Kitabı oku: «Забег на невидимые дистанции. Том 2», sayfa 9

Под тяжестью аргументов Видару и Отто пришлось отступить. Как тут спорить, если Нина права.

Этот парень, Сет, вызывал в ней противоречивые чувства, особенно в последнее время. Чем больше она общалась с Icebreaker, тем больше думала о Ридли, никак не связывая их между собой. Спящие ассоциации дергали за верные ниточки, даже если Нина отказывалась это замечать.

Переписки с Icebreaker увлекали ее целиком и полностью, притупляя подозрения.

Умный, тактичный, ненавязчивый собеседник быстро завоевал ее внимание и стал неотъемлемой частью будней. Они могли часами обсуждать самые разные темы, отыскивая смежные интересы и отстаивая не всегда совпадающее мнение. Общение в Сети продолжалось, даже когда она по традиции почти на весь август уехала в Бостон, откуда только что вернулась.

Девушка больше не пыталась узнать, кто он на самом деле. Обоих устраивало общение без лиц, это не мешало сближаться. Но в конечном итоге это был просто приятель по переписке, который в реальности мог оказаться кем угодно, даже девушкой или взрослым мужчиной. Нина давно оставила мысль, что это Клиффорд, вероятность чего теперь составляла не более процента. Недели переписок расставили все по своим местам.

В отличие от Icebreaker, Сет Ридли был реальным, не эфемерным. Плоть и поступки вместо пикселей на экране и оповещений из чата. Он находился рядом с нею в действительности, и делал это довольно часто.

По неизвестной причине тело Нины воспринимало Сета как идеальный биологический материал для продолжения рода и не могло об этом молчать. Оно отчаянно сигнализировало, что с этой конкретной особью наблюдается удачное совпадение по химическим и физиологическим факторам, от запаха кожи до звука голоса. Он подходит ей, подходит по всем параметрам, которые важны эволюции.

Позывы, возникающие из-за «слизней» (мужчин, необъяснимо и спонтанно вызывающих у нее влечение). Нина уже приучилась игнорировать, то же самое могла делать и сейчас. Но было кое-что еще.

Со временем благодаря необычному набору качеств Ридли приобрел статус потенциального кандидата на место того, кто может заинтересовать не только инстинкты, но и разум Нины. Мрачное спокойствие, самоконтроль (за исключением того единственного раза, когда он сорвался на физруке), умеренный темперамент, молчаливость, склонность к одиночеству, абсолютная уверенность в себе и неприступность вызывали нарастающее любопытство. И даже волнение.

Сильный и всегда невозмутимый Сет Ридли как будто собрал в себе все, чего в Нине никогда не было. Прохладного нрава, трезвости и некоторой флегматичности ей не хватало даже в окружающих.

Это влекло.

И отталкивало тоже.

Ей не хотелось сближаться с одноклассником, который вызывал не только предательскую пульсацию в паху, но и теплый ветерок в голове. Не хотелось из упрямства или какого-то еще пока неясного чувства враждебности, тревожившего грудную клетку каждый раз, как Сет появлялся в поле зрения.

Если бы этот парень обладал ментальными качествами ее друга по переписке, пожалуй, она бы не смогла перед ним устоять.

Над Мидлбери разразилась страшная гроза, и это вполне соответствовало настроению.

Крупные капли упрямо барабанили по черному капоту, как будто ставили жирные точки в каждом предложении, которое он успел обдумать, пока ждал, припарковавшись напротив входа. Скрываться ни к чему: как официальный надзиратель он имеет право приехать за подопечной куда угодно. Включая школу.

Нина вот-вот должна была показаться, а пока он ждал, ливень составил ему компанию. Именно непогода, обрушившаяся на Мидлбери после полудня и прогнозируемая до самой ночи, обещая потоп, позволила Клиффорду предложить услуги водителя, от которых школьница в этот раз не отказалась.

После уроков она спешила на тренировку по хоккею, и Ларс вызвался ее отвезти, потому что спорткомплекс находился в другой части города, а у него так удачно образовалось свободное время.

