Kitabı oku: «Дочь Деметры», sayfa 2

Она хотела сказать «ненавидите жизнь», потому что чувствовала, что с Танатом, этим чернокрылым киборгом в белоснежном халате, можно не выбирать слов, но тут её прервал тихий смех штурмана.

Кора так и подскочила, во все глаза созерцая чудо из чудес – давящегося от смеха Аида Кроновича.

– Чего смешного? – недовольно буркнул Танат.

– Ну, знаешь, – сказал Аид, отсмеявшись, – скажи мне кто пять-шесть тысяч лет назад, что ты будешь конкурировать за трупы с Деметрой…

– Тьфу на тебя, «конкурировать», тоже мне, – скривился Танат. – Да забирала б хоть все, это Зевс запретил перерабатывать умерших от болезни или вот криминальных. Хотя по мне, дебилов, которых зарезали в поножовщине, можно и в автоклав.

– С больными тебе, наверно, понятно, – Аид посмотрел на Кору, и та испуганно кивнула. – Полная дезинфекция и кремация. А криминальных сначала отправляют на вскрытие. Труп можно отправить в переработку не позже суток после смерти, если, конечно, это живой человек, а не биологическое существо, полностью созданное из вторичного сырья. Такое тело может храниться неделю. Потом качество… материала резко падает из-за процессов разложения, и отправлять в переработку становится нерационально – дольше возиться, очищая питательный раствор от продуктов распада. Танат и его подчиненные же обычно не выдают криминальные трупы, пока дело не раскрыто.

– Пора, наверно, начать выдавать, – без особого энтузиазма сообщил Железнокрылый. – У меня тут морг, а не склад.

– А в чем дело? – осторожно уточнила Кора. Она, конечно, имела какое-то представление о том, почему у Таната случился резкий наплыв криминальных трупов, но все её знания были обрывочными.

– Ты что, не слышала про маньяка? – на каменной в общем-то физиономии патологоанатома отразилось удивление.

Кора призналась, что кое-что слышала, точнее, подслушала, благо ни Деметра, ни посетители её оранжерей не были настроены разговаривать о маньяке.

– Да, кстати, – спохватился штурман. – Кора хотела поговорить с тобой о смерти, – в том, как он сказал это, прозвучало эхо чего-то далекого и безапелляционного, словно приказ. Хотя… нет, пожалуй, это не было приказом, как не было и дружеской просьбой, скорее, каким-то… Коре показалось, напоминанием.

– Деметра сказала, вы знаете все о смерти, – тихо произнесла девушка, скользя взглядом по железным перьям киборга. – Скажите, умирать больно?..

Танат передернул плечами, и его перья зазвенели:

– Ну, знаешь, смотря от чего, – недовольно сказал он. – Но ты не бойся. На самом деле в том, чтобы умереть, нет ничего страшного. Для тебя все закончится в один миг, потом буду работать или я, или автоклав.

– А если я не хочу, чтобы на этом заканчивалось?.. – спросила Кора.

– Не для тебя, – терпеливо поправил Танат, – для тела. Твоя душа…

Под строгим взглядом Аида и внимательным Коры он начал рассказывать о загробной жизни, о тысячи, тысячи религий, о том, что достаточно верить, и лучше всё же во что-то нормальное, а не в Ктулху (если бы ещё Кора знала, что такое Ктулху), и о том, что перерождение неизбежно, но это не так, как в ту злосчастную питательную субстанцию, которой так боится Кора, а в нечто живое, дышащее и разумное. И это было настолько заманчиво и прекрасно, что Кора едва не утратила бдительность и не спросила, а есть ли душа у тех, кто выращен в пробирке из этой же самой субстанции, кто не имеет ни детства, ни юности, кто сразу родился двадцатилетним и помнит лишь два с половиной месяца своей жизни (и дело не в амнезии), кто в жизни не прочел ни одной книги, но хранит в голове всю накопленную человечеством информацию о растительных и животных мирах всех планет.

У тех, кто живёт лишь до первого дня зимы.

Да, Кора едва не спросила об этом – едва удалось спохватиться и удержать рвущиеся с языка слова. При этом, кажется, она слегка изменилась в лице, и Танат быстро завершил лекцию о душе (очевидно, решив, что Кора не верит в существование душ) и начал говорить, что те, кто стали пеплом, и те, кто стали питательной смесью, всегда остаются в памяти близких, и даже если человек одинок, у него нет ни семьи, ни друзей, хоть кто-нибудь – пусть случайный знакомый – когда-нибудь да вспомнит о нем.

