Kitabı oku: «Отравленные слова», sayfa 3

– Жестокое и импульсивное, – тут же отвечает Лосано. Его радует энтузиазм Суреды.

– А что этот учитель? – спрашивает парень без перехода.

Лосано вскидывает голову.

– Должен признаться, он всегда был для меня кандидатом номер один. Этот тип – настоящая головоломка, лабиринт, все сведения о нем обманчивы. На первый взгляд – уважаемый человек, культурный, образованный, с изысканным вкусом, и жена при нем, и ребенок, и работа, и ипотека. Работает не жалея себя, имеет принципы. Но все это лишь фасад. А за ним – тайный педофил, трус, который не отваживается выйти за пределы мнимой добропорядочности. Он играл с девочками-подростками, искал их восхищения, а может, и чего-то еще, в чем боялся признаться даже себе самому. Я по определению не доверяю трусам и лжецам. Хесус Лопес – и то и другое, да еще у него наклонности насильника.

Он произнес эти слова со злостью и отвращением, не сумел отринуть своих чувств, открыто проявил презрение. Суреда спросил о его личных, субъективных впечатлениях – и получил их. Лосано удивляет равнодушие преемника. Парень сует ручку в рот, будто сигарету, и выдает:

– А я бы поставил на Мартина Борраса.

Суреда говорит спокойно, без желания поспорить.

– Но почему? – спрашивает Лосано. Он заинтригован.

– Он молод и незрел. – Суреда поднимает взгляд и смотрит на него с обезоруживающей искренностью. – Молодые больше ошибаются, нам всегда есть в чем себя упрекнуть.

Лосано молчит. Его молодость прошла давным-давно, он уже и не помнит, как думал и чувствовал тогда.

– Есть хочу! – внезапно говорит Суреда и вскакивает.

– Хорошо, давай оставим дела здесь и пойдем поедим, – предлагает Лосано, взглянув на часы. Он ценит распорядок, привычки, обедает он в два часа. Но Суреда извиняется: он договорился пообедать с друзьями из академии.

– Простите, вынужден вас оставить, – бормочет, кладя обе папки на стол. – Но после обеда у меня будет куча времени, чтобы заняться делом Барбары, – добавляет он.

Интерес, всецело владевший им лишь несколько секунд назад, внезапно испаряется, уступив место желанию умять тарелку пасты и отбивную. Да, Суреда прав, импульсивность – главный недруг юности.

Лосано остается один. Он знает: Суреда во время обеда ни на секунду не вспомнит ни о девушке, ни о ее семье, ни о подозреваемых. У Лосано большой опыт, и он подсказывает ему: закрыв дверь, Суреда улыбнется секретарше, похлопает по плечу Себастьяна. Может, перекинется с ним парой фраз насчет матча «Барсы» в воскресенье, попереживает, выиграет ли «Барса» Лигу чемпионов. Но о Барбаре Молине он думать не станет.

Лосано всегда обедает в одном и том же баре. Его купили китайцы, но по-прежнему готовят по средам гаспачо¹¹, а по четвергам – паэлью¹². Поначалу Лосано огорчился было, что бар перешел к иностранцам, но теперь уже шутит c Лю Шин и посмеивается над тем, как он накрывает на стол. В конце концов он пришел к выводу, что от этих перемен только выиграл: новые хозяева не повышают цен и не лезут не в свои дела. С годами Лосано стал недоверчив. Раньше во время обеда он молол языком без передышки, а теперь ест в одиночестве, читает «Марку»¹³ и одним глазом поглядывает в телевизор. Хоть это и больно немного, но таким образом он постепенно отмежевывается от мира, и будет не так тяжело окончательно с ним порвать.

Кто знает, сможет ли Суреда, молодой и порывистый, раскрыть дело Барбары Молины.

И Лосано спрашивает себя, что за ошибки совершал Суреда.

5. Барбара Молина

Сегодня я не открыла ни один учебник, не разогрела себе еду. Просто сидела часами с телефоном, пялясь в маленький экранчик, надеясь увидеть заветную полоску. Я отчаянно хочу выйти отсюда, и наконец-то ключ у меня в руках, но это непросто. Я оббежала все углы в поисках сети. Я знаю, где-то здесь точно ловит. Однажды, когда он был здесь, телефон зазвонил, но я не помню точно, где это было. И я мечусь по комнате, то поднимаю телефон, то опускаю, трясу его, замираю, тащу вдоль стены, в угол, в тысячный раз черчу диагонали. Внезапно перед глазами у меня плывет туман, ноги подгибаются, и приходится сесть на пол.