Бам-бам-бам, – стучали крупные капли. Ту-ту-ту-ту-ту, – тараторили вдогонку мелкие, перебивали. Вместе они заливали лобовое стекло, срастаясь, скрещиваясь в ручейки, словно водяные канаты, и вновь распускались на отдельные веревочки. Дворники Лоуренс выключил, устав слушать скрип резины о стекло.

Снаружи было мрачно, как в ранние сумерки, но душно из-за высокой влажности и не слишком упавшей температуры. Ливень шумел громче обычного, свирепствовал, настигая землю под крутым углом. Как будто хотел пробить насквозь все, чего касался.

Небо выглядело тяжелым и низким, набухшим, набрякшим избыточной влагой. Вода извергалась оттуда неравномерно, как будто кто-то выжимал вручную эту черно-серую вату, тут посильнее, там послабее.

Время от времени на востоке вспыхивало слепящее зарево, настолько яркое, что самой молнии было не разглядеть, но половина неба становилась белой. Несколько секунд спустя за ним следовал отдаленный гром, похожий на недовольное ворчание атлантов, вынужденных поддерживать такое тяжелое небо в условиях бушующей стихии…

Офицер полиции думал о своей подопечной.

Влечение к Нине, как это ни парадоксально, росло пропорционально ее возрасту, а не наоборот. Питающий запретную слабость к нимфеткам, Ларс в глубине души надеялся, что, как только подопечная станет постарше, ее губительный магнетизм уменьшится, отпустит его, перестанет душить по ночам.

Но ничего подобного не произошло. Девочка, превращаясь в девушку, по-прежнему сильно его влекла. И выходить из головы не собиралась. Возможно, потому что с самого начала дело было не только в количестве лет, но и в самой Нине.

Очень умная и временами по-взрослому серьезная, внутри она оставалась все тем же вредным непосредственным ребенком, что и в пятнадцать лет, когда впервые попала в участок. Но сейчас Ларсу казалось, что они знакомы гораздо, гораздо дольше. Может быть, всю его гребаную жизнь.

Он никогда не делился с Ниной этим ощущением. Это слишком сентиментально.

Вот уже и начало ее выпускного класса. Осталось немного. Всего лишь один учебный год, и она выскользнет из его рук навсегда. Выйдет из программы и отправится дальше своей дорогой. Будет жить где-то, но не здесь, с кем-то, но не с ним, вряд ли вспоминая офицера полиции, когда-то назначенного приглядывать за нею и помогать.

Как и эти два года, самые полноценные в жизни Лоуренса. Самые яркие, эмоционально насыщенные и запоминающиеся. Два года, в которые было много разговоров, серьезных и не очень, много игр и соревнований во что угодно, но мало побед, много встреч, поездок, смеха, взглядов, попыток дружить и флиртовать.

Эти два года всегда будут вызывать улыбку на его лице, чем бы все это ни кончилось. Потому что это время, когда у него получалось быть обычным человеком, а не бездушным устройством для достижения целей. Время, когда ему приходилось (и нравилось) очеловечиваться ради нее.

Нина выбивала из него все дерьмо. Сама того не замечая. Одного пронизывающего взгляда хватало, чтобы содрать гладкую маскировку с приятного лица Лоуренса Клиффорда и обнажить смердяще-бугристую уродливую сущность.

Она видела его насквозь. Буквально с первой встречи видела, это он знал наверняка. Прочитал по глазам, когда она впервые сидела перед ним в кабинете и словно бы собиралась пересказать ему все его гадкие поступки из прошлого. И впоследствии Клиффорд лишь убеждался в своем первом впечатлении.

Несколько раз она приходила в ярость, замечая, что Клиффорд жульничает или поддается, и тогда ему доставалось особенно. Она становилась сама не своя – могла смахнуть все со стола, ударить по нему кулаком или вообще отшвырнуть свой стул в стену, сломать что-нибудь, попавшееся под руку.

