Kitabı oku: «Недетские Сказки», sayfa 2

Сказка про портного и мышиного короля

В одной очень далекой стране жили могучий король и бедный портной. Они были друзьями потому что выросли вместе и вместе играли, когда было детьми. Король любил прийти в гости к портному и посидеть за его бедным столом. Он приносил с собой бутылку вина и вкусные булочки, потому что у портного совсем не было денег ни на вино ни на булочки. Друзьям было хорошо вдвоем, они говорили о девушках, о звездах, о дальних странах, засиживались порой до поздней ночи и никогда не говорили ни о шитье одежды, ни о делах королевства. Шли дни, складываясь в месяцы и годы и вот портной начал замечать, что вокруг становится все больше и больше солдат, а ему все чаще и чаще заказывают шить военную форму серого мышиного цвета. Да, в армии короля мундиры были серого цвета и из-за этого его даже прозвали "мышиный король". Когда солдат становится много, а портные шьют в основном мундиры, то это очень плохой признак. И, разумеется, вскоре началась война. Воевать надо было с соседним королевством, в котором все было совершенно неправильно. Там ели неправильные булочки, пили неправильное вино, совсем неправильно любили друг-друга, а потом неправильно воспитывали неправильных детей. Даже форма у их солдат была неправильная, не мышиная, как следовало, а зеленая, что уже совсем ни в какие ворота не лезло. Их, разумеется надо было научить печь правильные булочки, пить правильное вино, рожать правильных детей и носить аккуратную форму мышиного цвета. Портной все это прекрасно понимал и поэтому, когда король торжественно вручил ему винтовку, портной не возражал. Он готов был поубивать нескольких неправильных зеленых людей, а остальных исправить, пошив им серые мундиры.

Но зеленые люди вовсе не стремились становиться серыми. У них была не только неправильная зеленая форма, но винтовки и даже пушки, из которых они стреляли. И хотя они стреляли совсем неправильно, но иногда попадали. Тогда на земле оставались лежать серые люди. А когда стреляли серые люди, то на земле оставались лежать зеленые. Иногда серые и зеленые лежали вперемешку и поле напоминало портному строгое платье из ткани с серо-зеленым узором. Когда-то, очень давно, он хотел сшить такой камзол для короля, но ему пришлось взять винтовку и праздничному платью короля пришлось подождать. А теперь ему уже больше не хотелось шить серо-зеленый камзол.

Однако зеленых людей на поле оставалось больше, поэтому серые люди захватили города и села зеленых. И это тоже было правильно, думал портной, потому что теперь в этих городах наконец начнется правильная жизнь: появятся правильные булочки и отличное вино, а дети будут играть на улице ничего не боясь. И, самое главное, теперь портной сможет вернуть королю свою винтовку и снова начать шить платья и камзолы. Ведь ему так надоело шить мышиную форму. Но оказалось, что за страной зеленых людей есть другая страна, в которой тоже неправильно живут. А за той страной была еще одна, и еще. И все они были неправильными. О, нет, портной вовсе не сомневался в том что ему говорили. Вовсе нет! Разве что иногда ему приходила в голову крамольная мысль о том, что как-то странно, что в мире так много неправильных стран. Однажды, это было то-ли в шестой, то-ли в седьмой неправильной стране, он зашел в заброшенный дом. Дом был заброшен, потому что его неправильных хозяев переселили в в другое место. Там их хорошо кормили и учили правильно жить. По крайней мере именно так объяснили портному.

И в этом доме нашего портного поймали мятежники, те самые которые не согласны были жить правильно, а хотели жить по своему. Когда главарь мятежников приказал казнить портного, тот взмолился:

– Пощадите меня, я же не настоящий солдат, я просто портной!

Он не сказал, что уже много лет не шьет, а стреляет из своей винтовки. Он не соврал, нет! Он просто забыл об этом.

– Ты нагло врешь – сказал командир мятежников – Никакой ты не портной. Если бы ты был портным, мы бы тебя отпустили, ведь мы воюем только с солдатами, а не с портными.

