Kitabı oku: «Одиночка Джек», sayfa 3

Глава 6
Ранчо Эпперли

Они долго еще вспоминали этот случай, прикидывая и так и этак, чтобы как-то объяснить эту загадку. Наконец Эндрю, казалось, нашел что-то похожее на ключ к тайне.

– Этот парень, Димз, – городская крыса. Он, скорее всего, скрывался в тени городских трущоб, но когда увидел Команча, то совсем потерял голову из-за него: никогда раньше ему не доводилось видеть ничего подобного. А спасаясь вплавь, он вверил свою жизнь этому зверю. Потом же, когда выбрался из реки, и позже, он, наверное, думал о том, что произошло, и никак не мог выбросить собаку из головы. Поэтому и возникло непреодолимое желание заполучить этого пса во что бы то ни стало. Это было желание скорее ребенка, нежели взрослого человека. Ты же знаешь, Дэйв, что большинство преступников по своему развитию мало чем отличается от детей. Ему уже не было счастья без Команча – хотя, должно быть, он не представлял себе, что будет делать с этой собакой, когда получит ее. Тайком он выбрался из города, где скрывался все эти дни, и двинул следом за поездом, через весь континент. И первый раз попытался отобрать собаку силой; ему это почти удалось, но удача изменила. Второй раз он попробовал подкупить охранников, но и эта попытка провалилась. Что он придумает еще, трудно сказать.

Дэвид пожал плечами.

– Ты помнишь, – спросил он, – как он зачем-то стремился к тому большому пассажирскому пароходу, который шел по Ист-Ривер?

– Конечно, помню.

– Ну вот, я думаю, что он и сейчас не успокоится, пока не заполучит Команча. Но, скажи, Энди, каков все-таки негодяй! Мы выудили его из реки и буквально спасли его шкуру. А он явился опять и пытается обокрасть тебя, своего спасителя!

Больше они в тот день не говорили об Одиночке Джеке Димзе, но предупредили охрану, что человек, который охотится за волкодавом, отъявленный бандит. И надо стеречь собаку с утроенной бдительностью.

А поезд между тем стрелой мчался на юго-запад. И вот в один прекрасный день они прибыли на конечную станцию. Теперь братьям уже не было нужды смотреть через окно поезда на бурые пустоши, временами затеняемые пыльными смерчами. Они стояли под открытым бледно-голубым жарким небом. Подкатила повозка, в которую они и забрались. Их багаж погрузили в более просторный фургон, и, привязав за сиденьем Команча, они двинулись к ранчо Эпперли.

Бронзовокожий ковбой на пегой лошади легкой трусцой скакал рядом с повозкой.

– Что слышно, Джо? – спросил Эндрю Эпперли.

– Зависит от того, что вы хотите услышать, – ответил тот.

– Давай сперва плохие новости. Как насчет Шодресса?

– Шодресс? Ведет себя тихо как мышка. Вот только три недели назад его ребята угнали одиннадцать сотен голов из Дингла.

– Одиннадцать сотен, говоришь?

– Точно. Они собрались всей шайкой, убили Кристи Бэрра и старого Льюиса. Они подстрелили Лефти и Смита. А после некому было даже проследить, куда они отправились. Они попросту исчезли. Многие из нас пытались выйти на их след. Да куда там! Мы не смогли обнаружить ни следа копыта от целого стада, нашли только одну старую корову, которую задрали волки и уже наполовину обгрызли. Вы же знаете, Шодресс свои дела всегда обделывает аккуратно.

Хозяин ранчо слушал эту историю с бесстрастным лицом. Но его брат тревожно переспросил:

– Погоди-ка, Эндрю! Одиннадцать сотен голов по двадцать долларов за голову…

– По тридцать пять, если быть точным.

– Но, Энди, это около сорока тысяч долларов убытка…

– Вот именно. Развеялись как дым.

– И ничего не было сделано?

– А что можно сделать?

– Нет, но вы точно знаете, что это сделал Шодресс?

