смотрю. Ничего не вижу, серая дымка, серый туман…
УВЕЛИЧЕНИЕ ×200.
Пустота. Какая-то особенная пустота, будто издевается надо мной.
– А можно я… – верещание под рукой, чёрт, я уже и забыл про мальца…
– А неможно… говорю тебе, детям не даём…
Мальчишка в ответ шепчет какую-то пошлятину насчёт детям не даём, обиделся… Ну ещё бы, папочка ему в хорошие времена Луну с неба только так доставал, только чадушко захочет, а тут на тебе, злой дядя телескопом не даёт побаловаться… Злому дяде самому завтра бошку отпилят, если узнают…
УВЕЛИЧЕНИЕ ×300.
Ну же…
Спохватываюсь.
Бью себя по лбу, что есть силы, идиотище я, идиотище, заслонку-то кто открывать должен…
Открываю заслонку.
Навожу резкость, пла-авно-плавно, ме-едленно-медленно, вижу…
Сжимается сердце.
Вот теперь никакой ошибки быть не может.
Вершина.
Там.
А на вершине…
…там…
Город.
Не город – огромный мегаполис, не мегаполис – гигаполис, насколько хватает глаз. Высотки… нет, не высотки, что-то лёгкое, воздушное, полупрозрачное, что-то появляется, исчезает, приходит из ниоткуда, уходит в никуда. Трассы, которые закручиваются на самих себя, изгибаются как будто не только в пространстве, но и во времени. Что-то не то пролетает в небе, не то скользит по небу, цепляясь за пустоту.
Где-то там, там.
На огромной высоте, перед которым наше Плато – жалкая кочка.
Где-то там. По ту сторону тёмных бездн и тёмных войн.
– А можно я, можно я-а-а?
– Мы детям ничего не да…
– …так нече-естно…
Понимаю, что так и, правда, нечестно.
– Ну, смотри, тихохонько только… поломаешь, век потом не распла…
Тут же осекаюсь. Он-то расплатится, можете не сомневаться. Папочке позвонит, и…
Ладно, не о том речь.
Парень буквально присасывается к телескопу, кажется, стальной тубус сейчас хрустнет под побелевшими пальцами. Ну, куда ты его так вертишь, куд-да вертишь, это тебе карусель, что ли…
– Вау, крутяа-ак…
– Да уж, крутяк…
– Он по ней ка-ак даст из пушки, а она от него на самолёте…
Вздрагиваю. Не понимаю, серьёзно он, или так, меня подразнить. Отпихиваем друг друга от телескопа, как дети, дай я, нет, дай я…
– Вон, дядька этот, видели, да? Он в неё палил…
Не вижу никакого дядьки. То есть, много вижу дядек, который из них – не знаю.
Город, который запутался сам в себе.
Город, который плюнул на все законы пространства и времени. Какие-то порталы. Миры. Измерения. Дамочка в чём-то эфирном, призрачном, щёлкает пальцами, в воздухе мелькает изобилие картинок, она выбирает что-то на призрачном экране, перед ней открывается одна картинка за другой… выбирает какую-то тряпку, даже не поймёшь, на какое место эта тряпка надевается, щёлкает на ввод…
Мысленно киваю: у нас тоже такое есть… закажи-ка с одного клика… потом тётки толпятся на почте с необъятными посылками, хрен через них пробьёшься за квартиру заплатить…
О чём я…
Ну да…
Экран расступается, в воздухе перед дамочкой зависает аккуратный свёрток. На экране надпись на каком-то понавороченном новоязе: если не заберёте в течение тридцати секунд, товар уйдёт обратно…
– А можно я-а-а…
– Ну, смотри, смотри…
Лихорадочно прикидываю, сколько лет или сколько веков может быть от них до нас. Или сколько войн. Историю человечества давно пора измерять в войнах.
