Kitabı oku: «Ковры из человеческой кожи», sayfa 5
Так ее воспитали бедные, но гордые родители-удильщики, которые никогда не находили оправдания, чтобы не принести еду на стол и защищали свою дочь до самого конца. Так ее научил приемный отец, скромный и мудрый думный дьяк.
Несмотря на то, что Матрена была сильной и гордой и никогда не сдавалась, она страдала, как страдал бы любой воин, оставшийся в поле один. Но наконец, спустя столько времени крестьянка ощутила новое крепкое плечо. Когда она обнаружила взгляд полный злости и повстанческого запала на лице Кисейского, именитого следователя из Петербурга, сидевшего в полуметре. Того самого настоящего наставника, который относился к ней как к равной себе, хвалил достижения и корректировал ошибки.
– Матрена умна и наблюдательна не по годам, – гордо утвердил Михаил, – и я не побоюсь заявить, что она куда более смела и решительна, чем половина людей в этой комнате… – он сделал паузу, – да и во всей этой деревне.
Целовальники принялись щепаться. Писарь-Ираклий оскорбленно фыркнул из-за спины старосты. Святорад пустил в сторону Кисейского совсем не завистливый и даже не оскорбленный, а, скорей, изучающий взгляд. Казалось, витязь мысленно интересовался: что именно заставляло экспедитора так пренебрегать людьми, которые не нравились ему лично? Было ли это искреннее презрение или инструмент манипуляции?
– Именно по этой причине я сделал ее своей помощницей, – с резкой улыбкой на лице подвел Михаил, явно наслаждаясь поднявшейся суматохой, – и лишь из-за нее я сейчас сижу перед вами…
Шепот стих. Улыбка мгновенно сползла с губ Ячменника, когда тот недоумевающе склонился над столом. Кисейский усмехнулся и обыденно выковырял из своих волос несколько ледяных осколков.
– Этой ночью мы были атакованы Одноглазым Лихом, – хладнокровно отрезал он.
Ритмы дюжины сердец оборвались одновременно, а следом обрушились самым уродливым рокотом, словно все клавиши пианино, нажатые разом. Лица целовальников, Ираклия и Захара стали белыми как мел. Они молчали, но не из-за того, что не хотели перебивать Кисейского, но потому что были в ужасе.
– Так все-таки, – тяжело сглотнул староста, – он существует?
– Не просто существует, – усмехнулся Михаил, поворочавшись в стуле, – сегодня он попытался убить Матрену. Он преследовал ее по пятам, но девочка смогла спасти себя. Более того, – Кисейский стукнул по столу локтем и выдвинул указательный палец, – она спасла и меня!
Красноречивый экспедитор знал, что держал своих слушателей на острие ножа, когда все в комнате ахнули, а Ячменник даже прикрыл рот ладонью.
– Я отвлек душегуба выстрелом, – Кисейский сжал кулак со скрипом, – но он сбил меня с ног и попытался пронзить сердце! – следователь указал на свое жабо, которое чуть не проткнул изогнутый секач. – Матрена подоспела вовремя! Несмотря на ужас, опасность и неразбериху, моя отважная напарница набросилась на Лихо сзади, дав мне возможность высвободиться!
Крестьянка была удивлена и польщена. Ни один чужак никогда не отзывался о ней так лестно, и тем более не называл отважной. Только сейчас она заметила, как изменились лица всех вокруг. Взгляды целовальников больше не чурались ее, теперь суровые богатыри одобрительно и даже уважительно кивали в ее сторону. Ячменник прищурил глаза в напряжении истории и часто поглядывал на Матрену как на иллюстрацию в книге. И только Ираклий оставался скептичным, пытаясь показать это всем своим недовольным видом.
– На самом деле, – внезапно произнесла Матрена, – это не только моя заслуга. Если бы Михаил Святославович не дезориентировал Лихо выстрелом, я бы не смогла напасть на него. – Девушка усмехнулась. – Что уж говорить, я бы была мертва.