– Знаем ли мы! Но как можно с этим бороться? И если мы доведем дело до суда, его будет вести подкупленный судья Шодресса. И его будут слушать присяжные, которых наймет он же. Раз или два прежде мы уже пытались. Но у закона только одна нога, и, увы, когда он делает шаг, только Шодресс может подставить ему костыль!

Чувство юмора старшего брата и его самообладание поразили младшего, Дэвида.

– Как ты умудряешься спокойно сносить такое? – не переставал удивляться он.

– Покер, Дэйв! – коротко ответил старший. – Покер научил меня, как управлять своим лицом и как выжидать, пока мне выпадет нужная карта. Верю, что в один прекрасный день я сам стасую колоду и сдам банде Шодресса такие карты, что с ними будет покончено навсегда, я надеюсь.

– Команч, похоже, не отощал. – Ковбой кивнул на огромного пса в наморднике.

– Он нашел себе дружка, – пояснил Эндрю Эпперли.

– Да ну! Правду говорите, хозяин?

– Да. Ты когда-нибудь слышал об Одиночке Джеке Димзе?

– Что-то не слышал, чтоб тип с таким именем появлялся в округе, – ответил ковбой.

– Ну ничего, скоро услышишь! – пообещал Эндрю Эпперли и добавил, обращаясь к брату: – Вот она слава, Дэйв! Один из самых известных преступников в стране, а здесь о нем и слыхом не слыхивали. Говорю тебе, между Западом и Востоком пролегла граница, и никакие новости через нее не переходят, если они не имеют значения здесь!

– Ладно, а что же тогда, скажи, имеет значение?

– Ну… Сколько воды в прудах летом. Сколько снега выпало зимой. Какие болезни нападают на коров. На какие поля напала гусеница. Кто на днях устроил перестрелку в таком-то городке. Как зовут того парня из Монтаны, что ездит на ворованной лошади в седле Дженнингса, и станцуют ли они танец завтра ночью на перекрестке… Вот такого сорта слухи считаются здесь новостями.

– И не выходит никаких газет? Никаких журналов?

– Выходят, конечно, несколько изданий. Но мы не верим тому, что в них написано. Для нас это все выдумки. И если мы с тобой будем верить тому, о чем там пишут, мы останемся в одиночестве, поэтому лучше уж этого не делать! Взгляни-ка вперед, Дэйв!

– Ну?

– Как только мы перевалим вершину этого холма, увидишь внизу долину.

Они подъезжали к вершине холма, и когда перевалили через его гребень, Дэвид окинул взглядом бескрайние просторы открывшейся перед ним долины, поросшей высокой зеленой травой. В центре этой буйно колышущейся зелени стояло огражденное рядами великолепных молодых деревьев приземистое строение, вольно раскинувшееся по земле.

– Это Каса Эпперли, Дэвид!

Глава 7
Команч залаял!

Столовая выходила одной стороной во внутренний дворик – патио, – а другой – в сад перед домом.

– Чтобы гости не подавили друг друга, разбегаясь, – с улыбкой пояснил Эндрю Эпперли.

Можно было почти поверить в такое объяснение, потому что этим же вечером с каждой стороны длинного стола за трапезу уселись пятнадцать мужчина. Дэвид, Эндрю и управляющий были, пожалуй, единственными из присутствующих, кто мог бы сказать, что принадлежит к «семье». Остальные все пришельцы. Они весело приветствовали Эндрю и с молчаливым интересом приняли к сведению появление Дэвида, бросая на него время от времени оценивающие взгляды. Но после некоторой церемонности в начале знакомства далее дело пошло так непринужденно, будто все всегда сидели на этих самых местах и никто никуда не уезжал.

В середине трапезы, когда количество свинины на вертеле, жареного картофеля, капусты, оладий, кукурузной каши перевалило за центнер, а сливок и кофе – за галлон, в столовую вошел тридцать третий гость, медлительный, смуглолицый человек, который повесил седло и уздечку на один из многочисленных крючков в дальнем конце комнаты и широкими шагами приблизился к хозяину.