Заглянуть бы в глубины города. В подземелья. В подпространствья. В дымный чад фабрик, во внутренности, за счёт которых живёт город. Узнать, как он живёт, как дышит, как думает; почему-то кажется, что он думает…
– А можно я? Ну ещё чуть-чу-уть, ну пожа-алуйста…
Поворачиваю телескоп, ну на-на-на, смотри, не ори только, сторож услышит, мало никому не покажется… Стою ошарашенный, припоминаю какие-то учебники истории, твердящие в один голос: живём в лучшем из миров, после две тыщи пятнадцатого начинается эпоха хаоса и насилия, тёмные века, ведущие в бесконечность…
Вот, блин, сколько туда ходили, города никто не видел, а может, его раньше и не было, этого города, может, он недавно появился, из ниоткуда, вот так, родился в каких-то водоворотах истории, когда не тот человек раздавил не ту бабочку, или та бабочка не того человека…
Что мы вообще знаем про времена… я сам удивился, что телескоп видит сквозь время…
Навожу резкость, больше, больше, не терпится увидеть всё…
Мерзкий хруст, что-то щёлкает, вижу впереди небо, пустое, холодное…
Ещё не понимаю, что случилось. Ещё смотрю вниз, в лабиринты города, нашего города, ищу, куда закатилась труба телескопа…
Смотрю на обломки на асфальте…
ПРИЛОЖЕНИЕ
РАБОТА С ДОКУМЕНТАМИ
ДОГОВОР ОТ 11 ОКТЯБРЯ 2015 ГОДА ОБ ОСТАНОВКЕ ХОДА ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Между строк…
1.3 Ещё один вариант сопоставления событий и времени: на этот раз мы имеем дело с двумерным, то есть плоским временем, на плоскости которого располагаются все события.
Из рисунка легко увидеть, что разные варианты событий в таком мире сосуществуют одновременно. Такой мир действительно обнаружен учёными, нашими соотечественниками, в 2134 г…
3
Корабли Колумба причаливают к берегам Индии. Тут же, параллельно, корабли Колумба причаливают к берегам Америки. И тут же корабли Колумба никуда не причаливают, плывут и плывут в бесконечном океане, потому что в этом варианте мира Земля не круглая, а плоская, длинная плоская лента с клочком суши – Евразией и Африкой. И тут же корабли Колумба, подхваченные штормом, идут на дно. И тут же корабли Колумба причаливают к берегам Атлантиды, которая не затонула. И тут же на кораблях Колумба поднимают мятеж. И…
Джордано Бруно под покровом ночи бежит из Венеции. И шесть лет спустя понимает, что поступил правильно – когда видит, как его самого сжигают на костре.
Люди из царской России хотят сбежать в страну большевиков, люди из страны большевиков хотят сбежать в царскую Россию.
Кто-то из братьев Райт в очередной раз падает на очередном неудачном летуне, с завистью смотрит на огромные самолёты, рассекающие небо в иной реальности.
Человек разумный в тёмном переулке пугливо шарахается от паука разумного – альтернативы ему самому. Паук разумный перебирает лапками по берегу моря, пугливо обходит осьминога разумного.
Астрономы в безлунные ночи наблюдают свечение огромных осколков альтернативной Земли, разлетевшейся от столкновения с альтернативным метеоритом.
III
Сегодня видел тебя с другим. Ещё ревность какая-то проснулась в душе, вот, блин, теперь он тебе шторочки вешает, не я. Не удержался, обогнал вас на улице, заглянул в лицо тому, другому, увидел самого себя.
Ещё радовался, что есть какой-то мир, где ты не разбилась. И мы не поссорились.
В тот же вечер увидел тебя, ты выходила из машины перед кинотеатром, вспышки видеокамер, толпы поклонников, ты раздаёшь автографы направо и налево. Твоё имя на афише, ты в доспехах какой-то воительницы. Пробился к тебе через толпу, попросил чиркнуть подпись, да вот, хоть на футболке, ты только руками развела: вы же из другой реальности, как же я вам автограф чиркну… На премьеру, правда, просочился, с меня даже денег не взяли, потому что я из другого мира, я места не занимаю.
