Kitabı oku: «Маша, очнись!»
Начальная школа
Как же все это началось, Маша?
1 класс, 1 сентября, утро
На первое сентября мы, конечно, опоздали. Мама, зажмурившись, малевала глаза тенями образца 2008 года: сами понимаете, три раза смыть, а в четвертый сорвать куш и все же позволить нам выйти из дома.
Через десять минут мы уже прорывались сквозь толпу родителей, но расходились они нехотя: когда дело касается твоего ребенка, ни одна опоздавшая клуша со своим отпрыском не должна помешать празднику. А что если клуша – моя мама, а отпрыск – первоклашка я?
Я всегда верила в людей и их великие душевные порывы. Но уже тогда я подумала: «Какие-то они жестокие».
Мы стыдливо побежали по ступенькам (а все смотрели на нас!), стыдливо обогнули зубастую директрису и попытались найти мне пару, чтобы потом мальковой вереницей гордо сойти по тем же ступенькам.
Школьные праздники – такой атавизм: зачем-то бежишь наверх, чтобы потом гордо прийти туда же.
Пары мне не нашлось.
«Ирина Валерьевна, ну можно нам хоть кого-то?», – взмолилась мама, криво улыбнувшись классной руководительнице. Ирина Валерьевна подтащила меня к себе, крепко ухватила за запястье, и мы пошли.
Виню ли я маму за то, что происходило следующие годы? Наверное, нет.
Но иногда я думаю: «А что если бы мы все-таки не опоздали и я встала в пару?»
Мама и ритуалы
1 класс, 1 сентября, день
На каждый праздник мама покупала торт «Прага»: мама любила ритуалы и любила, когда все ей заранее было известно. Она просила ноты у руководителя еще когда нот не было ни у кого из оркестра, чтобы заранее все знать и не сфальшивить, не показаться глупой. Мама мыла голову только яичным шампунем, брала только девятипроцентный творог на завтрак и ни процентом меньше. Но я поняла, что со мной так не надо: не надо про меня все заранее знать.
После развода родителей я решила, что контролировать буду себя сама. Не уверена, что мама поняла это, но мама точно знала: я справлюсь.
Меня оскорбляло, когда мама проверяла у меня пересказ книги или просила показать сделанные прописи: что она, не верит мне? Сама знает: я все сделаю, все выучу. Пусть просто любит меня, у нее и так забот много.
И в этот день мама принесла «Прагу», мне налила сок, себе – минералки в винный бокал. Когда папа ушел, мама перестала пить алкоголь даже по праздникам: не потому что папа был алкоголиком, а потому что мама не хотела о нем вспоминать – даже через ее любимое и их традиционное красное.
«Школа – один из самых классных периодов в твоей жизни, – говорила мама, – это как играть скерцо – не заметишь, как пальцы по клавишам пробегут. А там аплодисменты, ты на сцене, на тебя смотрит Бог и думает: как ты поступала все эти годы и куда тебя теперь отправить»
Я жевала торт, запивала соком. Было слишком сладко, но я заслушалась маму и подумала: «Скерцо мы уже играли. Но разучивать его так долго!»
Тут я поняла, что мама уже несколько раз позвала к пианино – это был наш вечерний ритуал, который я любила и потому позволяла проводить.
Мама села на табуретку и похлопала по креслу рядом.
Играй форте, играй пиано
1 класс, 1 сентября, вечер
После развода родителей мама забрала меня из музыкалки, потому что некому было меня отводить, и я была даже рада. Старенькая музичка Зоя Ивановна все время говорила держать руку «яблочком» и запрещала манерно двигать кистями: я поднимала руки локтями к небу, когда старалась передать все свои чувства. Чувства Зое Ивановне крайне не нравились, зато мама их во мне ценила больше всего на свете.
После торта мама сказала: «Ты теперь взрослая. Почему бы нам с тобой не сыграть пьесу, которую играют в четвертом классе?».
Так мы стали разучивать пьесу про мышей. Гордости было – до небес: я теперь взрослая, я для четвертого класса теперь.
«Вот тут мышки крадутся, – учила мама, – а вот ту-у-ут! Их догнала кошка, и они побежали врассыпную. Сначала играем пиано, а потом как сделаем форте!»
Затем наступала другая часть, без мышей, и мы представляли парня и девушку, которые ужасно стеснялись потанцевать друг с другом, но парень осмелился позвать девушку, и у них получился тихий, но искренний танец. Моей левой рукой мыши наблюдали за танцем, пока за ними вновь не погналась кошка.