Ее первые слова за столом переговоров были тихими и неуверенными, но это было очень похвально, что простая крестьянка отыскала в себе кураж, чтобы начать говорить в окружении высоких чинов. Она могла чувствовать, как удивлены, но приятно впечатлены все вокруг. Но ей было важно одобрение только одного человека, и она его получила. Кисейский бросил на нее обрывистый взгляд, улыбнулся и кивнул.
– Если бы не наша слаженная кооперация, – подвел следователь, – мы бы несомненно стали восьмой и девятой жертвами Одноглазого Лиха. Но вместо этого мы не только заставили убийцу бежать, – Михаил запустил руку во внутренний карман мундира, – но также заполучили ключевую улику, которая пролила свет на истинную природу маньяка.
Кисейский вытянул из кармана маленький кожаный футляр для улик, обитый бархатом, положил его перед собой и метнул вперед. Как граненый стакан по барной стойке, футляр проскользил по гладкой поверхности стола и остановился прямо под носом Ячменника.
Староста удивленно повел бровью и боязливо взял в руки мешок. Головы Ираклия и дюжины целовальников нависли над ним, когда Захар потянул за фиксирующие шнурки дрожащими пальцами. Его лицо позеленело. На дне оказался ороговевший клочок плоти, тот самый, который Кисейский сорвал с запястья убийцы.
– Михаил Святославович, – с отвращением пробубнил Ячменник, отпрянув от футляра, – я боюсь спрашивать, но… что это?
– Шматок кожи Одноглазого Лиха, – объяснил экспедитор, – а если точнее кожаного костюма, который носит маньяк, чтобы наводить ужас на жителей Лазурного Марева.
Очередная волна мурашек прокатилась по спинам персонала земской избы.
– Ведь Лихо – человек, – смело заявил Михаил, – пытающийся выдать себя за сверхъестественное чудище. Под его, не буду лукавить, весьма устрашающим карнавальным костюмом, сотканным из шкуры животного, скрывается здоровая человеческая кожа и глаза… – Кисейский задумался, – или глаз.
Челюсть Ячменника давно отвисла до ключиц и нервозно подергивалась. Боярин явно не ожидал, что ему придется разрешать такого рода проблемы, когда он только вставал на пост земского старосты этой деревни.
– Вы смогли определить, – тяжело сглотнув, пролетал он дрожащим голосом, пустив обрывистый взгляд на шматок кожи, – какому именно животному принадлежит эта шкура?
Спокойный и уверенный взгляд Кисейского потускнел, ровно как в тот раз, когда они с Матреной обнаружили роковую улику впервые.
– Это – кожа… – Михаил запнулся, – кожа… – казалось, он начал переживать, – я пока не уверен! – нервно вскрикнул экспедитор. – Что-то из домашнего скота! Это не так важно!
На протяжении всей этой полуночной аудиенции, Михаил был тем, кто держал ситуацию под контролем, но лишь один простой вопрос заставил опытного и сурового следователя выпустить этот контроль из рук. Не потому что он не знал ответа, а как раз наоборот. Он знал, но до жути боялся признать правду. Матрена заметила это.
– Мы с Матреной оба успели очень внимательно рассмотреть душегуба вблизи, – продолжил экспедитор, вернувшись в образ, – и сможем предоставить вам его точный портрет-угадайку к утру.
– Также мы выявили и изучили каждую из многочисленных повадок Лиха, – к триумфальному монологу подключилась Матрена, – и смогли разгадать натуру его поведения и атак. Мы знаем, в какое время суток и погодные условия, а также при каких обстоятельствах убийца может напасть вероятней всего и должны оповестить об этом всех жителей!
Зал переговоров погрузился в тишину, но эхо десятков строчек ошеломляющих откровений все еще витало в воздухе. Все настороженно посмотрели на Ячменника, когда глаза старосты погрузились в тень, плечи навострились, а пальцы медленно соединились в замок.
– Всем выйти из комнаты… – серьезно произнес он, – я хочу поговорить с господином Кисейским наедине.