Я умираю от страха. А что, если я ошибаюсь? Сейчас я здесь, потому что однажды уже попыталась позвонить по телефону и очень в этом раскаиваюсь. Это было в Лериде. Мы остановились, чтобы найти открытый бар и позавтракать. Было очень рано, он забыл кошелек в машине и пошел за ним. «Подожди меня, я быстро», – сказал он, но стоило ему немного отойти, как я сбежала. Телефона у меня не было, он отобрал, так что я стала искать телефонную будку. Бежала, ошалев, на бегу перетряхивая кошелек, монеты падали и рассыпались, а я все бежала и бежала как безумная. Будка оказалась через две улицы. Только пусть телефон работает, повторяла я про себя, пожалуйста, пусть работает. Я вся была как комок нервов, пока трясущейся рукой набирала номер. Подошла мама, но у нее началась истерика, она не дала мне сказать ни слова.

– Где ты? – кричала она. – Во что ты впуталась? Полиция и папа тебя ищут!

И ровно в эту секунду я увидела, как он в ярости приближается ко мне, и только и смогла, что выкрикнуть:

– Пожалуйста, помоги мне!

И больше ничего: монета застряла, а я в ужасе скорчилась в углу будки, ожидая наказания.

Он ударил меня – раз, другой, третий, он не останавливался, моя голова билась о стекло будки, и с каждым ударом ярость его усиливалась.

– Что ты им сказала? – задыхаясь, кричал он. – Кому ты звонила?

Трубка болталась на проводе, качалась, как маятник, из носа у меня капала кровь, заливая будку, одежду, сумку.

– Хватит! Не надо! – всхлипывала я, пытаясь закрыть лицо руками.

Он схватил меня под руку и вытащил наружу. Уже на улице он сунул мне платок, чтобы остановить кровь, и потащил меня за собой, как собаку.

Никто из нас не заметил, что моя сумка так и осталась валяться на полу будки. По пути нам не встретилось ни души. В такой час на улицах Лериды никого нет, все спят. Если бы хоть кто-нибудь попался нам на пути, я бы бросилась к нему, моля о помощи. Но из-за раннего часа и тумана мы остались наедине, без свидетелей, и пути назад уже не было.

– Вот дерьмо! – выкрикнул он уже в машине, обнаружив, что моя сумка осталась там. – Ну что ты за идиотка!

Снова звонить домой мне нельзя. Я не хочу звонить маме: она не смогла тогда ничего сделать, не помешала ему запереть меня в этой дыре. Но других номеров я наизусть не помню. Разве что Эвин домашний, да и все. Внезапно, будто глоток свежего воздуха из прошлого, из счастливых моментов нашего детства, ко мне возвращается образ Эвы. Эва. Моя лучшая подруга. Она была моей лучшей подругой – по крайней мере, до тех пор, как произошло то, что произошло. Я не держу на нее зла и забыла все наши разногласия.

В отчаянии я забрасываю телефон подальше, словно он жжет мне ладони, и закрываю глаза. Открыв, в ужасе смотрю на телефон на полу: а что, если я его разбила? Как можно быть такой тупой? Я подползаю к нему на четвереньках, как собака, снова беру его в руки – и задыхаюсь. Полосочка! Я замираю и смотрю на нее, будто это мираж. Он поймал сеть. Ловит еле-еле, но ловит! Я не решаюсь пошевелить рукой: вдруг связь пропадет. Что делать? Звонить? А вдруг он сейчас вернется? А вдруг он оставил телефон специально, чтобы проверить меня? Я ведь могу потерять то немногое, что у меня есть. Все воспоминания, запертые в дальнем углу памяти, вдруг вырываются и предательски набрасываются на меня, словно злобные призраки. Я сижу в ступоре с телефоном в руках, не в силах решиться, завороженно глядя на заветную полоску – это моя связь с миром. Полоска мигает – и дает надежду, и отнимает ее вновь. Кому же позвонить?