Кора засмеялась тихим, болезненным смехом. О ней-то уж точно некому будет вспомнить. Едва ли о ней подумает даже Деметра, она же…

– Вот тут ты можешь не беспокоиться, – твердо сказал Аид, и очередная порция истеричного смеха, булькнув, застряла у Коры в горле. – Тебя как минимум будут помнить те пять идиотов.

Девушка фыркнула, подумав, что действительно будут, и ещё как; Танат же озадачился, и штурман в двух словах обрисовал ему ситуацию.

– Спасибо, что не насмерть, – буркнул он. – Ещё бы не хватало…

Штурман прижал одну руку к груди и наклонился в неглубоком издевательском поклоне; Кора снова фыркнула и торопливо отвернулась, чтобы не раздражать своим смехом патологоанатома с его благодарностью другу за то, что тот не стал увеличивать ему фронт работ.

Потом она поблагодарила Убийцу за помощь. Слова были искренни – благодаря Танату Кора узнала ответы, которых ей так не хватало. Она обрела ясность. Теперь следовало действовать – и она уже знала, как. Если, к примеру, она умрёт, а тело не найдут за неделю…

Аида Кроновича она тоже поблагодарила – за всё. Она не стала пояснять, за что конкретно, в этом «все» было то, что он спас её в лифте, и то, что отвел к Танату, и ласковые прикосновения к волосам, такие необходимые.

Штурману это «всё» не понравилось совершенно:

– Ещё полчаса, и я провожу тебя. Ещё не хватало, чтобы ты бродила одна по нижним уровням, – безапелляционным тоном заявил он, и тут же обернулся к Танату, – так что, у тебя новый труп?

– Семнадцатый, – с некоторым удивлением отозвался Железнокрылый. – Ты хочешь взглянуть? Ищейки Гермеса его едва не обнюхивали. А, впрочем, как знаешь, – он дёрнул крылом и повел их куда-то вглубь прозекторской. – Кора, может, ты подождешь здесь?

– Не подождёт, – возразил Аид прежде, чем девушка успела открыть рот. – Веди.

Они прошли что-то вроде приёмной (видимо, для родственников покойных), лабораторию, где суетились два невысоких, щуплых субъекта в белых халатах и очках на пол–лица, и, подождав пору секунд, пока Танат откроет толстую, не меньше полметра, металлическую дверь, переступили высокий порог.

Кора поёжилась – было холодно, едва ли намного выше нуля – и присмотрелась к столам, совсем таким же, как те, которые были в том помещении, где они говорили с Танатом, только на сей раз не пустыми.

На столах лежали аккуратно накрытые простынками тела. Кора насчитала шесть штук – остальные, видимо, хранились в другом месте.

– Вот он, рабочий из шлифовального цеха, – Танат сверился с биркой на ноге и назвал имя, но Коре оно ни о чем не говорило. – Нашли по запаху… на техническом между +31 и +30. Висел, как обычно, в проволочной петле…

– И сколько он там провисел? – небрежно уточнил штурман, приподнимая простынь за угол.

– Больше трёх дней, – сказал Танат. – Все как обычно. Его, очевидно, подкараулили после смены, придушили петлей, перенесли на технический уровень, изнасиловали и повесили. Причина смерти – механическая асфиксия. Отпечатков нет, биологических следов нет, ничего нет…

– Какой ужас, – пробормотала Кора.

– Тебе не стоит беспокоиться насчёт маньяка, – сказал штурман, пристально разглядывая её лицо – все семнадцать – мужчины, – он откинул простынь в сторону, и Кора прижала ладонь к губам, чтобы не закричать (и не оставить свой завтрак на полу у Таната). – Не отворачивайся. Вот так же, или примерно так же, с поправками на причину смерти, будешь выглядеть ты, если тебя найдут через три дня после смерти. Так что, не лучше ли спокойно прожить свою жизнь, сколько там тебе отпущено, и с достоинством принять то, что будет потом, не важно, будет ли это кремация или переработка в раствор?