Но все это не вызывало беспокойства до тех пор, пока Нина продолжала издавать звуки. Ведь настоящие приступы отнимали у нее дар речи. Во время них она не могла ни говорить, ни кричать. И ее внезапное молчание перепугало бы сильнее, чем буйная сила, несоразмерная телосложению. Как будто вместо костей у нее внутри только мышцы. Оставалось благодарить психолога (и правильно подобранные таблетки), что вспышки становились кратковременными и чаще вызывали у нее мигрень, нежели ярость.

А сколько раз она уличала его в лицемерии, обмане, шантаже, жестокости и двойных стандартах – не перечесть. От ее сканирующего, словно сине-зеленый эхолот, взгляда не могла укрыться ни одна мерзкая тайна, ни одна паршивая черта его характера. Он был перед нею обесточенным голым проводом. Вывернутое наизнанку и потому безвредное создание.

Зная, каков Клиффорд на самом деле, она принимала его со всеми недостатками. Почему – оставалось загадкой. Наверное, Нина была из тех, кто никого не стремится исправить, потому что сам не готов меняться ради кого-то и не допустит на себя влияния. Может быть, это Ларсу и нравилось в ней больше всего. Рядом с нею делалось спокойно, как в нирване. И он чувствовал себя… одушевленным.

Нине всегда удавалось играючи найти общий язык с теми, кто пожил дольше, чем она. Она ладила со старшими, взрослые ее любили. Директор школы, тренер по хоккею. Отец. Даже Лиотта задавал о ней пару вопросов, хотя Ларс был уверен, что комиссар не станет интересоваться конкретным подростком, взятым на курирование, да и вообще кого-то из них запомнит надолго. Последнее время у отдела нравов были дела посерьезнее.

Нина умудрялась общаться и сближаться с Ларсом, несмотря на бездну разницы между ними. И несчастные девять лет эту бездну создавали в последнюю очередь. Откровенно говоря, они даже не ощущались.

Девчонка всегда его слушала, чем бы он с нею ни делился – рабочими проблемами, личными наблюдениями или вопросами из той научной области, которая ее по большому счету не интересовала. Но она всегда демонстрировала, что лишних знаний не бывает, и в любом новом для себя материале находила точки соприкосновения с тем массивом данных, которые хранила в себе. Она любила повторять, что все взаимосвязано, и ни одна система не работает сама по себе, в изоляции от фундаментальных уровней материи.

Ларс понял: Нина много в себе накапливает. Аккумулирует, собирает. Люди вокруг – ее энергия. Но она никому не позволяет подобраться слишком близко.

Ему нравились ее саркастичные, емкие комментарии, которые она вставляла повсеместно и настолько смело, что порой у Ларса временно исчезала возможность говорить, и все, что он мог делать в ответ, – это молчать и ухмыляться, собирая себя в кучу.

Нина позволяла себе быть дерзкой и острой на язык, потому что совершенно не боялась ни его, ни каких-либо последствий. Но стоит отдать ей должное, она никогда не унижала его при коллегах, особенно подчиненных, и при задержанных. У всего есть предел, и девчонка точно не стремилась пошатнуть его авторитет.

Нина знала о его заторах на работе, о зависших, тупиковых делах и даже личных переживаниях, об отношениях с родителями, коллегами и задержанными. Знала то, чего не знал о Ларсе больше никто. И он сам это позволил. За то время, что они знакомы, Нина как будто залезла ему под кожу и поселилась там постоянным фантомным ощущением.

Нет, ничего она не делала, это он сам взял шприц и ввел ее в свои вены. По собственной воле. И не надо вешать ответственность на девчонку, которую ты впервые увидел, когда ей едва стукнуло пятнадцать. Если что-то случится, спрос всегда будет с тебя, Клиффорд. Ты мужчина, ты старше, ты, мать твою, офицер полиции.

Нина блуждала по его крови, как инфекция, это было безвозвратно и бесповоротно. Осознание этого факта приносило горько-сладкую истому, ведь Лоуренс знал, что не умеет любить, что им с Ниной не стоит и нельзя быть вместе, что у них ничего не получится, кроме как испортить друг другу нервную систему или жизнь.