Остановившись и опершись спиной о стену, он уронил руки вдоль туловища.

– Меня вроде как время поджимает. Вы не против, если я здесь устроюсь?

– Конечно нет, Уэйли. Ты привязал лошадь?

– Я ее поставил у стойки.

– А я закончил ужинать. Садись на мое место, потому что больше негде. Я прослежу, чтоб твою кобылу накормили и почистили.

– Будь так добр, Эпперли.

Дэвид подозвал брата.

– Это кто-то из твоих старых друзей? – спросил он, удивившись той простоте, с которой незнакомцу было предложено место хозяина застолья.

– Да нет, это Уэйли, убийца. Он не так давно застрелил четырех человек в Тусоне. Я и не знал, что он сейчас в этих краях.

– Боже праведный, Энди! Убил четверых! И ты не боишься его у себя принимать?

– Боюсь? Да у меня здесь достаточно народу, чтоб вышибить дюжину таких Уэйли к дьяволу и притащить обратно! Но этот человек вошел и повесил свое седло и уздечку на крючок в моем доме. Он попросил убежища и гостеприимства, Дэйв. А такую просьбу в этих краях всегда выполняют. Когда он покинет мой дом, когда выйдет за границу моей земли, в тот момент я уже волен преследовать его, а если понадобится, то и задержать. Могу и пристрелить, если буду достаточно ловок и быстр. Но раз он переступил мой порог, то имеет право просить, чтобы я сделал для него все, что могу, за исключением разве что того, кто объявлен вне закона и требует достать ему оружие и сменить лошадь, но это вообще здесь не принято.

Дэвид, просвещенный братом насчет тонкостей законов на Востоке, обернулся и посмотрел на шумный стол, разговор за которым нисколько не утих оттого, что за ним только что появился известный преступник. Напротив, оживление, казалось, даже возросло. Крепкий сидр пошел по кругу, с заставленных подносов снимали громадные глиняные кружки. И веселье за ужином Эпперли становилось с каждой минутой все непринужденней… А во главе стола сидел убийца!

Итак, Дэвид вышел за дверь вместе со своим братом, совершенно ошарашенный увиденным: многие его представления о людях и событиях в этом мире будто перевернулись в его голове.

Он наблюдал за Эндрю, пока тот с величайшей заботой отвязывал от стойки взмыленную дрожащую измученную кобылу, с которой только что слез беглец. Дэвид заметил, что бока лошади покраснели от многочисленных ударов шпор. Эндрю отвел ее в стойло, набросал вилами отборного сена и насыпал в кормушку зерна. Потом кликнул конюха и приказал ему обтереть лошадь, пока та ест.

Наконец Эндрю вышел на воздух вместе с братом.

– Чего ты этим добиваешься, объясни мне наконец? – попросил Дэвид.

– Не знаю. Может быть, и ничего. Или, возможно, если сам когда-нибудь окажусь в бегах, эти люди будут добры ко мне. Или, если ничего не случится, я просто буду спокойно спать по ночам.

– И так ты поступал все эти годы?

– Да, с тех пор, как сделал свой выбор и построил этот дом.

– И, несмотря на все твое великодушие, ты ни разу не смог добиться беспристрастного правосудия? Понимаешь, брат, это плохо характеризует тех людей, которых ты здесь привечаешь!

– Одно дело – гостеприимство, другое – тонкости законодательства. Эти люди не любят закон. У многих из них на то есть причины – причины самые основательные, – чтобы его не любить. Но в то же время они предоставляют мне огромные преимущества. Порядочность никогда не пропадает здесь втуне. Я могу проехать через самые дикие здешние места без ружья и ни разу не подвергнуться ни малейшей опасности. Я люблю этих людей и думаю, что и они меня тоже любят. Эта обоюдная симпатия – вполне достаточная награда для меня за те деньги, которые я трачу, заведя у себя в доме что-то наподобие бесплатной гостиницы, как хочешь это называй. Шодресс и его команда могут вольничать с моим скотом сколько угодно, но они знают, что я жду подходящего часа, чтобы настигнуть их с поличным. Несмотря на это, я могу прямиком въехать в Джовилл, где Шодресс – царь и бог, и буду почти в такой же безопасности, как в настоящий момент у себя дома. Поверь, я неплохо поработал, чтобы заслужить репутацию, которая позволяет мне так говорить, а на поддержание доброго имени стоит тратить и деньги, и силы. Именно поэтому я могу верить в то, что и ты уцелеешь в Джовилле, если в самом деле собираешься осуществлять здесь свои идеи. Но если бы ты не был моим братом, то и пяти минут бы не продержался в этом городе, едва раскрыл свои карты!