Кора сдавленно пискнула, стараясь не смотреть на распростёртое на столе отвратительное тело с вытаращенным языком и почерневшим лицом.

Она не могла не смотреть.

– Ты достаточно прониклась или хочешь посмотреть остальные? – уточнил Аид, снова накрывая тело простыней. – Тут разные есть.

– Н-нет, – пробормотала Кора, моргая, чтобы прогнать стоящее перед глазами изображение висельника (ну уж нет, ей точно не хочется превратиться во что-то подобное). – Я… уже не хочу, правда. Кто… кем нужно быть, чтобы… – она не смогла договорить, её трясло.

– Мы не знаем, – пожал плечами штурман. – Над этим делом уже полгода работают лучшие ищейки Гермеса, но пока… как видишь. Ну ладно, – сказал он чуть мягче, – пойдем, ты дрожишь. Спасибо, Танат.

– Можешь засунуть свое «спасибо»… – огрызнулся Танат, закрывая дверь в холодильный цех. – Ещё бы она не дрожала, такой день, и тут ты со своими методиками…

– Все в порядке, – кое-как выговорила Кора. – Я действительно… задумалась об этом на пару минут. Но теперь я убедилась, что не хочу становиться трупом на вашем столе.

Танат посмотрел на неё и покачал головой; девушка заставила себя улыбнуться, и он мрачно сказал, что ей стоит не думать о смерти, маньяках и трупах, а радоваться тому времени, которое ей отпущено. Кора могла сказать, что отпущено ей-то совсем немного, особенно в масштабе Таната и Аида, но привычно промолчала.

На пути к лифту она мимолётно подумала о том, как здорово было бы стать пеплом, минуя стадию трупа, но эта мысль как-то не задержалась у неё в голове – как, впрочем, и мысль о долге (который у неё таки был – как минимум до первого дня зимы).

Навалилась усталость; холод, который пронизывал её буквально до кости, пока они разглядывали трупы, никак не хотел уходить – всё же у неё не было плотного шерстяного мундира, как у Аида, либо свитера, просматривающегося под халатом Таната, только старый, почти не греющий комбинезон да минимальный комплект белья. Безумно захотелось залезть под душ и долго не вылезать. Только об этом нельзя было и мечтать – своего душа у неё не было, а Деметра явно заинтересуется, если Кора решит воспользоваться дежурным оранжерейным.

Технический лифт взлетел вверх; Аид посмотрел на Кору, и та заставила себя улыбнуться.

– Даже не пытайся, – сказал он ей. – Ты устала, и, кажется, все ещё не согрелась, хотя, по-моему, это достаточная плата за отказ от суицидальных идей. Сейчас мы приедем, и тебе лучше будет сразу лечь в ванну, а потом выпить что-нибудь горячее. Пока Деметра…

– Ванна – это лежачий душ? – уточнила Кора. – У меня такого нет.

– У Деметры должно быть. Пока она будет орать на меня…

– А можно как-нибудь без этого? – жалобно спросила Кора, представив эту картину воочию. – Я хотела пролезть к себе незаметно… в каюте есть умывальник… а ещё лучше, вообще к себе не идти, я знаю такой уютный закуток на соседнем техническом, посижу там до вечера, чтобы Деметра точно ушла к себе в каюту. Я.. не надо меня провожать, я нормально доеду, можете спокойно выходить у себя.

Штурман посмотрел на неё с сомнением:

– Ещё чего. Ну нет, если тебе нужно где-то посидеть до вечера, тогда едем ко мне, – он протянул руку к светящейся между стальными листами панели и нажал на нужную кнопку. – Во–первых, у меня есть ванна, во–вторых, пока ты будешь отмывать эту грязь, можно будет отправить твои тря… твою одежду в чистку…

Кора запротестовала – ещё чего не хватало, мало с ней штурман возился, так ещё и занимать его ванну – но Аид Кронович пресек её возражения, и девушка поняла, что деваться некуда.

– А ещё, это последнее место, где тебя будет искать Деметра, – спокойно сказал штурман, когда лифт остановился на –104.

Кора представила Деметру, нарезающую многокилометровые круги по всему звездолету в её поисках, и невольно улыбнулась.

Так, улыбаясь, она и зашла в каюту Аида Кроновича… и замерла, не представляя, что делать с толстым бежевым ковром, который лежал на полу. Заметив, что штурман снял сапоги, она тоже стянула с ног ботинки и осталась в носках.

