Kitabı oku: «Портрет Снегурочки в квартирном интерьере», sayfa 2

– Ха! Ну надо же: жёлтые цветы! Говорила же, – с азартом восторгалась судьбоносностью момента Татка, – ведьма ты и есть. Чистая Маргарита. Нет, ну ты прикинь: экий судьбоносный Первомай! Ни раньше ведь и ни позже!

– А теперь вот январь, – зачем-то вслух уточнила Марьяна.

Улыбаясь зиме и приятному воспоминанию о Таткиных детских восторгах, она присела на диван, поближе к окну. Подложила под бок подушку, укуталась в плед, покосилась на телефон. Отключать его не стала, но твердо решила, что отвечать на звонки не будет, кто бы там ни был. Разве только сын по скайпу позвонит, тогда, конечно, она не устоит, ответит. На глаза навернулись слезы – по сыну Марьяна скучала. Уже полгода как он учился за границей. Всё шло к тому, что там и обоснуется.

Устроившись поудобнее, Марьяна покивала приветственно то ли снегу, то ли каким-то своим мыслям об удачах сына, – в голове все путалось, теплый плед склонял к дреме. И Марьяна готова была уже поддаться его уговорам, когда за окнами раздался громкий хлопок и комнату осветило фейерверком. Марьяна вздрогнула, дремота отступила.

Фейерверки были щедрыми. Раз за разом вспышки освещали комнату, выхватывая из темноты Марьянину кровать с высокой спинкой, прикроватный торшер, комод с подсвечниками и музыкальным комплексом, компактный столик с ноутбуком, бабушкин туркменский ковер ручной работы, раритетный английский книжный шкаф с застекленными полками, доставшийся Марьяне от родителей. А еще – картины и гобелены на стенах: подарки тети Эрны, старшей сестры Марьяниной мамы.

Тетя Эрна была художницей. Всю свою жизнь она преподавала в худучилище керамику, вела кружки по всей Москве и, бывало, выставлялась. Лучше всего у нее получались даже не вазы и не тарелки, а роспись по дереву, типа палехской, только попроще. Тетя Эрна закупала кухонные доски, расписывала их стилизованными фруктами, ягодами, сюжетами из русских сказок и раздаривала знакомым. Продавать их у нее не получалось, не было в ней купеческой жилки.

В самом центре города, на Маросейке, на чердаке старого дома у тети Эрны была небольшая мастерская. Несмотря на ничтожное число квадратных метров, этот чердак стал для Марьяны с Таткой необъятным сказочным миром. С малых лет вечерами и по выходным они часами крутились в мастерской, помогали тете Эрне замешивать глину, разбирали краски или просто глазели на то, как она работает за гончарным кругом и расписывает горшки и вазы. Девочкам позволялось лепить и раскрашивать, – тетя Эрна творческие порывы племянницы и её подруги с энтузиазмом поддерживала. Другое дело, что у них не очень-то получалось, да не очень-то им и хотелось. Важнее было просто присутствовать в этой атмосфере, так не похожей на заурядную обыденность. А еще – изображать из себя принцесс, наряжаясь в старинные, расшитые бисером платья и шали, бог знает как, кем и с каких времен забытые на этом чердаке и доставшиеся тете Эрне вместе с мастерской, выделенной городскими властями худучилищу. Тате и Марьяне платья были велики, но это их ничуть не смущало. А тетю Эрну забавляло. Она помогала подогнать одежку по размеру, подкалывая булавками, до тех пор, пока девочки не выросли и платья не стали им в пору. Сколько она портретных набросков с Марьяны и Таты за время их взросления сделала, и не сосчитать.

Тетя Эрна рисованием жила и дышала. Она рисовала всегда. Рисовала всех, кто встречался на ее пути, – ручкой, карандашом, углем, пастелью, – всем, что под руку попадется. Рисунки в блокнотах, на разного рода и размера листочках, на обрывках оберточной бумаги были разбросаны по всей мастерской. Марьяна их собирала, раскладывала по папкам, а кое-что тетя Эрна разрешала ей уносить домой. У Марьяны много тетушкиных рисунков сохранилось. Она и теперь любит рассматривать их на досуге. Порой перебирает наброски в задумчивости часами. Может быть, потому что они связаны с Марьяниным детством. А может быть, потому что в этих рисунках есть такая степень творческой свободы, которой ей, простому менеджеру, зажатому в офисные тиски, так не хватает. Случается, вдохновлённая рисунками тети Эрны, Марьяна сама берётся за карандаш. Но рисует только для себя, удовольствия ради и рисунки никому не показывает.

Однажды, к Марьяниному совершеннолетию, тетя Эрна захотела сделать племяннице подарок.

– Напишу-ка я твой портрет, – тетя Эрна накинула Марьяне на плечи шаль. – Придется, дружище, немного попозировать. Ну так ты ведь привычная, и это ненадолго.

Она усадила Марьяну в кресло и велела держать позу. Марьяна быстро утомилась и, даже укутавшись в шаль, озябла, но терпела. Обычно тетя Эрна позировать не заставляла. Бывало, она просто говорила: «Марьяшка, замри!», и ей хватало пары минут, чтобы ухватить необходимое. Но иногда на тетю Эрну находило, и тогда позировать полагалось основательно. Так и на этот раз, – время для Марьяны тянулось медленно, шея затекла, ноги занемели.

– Ну вот, – наконец сказала тетя Эрна. – В карандаше готово. Теперь акварель, но замирать уже не надо. Просто займись, чем душе угодно, вот хоть на полке с красками разберись.

Портрет Марьяне не понравился, тетя Эрна результатом тоже осталась недовольна.

– Всё не то… – досадовала она. – Не ты это, дружище, совсем не ты!.. Вроде бы и глаза твои – правда же? Широко расставленные. И овал лица. И нос похож: ну вот же – прямой, чуть вздернутый. И подбородок твой, округлый. Да и ямочка на подбородке как она есть, – тетя Эрна в задумчивости переводила взгляд с Марьяны на портрет. – А знаешь, что…– лицо тети Эрны вдруг просветлело. – Я знаю, ктоты.

– А? – округлила глаза Марьяна.

Она и сама еще толком тогда не знала, кто она есть. Сердце на секунду замерло, и под ложечкой засосало: что если прямо сейчас она услышит разгадку самой сокровенной тайны, которую лишь недавно стала пытаться постигнуть? И что тогда? Ей всего восемнадцать, а она уже всю себя познает?! И как тогда с этим жить?

– Кто я? – в голосе Марьяны было столько неподдельного ужаса, что тетя Эрна рассмеялась.

– Марьяшка, дружище, расслабься! Я ведь не судьбу твою предсказываю. Я всего-навсего о своем впечатлении говорю!

– Ну и кто же я? – ужас в Марьянином голосе уступил место обиде: чего это тетя Эрна с ней, как с маленькой?

– Ты Снегурочка, Марьянка. Определенно Снегурочка.

Тетя Эрна чиркнула спичкой, закурила, дотянулась до альбома, вынула из кармана карандаш.

– Вот подруга твоя, Татка, она типа «свой парень», – вся наружу, вся нараспашку. Я бы сказала, этакая Пеппи-длинный чулок. А ты, Марьянка, совсем не такая. Ты вся такая загадочная, вся в себе. Больше молчишь, чем разговариваешь. Девушка-тайна. Абы кого к себе не подпустишь. А если и подпустишь, то не сразу. Ой как не сразу!.. Снегурочка и есть. Так тебя и изобразим.

Присев на край журнального столика, тетя Эрна, с характерным художническим прищуром поглядывая на Марьяну, набросала несколько эскизов.