Дюжина целовальников построилась в единую шеренгу и послушно зашагала к выходу еще до того, как Ячменник успел закончить предложение. Староста сердито взглянул на Ираклия исподлобья, когда понял, что он не собирался никуда уходить. Покривив лицом несколько секунд и оскорбленно фыркнув, писарь развернулся и вышел из приемного зала.
Теперь в комнате был лишь глава деревни, Кисейский и Матрена… но это все еще не было тем, чего пожелал первый. Ячменник нахмурил густые брови и грозно посмотрел на крестьянку, понадеявшись на то, что этого будет достаточно, чтобы заставить ее уйти. Девушка не шелохнулась.
– Михаил Святославович, – произнес староста угрожающим басом, – я не запрещаю вам работать с ней, но в данный момент ваша подручная-мирянка должна удалиться.
– Матрена никуда не пойдет, – усмехнулся Кисейский.
Грозные глаза Ячменника недоумевающе расширились.
– Она – часть расследования, – объяснил экспедитор, – и пока это так Матрена имеет полный доступ ко всем сведениям, к которым имею доступ я. Я доверяю ей.
В тот момент глаза крестьянки мечтательно засияли. Она гордо расправила плечи, которые до этого только сутулила, больше не собираясь себя принижать. Протеже положила руки на стол и подвинула свой стул ближе к Михаилу, бесстрашно вступившемуся за нее. Не просто перед Захаром Ячменником, но перед всей этой бесчеловечной системой. Матрена и Кисейский смотрели в сторону земского старосты одинаково грозно и уверенно, словно две пушки, целящиеся во вражескую крепость.
Бородатый приказчик смирено вздохнул.
– Я был земским старостой Лазурного Марева на протяжении восьми лет, – изнеможенно зажмурившись, продрожал Захар, – и я вынужден признаться… – он сделал длинную паузу и наконец разинул глаза, красные и водянистые, – я никогда не встречался ни с чем более кошмарным…
Теперь стало понятно, зачем староста приказал своим подчиненным покинуть комнату.
– Я в ужасе… – чуть не плача прошептал он, схватившись за края своей рассыпчатой шапки и натянув ее на глаза, – и я не знаю, что делать…
– Это не ваша забота, Захар Романович, – обнадеживающе усмехнулся Кисейский, имевший дело с психическими срывами и кататониями на местах преступления, – а наша. Душегуб будет пойман в любом случае, но если вы заинтересованы в том, чтобы это произошло как можно скорее, вам стоит сотрудничать с нами.
– Конечно! – всхлипывая, воскликнул староста. – Я сделаю все! Просто скажите, что вам нужно!
– Как сказала Матрена, нам необходимо оповестить всех жителей Марева об угрозе, а не отрицать ее, как это делали вы. Каждый тяглый крестьянин должен знать, когда ему можно или нельзя появляться на улице, если он хочет остаться в живых. Только когда мы сможем обеспечить безопасность окружающих, мы сумеем добиться и поимки маньяка.
Ячменник кивнул.
– Но перед этим, – экспедитор поправил лацканы своего мундира и кокетливо отвел взгляд в сторону, словно готовясь к торгам на аукционе, – вы должны обеспечить нас с Матреной новым большим помещением для проведения расследования, а также жилья и сна.
Услышав это, стало трудно определить, кто был в шоке больше: Ячменник или сама Матрена.
– О чем вы говорите?! – воскликнул староста. – Господин Кисейский, я уже выделил вам комнату! Более того, земская изба платит за ваше проживание и питание!
– Вы про этот чулан? – усмехнулся следователь. – Я сам еле там помещаюсь, а мы с Матреной туда даже не пропихнемся!
– Но разве Матрена не живет в часовне?! – Ячменник выпучил ошалевшие глаза. – Почему вы не можете проводить расследование там?! Я уверен, господь на вас не сильно обидится, дело-то правое!
– Матрена была первой, кто встретился с Одноглазым Лихом лицом к лицу и выжил, – объяснил дальновидный сыщик, – и теперь ничего не мешает маньяку вернуться на место преступления, чтобы закончить начатое! Матрена – его цель номер один, и ей должна быть предоставлена максимальная защита.