Каюта состояла из нескольких комнат и была обставлена предметами, назначение которых Кора представляла довольно смутно (если не всех, то многих). Впрочем, ей было не до экскурсий, потому как штурман сразу потащил её в ванную, где принялся настраивать горячую и холодную воду в… предмете, который, наверно, и был той самой ванной. Взглянув на Кору, штурман коротко хмыкнул и принялся подробно объяснять назначение, принцип устройства ванны и как ей пользоваться. Напоследок, когда Кора во всем разобралась, он показал ей, где взять полотенце, посоветовал засунуть одежду в устройство для чистки и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Кора осталась одна; с минуту она стояла, одетая, погрузив руку в теплую воду; потом нахлынуло облегчение, и Кора опустилась на пол и заплакала, ощущая впервые за день уже не боль, горечь и обиду на Деметру, а какое-то опустошение, отчасти даже приятное.

Потом она услышала шаги – штурман, уже без мундира, в тонком сером свитере под горло – резко распахнул дверь:

– Кора? – увидев, что опасности нет, он подошёл к ней, – ну что ты опять…

– Всё хорошо, – ответила девушка, вытирая слёзы рукавом и поднимаясь на ноги. – Всё хорошо. Спасибо.

– Ладно, – Аид посмотрел на неё с явным подозрением, – если что…

Он повернулся к двери, но Кора вцепилась пальцами ему в рукав:

– Не уходите, – попросила она. – Останьтесь. Пожалуйста. Мне… – она хотела договорить «нужно, чтобы кто-то был рядом», но не стала, потому, что вовсе не была уверена, что ей это действительно нужно, и что это не просто каприз от холода и усталости.

Переспрашивать он не стал; Кору это обрадовало, она не была уверена, что в состоянии что-то ему ответить так, чтобы и не заплакать (делать это при нём было как-то неловко), и не наговорить лишнего, что тоже было бы совсем некстати.

– Так бывает, – мягко сказал штурман, стаскивая с неё комбинезон. – Уровень адреналина у тебя в крови понизился, и вот. Но лучше уж так, когда нет никакой опасности, чем наоборот.

Пока штурман возился с её комбинезоном, настраивая цикл чистки, Кора сняла белье и забралась в ванну. В первые секунды вода показалась обжигающей, но потом девушка привыкла и вытянулась, откинув голову.

Аид неслышно подошёл сзади – Кора заметила его присутствие, лишь когда он наклонился, протянул руку и легонько коснулся кончиками пальцев её щеки:

– Отдыхай.

Он хотел убрать руку и уйти, но Кора села и снова схватила его за рукав:

– Пожалуйста, – она не могла его отпустить, только не сейчас, когда она снова почувствовала себя живой. Настоящей. Ей безумно хотелось продлить это ощущение, ведь никто бы не стал прикасаться так бережно к жалкому существу, выращенному из клеток Деметры, чтобы помогать в оранжереях.

Штурман смотрел на неё и, кажется, колебался; Кора перехватила его за запястье и прижалась щекой, пытаясь хоть на секунду забыться в этом прикосновении.

– Хорошо, – он мягко убрал руку и принялся стягивать свитер. – Отвернись.

Кора послушно отвернулась, и вскоре штурман залез в ванну, взял в руки душ и начал мыть ей голову. Сначала она боялась пошевелиться, но потом успокоилась, и когда штурман откинулся на спину и потянул её к себе, легла, прижавшись к его груди и уткнувшись носом в ключицу.

Кора прикрыла глаза, ощущая прикосновения мягкой губки и теплых пальцев, и тихо сказала:

– Простите. Я не хотела… устраивать тут истерики. Извините.

– Все хорошо, – сказал Аид Кронович, снова зарываясь пальцами в её волосы. – И все же… ты можешь рассказать мне обо всем. Я постараюсь понять, – Кора вздрогнула, и он прижал её к себе, успокаивая. – Ты хотела умереть, – пояснил он. – Тех причин, которые ты озвучила, явно недостаточно, чтобы желать покончить с собой.

– Я просто…– Кора запнулась, – я не знаю, как рассказать.