Но портной так молил его пощадить, что мятежник смилостивился и сказал:

– Вот мой плащ, у него оторвалась подкладка. Если сможешь ее аккуратно подшить, мы поверим, что ты порной и не будем тебя убивать. Возьми иголку с ниткой и сохрани себе жизнь.

Портной взял иглу, взял нитки, и попытался продеть нитку в иголку. Но его пальцы не слушались и у него ничего не получилось, как он ни старался. Тогда он заплакал:

– Я слишком долго воюю и мои руки отвыкли от иглы и загрубели от того, что я слишком долго держал винтовку. Убейте меня побыстрее, я не хочу так жить.

– Ты наглый обманщик – закричал командир мятежников – Я и сам был портным прежде чем ваши солдаты осквернили нашу страну. Ремесло портного невозможно забыть. Смотри!

Он взял иголку и попытался продеть нитку в иголку, но и у него тоже ничего не получилось, как он ни старался. Тогда и командир мятежников заплакал и сказал:

– Нас всех изуродовала эта война. Я ненавижу вашу страну, вашего короля и тебя, но я не хочу тебя убивать, раз когда-то ты тоже был портным. Ты свободен. Иди куда хочешь.

Наш портной уже никуда не хотел идти и поэтому он пошел куда глаза глядят. А его глаза глядели домой. Но идти домой ему тоже не хотелось, потому что его там уже никто не ждал. Тогда он пошел в королевский дворец. "Мышиный король" принял его очень любезно, ведь портной был его самым лучшим другом, другом детства. Правда, король не мог предложить ему ни булочек, ни вина, потому что в его королевстве уже не осталось ни того ни другого.

– Скажи мне – взмолился портной – Почему я не могу больше шить?

– Потому что сейчас отечеству нужны солдаты, а не портные – объяснил ему король.

– А потом? – спросил портной – Что будет потом, когда мы победим? Ведь у нас уже не останется ни портных, ни пекарей, ни виноделов.

Король задумался…

– Что ты предлагаешь? – спросил он.

– Я думаю, что надо закончить эту войну, пока еще не поздно.

– Уже поздно – сказал король – Разве ты не знаешь, что короли могут лишь объявлять войну? А вот закончить ее они не в праве. Я бессилен что либо сделать.

– Совсем совсем ничего?

– Совсем, совсем… Разве что?

И он очень внимательно посмотрел на портного.

– Что? – спросил портной.

– Есть один способ – сказал король – Но тебе будет очень неприятно. Ты готов на это?

– Я готов на все – вскричал портной – Лишь бы закончить войну.

– Тогда тебе придется убить меня! Лишь смерть короля может положить конец войне.

Портной очень испугался. Он совсем не хотел убивать своего друга. Но король так просил его! Тогда портной начал думать. Он думал долго. Это было очень трудно. Раньше, когда у них с королем было вино и булочки, ему думалось много легче. И все же он продолжал думать и вот что он надумал.

– Если я убью тебя – сказал портной – То тебе поставят памятник на самой главной площади королевства. Потом о тебе будут слагать песни и рассказывать легенды. И это вдохновит людей на новую войну. Нет, я не буду тебя убивать. Лучша я убью войну.

– Но как? – закричал король – У нее же нету сердца в которое можно воткнуть кинжал и у нее нету головы, которую можно отрубить.

– Все верно – ответил портной – Но ее можно уморить голодом.

– Невероятно! – воскликнул король – Как же это сделать?

– Очень просто, надо перестать кормить это чудовище. Мы же все время подкармливаем ее. Мы кормим ее патриотическими лозунгами. Мы питаем ее памятниками тем, кто любит войны. Мы даем ей дух и плоть оловянными солдатиками и деревянными саблями. Наконец, мы подкармливаем ее нашей ненавистью. Если каждый из нас будет просто заниматься своим делом, вместо того чтобы воевать, то война умрет.