На днях был на кладбище, увидел в какой-то из реальностей нашу с тобой общую могилу, ага, всё-таки сели с тобой в одну машину, вместе разбились…
Ещё через пару дней увидел тебя, когда тебя избивал какой-то громила, помню, кинулся тебя защищать. Легко сказать, защищать, будто можно повлиять на людей из параллельного мира. Ты повернулась ко мне, вежливенько так объяснила, что это дела семейные, и вообще, не ваши, мужчина, проблемы, вы в своём мире идите порядки наводите…
Долго искал тебя в той единственной реальности, где мы с тобой вместе. Вычислил, где мы вместе живём. Караулил у подъезда. Смотрел в окна. Кончилось дело тем, что однажды ко мне на улице подошёл я сам из другой реальности, сказал, что если я ещё буду околачиваться возле нас, то он меня…
…от себя такого не ожидал.
Глава 3. Смерть из будущего
Грохнуло.
Ещё.
И ещё.
Там, на Склоне. На западном. На восточном склоне, бывает, тоже грохочет, отголоски каких-то прошедших войн, помню, дед прислушивался, кивал, говорил:
– Мессеры.
Или:
– Фугаской.
Или:
– Наши вдарили… из «катюш».
С тех пор лет пять прошло, прислушиваться и говорить больше некому. Очень-очень редко долетают с восточного склона отголоски выстрелов не то Первой мировой, не то Наполеоновских войн, не то это одно и то же. Отголоски слабые, человек их уже не услышит, только собака какая-нибудь забрешет или кошка уши встопорщит: что-что там такое…
А сегодня ночью грохочет там. На западном склоне. Изредка слышится что-то знакомое, атомные взрывы, а потом за ними нечто и вовсе непонятное, вспышки, всполохи, вау-вау-вау-фью-фью-фью, пик-пик-пик-хрр-р-р-р…
Люди в домах прислушиваются. Гадают по всполохам, что там может быть. В сентябре там, в будущем, всегда как с цепи срываются, расстреливают друг друга вдоль и поперёк…
А это вот наши вдарили. На границе Плато и Склона, не иначе как со Склона перебежчики попёрлись. Это тоже каждую осень. Пытаются пробраться сюда, в мир прошлого, во вчерашний день, где ещё нет войны. Если завтра пройти на рассвете мимо ограждений, можно увидеть, как с проволоки снимают трупы. Смотрят, с какой стороны умершие, с ихней или с нашей. Если с ихней, бросают туда, вниз по склону, на труп тут же набрасываются солдаты, как голодное вороньё, ищут пушки, патроны, срывают амуницию… если с нашей стороны, увозят куда-то на скорой, напишут в протоколе – погибли в уличных перестрелках, не будут уточнять, в каких…
Родственникам компенсацию. И всё такое.
Стучат в окно.
Дождь, что ли… или град… бывало так по весне, просыпаюсь от стука в окно, в страхе бегу в комнату родителей, куда ходить нельзя, мама-папа, воры, и отец идёт к окну, смеётся, а-а, это капель… Ты смотри, Тимка, если бы там был кто, так тень бы на штору падала…
Вспоминаю отца, становится как-то спокойнее на душе. Надо бы позвонить как-нибудь… Позвонить уже не по самсунгу моему со стёртыми клавишами, а по во-он тому, понавороченному, стоит на полке, чёрт пойми, как им пользоваться; девушка, соедините меня с позапрошлым годом, когда папа мой умер… или самому там год набирать…
Стук повторяется.
Смотрю на тень в окне, есть-нет.
Холодеет спина. Тень. Чёткая, тёмная, и не обманешь себя, что это птичка какая-то или ещё какая безобидная хрень. Человек. Человек и есть, тёмный силуэт, как из ночных кошмаров, и вдруг в окне показалась стра-аашная чёрная голова…
Думаю, что делать. Проще всего высунуться и гаркнуть, чего надо-то, я не понял… и получить пулю в лоб. А то и не одну. Жалобно бренчат решётки на окне, решёточки у меня одно название…
Или позвонить куда следует. Алло, полиция… то-то на смех поднимут, здоровый мужик, какого-то попрошайку боишься.