Ячменник отчаянно протянул дрожащие руки вперед, но быстро опустил их на стол, смиренно вздохнув. Он знал, что Кисейский был прав, но был слишком жаден, чтобы просто так предоставить напарникам большое помещение. Но вариантов не оставалось.
– Хорошо… – недовольно проворчал староста, – я попрошу Святорада и его ребят освободить мою бильярдную комнату для вас. Это – безразмерная гридница в самом конце цокольного коридора, двадцать пядей в длину и десять в ширину. Надеюсь, это удовлетворит ваши стандарты, – глумливо фыркнул Захар, – господин Кисейский.
Практически одновременно на лицах Михаила и Матрены вспыхнули торжествующие улыбки. Они получили даже больше, чем ожидали! Напарники обменялись широкими, радостными взглядами и стукнулись кулаками под столом. Они не были уверены, зачем сделали это, но каким-то образом этот жест заставил триумф победы циркулировать по их телам как вспышка молнии.
Ячменник был сильно расстроен потерей бильярдной комнаты, но быстро оправился. Несмотря на корысть и абсурдный уровень отреченность от нужд своего народа, земской староста понимал, что было важно на самом деле.
– Михаил Святославович, – вздохнул он, зябко дрожа, – перед тем как я отпущу вас, у меня есть последний вопрос…
– Да, конечно, – кивнул Кисейский.
Захар насторожено осмотрел комнату, даже потолок, и нагнулся к самому столу.
– У вас уже есть версия, – прошептал староста, – кто именно скрывается под кожаным костюмом Одноглазого Лиха?
Экспедитор легко вздохнул и отпрянул от главы, откинувшись в скрипучем деревянном стуле. Он тоже посмотрел на потолок.
– Это может быть кто угодно… – откровенно ответил следователь.
***
По аристократически тусклый желтый свет трех слюдяных люстр иллюминировал стены бильярдной комнаты, усеянные извилистой деревянной резьбой, тянувшейся по каждому плинтусу. Узоры изображали стебли и лепестки, похожие на те, что были вышиты на ичигах Ячменника. Земской староста явно очень любил цветы.
Матрена и Кисейский стояли рядом друг с другом у входной двери, наблюдая за тем, как целовальники вытаскивали из зала два огромных стола для русского бильярда. Следом они несли охапки игровых жердей и большой погребец дорогих белых шаров, сделанных из слоновой кости. Эти игровые снаряды являлись ключевой деталью, отличавшей русский бильярд от классического пула, ведь были куда больше, из-за чего становилось намного сложнее закатить их в лузы с первой попытки. Да и лузы в русском варианте были намного уже.
Скромная крестьянка с интересом провожала взглядом каждый предмет изысканной фурнитуры, проплывавший мимо нее. Отреченный следователь витал в собственных мыслях и черкал что-то в берестяном блокноте. Матрена пустила в записную книжку обрывистый и незаметный взгляд, осознав, что Кисейский дорисовывал портрет-угадайку Одноглазого Лиха…
Девушка не представляла это возможным, но каким-то образом следователь обыденно заключил в простую графическую иллюстрацию животный ужас и панику. Тот самый безысходный кошмар, который до сих пор не мог быть стерт из ее памяти. Матрена почувствовала, словно тысячи маленьких иголок проткнули ее лицо и скальп, как только она взглянула в блокнот. Протеже отвернулась и обхватила себя руками.
Кисейский заметил внезапную смену настроения своей напарницы, но не сразу понял, что к ней привело. Наконец, догадавшись, глаза Михаила обескураженно расширились, и он захлопнул блокнот.
– Прости, – виновато буркнул нелюдимый сыщик. До абсурда реалистичные угадайки с мест преступления были обыденностью для него.
Матрена неловко, но благодарно улыбнулась и продолжила обнимать себя только одной рукой.