Я снова думаю об Эве. Ее номер единственный, который я помню, она моя далекая надежда. Мне не придется ни встречаться с семьей, ни давать показания в полиции. Я убегу одна, уеду куда-нибудь, где меня никто не знает. Эва меня не выдаст, она настоящий друг и поможет мне. Я хотела бы рассказать ей, где нахожусь, поплакать у нее на плече, попросить, чтобы она вытащила меня отсюда и увезла далеко-далеко. Но я замираю. Однажды – всего лишь однажды! – он сказал мне: «Если убежишь, я убью всю семью». Способен ли он на такое? Может, и да. Он сумасшедший. Опасный сумасшедший. А может, и нет, может, он единственный человек в мире, способный любить меня. Кто еще принял бы меня такой, какая я есть? Он знает меня, знает, кто я такая на самом деле. Я не знаю, как быть. Он принес мне все, что я заказала. Принес воду и одежду, как делал всегда в последние четыре года. Лишь раз он нарушил распорядок.

Однажды, чуть больше года назад, он привез с собой сумку и объявил, что осталась всего неделя до моего восемнадцатого дня рождения. Он принес мне сюрприз: летнее платье без рукавов с черными и фиолетовыми цветами и бантом на спине. Завязки под грудью показались мне странными, но он сказал, что так сейчас модно и чтобы я его надела, это точно мой размер. Когда он улыбался и смотрел на меня с нежностью, внутри у меня щекоталось что-то похожее на счастье. Я знала, что, если я ничего не испорчу, все пойдет как по маслу, так что была очень послушна. Он пригласил меня наверх, в дом, поужинать с ним, сидя за столом. Он разрешил мне сходить в ванную и посмотреть на себя в зеркало, открыть все тюбики из каждого ящика, долго-долго валяться в ванне и смотреть телевизор. Однажды вечером он позволил мне выйти на улицу. Мы шли в темноте по пустым дорогам, слушали цикад, глядели на небо, усыпанное звездами. Он крепко держал меня за руку, но мне и не хотелось сбежать. В ту неделю я вдыхала запах разогретой солнцем хвои, ходила по земле босиком, ощущала на волосах дыхание южного ветра.

А кому-то, говорила я себе, и этих крошек счастья не перепало. Я чувствовала, как мне повезло. Я была ему благодарна. Раньше я не понимала, как ценны прогулки по лесу, как вкусен горячий воздух летним вечером, как прекрасно принять ванну или сесть за стол и съесть тортилью. Когда все это к твоим услугам, не ценишь. И все же, несмотря на это относительное счастье, мне не терпелось увидеть солнце. Я три года не видела солнца, лишь угадывала его сквозь щели и трещины. Я умоляла, плакала и клялась, что не буду убегать, твердила, что мне нужно снова почувствовать на коже солнечный свет. В конце концов он согласился. Однажды ранним утром открыл дверь, посадил меня в машину, выдал шляпу и темные очки и сказал: «Поехали!» Это были секунды, мгновения. Я смотрела, как солнце выходит из-за гор, оно лизало мне руки, касалось моего лица. Я закричала от радости и закрыла глаза, чтобы наполниться его светом и силой. Тот жар остался со мной на недели, на месяцы. Если б только я могла еще раз увидеть солнце, как увидела тем сияющим утром. Если б я могла поговорить с Эвой – хотя бы раз. Если б могла услышать, как она смеется, как кричит: «Ой, я сейчас описаюсь, описаюсь сейчас от смеха!» Вот и все. Глоток свежего воздуха, солнечный луч – мне бы этого хватило.

Я решительно протягиваю руку и, не сдвигая телефон с места, набираю номер Эвы. Пожалуйста, пусть только она будет дома, пусть возьмет трубку, молю я, сама не зная, вслух или про себя. И вдруг раздается голос:

– Алло! Алло! Слушаю.

Это Эва. Эва? Эва!

– Эва! Это я, Барбара, – кричу я. – Это я! Помоги мне!

– Барбара? – Эва напугана. – Барбара? Ты где?

Я больше не могу сдерживаться, хватаю телефон с пола, машинально прижимаю к уху.

– Вытащи меня отсюда!

Но по ту сторону трубки больше ничего не слышно. Нет, быть этого не может! Полосочка исчезла. Связь оборвалась.

Я пытаюсь вернуть телефон на место, но нет, больше не ловит. Я пытаюсь снова и снова, задыхаюсь, руки трясутся, хочется плакать. И зачем это все было нужно? Я не смогла рассказать, где я, не попросила помощи. И что теперь? Я представляю, как он открывает дверь, в широко открытых глазах – угроза. Они как две расселины в скалах, они полны ненависти, они всё видят, всё знают, они строго судят меня за любой проступок. Может, он уже знает. Тогда он убьет меня.