Король смотрел на него и молчал, потому что ему нечего было сказать. Зато теперь ему хотелось думать и он даже пожалел, что в его королевстве уже не было булочек и вина с которыми думалось так хорошо. А портной все-таки пошел домой. Там он сел за свой портновский стол и хотел еще немного подумать, но ему что-то помешало. Он увидел на столе свои инструменты: ножницы, мел, иголку и нитки. Он взял иголку и попытался просунуть нитку в ушко. Конечно, у него ничего не вышло, ведь он забыл свое портняцкое ремесло. К тому же у него дрожали руки. Но он все пытался и пытался раз за разом. И к утру у него получилось.

А король сам убил себя. Он выбросился из окна дворца на очень твердые камни мостовой и разбился. Ему не поставили памятник на главной площади, потому что не ставят памятники тем королям, которые не погибли в сражении, а разбили сами себя в последнем бою. И "мышиного короля" скоро забыли. Помнил его только портной, который уже снова шил платья и камзолы, потому что война наконец кончилась. Он один понимал, что свою последнюю битву король все же выиграл.

Крыса

Странное название – Малая Вишера. Один из друзей солдата, немного знавший местный язык, объяснил, что означает первое слово. Но понимания это не прибавило. Впрочем, понимания от него не и требовалось. Он него требовали выполнения приказов и подчинения командирам. Солдата это устраивало. Он был хорошим солдатом, хотя никогда не прислушивался к оглушительным речам по радио и не всматривался в лица тех, кто размахивал руками на киноэкране, призывая воевать. Хотя он и был хорошим солдатом, но войну не любил и воспринимал ее как неизбежное зло, как стихийное бедствие, то ли посланное людям за грехи незримым божеством, то ли обрушенное на них безразличной к людям и к их грехам природой. С войной следовало смириться, как смиряются с наводнением, уносящим так любовно построенный дом. Война не уносила дома, она уносила мужчин. Некоторые из них возвращались, а некоторые – нет. Не вернулся и отец солдата. Он не вернулся с прежней войны и поэтому мать запретила солдату, который еще не был солдатом, а был только мальчиком-подростком, изучать французский язык. А ведь ему так хотелось, потому что именно на этом мелодичном языке разговаривали красивые девушки с цветных открыток. Впрочем, он не слишком расстроился, зная что у него нет способности к языкам.

Итак, он был обычным солдатом, этакой маленькой серой мышкой в бесконечной армии мышиного короля. Да, именно серый цвет был отличительным цветом той армии, в которой он служил, а потом и воевал. Воевать ему пришлось в той стране, в самом сердце которой которой была непонятная Малая Вишера. Ему приказали стрелять из винтовки в тех людей, что хотели подойти к их траншеям и воткнуть четырехгранные штыки в него и его друзей. Этого ни в коем случае нельзя было допустить и он послушно стрелял. Фигурки в темно-зеленых шинелях шли медленно, неумело, все время проваливаясь в глубокий снег. На белом, свежем снегу их было хорошо видно и целиться в них было легко и удобно. Когда его винтовка кашляла и очередная темная фигурка падала и растворялась в белизне снега, солдат радовался. Ему казалось, что он очищает этот прекрасный белый горизонт от грязных пятнышек и ему было легко и спокойно. Вот только зачем эти люди так медленно и так неумело шли навстречу смерти? Разве не лучше было бы им остаться там, за лесом, а еще лучше где-нибудь за большой рекой или за морем? Солдат не понимал этих странных людей и поэтому ему все же было немного тревожно.