Они слишком разные. Слишком. Таким людям не положено общее будущее.

И при этом его неисправимо к ней влекло, он ничего не мог с этим поделать, словно героиновый наркоман, он искал ее, он скучал по ней даже неосознанно (когда мозг не понимал, но тело ныло от ее отсутствия), он обожал играть с нею во что угодно и совсем иначе себя чувствовал, если она находилась в участке. Работалось по-другому. Дышалось. Думалось.

Его ничуть не волновало, что Нина не проявляет к нему ответного интереса. Она мягко пресекала либо игнорировала попытки флирта, которые начались сразу после наступления семнадцати (Ларс готовил почву к совершеннолетию), пока он не оставил их вовсе, напомнив себе, что она, во‑первых, его подопечная, во‑вторых, он может лишиться работы, в‑третьих, она все еще ребенок.

Хотя в глубине души ничто из этого не могло бы его остановить.

Ничто из этого не являлось убедительной причиной изничтожить чувство, которое в нем разрасталось, когда он наблюдал за Ниной и слушал ее голос… Да, она не планировала с ним отношений, это очевидно. И она была в этом просто молодец, совсем не то, что он. Благо ему хватало мозгов не распускать руки, хотя порой очень хотелось, ведь в присутствии Нины проявлялась его истинная сущность.

Догадывалась ли она? Вероятно, в отдельные моменты – да. Но все остальное время он вел себя примерно и, должно быть, это помогало ей забыть наклюнувшиеся догадки, переубедить себя. Это тоже была своего рода игра, которую он вел с нею. Называлась «угадай, кто я, если 99 % времени я веду себя как обычный человек».

Непонятно, кто выигрывал, но, наверное, как всегда, Нина.

Иногда Клиффорду казалось, если бы он по-настоящему захотел взаимности, это стоило бы ему совсем небольших усилий: немного надавить, немного постараться, активировать навыки обольщения, и все – штурм будет недолгим. Но Ларс этого не делал, одергивая себя, чтобы не прослыть самоуверенным идиотом в ее глазах. И чтобы не наткнуться на острый край своих просчетов. То, что срабатывает на сотне других девушек, на Нине обязательно даст сбой.

Он напускал на себя язвительное безразличие, а вот безразличие Нины его не расстраивало и не смущало. Наоборот, он радовался ему. Ее сдержанность позволяла и ему держать себя в руках. Что вряд ли получилось бы, если бы он увидел хоть намек на заигрывание с ее стороны.

Он часто обдумывал перед сном последнюю встречу с Ниной, предвкушал предстоящую… и засыпал с легкой улыбкой, которую не пытался спрятать даже от себя. Если, конечно, не проводил ночь с кем-то из девушек. Но и тогда о подопечной он думать не прекращал.

Временами прямо в ее присутствии у него случалась эрекция. И возможно, Нина это замечала, однако при всей остроте языка ей хватало такта не реагировать. Просто иногда девчонка творила вещи… наивные и безобидные в ее понимании, но им воспринимаемые иначе в силу его дурных наклонностей.

Например, однажды в кафе напротив участка, где они обедали, Нина заказала себе самый большой хот-дог и предложила посмотреть, как она «заглотит его полностью». Конечно, для нее это был просто веселый спор и развлечение, она обожала еду и ни о чем больше не могла думать, если та возникала в поле зрения. А вот Клиффорду поплохело.

Он, конечно, посмотрел, а потом аккуратно вышел в уборную, сославшись на какую-то глупость и моля, чтобы девушка не обратила внимания на его походку. Как ни крепки армейские ремни, а сдержать его член не могут. Особенно если представить себя на месте хот-дога. Она так расширила свой маленький рот, что у нее лопнула нижняя губа, окропив сосиску дополнительным соусом. Но ей было смешно, и на покрасневшего офицера она даже не взглянула, силясь пережевать все, что запихнула в себя.