И я понимаю, что совершила ошибку, открыла ящик Пандоры.

6. Эва Карраско

Эва стоит ошеломленная с телефоном в руке и не знает, как быть. Она слышала голос Барбары. Голос так и сказал: «Это Барбара». Но этого не может быть, ей почудилось. Барбара умерла четыре года назад. И все-таки это точно была она. Эва узнала ее голос, интонации, дыхание. «Эва?» Барбара ничего не успела сказать, только крикнула: «Помоги мне!» – и связь тут же прервалась, телефон умолк. Эва отключилась, надеясь, что Барбара перезвонит, но нет. Эва решает проверить в списке входящих, был ли звонок или она его придумала. Да, звонок был, две минуты назад, даже номер остался – это мобильный. Она записывает его и звонит, но там автоответчик: «Телефон выключен или находится вне зоны действия сети». Эва садится и думает. Точнее, пытается подумать, но голова идет кругом, мысли роятся, она не может сосредоточиться. Только что ей позвонила Барбара – но она ведь мертва! Видимо, ей нужно снова переместить Барбару в мир живых, и это непросто. Ее отец, полиция, друзья, семья – все считают, что она мертва. Только ее мать все ждет, что она вернется, – она одна в это верит, потому и сошла с ума.

Сейчас Барбаре было бы девятнадцать, как и самой Эве. Но если она жива – где же она может быть? Какой помощи хочет? Почему исчезла? Почему не вернулась? Почему ничего не сказала? Зачем сделала так больно семье и друзьям?

Эва смотрит на часы. Три – а в пять у нее английский. Она как раз делала домашнюю работу, осталось два упражнения. Она крутится на стуле, не зная, как быть. Она совсем одна, ей трудно принять решение.

Барбара была напугана, кричала. Это очень важный звонок, возможно, он сыграет решающую роль в расследовании. Эва пытается собраться с мыслями, вспомнить все подробности исчезновения. Последнее, что сделала Барбара, – позвонила матери, а потом полиция обнаружила в телефонной будке кровь, а на полу ее сумку – и больше ничего про Барбару не известно. У Эвы мурашки по коже от этих воспоминаний, она боится крови. В школе говорили, что Барбару наверняка разрезали на куски. Эрнандес, эта сволочь, притащил жуткую фотографию с расчлененкой, а ей потом из-за него долго снились кошмары. Барбара без руки, без ноги, вся в крови, приходила и говорила ей: «Ты же хотела, чтобы я исчезла? Вот и вышло по-твоему». Она просыпалась от собственного крика, вся в холодном поту. А потом еще тот полицейский стал лезть в ее жизнь и почти обо всем догадался.

Он задавал ей очень неприятные вопросы, подкапывался, как будто это она убила Барбару, вонзила ей в спину нож.

– Вы же поссорились, да? – спросил он однажды вечером, безо всяких предисловий. Это был второй или третий день допроса. Ей пришлось ответить, что да, поссорились, но она ничего не сделала Барбаре.

Полицейский вел себя с ней очень недружелюбно. Не сказал ничего вроде «Мне очень жаль, она же была твоей лучшей подругой, какой кошмар, тебе же теперь всю жизнь с этим жить». Вместо этого он дал ей понять, что она соучастница преступления, а если будет молчать, станет преступницей. Сальвадор Лосано его звали, мрачный такой. Она тысячу раз ему повторила, что они с Барбарой были лучшими подругами, но он уперся и все-таки задал этот вопрос – и попал в самую точку.

– Это из-за Мартина Борраса, да?

Кто же ее сдал? Наверное, Кармен, да, точно Кармен, придушить бы ее. Вот идиотка! Хотела, чтобы ее в тюрьму посадили?