Постепенно комната практически полностью опустела. Из трех бильярдных столов остался только один; Кисейский попросил не трогать его, чтобы использовать вместо письменного. Спустя еще несколько минут целовальники занесли в гридницу два деревянных кроватных каркаса, позаимствованных из гостевых спален. Также они принесли погребец с личными вещами Кисейского, оставленный им в часовне и мешок с одеждой и другими пожитками Матрены. По совету Михаила крестьянка составила список вещей, которые хотела получить и передала его гвардии, чтобы не покидать земскую избу самой.
– Мы здорово постарались, Матрена, – уткнув запястье в бедро, усмехнулся Кисейский, пока последние целовальники покидали комнату, – честно сказать, я сомневался, что нам действительно удастся выбить из этого скряги-Ячменника целую комнату!
На лице протеже возникла скромная улыбка, практически мгновенно сменившаяся гримасой ужаса. Михаил удивленно повел бровью, пока не заметил длинную тень, появляющуюся на стене. Что-то огромное приближалось к нему сзади. Поспешно развернувшись на сто восемьдесят градусов, он обнаружил перед носом шерстяной воротник чьего-то фиолетового кафтана. Этот кто-то был на голову выше Кисейского и грозно смотрел на него сверху, уверенно поставив руки в боки.
Это был Святорад.
– Прошу прощения, Михаил Святославович, – уверенно и хищно произнес безбородый витязь, – но если у вас есть какие-либо претензии к земскому старосте, я прошу высказывать их лично ему, – великан сделал паузу и прищурил глаза, – или мне…
Кисейский тяжело сглотнул. Еще никто из Лазурного Марева не был достаточно смел, чтобы вступить с ним такую агрессивную конфронтацию. Следователь не боялся Святорада, несмотря на его огромные габариты, ведь знал, что простой целовальник не имел права тронуть его и пальцем. Но он явно стал испытывать к нему больше уважения после того, как безбородый витязь так храбро вступился за Ячменника.
Наблюдательный сыщик сразу понял, что этих двоих связывала длинная история. На его лице возникла заинтересованная улыбка.
– Договорились, Голиаф, – усмехнулся экспедитор, по-дружески стукнув Святорада в каменную грудь.
Богатырь улыбнулся в ответ, когда недопонимание наконец было разрешено. Он покинул бильярдную комнату последним, закрыв за собой дверь.
– Это была бешеная ночь… – с усталостью вздохнула Матрена, рухнув в новую постель в верхней одежде.
– Слабо сказано, – усмехнулся Кисейский, усевшись на свою кровать, стоявшую рядом, – мы расследовали Лихо, потом чуть не были им убиты, а теперь еще и узнали, что убийца скрывается среди нас, нося чертов кожаный костюм! – На двух последних словах голос Михаила стал особенно громким и даже паническим.
Следователь взялся за затылок и болезненно простонал, зажмурив глаза.
– Все нормально? – обеспокоенно спросила Матрена.
– Могло быть лучше, – усмехнулся Кисейский, – если бы я не приложился об лед.
Крестьянка вспомнила, как Лихо сбил ее наставника с ног в хаотичной полуслепой потасовке. Внезапно длинная и безумная ночь пронеслась мимо Матрены целиком, но подсознание остановило перемотку на определенном моменте. На вопросе, над которым она размышляла до сих пор и мечтала получить ответ.
– Михаил Святославович… – неуверенно сказала девушка.
– Да? – Кисейский повернул на нее голову.
– Вы знаете, из кожи какого животного сделан костюм Лиха, правда?
Михаил впал в ступор. Его глаза расширились.
– И вы боитесь этого… – продолжила проницательная крестьянка, – правда? Боитесь, потому что сталкивались с этим раньше.
Кисейский долго смотрел на нее мертвыми глазами. Создавалось жуткое впечатление, будто его душа покинула мир живых, оставив за собой одну оболочку, застывшую в несменном пустом взгляде. Наконец он отпустил это, смиренно посмотрев в цокольное окно над двумя кроватями. Сквозь заиндевевшее стекло светила мутная луна.