Страна тоже была непонятная. Все в ней было как-то неправильно, но что именно? Пожалуй, солдат бы затруднился ответить на этот вопрос. Правда на крышах местных домов не было красивой красной черепицы как у него дома, а были они покрыты листовым железом, толем или даже соломой. Это было необычно, но было ли это неправильным? Вряд ли. И поля здесь были какие-то слишком уж большие. Ну не должно быть поле такой длины, что не видно другого его конца. Солдат и сам был из крестьян, но таких больших полей никогда не видел. Впрочем, и это вряд ли было неправильным. Так что же было неправильным в этой стране? Ведь должна же быть какая-то причина по которой чужие танки перепахивают то, что совсем не предназначено для пахоты. Раньше он не думал, что можно перепахать дом, сарай или кладбищенские кресты. А оказалось – можно. Значит, причина была и именно ее, эту причину разъясняли судорожно размахивающие руками люди с киноэкранов. У них был резкий, проникающий в подсознание голос, слушать их было неприятно и солдат научился не допускать в свое сознание эти визгливые голоса.

Однажды, их часть проходила через одну деревню. Это была очень везучая деревня. Война ее пощадила: ее не сожгли снарядами, не выкосили пулеметами и не перепахали танками. Посредине деревни была площадь, а на площади стоял колодец. Это был общественный колодец из которого мог напиться каждый. К необычного вида вороту было привязано жестяное ведро и сейчас из него пили солдаты.

Неподалеку солдат заметил странного старика. Было старику очень много лет и немногочисленные пряди его волос были то ли седыми то ли белыми от рождения. Неопределенного цвета глаза казалось прятались среди морщин и морщины делали его лицо похожим на веселую карнавальную маску. Старик опирался на аккуратный костыль, правой ноги у него не было и пустая штанина была аккуратно завязана черной тесьмой. Странный старик внимательно смотрел на солдат: и проходящих мимо и пьющих воду. О чем он думал? Абсолютно ничего нельзя было прочесть в щелочках его глаз.

– Знаешь ли ты, кто это? – спросил солдата его друг – Мне рассказали, что в этой стране была гражданская война и этот старик очень храбро сражался против теперешней власти. Но он и его товарищи были разбиты и поэтому сейчас он влачит жалкое существование калеки.

Только теперь солдат заметил на пиджаке старика тусклый крест на черно-желтой орденской ленте.

Подошел лейтенант, молодой парень. За месяцы боев лейтенант изрядно подрастерял молодой задор, но что-то все же осталось. Поэтому он уважительно откозырял старику и весело крикнул:

– Смотри, старый ветеран. Тебя приветствуют храбрые солдаты великой армии.

– Крысы – спокойно сказал старик – Крысы из Гамельна. Вот вы кто.

Он сказал это тихо и спокойно, так, как будто отмечал очевидный и неясный лишь полным придуркам факт. И сказал он это на языке солдата. Он говорил на этом языке правильно, неестественно правильно, правда с сильным местным акцентом.

Лейтенанта передернуло и он крикнул уже не таким веселым и задорным голосом:

– Ты невежлив, старик. Ты плохо принимаешь гостей.

– Незваных гостей не принимают – сказал старик – Их терпят. До поры до времени.

– Да что тебе эта страна? – вскричал лейтенант – Ты же бился против нее!

– Неправда! – возразил старик – Я бился за нее. И бился бы снова против всех крыс на веревочке, будь только у меня обе ноги.

Лейтенант хотел было ему ответить, но, очевидно, не нашел нужных слов.

– Но я не собирался обидеть тебя, юноша – продолжил старик – Просто вы одеты в серое. Вот и пришла мне на ум старая история про цепочку серых крыс, бездумно ушедших из дома. Их позвала магия музыки и увела туда, откуда нет возврата. А что позвало тебя? Была ли это магия красивых слов? Или барабанная дробь? А может быть это была магия волшебных черных знаков на белой бумаге? Почему ты ушел из дому и что заставило тебя поступить так бездумно? Где она, та невидимая, но крепкая нить, которая тащит тебя на смерть? Не пора ли остановиться? Не пора ли оборвать эту нить?

– Ты безумен, старик, и слова твои безумны! – закричал лейтенант – Тебе повезло что ты не еврей, не цыган и не партизан. А еще тебе повезло, что ты стар и немощен. Иначе ты бы кровью поплатился бы за эти слова.