О том, что сегодня она узнала, что каждую календарную весну Деметра выращивает из своих клеток помощницу, загружает ей в голову весь архив знания о мировой биологии и ботанике (ну и, конечно, стандартные знания о мире, которые есть в матрице искусственного сознания) и называет дочерью.

Мужчина, который пришёл к Деметре, предположил, что так она реализует свой материнский инстинкт, но сама Деметра уверяла, что это нужно для безопасности – если сразу сказать новорожденному существу о том, кто оно, то оно может повести себя неадекватно, и когда-то, может, в прошлом столетии, один такой озлобленный клон чуть не разрушил оранжерею. Да и потом, если девушка думает, что она – дочь Деметры, и лишилась памяти после короткого трёхмесячного анабиоза (как считала и сама Кора), она как-то больше привязана к растениям. Три сезона календарного года она будет холить и лелеять растения, не зная отдыха, а в конце осени, когда наступит период покоя, и растениям уже не будет требоваться такой уход, но зато они будут нуждаться в подкормке, Деметра уговорит дочь тоже заснуть до весны. Но вместо анабиозной капсулы она ляжет в устройство, которое превратит её тело в питательную массу для растений. К новой календарной весне, когда наступит пора пробуждения, Деметра раздобудет новой питательной массы (Кора не совсем поняла, откуда – наверно, из тех растений, которые тоже отжили своё) и вырастет себе новую дочку – умелую, работящую. Но её, Коры, больше не будет.

Странный гость тогда спросил, по какой причине Деметра не оставляет дочь на зиму. Возиться потом, выращивать, передавать ей знания… ест Кора, наверно, не так уж и много – как будто корабль не сможет прокормить её до весны?

Деметра тогда ответила, что не желает привязываться к существу, которое все равно не заменит ей настоящую дочь. К тому же оно проживёт недолго – не дольше, чем обычные смертные, а если в геноме закралась ошибка, ещё и умрёт от какой-то болезни лет через десять, а это совершенно излишний расход биомассы. А если и нет, то начнёт стареть, и лет через сорок станет обузой.

«К тому же, они все равно не совсем… настоящие».

Поэтому ей куда проще отправить Кору в переработку, а тот питательный раствор, который получится из её тела, пустить на подкормку тропических орхидей. Орхидеи, они очень нежные, им нужно много питательных элементов, а дочку к весне можно вырастить новую.

«И что, ты просто укладываешь её в автоклав, говоришь, ты заснешь до весны, и нажимаешь на кнопку «переработать»?!» – не поверил тогда незнакомец.

«У меня для неё репликатор специальной конструкции», – пояснила тогда Деметра, – «с виду он очень похож на вид на анабиозную капсулу».

«Вообще-то я о моральных аспектах».

«Ну, может, сначала действительно было больно, но потом я привыкла».

– Простите, – тихо сказала Кора. – Я не могу вам сказать. Это касается только меня и Деметры. Не спрашивайте.

– Хорошо, – вздохнул штурман, успокаивающе поглаживая её по спине. – Но если тебе захочется рассказать…

Он замолчал и снова взял в руки губку. Его прикосновения были уверенными и успокаивающими, и Кора снова расслабилась, положив голову ему на плечо. Она не знала, имеет ли право, будучи искусственно выращенным созданием, наслаждаться теплом горячей ванны и чьих-то объятий, но, кажется, это было лучшим событием в её короткой жизни.

– Можно я вас укушу? – спросила Кора, и, не дожидаясь ответа, обвила руками шею штурмана и легонечко прикусила тонкую кожу в районе ключицы. Потом принялась кусать шею, и он слегка откинул голову назад.

– Моя хорошая, – в его голосе слышалась тень улыбки, а прикосновения стали более откровенными.

Потом штурман целовал её – губы, шею, грудь, живот, уверенно и сдержанно одновременно. В ванне стало неудобно, и он взял её на руки и отнес в соседнюю комнату, на постель. Когда Кора не лежала в горячей воде, ласки ощущались острее, и она наслаждалась каждым прикосновением.

– Кора?.. – голос штурмана был чуть более хриплым, чем обычно; забавно, он, кажется, ещё смог бы остановиться сейчас, одеться и вежливо проводить до каюты Деметры, и, может, Кора и подумала, что не стоит заходить так далеко, подождать «настоящей любви» или ещё чего, но не теперь, когда она знала все о себе и о том, что жить ей осталось до первого дня зимы.