– Этот костюм сшит из человеческой кожи, – отреченно признался Михаил…
Глава 6. Ненастоящие люди
Амбар для хранения зерна, рыбы и избыточной кухонной утвари был хорошо знаком каждому крестьянину Лазурного Марева. Самые разные люди считали это место чем-то вроде своей общей кладовой и захаживали сюда по нескольку раз на дню, чтобы запастись продуктами и предметами первой необходимости. Конечно, они не приходили с пустыми руками. Забирая предмет, каждый тяглый должен был оставить что-то от себя. Таким образом, амбар никогда не мог опустеть.
Эта покосившаяся халабуда находилась на достаточно большом расстоянии от других домов. Она стояла на четырех высоких сваях, чтобы лесные звери, почуявшие запах пушнины и дичи, не смогли обчистить хранилище. Сваи держали амбар только по углам, поэтому вскоре его дно стало провисать. По этой причине здание обзавелось запоздалым фундаментом, представлявшим собой узкую и полую каменно-кирпичную колонну, больше напоминавшую инвертированную печную трубу или подвальный тоннель. Хотя подвала у амбара никогда не было.
Стоя на предмостье сарая, любой его посетитель возвышался над снежной пустошью на несколько метров и с легкостью сумел бы заметить приближающуюся угрозу издалека. Конечно, если бы она не шла из леса, направления единственной слепой стены.
И в ту глубокую ночь кто-то воспользовался этим просчетом…
Темная фигура кралась по снежной глади, не оставляя следов. Кожаные ремни намертво фиксировали на его ступнях снегоступы, сетчатые ступательные лыжи, которыми круглый год пользовались народы Кавказа. Эти хитрые приспособления позволяли носителю без проблем держаться на поверхности самого глубокого снега, не оставляя очевидных отпечатков.
Более того, все тело таинственного силуэта было обмотано хаотичной аппликацией рваной ткани, торчащей в разные стороны из-под тугих ремней. Этот бессистемный наряд делал практически невозможной задачу определить телосложение человека, угрожающе крадущегося к сараю. За его спиной был большой мешок.
Обмахнув висячий хлев в несколько зайчих прыжков, незваный гость взобрался на предмостье по отвесной лестнице. Перед тем как открыть дверь, силуэт обернулся, чтобы охватить взглядом деревню. Тусклый лунный свет упал на его лицо, которое было обмотано бесчисленными фланелевыми лентами не хуже туловища. Единственная технологическая брешь во всем этом обтягивающем, но также совершенно бесформенном костюме располагалась на месте правого глаза. Его одинокая зеница прищурила веки и метнула зловещий взгляд на луну, будто видя в ней нежелательного свидетеля.
Его зрачок одержимо и сладострастно трясся словно светлячок, мечущийся в банке. Казалось, незваный гость не мог дождаться, чтобы провернуть то, ради чего пришел сюда.
ОНО открыло засов и прошло в амбар, волоча за собой мешок. На предмостье остался широкий кровавый след, тянущийся внутрь…
Наступило утро.
Лазурное Марево только протирало глаза от короткого и неспокойного сна, пока доярка-Прасковья интенсивно маршировала к амбару ни свет ни заря. Трудолюбивая мирянка содержала четверых детей и, конечно, им редко удавалось наесться вдоволь. Поэтому Прасковье частенько приходилось прибегать к запасам коллективной кладовой, чтобы прокормить семью. И тот раз не был исключением. Поднимаясь по крутой лестнице, женщина просто надеялась наскрести немного гречневой крупы и муки.
Прасковья оказалась парализована ужасом, когда обнаружила под своими валенками дорогу высохшей крови, скрывавшуюся под щелью входной двери. Создавалось впечатление, будто кто-то затащил в амбар мертвого оленя. В общем, запах был соответствующим. Неописуемый трупный смрад сочился сквозь стены.
Женщина нашла в себе смелость прикоснуться к входному крюку дрожащей ладонью. Она медленно открыла дверь. Ее зрачки сузились в животном ужасе, а ноги подкосились. Нечто настолько чудовищное, но пока известное только ей, заставило Прасковью упасть на пол. Ее челюсть задрожала.
По деревне разнесся душераздирающий и жалобный женский вопль.
***
Этот крик был достаточно звонким, чтобы его едва притухшее эхо с легкостью достало до цокольных окон земской избы.