Тощий ефрейтор, который уже неоднократно пытался выслужиться перед лейтенантом, подскочил к старику и выбил ногой его костыль. Тот неловко повалился на землю и это было, наверное, очень смешно. Поэтому ефрейтор обвел глазами солдат, ожидая услышать взрыв смеха. Но никто не засмеялся. Они проходили мимо ефрейтора и каждый старался как-бы нечаянно задеть его либо прикладом своей винтовки, либо коробкой противогаза. Лейтенант отвернулся и направился вперед быстрым шагом. Он не смотрел по сторонам, лишь себе под ноги он смотрел, наверное ему было стыдно. Наш солдат шел последним, самым последним из всего взвода. Он задержался, подошел к старику, помог ему подняться и подал костыль.

– Спасибо! – сказал старик.

Солдат отряхнул пыль с его пиджака и левой штанины, а до правой штанины дотронуться не решился. При этом как-то так получилось, что он заглянул старику в глаза и увидел там глубокую, бездонную грусть. Что было причиной этой грусти, что? Может быть поражение в гражданской войне и необходимость доживать свой век в стране, которую старик не хотел? В стране солдата тоже случилась гражданская война, короткая и жестокая как все гражданские войны. При нее так старались забыть, что почти совсем забыли. Наверное и в его стране были такие же люди с грустными глазами, несущие на себе бремя поражения. А вот морщинки старика продолжали смеяться. Таким он его и запомнил, с грустными глазами посреди смеющихся морщин. Потом он повернулся и побежал догонять взвод, но прежде, чем он покинул и площадь и деревню, до него донеслись последние слова старика:

– Оборви ты ее, парень! Оборви эту нить! Может еще не поздно? Не будь крысой на веревочке!

Это были, как понял солдат, очень важные слова, но он не знал, что с ними делать, поэтому он просто пошел дальше. Да, солдат пошел дальше, но он не знал куда идет. На перекрестках дорог попадались дорожные указатели, но солдат не мог их прочесть, ведь они были на чужом языке. А серые солдаты мышиного короля все шли и шли по пыльным дорогам, ехали на грузовиках по разбитому танками асфальту, пробирались через темные и страшные леса. Это длилось долго, наверное – слишком долго, потому что в какой-то момент оказалось, что на ногах у солдата не крепкие сапоги на двойной кожаной подошве, а серые крысиные лапы с когтями. Да, да, настоящие крысиные лапы. А еще он увидел, что перед ним не серая шинель его товарища, а волосатый крысиный хвост. Наверное, такой же крысиный хвост волочится и за ним. Где же нить? – подумал солдат. Где та нить, которой мы все связаны в длинную, серую, не рассуждающую цепочку? Ах, да! – вспомнил он – Она же невидима. И они все шли и шли вперед – цепочка серых крыс. А может быть это были серые шинели и серые от войны лица? Но их несомненно вел за собой какой-то крысовод, дергая за невидимые ниточки. Им говорили что ведут к славе, но вели на смерть. Солдат точно это знал, потому что многие из серых крыс навсегда остались в городах и деревнях, названия которых невозможно прочесть.

Потом были еще деревни и даже города. А крысы все шли и шли, а некоторые из них ехали на танках или летели в самолетах. Они съели тонны хлеба и мяса, центнеры мармелада и выпили целое море желудевого кофе. Правда крысы обычно не пьют кофе, но ведь и на танках они обычно не ездят. Солдат все время удивлялся как прочна была влекущая их нить. Он вспоминал слова старика и думал о том, как бы сорваться с этой цепи. Но для этого нужно было найти правильное волшебное слово, способное разорвать магическую силу влекущей их всех за собой мелодии. Такого слова у него пока не было.