Снова стучат в окно. Бренчат решётками. Хочется как в детстве, кинуться к папе с мамой, или позвонить отцу, папа, там воры, воры… И слышу в памяти голос отца, что ты как девчонка, чессслово…
Тьфу.
Кто это придумал, что мужчинам бояться нельзя… нет, если бы делали нашего брата из нержавеющей стали или титанового сплава, вживляли бы сразу вместо левой руки пушку, у которой заряды не кончаются, тогда конечно… а так…
Отдёргиваю штору. Нет, у других это как-то получается, ка-ак высунется, ка-ак гаркнет, эт-то што такое, я щ-щас милицию вызову…
Стоит за окном в свете огрызка луны. Стоит как-то нехорошо, привалившись к стене, слабо поводит рукой. Распахиваю окошко, чёрт, что я делаю…
– Ч-чего надо-то, я н-не по… по-н-нял?
…исчез. Как-то быстро исчез, как будто растворился, издевается, что ли…
Треск домофона…
Хочется выйти, напинать хорошенько. Зачем-то нажимаю на клавишу. Жду.
Звонок в дверь. За стеной у Пал-Палны заходится лаем Зена, вот, блин, опять её хозяюшка сама лаять будет, а-а-а, вам звоняа-а-ат, а у меня соба-а-ака, я её успоко-о-оить не могу-у-у… А я после твоего ора тоже успокоиться не могу…
Открываю дверь. Что я делаю, с ума сошёл…
Солдат.
Вот теперь вижу в свете ещё никем не выкрученной лампочки, солдат, в форме каких-то грядущих империй, лицо залито кровью, крепенько его зацепили…
Шагает мне навстречу, дуло пушки утыкается мне в шею.
– Ну, привет.
Даже не могу отозваться: привет и ты, коли не шутишь. Он идёт на меня, позорно отступаю назад, какого чёрта я пускаю его в свой дом, а легко сказать, попробуй не пусти, когда тебя на мушке держат… Да что на мушке, у него там такие оружия, какие мне и не снились…
В комнаты врывается едкий дух чего-то жжёного, ядовитого, прогоревшего. Солдат теснит меня. Даже не могу сказать, что дело подсудное. И что наши полицейские его как только найдут, расстреляют на месте. И что…
Грохот выстрелов. Там, на западе.
– Из пи-кьюшника грохнули… – шепчет солдат.
Киваю. Хочется спросить, что такое пи-кьюшник. Не спрашиваю. Всё равно не пойму. Я даже айфон с айпэдом не понимаю, сорванец мой на день рождения просит какой-то там андроид, мне стыдно спросить: а что это такое…
– Это… вот что…
Смотрю на пушку, приставленную к моему горлу:
– Ты чего, а?
Он будто сейчас замечает пушку, спохватывается:
– А-а… извини…
Снимает оружие, бросает в угол, так и жду, что сейчас эта штука выстрелит или взорвётся. Парень хочет что-то сказать, не может, в изнеможении опускается на пол, чёрт, ему же голову прострелили, а я тут крыльями хлопаю…
– Скорую?
Машет рукой, нет, нет, нет, ну ещё бы, наша скорая только руками разведёт, не своё время не обслуживаем… а потом ещё в полицию передаст, у вас тут этот… оттуда…
Ищу по квартире аптечку, где она, чёрт бы её драл, аптечка-то у меня живая, бегает по дому туда-сюда, прячется в самых укромных местах, а когда её хочешь вытащить, огрызается и рычит. Неожиданно сам для себя натыкаюсь на аптечку, вот ты где, мать твою, ищу бинты, не нахожу, чёрт, где они, а-а, ну я же их не в аптечку положил, а куда-то, куда-то… куда…
Ищу бинты, бинты не ищутся, разбегаются по комнате, выскакивают из рук, руки тоже меня не слушаются, дрожат, кажется, вот-вот вырвутся, убегут…
Солдат неуклюже высвобождается из-под шлемов, перчаток, чего-то бронированного, вынимает из головы какие-то гаджеты-виджеты-хренжеты, мда-а, а в наши-то времена всё шутили, что надо бы просверлить в черепе отверстие для флешки… Оторопело смотрю, как он вытаскивает тюбик с какой-то едкой дрянью, подклеивает оторванные на руке пальцы, они приживаются с лёгким шипением… кивает мне, давай, давай свои бинты, привяжем для крепости.