Михаил Кисейский панически разинул глаза! Вскочив из-под одеяла в одной рубашке и панталонах, экспедитор судорожно сунул обе руки под подушку и вынул оттуда свой ударный мушкет, мгновенно приставив его к плечу. Этому удивительному и даже немного жуткому трюку его научили на службе в драгунском полку. Подвергнув себя многочасовым тренировкам, больше напоминавшим дрессировку рефлексов, Михаил сумел превратить собственный организм в спящее оружие. Любой звук, который он считал угрожающим себе или кому-то важному, мгновенно мобилизовал его тело. Кисейский был готов стрелять в цель, несмотря на то, что его глаза еще были мутными.
Этот навык не раз выручал Михаила в опасных ситуациях, хотя еще чаще срабатывал по ошибке. И казалось, случилась очередная ошибка, ведь в бильярдной комнате Захара Ячменника, преобразившейся в детективную контору за один вечер, было совершенно спокойно. Восстановив подорванное дыхание, следователь опустил оружие и усмехнулся, взглянув на себя со стороны. Экспедитор Тайной канцелярии стоял посреди пустой комнаты в одной рубашке, наполовину заправленной в трусы, и сжимал в руках пистолет. Михаилу сильно повезло, что никто не застал его в таком виде.
Кисейский быстро натянул мешковатые черные порты и недоумевающе почесал затылок. Только сейчас он понял, что разбудило его. Это был пронзительный женский вопль, донесшийся из-за окна. Должно быть, сквозь сон Михаил подумал, что этот крик принадлежал кому-то важному.
Обеспокоенный взгляд следователя метнулся к кровати Матрены!
Она была пуста, а постельное белье беспорядочно скомкано и разбросано по сторонам. Сердце Михаила екнуло, когда он заметил, что дверь в цокольный коридор была открыта нараспашку. Его напарница пропала без следа…
«Кто-то пробрался в комнату ночью. Он забрал ее. Почему он не тронул меня?» – вихрь беспочвенных страхов поднялся в его только прогревающейся утренней голове. Михаил рухнул обратно на кровать, смяв длинную и липкую челку, которая закрывала то одну, то другую сторону его лица как подранный и выцветший театральный занавес. Он делал так всегда, когда его восприятие немело, а глаза становились отчаянными и пустыми.
Кисейский был профессионалом и быстро взял себя в руки, ведь знал: каждая секунда могла быть на счету. Вскочив и оттолкнувшись от борта кровати, он ринулся к двери, не выпуская из рук мушкета. Прислонившись к раме спиной и решительно выдохнув, отважный экспедитор совершил пируэт в неизвестность. Его воображение в мгновение нарисовало лужи крови и горы тел, которыми был завален цокольный тоннель. И конечно, жестокое Одноглазое Лихо, вооруженное ритуальным секачом, возвышалось над трупами…
Михаил был искренне удивлен и даже обескуражен, когда увидел «пропавшую без следа» Матрену в конце чистого и приятно пахнувшего коридора. С беззаботной припрыжкой его напарница возвращалась в бильярдную комнату из уборной. Она вытирала лицо полотенцем.
– О, – радостно воскликнула протеже, убрав узорчатый красно-белый утирник с глаз, – доброе утро, господин Кисейский!
Камень упал с души экспедитора, когда тот наконец убедился, что Матрену никто не похитил. Вчерашнее нападение Лиха сыграло недюжинный номер с его нервами.
– Привет… – все еще отходя от паники, запинаясь, проговорил следователь, – где ты была, Матрена?
– Я? – удивилась крестьянка. – Просто умывалась! – внезапно ее глаза мечтательно засверкали. – Вы видели, какой тут красивый расписной рукомойник?! Я думала, такое только в императорских купальнях бывает!
– Это точно… – нервозно усмехнулся Михаил, стыдливо опустив взгляд и спрятав за спину пистолет.