Иногда он вспоминал дом. В его родной деревне была мелкая и добрая речка, несущая свои медленные воды с невысоких гор. Там, дома, было веселое рыжее солнце над черепичной крышей. И там была разлапистая липа на заднем дворе, на которую так весело и немного страшно было забираться в детстве. Сейчас он очень хотел вернуться домой, пройти по деревне, степенно здороваясь с соседями, обнять мать, шутливо подбросить вверх маленькую сестренку. Но он не мог вернуться домой с крысиными лапами и крысиным хвостом. Конечно, мама не отвернется от него и примет его таким, какой он есть. И все же он не хотел возвращаться домой крысой, к тому же его не пускала невидимая нить. А еще он знал, что здороваться ему придется только со старухами, потому что мужчины были на войне, а женщины помогали в госпиталях. И подбросить вверх сестренку ему тоже не удастся, потому что она уже выросла пока он воевал и наверное тоже помогает ухаживать за ранеными.

А война продолжалась. Солдат снова ловил темные фигурки в прорезь прицела, но ни легко, ни спокойно ему больше не было. Поэтому он радовался тогда, когда промахивался и огорчался когда попадал. Правда, когда попасть не удавалось то темный силуэт продолжал приближаться. Разумеется, он знал, что если темная фигура вырастет достаточно большой в прицеле, то она воткнет четырехгранный штык ему в живот и будет больно. Но рядом были другие солдаты мышиного короля, прильнувшие своими крысиными мордочками к прицелам винтовок и хищно водящие длинными усами. Они тоже стреляли и неловким темным силуэтам с примкнутыми штыками никак не удавалось добраться до их траншеи. Весело кашляли винтовки, отрывисто лаяли пулеметы и неловкие люди в зеленом продолжали покорно падать в зимний снег, в весенние цветы, в летние травы и в осеннюю слякоть. Их уже лежало там так много в этой чужой для солдата и родной для них земле, очень много. Порой солдату казалось что они уже давно должны закончиться, ведь не может же быть на свете так много неловких людей в зеленом. Но люди в зеленом все не кончались и не кончались, и дивизии мышиного короля начали медленно и очень организованно откатываться на запад. И также медленно сменялись названия на дорожных указателях. Теперь он мог их прочесть, ведь они уже были на его языке. Некоторые из них выглядели знакомо: Петергоф, Веймарн, Кингисепп. Другие же звучали чуждо: Луга, Черемыкино, Ополье.

Все это заставляло думать, а думать он не привык, ведь крысе не положено думать. Но и не думать он уже не мог. Наверное, ему помог в этом таинственный одноногий старик. Он думал много: думал о доме, о маме и об оранжевом солнце над черепичной крышей. Он продолжал думать и об этой бесконечной войне и о войнах вообще. У него пока не получалось облечь свои мысли в слова. Эти слова копошились где-то там, глубоко в его сознании и в голове было щекотно потому что слова просились на язык. Но язык пока что не мог их произнести, ведь это было совсем новые и непривычные слова. Однако он верил, что эти слова обретут жизнь и вырвутся из него рано или поздно. Вот тогда, думал солдат, он перестанет быть крысой и сорвется наконец с длинной незримой нити. Однажды он почувствовал, что этот момент совсем близок.

А в апреле, в бою под Нарвой острый кусок железа разорвал ему шинель и вошел под сердце. Осколок был к нему милосерден и сразу порвал нервный узел, поэтому боли солдат не почувствовал. Он лишь понял что никогда больше не увидит рыжее солнце над черепичной крышей, но почему-то его это не огорчило. В оставшиеся ему мгновения он успел подумать, что если закрыть глаза, то ему удастся снова увидеть того старика. По непонятной причине это было для него сейчас очень важно, важнее чем веселое рыжее солнце над черепичной крышей. А еще ему хотелось заглянуть в эти окаймленные веселыми морщинками грустные глаза и что-нибудь сказать. Он не знал, что именно следует сказать, но обязательно сказал бы самые правильные слова, если бы только смог закрыть глаза и увидеть старика. Но закрыть глаза ему так и не удалось, зато он еще успел увидеть на своих ногах черные сапоги вместо серых крысиных лап. На левом сапоге почти совсем оторвалась подметка.