Иными словами, Нина держала его в тонусе, и Клиффорд ловил от этого мазохистский кайф. Нет, это, разумеется, была не любовь. Но симпатия точно. Стойкая, жгучая, неистребимая временем. А еще – привычка и привязанность, ранее незнакомые Ларсу даже в отношении родителей.

Между ними возник тот особый тип взаимоотношений, который основывается не на взаимном чувстве в настоящий момент, а скорее на предчувствии, потенциально возможной влюбленности, которая могла бы случиться между ними в параллельной реальности, не в этих обстоятельствах и не в это время.

В этом смутном предчувствии Ларс проживал день за днем, иногда позволяя себе гадать, ощущает Нина то же самое или нет? Спросить прямо он никогда не решился бы.

Нина была самым искренним и неиспорченным созданием на пути Ларса. Он старался уберечь ее от себя самого и радовался, что она не влюбчивая дурочка, которая будет строить ему глазки, вешаться на шею и исполнять любые желания, как соседская дочь. Подобные женщины вызывают только презрение.

В интересы Нины Ларс входил косвенно. Девчонка была сама себе на уме, и всегда казалось, что если он исчезнет из ее жизни, она это спокойно перенесет. И слава богу. В этом и была Нина, которая ему нравилась. В том, что сама она не питала к нему откровенной симпатии, планов, которые бы все усложняли. Всегда легче одному быть ответственным за ситуацию, верно?

Как это ни парадоксально, но растущее чувство к Нине чуть не стало вершиной его эгоизма. Само по себе прекрасное, оно как будто абсорбировало все самое худшее, что могло пробудиться в Ларсе, и возводило в абсолют. Ревность, собственничество, тирания, потребность все знать и контролировать каждый шаг. Злость. И нечестная игра.

Это было чувство, которое улучшает жизнь обычного человека, но уничтожает все вокруг, если его доводится испытывать таким жадным ублюдкам, как Лоуренс Клиффорд. В ядовитых людях даже самые лучшие намерения прокисают, тухнут и гниют, превращаясь во что-то ужасное, как чудовище Франкенштейна.

Звонок с урока был настолько громким, что Клиффорд разобрал его трели даже за стеной дождя, сидя в машине с закрытыми окнами. Если Видар не задержит ее, она появится с минуты на минуту.

Ларс почувствовал, как у него усилилось слюноотделение. Условный рефлекс на Нину, как у собаки Павлова. Он подобрался, вцепился в руль белыми пальцами, повернул голову, разглядывая широкую входную лестницу из убитого временем бетона. Струи воды на стекле мешали видеть четкую картинку. Это раздражало.

На ступеньках возникали ученики, они смотрели на небо, высовывали руки из-под навеса, брызгали друг другу в лицо, визжали, надевали дождевики и доставали зонтики, болтали и смеялись. Толпа густела и копошилась, не обращая внимания на полицейский автомобиль. Никто не спешил выходить под ливень. Вдруг через несколько минут он поутихнет, и можно будет двинуть домой?

И он действительно поутих, как будто специально для Нины, чтобы та не сильно вымокла, пока пробежит пару ярдов от одной крыши к другой, забросит баул с формой, клюшкой и коньками на заднее сиденье и плюхнется на переднее, по-собачьи отряхиваясь от воды.

– Усэйн Болт занервничал, увидев скорость твоего спринта.

– Зато почти не промокла! – зубоскалила Нина.

– Тогда почему воняешь мокрыми лопухами?

– Тебе-то откуда знать, как пахнут лопухи? – засмеялась Дженовезе.

– На ферме Стакеров позавчера пропал козел. – Лоуренс комично вздохнул. – Пришлось выезжать на место происшествия. Помогать искать. А лопухов там, как наркош в твоей школе.

– Звучит как очередная байка.

– Держи. – Ларс недовольно протянул пачку сухих салфеток. – Весь салон мне забрызгала.

– Дед говорит, у природы нет плохой погоды.

Нина стала вытирать лицо, замечая, что одежда все-таки пропиталась водой и теперь покрыта темными пятнами.