Привязываю. Для крепости. Потихоньку думаю, как бы у него умыкнуть тюбик этой дряни, так, на всякий случай, а случай бывает вонючий… он как будто и сам всё понимает, протягивает мне, дарю, дарю…
Поворачивается затылком.
Вот, блин…
Хочется ляпнуть: я вам в нейрохирурги не нанимался. Не ляпаю. Склеиваю этой дрянью кусочки черепа. Бережно, прямо-таки ювелирно. Что-то подкатывает к горлу, вспоминаю, как в детстве первый раз потрошил глухаря, подбили с отцом на охоте, тогда вот так же мутило от розовых внутренностей, отец посмеивался: у-у, какие мы нежные…
Солдат довольно кивает, вытаскивает знакомую мне хрень с синими лучами. Ёкает сердце, вот ты каков, скотинище, подлечился, а теперь свидетеля, значит, того…
Нажимает невидимые клавиши.
Комнату окутывает тропический лес с кусочком ночного пляжа, где-то в кухне шумит призрачное море.
Благодарно киваю. Нехило. Штучку эту тоже надо будет уточнить…
Грохнуло.
Там, на восточном склоне. Смотрю на часы, киваю, час в час.
– Хиросима.
Говорю, сам пугаюсь своего голоса. Мой гость не отвечает. Он, может, уже не знает, что такое Хиросима, ему собственных Хиросим хватает.
Можно подумать, мы много знаем… от нас тоже много чего скрывают, это только в книжках главгерой уходит в прошлое, убивает там своего дедушку… лопатой… рыжий, рыжий, конопатый… У нас попробуй в прошлое просочись, кордон чёрта с два пропустит, а эти экспедиции, которые уходят туда под грифом секретно… сенсационные расследования… Наполеон Бонапарт – внебрачный сын Владимира Ленина…
Чёрта с два кто-то нам скажет правду…
Потихоньку встаю, плетусь в зал, посмотреть, как там мой гость. Уворачиваюсь от пальм, забываю, что они призрачные, призрачный попугай садится на моё плечо…
Солдат смотрит на меня блестящими глазами, похоже, не видит…
– Вам плохо?
Не слышит. Не понимает. Похоже, что-то не то я склеил ему в голове, да и то сказать, меня клеить никто не учил…
– Пи-кьюшники… не формат, не формат, ай-ти-эр не подходит…
– Ну конечно… где ж ему подойти…
– Эксы… эксы наступают… взяли… формат взяли…
Киваю:
– Сволочи.
Соображаю, что бы ему вколоть, или вызвать врача, какого-нибудь частника, которому половину сбережений отдашь за вызов, вторую половину – за молчание… да какие сбережения, всё за телескоп отдал, ещё должен остался…
– Урал… Уральская республика… ай-ти-эр…
Вздрагиваю. Во, блин…
– Европа… беженцы… беженцев не брать…
– Почему?
– Ривик… ривик… девяносто процентов… смертей…
Не понимаю. Болезнь какая-то, или какой-то новый метод не знаю чего, от чего мрут, как мухи…
– Наводи-наводи-наводи, цель по азимуту, бе-е-е-ей!
Зажимаю ему рот рукой, ты ещё заори, чтобы соседи сбежались… На кой хрен я его вообще пустил, вывести бы сейчас тихонечко и положить во дворе… вообще, в доме пятьсот квартир, нет, надо ко мне вломиться… Зена, ну только тявкни там за стеной, тварь…
– Маккензи наступает… договор о неразархиваци…
– Нарушил?
Не отвечает. Слишком не понимаем друг друга.
– …открыл экс-докс…
Смотрю в его лицо, чуть подсвеченное призрачной луной над призрачным морем, может, очухается, может, поймёт, что к чему…
Вздрагиваю.