Дэвид слушал брата с величайшим вниманием, и это являлось еще одним доказательством того, что он с этого дня вступил в совершенно иной, отличный от его прежнего, мир.

– Теперь скажи мне честно, Эндрю, – попросил он, – что я должен делать, чтобы выжить в этой части Штатов?

– Скажу в двух словах. Прежде всего забудь про свои светские манеры; помни, что здесь нужно быть простым и честным. Я не хочу думать, что ты притворяешься или задираешь нос. Но там, где мы с тобой появились на свет, – это само по себе уже кое-что значит. Мы фантастически богаты и родом из старинной семьи; мы принадлежим к касте избранных, и потому большинство людей, с которыми мы встречаемся, заранее нам верят. Но стоит нам выйти за границы нашего мира, положение сразу меняется. Здесь о человеке судят по тому, как он себя проявляет в той или иной ситуации. Если он богат или происходит из старинной семьи, это говорит скорее не за него, а против. Здесь ничего не принимают на веру. Здесь при малейшем проявлении тщеславия или манерности презрительно кривятся губы. Ты понял меня, Дэвид? Поэтому будь прост, честен и открыт. Говори с любым человеком так, словно он твой родной брат, – но брат, который нимало не интересуется твоим прошлым величием и твоими будущими успехами. Если ты можешь сообщить что-нибудь важное или интересное – говори. В противном случае заткнись и молчи, пока тебе не придет в голову нечто такое, что другим стоит выслушать. И помни, что парень, с которым ты разговариваешь, пять минут назад даже не знал твоего имени и что он забудет его пять минут спустя. Самое веское и значительное, что можно сказать о человеке в краю скотоводов, – это то, что он человек порядочный. А это значит честный, но даже больше, чем честный. Великое множество «порядочных» людей, без сомнения, частенько блефуют, играя в покер, и могут иной раз увести коровку-другую ради забавы или ради бифштекса. Но это люди, которые не бросают друзей в беде; это люди, которые не скажут лишнего о тех, кто не может сам защитить свое доброе имя; это люди, которые разделят с тобой последний доллар и последний глоток виски не потому, что ты с ними в дружбе, а потому, что ты в этом нуждаешься. И вот, Дэйв, я надеюсь и молюсь, что меня теперь знают в этой части света как человека порядочного, и, прежде чем ты со мной расстанешься, я хочу, чтоб и тебя считали таким же. А когда один из этих ковбоев, что у меня работают, скажет, что мой брат «парень что надо, это уж точно», я буду знать, что ты прошел испытание и посвящен в рыцари!

– Я постараюсь об этом не забыть, – тихо сказал Дэвид. – Ну, Энди, игра становится потруднее, чем охота на тигра, и она почти так же опасна!

Помолчав несколько минут, Дэвид спросил:

– Это Команч опять на луну воет или зовет свою стаю?

– У него никогда не было стаи. Он всегда был одиноким волком.

– Должно быть, адски трудно выжить здесь, не имея даже напарника.

– Он один из тех странных полукровок, которые никогда не могут найти себе место, – задумчиво ответил старший брат. – В нем слишком много от волка, чтобы чувствовать себя своим среди собак, и слишком много от собаки, чтобы жить с волками. Он слишком дик, чтобы его можно было приручить, но, может быть, судя по тому, что мы о нем знаем, слишком приручен, чтобы жить на природе как дома.