На ней была тонкая сине-зеленая водолазка в оттенок глаз. Впервые Ларс видел на ее фигуре что-то более облегающее, чем худи или безразмерная футболка. Он удивился, отметив, что Нина стала выглядеть более утонченно, но все еще небрежно. Клешенные ниже колен джинсы не по размеру съехали бы с нее, не затяни она их на поясе, продев шнурок (от кроссовок?) в шлевки. Нина обожала, чтобы на ней что-нибудь болталось, как брелоки на рюкзаке или мелочь в кармане.

Собранные в пучок отросшие за лето волосы были наскоро схвачены карандашом на затылке, отдельные пряди ложились на скулы и щеки, но вряд ли она замечала очаровательную нестройность этой прически.

Ларс поймал себя на мысли, что хочет вытащить карандаш и посмотреть, как медные волосы, смоченные дождем, рассыплются по плечам. Она бы восприняла это как безобидную шалость и не обратила внимания. Ну, вытащил карандаш, и что? Может, позлить хотел, но уж точно не полюбоваться. Она с его волосами и не такое вытворяла.

И все же Нина изменилась. Не внешне даже, а как-то изнутри. Сияет. Нет, это все еще была старая добрая Дженовезе, только теперь немного более… взрослая. И женственная. Всего одного лета хватило, чтобы она так подросла. Клиффорд вздохнул, задумавшись о том, как скоротечно время, как неизбежно оно меняет любимых нами людей.

– Почему тебе грустно? – тут же отреагировала Нина, как всегда уловив мизерную перемену в его настроении.

Клиффорд невесело усмехнулся.

– С таким чутьем тебе точно надо у нас работать.

– Твоя работа – самая скучная в мире. Даже просто глядя на нее, можно скиснуть. Нет ничего опасного в том, чтобы искать пропавших домашних животных.

– Совсем забыл, что главное в профессии – ежедневный риск для жизни.

– А ведь раньше у тебя была феноменальная память… Стареешь.

– Похоже на то. А ты вот взрослеешь.

– Забавно, я сейчас подумала, что когда у тебя пойдут седые волосы, ты об этом даже не узнаешь, потому что они мало чем будут отличаться от твоего натурального цвета. Сколько тебе там? Возможно, парочка уже имеется.

– С такой подопечной, как ты, уверен: их значительно больше.

Нина хрюкнула, поощряя удачную остро́ту, но Клиффорд не поддержал ее веселья.

– Так тебе грустно, потому что время идет вперед?

Глядя на руль, Ларс неохотно повел плечом, блеснув значками на идеально отпаренной черно-синей форме. Это означало «не знаю» и «не хочу об этом». Нина выучила.

– Но ведь время невозможно притормозить, я тебе объясняла почему. Естественный порядок вещей не должен кого-то расстраивать. На тебя это не похоже. Время – просто еще одно измерение, мы движемся по нему, потому что неизбежно движемся в пространстве. И речь сейчас не только о том, что мы куда-то ходим или ездим на машине. Планета вращается вокруг оси и движется по орбите вокруг солнца, наша солнечная система и галактика тоже не стоят на месте, да и вся вселенная расширяется. Поэтому время идет вперед, и мы никак не можем этого изменить. Только вещь в абсолютном покое может выпасть из цикла.

– А разбитые чашки не прыгают на стол, собираясь в целую, – добавил Ларс как будто сам себе.

– Вот именно. И на одном месте в воздухе тоже не зависают. Время останавливается для тех, кто преобразовался в энергию и больше никуда не движется. Следовательно, времени не существует только для тех, кого тоже больше не существует. Ты же не хочешь нам такой участи? Мы с тобой еще живы, поэтому надо жить. Точнее сказать, у нас нет выбора.

Клиффорд решил, что пора сменить тему, иначе можно наговорить лишнего. Повернув ключ зажигания, он взглянул на Нину и заметил за окном высокую темную фигуру, которая неподвижно стояла у входа, рассекая надвое поток учеников, покидающих школу.