Штурман был осторожен, и ей почти не было больно – только вначале. Потом она растворялась в непривычных ощущениях и не думала ни о чем. Было так восхитительно удовлетворить жажду прикосновений, и прижиматься потом к штурману, положив голову ему на плечо, и ощущать, как он укрывает её мягким пледом.

– Спасибо, теперь мне лучше, – прошептала Кора, проваливаясь в неглубокое забытьё.

Утром она попрощалась со штурманом, пожалуй, более скомкано и холодно, чем планировала. Тот собирался на смену и едва кивнул в знак приветствия, но когда она натянула комбинезон и уже планировала откланяться, предложил задержаться на полчаса и выпить с ним кофе.

– Кофе? – Кора знала, что это, но пробовать как-то не доводилось. По-хорошему, ей следовало уйти как можно раньше, но слишком заманчиво было и попробовать этот напиток, и посидеть подольше со штурманом, с тем, для кого она была живой и настоящей. – Никогда не пробовала.

Аид Кронович тихо хмыкнул и повел Кору к портативному синтезатору пищи:

– Никогда не понимал истерик этих любителей натуральной еды, – он загрузил в синтезатор стандартную питательную смесь и открыл меню. – Лично я не в состоянии отличить ни на вид, и на вкус. Состав тоже, по сути, одинаковый.

Синтезатор заработал, и в воздухе разлился божественный аромат. Кора улучила минутку, чтобы разглядеть комнату, в которой они были. Кажется, это была столовая, совмещенная с кухней и кабинетом – справа длинный овальный стол со скатертью и несколько стульев, слева книжный шкаф, как в спальне, настольный компьютер и кресло, а по центру было самое невероятное, что только могла представить себе дочь Деметры.

Окно.

Гигантское окно во всю стену – стекло и сталь по краям, а за ним какие-то тускло мерцающие части их корабля и бескрайняя, бесконечная, невозможная звездная ночь.

– Как красиво, – прошептала Кора, – А вам… вам не страшно? – она развела руками, пытаясь объяснить, почему у Деметры в оранжереях никаких окон нет и в помине, и почему большинство живущих на этом корабле предпочитает иллюзию надежности красоте космоса.

Штурман подошёл к ней с чашкой в руках:

– Здесь не опаснее, чем везде. Никто не знает, что будет с нами через сто сорок лет – долетим ли мы до Селии, или корабль погибнет… может быть, даже завтра. Когда летишь от звёзды к звезде, глупо думать, что сможешь отгородиться от космоса стеной из металла. Но ладно, тут кофе и бутерброды, попробуй с сахаром и со сливками.

Кора попробовала и с сахаром, и со сливками, и просто чёрный, горячий и горький. На бутерброд она посмотрела с опаской, но всё же взяла. Ела медленно, наслаждаясь вкусом.

– А чем ты обычно завтракаешь? – спохватился штурман. – Может, яичницу или…

Кора пожала плечами:

– Синтезатор в оранжереях сломан, из напитков он выдаёт только воду, а питательную смесь может давать только в виде овсяной каши. Последние три месяца, – Кора не стала уточнять, что она в принципе существует только три месяца, – я ем овсяную кашу на завтрак, обед и ужин.

– Какой ужас, – пробормотал штурман, насыпая в кофе две ложечки белого свекольного сахара. – Теперь я понял, почему ты хотела покончить с собой.

Кора развеселилась и принялась рассказывать, что, с точки зрения Деметры, еда должна насыщать организм полезными веществами, а не служить источником удовольствий. Питательная смесь со вкусом овсянки в этом плане ничуть не хуже, чем вылепленный из этой смеси бутерброд. А кофе вообще вредит психике.

– Но это неправда, – резюмировала Кора. – На самом деле психике вредит моя мать.

Аид Кронович пробормотал, что питаться одной овсянкой это чересчур даже для него, и предложил Коре ещё кофе. Она согласилась.

Было так здорово просто сидеть за столом, пить кофе и смотреть на звёзды, мерцающие где-то там, в темноте, за стеклом. Коре захотелось, чтобы этот миг длился вечно – ну, или, хотя бы, до первого дня зимы.

Впрочем, теперь Кора знала, что будет делать до первого дня зимы.

Она будет жить.

Каждый миг.