Зачем я посмотрел в его лицо, зачем я узнал его…
Так вот какого чёрта припёрся ко мне… куда же ему было ещё переться с войны… Вспомнил, лет через десять – через двадцать вспомнил, где жил когда-то, ещё до войны, ещё до всего, а может, вообще, с пробитой головой забыл, что была какая-то там война, вернулся домой…
А ведь, чёрт возьми, надо узнать у него хоть что-нибудь, из первых рук: кто, куда, откуда, зачем, с чего вообще началась эта бойня… Нет, я понимаю, что наш лучший из миров всегда на грани войны, но что-то же случилось, что-то же послужило той последней каплей…
– С чего… с чего началось?
Смотрит на не меня, а куда-то сквозь меня, не видит, блин…
– Кто… кто начал?
Тот же эффект.
– Отвечай!
Встряхиваю его, самого себя, резко, грубо, что я делаю, раненый же…
– А… да нет, мой командир… мы не смогли… мы не удержим… у нас же нет ай-ти-пи…
– А почему у вас нет?
– Вы что… откуда… мы же не чипуем…
– Давно пора научиться, – говорю, понимаю, что несу какую-то чушь, – с чего началась война? С чего?
– Неизбежно… неизбежно…
– Неизбежно… всегда можно что-то попробовать… я не знаю…
– …все варианты… все варианты… неизбежно… тупиковый путь…
Снова трясу его, что я делаю…
– Плато! Там, наверху, плато!
– Плато… – повторяет за мной, явно не понимает, что говорит.
– Как добраться? – уже сам понимаю, что кричу, – добраться… как?
Отворачивается. Засыпает. Или делает вид, что засыпает. Ладно, фиг с ним, тем лучше… отоспится, там и поговорим, что, куда и зачем…. Если он вообще хоть что-то знает… А то ведь мы всё знаем про все времена, кроме одного-единственного, своего собственного…
…шучу…
Подскакивает, смотрит не то на меня, не то сквозь меня, сжимает моё плечо:
– Мост… мост…
– Какой мост?
– Мост…
– Бруклинский, Тауэрский, Босфорский?
– Мост… идите по мосту…
– Да по какому мосту, м-мать твою?
– По мосту… по мосту…
Зена, сука паршивая, заливается лаем, кто-то уже стучит в стену, правильно, нечего орать среди ночи, как изменить ход истории. Отпускаю самого себя, бредящего, раненного, укрываю самого себя каким-то пледом, ухожу спать, на моей кровати призрачное море лижет призрачный песок, акантастер гложет кораллы… как бы не ужалил… тьфу, чёрт, это же иллюзия…
Выкарабкиваюсь из-под одеял, не сразу понимаю, где я. Спальню окутывают вечнозелёные заросли, глазастая игрунка примостилась на краю дивана, чистит какую-то тропическую хрень. Где-то на улице бухает, бахает, не сразу поймёшь, на котором из склонов, неважно, лишь бы не на нашем Плато…
Спохватываюсь.
Вспоминаю.
Вот, чёрт…
И как теперь с ним жить прикажете… с ним… с этим… прятать в квартире… или не прятать… брат приехал из Юго-Западного Кызыл-Тулук-Каракалмыкска погостить… а на какие шиши я его кормить должен, я уже сам на свои гроши не протяну, долг ещё этот за телескоп, и…
Без документов пришёл, вот где дело-то дрянь. Так бы устроился куда-нибудь… не знаю, куда. А что, мужик толковый, умеет что-нибудь… что он умеет… не знаю… а, ну да, он же – это я, что я умею… ничего я не умею. Совсем. В офисе сидеть, рекламные площади продавать. Траекторию солнца и то рассчитать не могу, оно у меня каждый день всё выше и выше… и все звёзды с ним… как будто плато наше день ото дня опускается.
Накатывает какая-то злоба на себя самого, нет, чш, так день начинать нельзя. Этот день передо мной ещё ни в чём не виноват, нечего на него собаку спускать. Тянусь к призрачной игрунке, тц-тц-тц-на-на-на, фьють, ускакала в заросли…
Ücretsiz ön izlemeyi tamamladınız.