Я думала: «И меня ведь когда-нибудь позовут на танец?»
Мама угадывала мои мысли и отвечала: «Конечно, тебя позовут. Смотри какая ты хорошая. Доброту и умение ощущать, как у тебя, люди ценят».
Мы улыбались друг другу. Пьеса про мышек была нашей тайной: маме по вечерам надо было репетировать, но мы называли себя хулиганками и все равно разучивали мои пьесы.
Ты кто такая?
1 класс, 2 сентября
Я всегда не любила рано вставать. Выглянешь в окно – а там люди в тараканов превратились: черные, лапками шевелят, усиками дергают и ползут, куда на самом деле не хотят. Столько в этом безнадежности.
Но 2 сентября я подскочила в полседьмого – раньше мамы, а такого никогда не было. Дергались мышцы на предплечьях, внутри все дребезжало. Мой первый настоящий взрослый день.
Я подергала маму за плечо, она что-то мяукнула, и я пошла ва-банк – решила сама заварить ей чаю со вчерашней «Прагой». Пока я делала чай, кипяток капнул на мизинец, и я чуть не выронила чайник, но вспомнила: я мамина защитница, больше некому о ней позаботиться.
Будить маму решила как мама – погладила маму по щеке и сказала: «Кисонька, а там чай стынет»
Мама подскочила и что-то пробормотала про маму: я поняла, что это она про бабушку, которая теперь была на небе. В день смерти бабушки я, пятилетняя, смотрела на голубой, ясный верх и представляла себе тени, которые по загадочным и невыносимо грустным причинам не могут вернуться и рассказать, как им теперь живется Там.
Тут мама быстро сообразила, спрятала в себя полусон, взяла меня за руку и улыбнулась.
Мама хвалила меня и быстро хлебала желтый чай, который спустя десять лет, улыбаясь, назовет «мочой молодого осленка». Съела чуть засохший кусок торта, и мы стали собираться.
На улице начало холодать, и мама одела меня в куртку. Пока мы шли к школе, я сорвала желтый листочек и положила на заборчик у подъезда: каждый год я так хоронила лето.
«Лето-лето, жду тебя в либретто», – говорила про себя я.
У школы мама сказала: «Маша, тебе надо себя зарекомендовать, чтобы все знали: ты своя».
В школе дрожь не унималась. В кулере не было стаканчиков, и я решила успокоить себя привычным способом – сесть и сыграть какую-нибудь пьеску на коленях.
Музыка растекалась по рукам и выливалась через пальцы. Вдруг на нее, как муха, прилетел мальчик.
Он отличался от других: вместо зеленой школьной формы носил темно-сини й костюм и выглядел изногсшибательно. Он хотел что-то сказать, но тут запиликал его темно-синий, аж с открывашкой, телефон.
«Мам, да я тут по-королевски», – развязно перебил он воркование в телефоне. Разве так можно с мамами?
Потом мальчик с щелчком закрыл телефон, и я вспомнила блондинку в розовом по телевизору, которая делала так же. «Гламурщина», – всегда говорила мама, но смотреть не переставала.
«Ты кто такая? Тебя не было на подготовке к школе», – сказал мальчик.
«Так меня мама…» – начала лепетать я, но он перебил. Видимо, он со всеми так делал.
«Кто твоя мама?» – спросил мальчик.
«Она играет в оркестре – лучшем в Москве. На пианино», – моя гордость перебила волнение, и я уже думала, что первый школьный разговор получится отличным.
«Чему тебя твоя мама научит? Бренчать? На уроках мы таким не занимаемся. Ты про парные согласные что-то слышала?» – он стал язвить.
«Мальчик, я сама все учу, а к мамам с уважением надо!» – я попробовала съязвить в ответ.
«Я не просто мальчик, я Паша. А ты будешь самой глупенькой у нас в классе и вообще никого тут не знаешь. Я закончил», – Паша хлопнул ладонями у меня перед носом, толкнул в плечо и ушел.
Тут во мне что-то сорвалось. Я вышла из класса, дрожащими губами пыталась у всех спросить, где туалет, но никто меня не понимал. Все поджимали подбородок к шее, поднимали брови и уходили. Туалет я нашла сама и там разревелась.
«У тебя что случилось? Ты ударилась?» – в туалет зашла чья-то учительница.
«Я слишком много чувствую», – ответила я.
Тогда учительница посмотрела на меня пару секунд, тоже подняла брови и ушла.
Первый настоящий взрослый день полетел в тартарары, и казалось, что теперь назад дороги не было.