Потому что, если они станут разнюхивать, какие у нее были мотивы избавиться от Барбары – вот он, идеальный мотив! Да. Она хотела, чтобы Барбара исчезла и оставила Мартина в покое. Потому что Барбара, ее лучшая подруга, стала встречаться с парнем, который нравился ей самой. Она знала, что Мартин нравится Эве, и все равно стала с ним встречаться – а может, как раз поэтому. У Эвы до сих пор все внутри переворачивается, когда она об этом вспоминает. Это было безумное, смутное время, Эва была сама не своя, по ночам залезала под подушку и желала, чтобы Барбара исчезла, провалилась сквозь землю. Ее молчаливое желание сбылось, но никогда и никому она не расскажет, что таково было ее желание. Никто никогда не узнает, что она желала исчезновения Барбары. Как никто никогда не узнает, что в итоге она все-таки переспала с Мартином Боррасом. Эва дрожит. Это была ошибка. Как маленькая заноза, которую она хотела вытащить и которая лишь растравила ее рану. От той ночи у нее остался неприятный привкус во рту и ощущение, что она была не в том месте не с тем человеком. Это была глупость, нелепая выходка обиженной девчонки. Мартин Боррас был ее первой любовью, а Барбара забрала его себе. Это было первое поражение Эвы в делах любовных. И вместо того чтобы плюнуть и растереть, она поссорилась с лучшей подругой, пожелала в запальчивости, чтобы та исчезла с лица земли, а когда ее темное желание исполнилось, запятнала память Барбары, связавшись с Боррасом, чтобы отомстить ей. Это была плохая идея, но он застал ее врасплох, и она не смогла собраться и сказать «нет». Он склеил ее просто ради развлечения, она много думала об этом с тех пор и уверена, что дело было именно так. Он хотел заткнуть ей рот, соблазнить ее – и дело с концом. Так он и сделал, а она просто рухнула ему в объятия как идиотка. Ее начинает тошнить, когда она вспоминает вонь в его роскошном доме в Росасе, там пахло как в помойке. Внезапные вспышки воспоминаний. Ярко-красная комната Мартина, вместо украшений – автомобильные фары, на полу – надувной матрас, который Мартин спер у отца. Играет Duffy, во рту вкус алкоголя, притворные нежности. А она влюблена по уши в этого мерзавца, глотает каждое его приторное обещание, уверенная, что и он сходит по ней с ума. Как же она могла быть настолько слепа? «Не думай, что я сделал что-то Барбаре…» Она помнит, что в какой-то момент ей стало страшно, она подумала, что Мартин и правда мог иметь какое-то отношение к исчезновению ее подруги. Несколько секунд она представляла себе, как погибает, истекая кровью. Может быть, именно эта перемена в ее настроении – может, губы слегка задрожали, а может, сморгнула нервно – именно эта перемена разрушила чары и повлекла за собой тот неприятный инцидент с погребом. Мартин сразу же попытался загладить вину, исправить впечатление, но взаимное недоверие уже поселилось в сердцах обоих. А потом она предала пропавшую подругу: уже в машине, по пути обратно, Мартин принялся ругать Барбару, назвал ее шлюхой и динамо и вырвал у Эвы обещание не упоминать его имя в разговорах со следователем. Она согласилась – и тем самым стала гораздо хуже Барбары.

Вообще-то Сальвадор Лосано заслуживал, чтобы его обманули: он обращался с ней так, будто ее уже признали виновной. Хотел знать, не ссорилась ли она с Барбарой, были ли у них какие-нибудь старые счеты и обиды. Эва ответила, что да, они поссорились, но не из-за Мартина Борраса, а из-за Хесуса, учителя истории.

– Из-за чего? Почему? – Лосано так и подскочил на месте.

Бинго, подумала она и выложила ему полный список всех промахов Хесуса (она вела подробный учет в течение всего учебного года и злорадно хранила его, ничего не забывая). Она рассказала, что Барбаре нравился Хесус (это была чистая правда), что она кокетничала с ним (тоже правда), что Хесус заигрывал с Барбарой то ли в шутку, то ли всерьез (абсолютная правда) и что иногда Хесус с Барбарой тайком оставались наедине (вроде бы тоже правда, однако известная ей лишь от Барбары). Она высказала свою ядовитую полуправду, не подозревая, что ее слова могут иметь такие сокрушительные последствия. Она сделала его несчастным, но ни в чем не раскаивается.