Подростки осторожно обходили его с двух сторон, как горный ручей огибает камень, а он не шевелился и смотрел Клиффорду прямо в глаза, изучающе наклонив голову набок и спрятав руки в карманы ветровки. Свет молний выхватывал часть озлобленного лица, шею и плечо, подчеркивал угрожающий вид, как вспышка засвечивает фотографию.

Нина строчила что-то в телефоне, потирая колени, чтобы согреться. Наверное, переписывается с Отто, как всегда. С кем же еще? Ларс машинально включил печку, наклонился над девушкой и без надобности пристегнул, на что она тоже не отреагировала, привыкшая к подобным жестам с его стороны.

Но главное, чтобы заметил наблюдатель. Заметил и сделал выводы.

На этом офицер не закончил. Он демонстративно задержался над коленями Нины, шаря рукой в бардачке и не прерывая зрительного контакта с фигурой в черном плаще. Та следила за его движениями, продолжая стоять на крыльце школы, словно памятник. Или надгробие.

«Смотри на меня, Сет Ридли. Смотри внимательно. Эта девочка – моя. Я тебя сразу раскусил, и теперь я все о тебе разведал. Ты у меня на крючке. Только попробуй сунуться, вмешаться, забрать мою Нину, я потяну за леску и разорву тебе рот».

Совершенно никто, кроме этого парня, не смотрел в их сторону. Дженовезе, сидящая в полицейской машине, перестала быть диковинкой у местных года полтора назад.

Ожидая уведомления от Icebreaker, поведением которого в последнее время была обеспокоена, девушка не замечала манипуляций Ларса, пока он не извлек из бардачка пачку Jelly Beans – единственных сладостей, которые она любила.

Лоуренс был так увлечен желанием насолить сопернику, что не заметил, как Нина все это время не отрывается от мобильника. А Сет заметил. Ублюдский альбинос не знает, что у него есть козырь в рукаве, да такой, что подавиться можно. Вот бы эта кость насмерть застряла у него в горле.

«Да, ты увозишь ее от меня, но пока она сидит в твоей машине, она набирает мне сообщение и ждет моего ответа, а о тебе совершенно не думает, все ее мысли заняты мною, так что не обольщайся, говнюк кукольный».

На этом игра в гляделки кончилась. Они сказали друг другу все, что хотели, и обошлись без слов. Лоуренс плавно утопил педаль газа, и «форд», хлюпая шинами, покатил прямо в стену дождя. Фигура осталась позади, где ей самое место.

Что-то подсказывало Клиффорду: с молчуном будут проблемы. Ну, это ничего. Главное, чтобы проблемы не коснулись Нины. А Ридли мы устраним с дороги одним мизинцем, если ему хватит духа пойти против легавого.

В отношении Сета интуиция Клиффорда не просто потрескивала, а захлебывалась, как дозиметр в зоне повышенной радиации. Парень «фонил» опасностью. То, с каким выражением он наблюдал, как Ларс пристегивает Нину… этот жуткий черный взгляд исподлобья транслировал серьезность его намерений.

Впервые увидев этого верзилу рядом с Ниной в начале лета, он подумал: «Неужели она якшается с этим придурком? Нужно выяснить, кто он такой». Ларс его раньше не видел, а он помнил все лица, которые видел. Может быть, из другой школы? Или вообще студент.

Первый месяц лета Клиффорд потратил на то, чтобы разнюхать о Ридли все, что мог себе позволить в пределах полномочий, а когда не нашел ничего примечательного, принялся по привычке злоупотреблять властью. Даже заработал выговор от Лиотты за грубые нарушения. И все равно ничего не добился.

Парень оказался чист, как не бывают чисты обыкновенные граждане, тем более – старшеклассники с угрожающим видом и шрамом через всю рожу. Скорее он выглядел как тот, кого покрывают довольно влиятельные люди. И это был первый тревожный звоночек. А то, что Ридли переехал в Мидлбери относительно недавно, добавляло масла в огонь разгорающейся паранойи.