– Ты делаешь из собаки проблему, – улыбнулся Дэвид.

– Почему же нет? Говорю тебе, Дэйв, я никогда не поверю, что сильный человек может опуститься. Если человек хороший, так он и останется хорошим, и негодяем не станет, сколько бы его жизнь ни била и ни трепала.

– Фу! – сказал Дэвид, который из них двоих был более здравомыслящим. – Ничего подобного. Мало ли что таится в человеке до поры до времени, но жизнь все равно вытащит это на поверхность – и хорошее, и плохое. А потому нечего проливать слезы над волкодавом! Это свирепый зверь, поверь мне, и у него только один способ приблизиться к человеку – вонзить ему зубы в глотку!

– Но, Дэйв, ты же сам видел, как он нянчился с Одиночкой Джеком, словно мать с ребенком!

Дэвид замолчал, улыбнувшись, и ушел в комнату, которая была отведена для него. Он заканчивал распаковывать вещи, когда хозяин ранчо прошел в свой кабинет, дверь которого выходила на отдельную маленькую веранду. Эта открытая дверь служила как бы знаком того, что к мистеру Эпперли может войти любой и поговорить о своих делах.

Едва старший из братьев Эпперли сел за рабочий стол, как на него навалился поток дел и он забыл про время. Сумерки давно перешли в вечер. Ужин – кофе и сандвичи – принесли ему прямо в кабинет, что стало правилом. Если он не шел к общему столу, то продолжал работать и ночью, беря в свои руки бразды правления, которые порой выпускал даже его опытный управляющий. Но вот снаружи донесся звук, который заставил Эндрю поднять голову от работы и в изумлении прислушаться, потому что это был голос Команча, и он не выл на луну в приступе волчьей меланхолии, а сначала взвизгнул, потом зарычал, потом хрипло тявкнул!

Если бы Эндрю понадобилось кому-то доказывать, что в жилах этого зверя течет собачья кровь, одного этого тявканья было бы достаточно.

Глава 8
Цена Команча

Весь шум, который до этого дня производил пес, был всегда по какому-то поводу и имел определенное значение. Он рычал, ворчал, огрызался, как затравленный зверь, и все эти звуки были исполнены смысла, а любой опытный траппер мог бы сказать, что стоит за большинством из них. Но лай – это обычно просто лай. В нем может звучать ярость или торжество, или это может быть просто лай ради лая. Но подобной глупости за Команчем прежде, кажется, никогда не водилось.

Тотчас же все собаки в округе, дальние и ближние, хором подхватили сигнал Команча. Потом замолчали в благоговейном восторге, пока жуткий волчий голос звенел в воздухе и пронзительно взывал к луне. Но теперь они вдруг взбодрились и яростно залаяли. Хозяин ранчо, слушая их, не мог удержаться от улыбки.

Он выглянул наружу через открытую дверь и, когда его глаза привыкли к темноте после света лампы, увидел, что тусклые звезды уже обрызгали край небосклона, точно золотая пыль обсыпала темно-синий бархат. Ветерок, временами лениво задувавший в дверь, приносил острый привкус солончаковой почвы. Эпперли закрыл глаза и опять улыбнулся. Потому что перед ним был хороший мир, его мир. Ему оставалось лишь надеяться, что и его не привыкший к работе младший брат сможет выбрать себе в этом новом мире путь, хотя и не легкий, но который сделает из него человека.

Он вернулся к своей работе и вплотную занялся ею, пока не почувствовал, что далекие глаза звезд за его спиной сменились другими, глядящими на него холодно и в упор.

Он поднял голову и подождал, чувствуя, как в жилах стынет кровь. Потом, охваченный внезапной паникой, увидел как раз на границе тени от двери, где слабый свет лампы соединялся с ночной тьмой, два глаза, которые горели жутким зеленым огнем и пристально на него смотрели. И только тут он различил наконец массивные очертания Команча!