Конечно, Кисейский невероятно переживал за нее. Позволив молодой и неопытной мирянке стать своим боевым товарищем в сражении с ужасающим серийным убийцей, Михаил возложил на свои плечи огромную ответственность. Совершенно ничего не случилось бы с таким высоким чином как он, если бы в один день жизнь Матрены оборвалась по его халатной оплошности. Но Кисейский не намеревался пользоваться этой привилегией. Мушкет, из которого он чуть не выстрелил по воображаемому похитителю, был тому отличным подтверждением.
– Вы выглядите так, будто шишигу увидели! – с долей юмора, но обеспокоенно заметила крестьянка. – Что-то случилось?
– Да вот, – Михаил почесал затылок и взглянул в чистое утреннее небо через цокольное окно, – меня разбудил вопль. Казалось, какая-то женщина кричала на улице.
– Неужели это… – загробным голосом пролепетала Матрена.
– Нет, – Кисейский сразу понял, чего она боялась, – это не Лихо. Смотри, в небе ни тучки! А мы с тобой уже поняли, что он не атакует в такое время.
– Ну да, – девушка вздохнула с облегчением.
Михаил сложил руки у груди, незаметно спрятав мушкет в широкий рукав, и задумчиво насупил бровь.
– Итак, – скомандовал он, – сегодня нам стоит заново собрать доску улик в бильярдной комнате и понадеяться на то, что Ячменник не убьет нас за то, что мы изуродовали его стены!
Матрена прикрыла рот и стыдливо посмеялась над очередной дерзкой колкостью своего чудного наставника.
– Это замечательная идея! – продолжая хихикать, саркастично согласилась крестьянка.
Внезапно с другого конца цокольного коридора донесся ритмичный деревянный скрип. Кто-то быстро спускался сюда по лестнице. Взгляды Кисейского и Матрены оказались синхронно прикованы к великану-Святораду, возникшему из-за поворота. Едва убираясь в потолок, фиолетовый целовальник подбежал к ним и сделал паузу, чтобы отдышаться.
– Михаил Святославович… – встревоженным голосом пропыхтел солдат, – Матрена… вы должны срочно пройти со мной!
– Что случилось? – насторожился Кисейский.
– Я… – запнулся Святорад, – я не могу описать это словами…
– Уж попробуй! – Михаил злился на нерешительность витязя, хотя и сам начинал тихо паниковать.
– Это… нечто ужасное! – отчаянно воскликнул солдат. – Вы должны это увидеть!
Кисейский и Матрена прищурили глаза и обменялись запальчивыми взглядами.
***
Не прошло и десяти минут, как компания из пяти человек быстро приближалась к отдаленному продовольственному амбару по изолированному снежному тоннелю. Подол мундира Кисейского и шлейф покосной рубашки Матрены грозно развивались на ветру, словно плащи инквизиторов. Эти двое шли впереди. Из-за их плеч боязливо выглядывали заспанные головы Захара Ячменника и Ираклия. Земской староста был обязан прибыть на место неизвестного происшествия после того, как за считаные минуты вокруг общественной кладовой собралась целая толпа зевак.
Несколько целовальников обступило лестницу к предмостью хранилища, чтобы любопытные батраки не смогли пробраться внутрь. Какие-то добрые женщины успокаивали бедную Прасковью, которая до сих пор не могла оправиться после того, что ей пришлось увидеть.
Что касается Ираклия, этот подлиза просто увязался за Ячменником, как любил делать. Линию замыкал Святорад, сопровождавший персонал земской избы.
Ватага крестьян, окруживших амбар, мгновенно расступилась, когда они заметили экспедитора, дав группе спокойно пройти к лестнице. Одни сделали это из искреннего уважения, другие от страха, а были и те, кто зловеще глядел на Михаила исподлобья с дальних рядов. Казалось, некоторым крестьянам в этой деревне следователь уже успел не понравиться.
Но Михаил не намеривался отвлекаться на недоброжелателей, ведь его работа началась.
Следователь насупил бровь и безынтересно фыркнул, когда наступил в след запекшейся крови, тянущийся к двери. В то же время Матрена отвела встревоженный взгляд в сторону, а Ячменник и Ираклий побледнели от страха.