Если проанализировать его усердно маскируемое прошлое, комплекцию и привычку не высовываться (наверняка отработанную), подозрения становились не такими уж призрачными. Вообще-то он идеальный кандидат. Засланец, которого перебросили на новую точку. Ведь там любят делать все чужими руками, не выходя из тени.

Тем не менее работа по устранению очевидных криминальных следов Сета была выполнена довольно грязно. Ларсу пришлось собирать все по кусочкам, как хирургу – раздробленную кость. Используя личные каналы и нестандартный ход мышления, он выяснил то, чего не значилось в общем доступе полиции штата.

Стало очевидно, что первые догадки его не подвели и Ридли – немного не тот, кем кажется. Догадывалась ли об этом Нина? Как много она вообще о нем знала?

Всплыли несколько задержаний по подозрению в торговле наркотиками (но никто ничего не доказал, прямых улик не было), а также парочка тяжелых драк с кучей пострадавших, к чему парень приложил непосредственные усилия и загремел под домашний арест.

И вот этот ублюдок околачивается вокруг Нины? Да у него к семнадцати послужной список как у отпетого бандита, хотя его покровители делают все возможное, чтобы отвести подозрения полиции от подопечного. Коррупция в Нью-Хейвене процветает. От этой мысли Ларсу стало противно.

А может быть, это паранойя и разыгравшееся от ревности воображение. Больше всего Клиффорда смущал тот простой факт, что активно барыжить наркотой в школе Нины начали задолго до переезда Ридли в этот город.

Так или иначе, Лоуренс был только рад, когда Нина уехала в Бостон на целый месяц. У него появилось время последить за брюнетом, но ничего особенного он не заметил, сколько ни старался. Несмотря на это, в глубине души настойчиво тлела уверенность, что парень как-то связан с наркотиками. И, если придется, он возьмется за него всерьез, не гнушаясь грязными приемами, чтобы вывести его на чистую воду.

Его напрягло, что дом Нины, как оказалось, находился в шаговой доступности от дома Сета. Хотя, исходя из размеров Мидлбери, тут, мать твою, все было в шаговой доступности друг от друга.

Интересно, если рассказать Нине о планирующейся облаве, она предупредит Сета? Так можно проверить, насколько они близки, и получить подтверждение его причастности, если он в намеченный день не явится в школу под каким-то предлогом.

Убедившись, что интуиция права, и парень действительно как-то связан с наркотрафиком Нью-Хейвена, а значит, и с организацией-монополистом, взять его можно будет в любой другой день.

Клиффорд вспомнил о стикере на пробковой доске у себя дома. «Кто-то, кого я еще не знаю, знает больше, чем я». А что, если это не паранойя, не ревность, а острое профессиональное чутье, которым он всегда отличался? Что, если Сет – недостающая деталь, способная сдвинуть заржавевшие шестеренки, вывести дело из тупика?

И эта деталь не бросилась бы ему в глаза, если бы не стала ошиваться вокруг Нины – его подопечной, которая попала под надзор Ларса как раз в тот период, когда у него случился застой с охотой на организацию.

И попадание Нины в программу, и появление Сета могли быть связаны между собой как цепь неслучайных случайностей, ведь Клиффорд никогда бы не стал копать под Ридли, если бы не испытывал чего-то к Нине. И никогда бы не нащупал подозрительных мелочей, связанных с этим парнем, – ошметков тех дел, чье исчезновение из архивов, возможно, было оплачено.

По крайней мере, теперь у него были кое-какие имена.

Работа Ларса зачастую как раз и состояла в том, чтобы раньше всех почуять такие переклички. Мысли о Сете Ридли вызывали зуд в голове. Если через него получится выйти на организацию… если он хоть что-нибудь знает… Нина станет отличным рычагом давления. Точнее, его очевидное небезразличие к ней (интересно, насколько они близки). Лучше всего будет взять его прямо с товаром, тогда ему не отвертеться…

– О чем ты так задумался? – поинтересовалась Нина, с любопытством пытаясь поймать его глаза.