Он опустил руку на кобуру револьвера, но пока не доставал его, зная, что, едва он сделает хоть малейшее движение, чудовище тут же бросится на него. И хотя его пуля способна прострелить тело волка, все же, если он не попадет ему в сердце, Команч успеет нанести в ответ несколько смертельных ран. Эндрю Эпперли знал заранее, что в лучшем случае сможет сделать один ответный удар по белым клинкам зубов пса.

Напряжение нарастало с каждой минутой, и он подумал было позвать на помощь. Но чувствовал, что даже слабый крик, даже легкое движение руки могут приблизить жуткую летящую смерть к его горлу.

Так он пережил несколько ужасных мгновений, пока из темноты ночи не раздался вдруг вежливый человеческий голос:

– Я пришел забрать Команча. Но, полагаю, мне сначала следует договориться с вами о цене!

В мерцающий предел светового круга вступила фигура Одиночки Джека.

– Димз! Димз! – воскликнул хозяин. – Входи же, парень!

Преступник скользнул сначала в дверь, потом в сторону от нее, передвигаясь быстро, как боксер. Убравшись подальше от света, который в дверном проеме превращал его в отличную мишень для меткого стрелка, он занял позицию против стены, в углу, из которого мог видеть и хозяина, и открытую дверь, и все опасности, которые, возможно, подстерегали его за ней.

Команч же, который все еще тихонько ворчал, приподняв губу, прокрался вслед за своим повелителем и улегся перед ним, встопорщив шерсть при виде Эпперли.

– Садитесь, – предложил Эндрю, – и расскажите мне, как, во имя всего святого, вы умудрились пройти по открытому месту и добраться сюда? Разве вы не знаете, что вас выглядывают вдоль всей дороги?

Собеседник мрачно кивнул.

– Они охотились за мной, – согласился он, – а я высматривал их; так вот я и блуждал кругами, пока не услышал голос Команча.

Эпперли был бы рад узнать подробности, но чувствовал, что спрашивать об этом бесполезно. Какой смысл задавать вопросы волкодаву, который прижимается к ногам этого странного юноши? В смуглом лице и черных глазах Одиночки Джека он видел или думал, что видит, тот же волчий дух, который заставлял Команча оскаливать клыки. Как парень сумел ускользнуть от погони? Как перебрался через равнину? У кого отважился спросить дорогу?… Но не было возможности получить ответы на эти вопросы.

– А кроме того, что мне нужен Команч, я помнил и еще об одном: что вы помогли ему выловить меня из реки, когда я был без сил. За это я вам кое-что должен, ну и за Команча, конечно. Сколько примерно составит эта сумма?

– Я никогда не беру платы за подобные услуги. – В голосе хозяина послышался вызов.

– Никогда?

– Никогда, – повторил Эндрю Эпперли, чувствуя, что ему трудно смотреть в эти черные, бездонные, непостижимые глаза. В них не было человеческой доброжелательности. В них не было ничего, кроме темной настороженности пантеры. Ни добра, ни зла, только непрестанная бдительность и всегда готовый вспыхнуть охотничий азарт.

«Какими могут стать эти глаза, если этот огонь ярко разгорится?» – вдруг подумал Эпперли.

– Наверное, вам все же стоит поразмыслить. На все есть своя цена, – сказал Одиночка Джек.

– На все?

– Ну конечно! Вы же деловой человек!

– Ну, положим… Сколько, вы считаете, стоит выудить человека из реки?

– Иногда очень много, – все так же мрачно ответил юноша. – Правительство назначило за меня одиннадцать тысяч долларов награды – не важно, за мертвого или живого.

– Мертвого или живого?! – пробормотал хозяин.

– Да.

– Любой человек, который попробует справиться с вами, и ему это удастся, получит такие деньги?

– Да.

– И любой трус, который подползет к вам в темноте и пустит пулю в лоб, получит столько же?

– Да.

– Это жестоко, – сказал Эпперли. – Жестокий порядок!

Собеседник тряхнул головой.

