Kitabı oku: «Артерия»

1

В аудитории тихо. Организатор включает диктор. Лекция идет на китайском языке. На экране текут слова на двух языках. В этой школе всего два языка. По залу прошелся тихий рокот щелканья ручек и открытия тетрадей. Дверь глухо захлопывается и в мгновение по тетрадям запрыгали строчки, нечитаемые закорючки, невнятные предложения, и совершенно бессмысленные мысли. У меня все растворилось, уже когда я услышала тему. Я написала лишь заглавие на русском и демонстративно положила рядом с собой ручку, закидывая лодыжку на колено. На часах было без двадцати десять. Рань такая. Все писали усердно, уткнувшись носами в тетради и сложившись вдвое, что-то почти истерично вырисовывая в тетрадях, чуть ли не процарапывая бумагу. За решётчатым окном плясали капли по стеклу. Меня всегда мучал вопрос: они ставят решетки, чтобы мы не сбежали и не умерли на первом километре от школы или чтобы на нас не напали? Наш директор – личность неоднозначная, поэтому с каждым днем вопрос мучал меня все больше.

По звонку все сложили тетради по естествознанию на стол в неаккуратную, звездообразную стопку, вот-вот намеривающую упасть и рассыпаться.

Школа была каменной, но точно не средневековой, хотя кто знает этих китайцев, и деревянные обрамления с красивым орнаментом редких цветов и китайского дракона с набором неизвестных символов мало чем скрашивал унылое настроение здания.

Туманные размышления. Здесь нет правил и законов – мир стал жертвой людских глупостей и жажды крови, именно поэтому сейчас мы учимся бить и убивать с одного удара, ища успокоение и новую надежду в альтернативных вселенных, будь они прокляты, и весь этот век технологий, который и привел нас к постапокалипсису. Хотя кто-то будет возражать, что к этому привело использованное в ходе войны химическое оружие… но не оно ли это было? Люди слишком глупы, чтобы понимать обычных истин. Все, как и завещал Брэдбери: нас убьет не метеорит, не динозавры (хотя до сих пор не исключаю этого факта), а ошибки людей и их тщеславие. Можно с победительским лицом в костюме заключенного хлопнуть в ладоши и развести руками.

Я родилась в 2048 году. Тогда уже мы не знали, что такое гаджеты. Только некоторое время спустя мы узнали, что такое запретный плод. Людей в качестве учителей не использовали почти совсем, везде были роботы и четкая правильная программа, за отклонение от нормы могли выгнать на улицу, а это верная смерть. С тех пор, как по улицам гуляют полусгнившие, нафаршированные химическими веществами, формулы которых в строжайшем секрете, существа, когда-то бывшие людьми, а удары о железные прутья и штыки мягкой плотью и дикие вопли слышны по ночам… короче, крепость мы не покидаем. Никогда. Желания особо нет. Что делает школа? Обеспечивает защиту; готовит к жизни, а это либо путь истребителя, либо программист, который будет настраивать, и открывать окна с вселенными для таких же детей, которые через несколько лет будут заниматься тем же; выращивает детей такими, какими они выживут – все строго по правилам, не нравится – иди, гуляй, все знают свое дело и то, что будет за невыполнение, а это самое страшное. Ослушаться старшего – страшенный грех, этому нас учат с рождения, но, честно говоря, когда дети подрастают, им надоедает жить по указаниям взрослых. Все равно они редко им перечат.

Ученики разделились на небольшие группировки, у некоторых были товарищи, иногда друзья, кстати, от страсти общения тут тоже всех отучали, потому что когда надо будет убить кого-то быстро, времени на жалость не будет, эти твари научились действовать быстро, молниеносно, и истребитель должен быть всегда быстрее. То, как жили дети, особо никого не интересовало, нас обеспечивали всем, что было нужно, но по головке не гладили. Жаловаться на что-то было глупо, и даже нагло. В мире нет людей, а мы просто отсиживаемся в крепости, чтобы потом убить их всех.

– Я слышал, что парламент собрал лучшие гены отличившихся учеников и начал выращивание плодов искусственно, – сказал однажды Влад.