Эва никогда не принадлежала к свите Хесуса. Она не знает точно почему: то ли Хесус никогда не приглашал ее, то ли это она сама решила держаться от него подальше, потому что ее от него тошнило. Жалкий учителишка, который зовет на свидания красивых учениц. У него был целый круг почитательниц, которые носились с ним как с писаной торбой, смеялись над его шутками и строили из себя интеллектуалок. Обсуждали фильмы, которых не понимали, и притворялись, что читают книги, от которых их клонило в сон. А на уроках дрались за его улыбку и комплименты, и каждая мечтала, чтобы он невинно похлопал ее по заду, как он умеет. Среди них была и Барбара. Эва помнит, как Хесус положил на нее глаз. Иди сюда, сказал он ей и назначил ее капитаном команды. И Барбара смотрела ему в рот, этому козлу, которому все сходило с рук, пока однажды Пепе Молина, отец Барбары, не разбил ему лицо. Эва была довольна: Хесус получил по заслугам. Это следовало сделать давным-давно. Наконец-то все всплыло, все вышло на свет – но ненадолго, вскоре все умолкли вновь. Лицемеры! Хесус на свободе, хоть он этого и не заслуживает. Он должен был бы сидеть за решеткой, извращенец, манипулятор, педофил, убийца Барбары – вот что думает Эва. Она всегда думала именно так. Но что же теперь получается? Выходит, Барбара жива. Как такое переварить? И, возможно, она, Эва, единственный человек в мире, который знает об этом. Или нет? Невозможно выкинуть из головы вопль Барбары: «Помоги мне!» Это значит, она несвободна, ее жизнь в опасности, ей угрожают, может быть, держат взаперти. Внезапно свалившаяся ответственность подавляет Эву. Ну почему Барбара выбрала именно ее? Плохую подругу. Предательницу.

Она медлит некоторое время. Обдумывает все. Признает, что все эти годы пыталась убедить себя, что поступила правильно. Что направила следствие в нужную сторону, указав на Хесуса вместо Мартина Борраса, ведь это Хесус причинил вред Барбаре. Но теперь Эве приходится признать: она ни в чем не уверена. Она ведь так никому и не рассказала о том инциденте в погребе дома в Росасе. Как Мартин орал на нее, когда застал возле двери в погреб – она как раз собиралась нажать на ручку. Как у него злобно заблестели глаза. Как он замахнулся, чтобы ударить ее, а она в ужасе убежала наверх по лестнице. Она никому об этом не рассказывала, потому что в противном случае все узнали бы о ее свидании с Боррасом, а в те времена такие вещи очень ее волновали. Позже, уже в комнате, Мартин стал оправдываться, говорил, что испугался, что она расшибется, что его дедушка как-то оступился на лестнице и разбил голову, поэтому он и не хотел, чтобы люди спускались в погреб. Она хотела верить ему. Она не раз размышляла о причинах его ярости. Что он прячет в погребе? Что не хотел ей показывать? Звонок Барбары и ее отчаянная мольба о помощи воскресили тот вечер в памяти Эвы и заставили ее задуматься. «А что, если…» – говорит она себе, не решаясь закончить фразу. «А вдруг…» – думает она в тоске, и руки ее начинают дрожать. Она отвлекается от домашки и берет телефон. В гостиной на тумбочке лежит записная книжка, и она без труда находит добавочный номер субинспектора Лосано. Он заставил ее записать номер, не спрашивая, хочет она этого или нет, и сто раз повторил: если она узнает хоть что-то новое о Барбаре, пусть немедленно c ним свяжется. Может, он и псих, но дело свое знает и вообще человек серьезный. Он точно знает, что делать в такой ситуации, и теперь-то она всё ему расскажет, ничего не утаит. Конечно, ей будет стыдно – и за то, что тогда она солгала ему, и за то, что была влюблена в Мартина Борраса. Но ничего. Она уже взрослая женщина и сможет ответить за ошибки, которые совершила еще девчонкой.

– Здравствуйте, – бормочет она, – добрый день, ну или добрый вечер, могу я поговорить с субинспектором Лосано?

Эва смотрит на часы – четверть пятого, непонятно, как нужно здороваться в это время, «добрый день» или уже «добрый вечер». Вот у англичан все четко: после пяти день заканчивается, начинается вечер.

– Он пошел обедать. Ему что-нибудь передать?

Эва замирает. Она не хочет разговаривать ни с кем, кроме Лосано.

– Я по личному делу.

Голос на другом конце провода звучит жестче.

– Ваше имя и телефон?

Эва не отвечает. Ей становится дурно, она не хочет ввязываться в это. Она уже раскаивается в том, что позвонила в полицию.

– Кто это? Ваше имя?

Она, как в тот, первый раз, чувствует, что ее несправедливо в чем-то обвиняют, и вешает трубку, тяжело дыша, будто посреди восхождения на горную вершину вдруг осталась без кислорода. Она превращается в клубок нервов. Что теперь делать?

Эва встает и берет папку с материалами по английскому: по привычке – она всегда носит ее с собой, папка закрывает ее грудь, чересчур большую.

Она сделает то, что сделал бы любой на ее месте: пойдет к родителям Барбары.