– Я и не просил ничего иного, – сказал он. – Я же не спрашиваю их мнения, когда взламываю сейфы. Много хороших людей разорились, потому что время от времени я добирался до их тайников и уводил ценные бумаги. Так почему бы правительству не назначить цену за мою голову?

Не столько логика этого человека, сколько спокойная убежденность, с которой это говорилось, изумили Эпперли.

– Ну что ж, – согласился он, – если таковы издержки производства…

– По крайней мере, мы с ними играем по-крупному, – сказал Одиночка Джек. – И обе стороны подтасовывают карты.

– Подтасовывают карты?

– Да. Но есть ли что-нибудь, чего бы они не пытались использовать, чтобы поймать меня? Даже подкуп людей, которые, возможно, могли оказаться моими друзьями. Даже яд…

– Не может быть!

– Пусть кто-нибудь назначит одиннадцать тысяч за вашу голову, Эпперли, и увидите, долго ли за вами будут охотиться честно и порядочно! Однако я не возражаю. Я и сам со своей стороны путаю карты. Я сплошь и рядом подкупаю кассиров. Я тасую карты, когда могу. Так что в порядочности мы не уступаем друг другу. От меня они получают то же самое, что я получаю от них. Веревка, чтобы повесить меня, всегда наготове. Но я не питаю недобрых чувств ни к ним, ни к кому-то другому. Не питаю я и добрых чувств ни к кому, кроме…

Он остановился, и опасный блеск, что вспыхнул на дне его зрачков, угас и сменился тенью растерянности.

– Кроме вас, Эпперли! – сказал он. – Вы могли получить эти одиннадцать тысяч долларов, если б захотели, назвав лишь мое имя, – но вы этого не сделали. Почему?

Неописуемое удивление отразилось на лице хозяина ранчо.

– Но, парень, ведь ты был на моей яхте, ты был моим гостем, разве не так?

– Гость, который стоит одиннадцать тысяч долларов? – насмешливо улыбнулся преступник, и его глаза неожиданно вспыхнули.

– Да хоть одиннадцать миллионов долларов! – твердо ответил Эпперли.

– Я понял, – невозмутимо и холодно сообщил собеседник. – Потому что в этом замешана ваша гордость. Это она не позволила бы вам… Ведь так?

– Можешь называть это и так.

– Давайте замнем разговор. – Одиночка Джек Димз говорил очень решительно, хотя ни на грош не верил в честные намерения своего собеседника, да и кого угодно в этом мире. – Замнем это, и я просто прошу вас сказать, какую цену вы хотите за Команча?

– Разве у всего есть цена?

– Вы же деловой человек, – во второй раз повторил собеседник. – И я не собираюсь говорить с вами о пустяках.

– Ты должен заплатить мне, – сказал Эпперли, – за гордость, которую я почувствовал, поймав Команча.

– Это одна статья.

– Еще за долгую охоту, когда я гнался за ним по пятам.

– Ладно.

– Мое время дорого стоит. Я провел двадцать или тридцать полных рабочих дней, выслеживая его.

– Так.

– Я думал, соображал, мечтал, как бы заполучить его. Я вывел на охоту свору собак и видел, как он их убивал. Я провез его с собой по всем дорогам Востока и потратил на него много времени и денег.

– Вполне резонно. Это ваш счет. Подведите же итоги.

– Кроме того, и это главное, – я полюбил эту громадную зверюгу, Димз!

– И с этим я согласен.

– Однако я считаю, что позорно продавать собаку за деньги, – для такого богатого человека, как я, просто стыдно.

– Я оплачу вам и ваш стыд, – пообещал Одиночка Джек.

– Сколько денег ты сможешь вложить в это дело? Я не собираюсь разузнавать, что у тебя в карманах, но что ты будешь делать, если я потребую несколько тысяч?

– Скажем, пять тысяч… или больше?…

– Ну, давай, скажем, пять.

Левая рука мистера Димза скользнула в карман, и на столе перед хозяином внезапно появились пять бумажек по тысяче долларов.

– Надеюсь, с этой минуты мы не будем больше спорить, кому принадлежит Команч? – спросил Одиночка Джек.