– А я слышала, что зомби научились откладывать яйца и теперь плодятся как жуки, – на полном серьезе ответила с расстройством в голосе Лера.

Больше никто не заговаривал еще долго. Мы все собирались в мир в качестве истребителя, и уже перешли на курс.

– Эти книжки слишком странные, – выхватывая чтиво в яркой обложке из рук Леры, ядовито проговорил Илья, раскрывая книгу шире.

– Не тебе решать, что мне читать, – с диковатым акцентом буркнула она.

Он прочитал несколько страниц и отдал ей. Повернулся к Владу.

– Ты знаешь, что такое половое созревание?

Влад подумал, прожигая взглядом потолок.

– Нет.

– Тогда зачем об этом писать в книге?

– А о чем книга?

– О подростках, судя по всему.

Влад сдвинул брови.

– Вам действительно стоит пересмотреть то, что вы читаете.

Я сидела на подоконнике и ела рыбные консервы.

– Читай Достоевского, бессмертная классика. Четко и по делу.

Лера сквасилась.

– Там все слишком строго, а мне этой строгости и тут хватает.

– «Мертвый дом» не нравится? – посмеялся Влад.

– Не то чтобы не нравится… серьезные книги, я еще не готова такое читать.

– Но это ведь тоже не вариант, – кивнул на цветную книгу Илья.

– Не вариант, – согласилась она, – но заниматься же чем-то надо.

– Идти и истреблять людей.

– Четыре года осталось, терпение, – ответила я.

Он мечтательно заложил руки за голову, и долго так лежал, кусая внутреннюю сторону щеки.

– А представьте, попадем мы в Тяньцзинь, отправимся в китайское отделение, а еще лучше – русское, будем носить черно-красную, а потом и сине-белую форму, будем есть настоящее свежее мясо, пить какие-нибудь травы по утрам – эстетика! Будем ходить на работу, заполнять отчеты, – он окинул незаинтересованные лица по комнате горящим взглядом, и продолжил фантазировать. – Я удивлюсь, если так не случится, – заключил Илья.

– Всякое может быть. Там очень жесткий отбор.

– Но ученики же всегда проходят?

Я пожала плечами.

– Похоже. Подготовка нормальная. Но вступительные экзамены же есть.

– А их можно не сдать?

– Запросто. Там реальные жизненные ситуации и ограниченное время, берут не по уровню знаний, а по тому, как ты готов к жизни и насколько ты человек.

До лета оставалась всего неделя. Эти три месяца нас не ждало ничего хорошего, летом всегда проходила практика, учеников, достигших нужного возраста, отдавали более опытному напарнику и они проходили настоящий экзамен, оставаясь на несколько коротких семестров за стенами крепости. Это было опасно и страшно, и возвращались с экзамена не все.

Наш инструктор год работал в истребительском центре и уже был чуть ли не главнокомандующим целым отрядом, не знаю, может, от этого в Илье столько уверенности в том, что мы там сможем работать. Виктор был молодым, поэтому мы не тратили время на «офицер Павлов» и звали его по имени.

– На что ты готова, чтобы доказать человеку, что он не прав? – нависая и впечатывая тяжелой подошвой ботинка, в очередной раз, когда мне прилетело снарядом, спросил он. Я знала, что на меня пялится Илья, я всегда знала, когда он на меня смотрит.

– На то, чтобы сломать ему ногу, – ответила я сквозь рычание, рывков вырвавшееся из груди, и легким заломом выбила его ногу.

Мне смотрели в спину. Илья так и стоял, вытирая от крови руки, потом двинулся за мной.

– Надо перестать так к нему относиться.

Я подняла на него глаза. Он стоял с сострадающим лицом, перестав вытирать руки и замерши в ожидание моего ответа. Я молчала.

– Я его ненавижу.

– Нам с ним еще три месяца работать.

– Мне все равно, я могу сменить курс.

– Нет, не можешь, ты и оттуда уйти захочешь. Доведи все нормально до конца и окончи курс с отметкой в аттестате.

– Я не за отметкой сюда хожу.

– Значит, иди, и дерись. В городе лучше не будет.