Kitabı oku: «Грязная любовь», sayfa 2

– Элла… – Ее вздох прозвучал в трубке даже громче, чем если бы она стояла рядом. – Ты могла бы быть такой хорошенькой…

Я взглянула на себя в зеркало, в котором отражалась женщина, которую моя мать не знала.

– Ладно, мама, все. Я вешаю трубку.

Я тут же представила, как задрожали у нее губы от такого неуважительного к ней отношения ее единственной дочери.

– Ладно.

– Я тебе позвоню в ближайшее время.

Она фыркнула:

– Не забудь: ты обещала меня навестить.

Мой желудок ухнул куда-то вниз.

– Знаю. Но…

– Элла, ты должна съездить со мной на кладбище.

На лице женщины, которую я видела в зеркале, появилось испуганное выражение. Но я не была испугана – я не чувствовала страха. Я вообще ничего не чувствовала. И не важно, что отражалось в зеркале.

– Мама, я знаю.

– Даже не думай, что тебе удастся в этом году изловчиться…

– Пока, мама.

Я положила трубку, успев услышать ее возмущенный писк, и тут же набрала другой номер.

– Марси. Это Элли.

Марси – слава тебе господи! – не выказала никаких иных чувств, за исключением приятного удивления, когда я сказала, что принимаю ее приглашение сходить вместе куда-нибудь после работы. Именно такая реакция мне и была необходима. Выкажи она свой энтузиазм более рьяно – и я, скорее всего, еще бы подумала. Не выкажи его вовсе – могла бы передумать.

– «Синий лебедь», – уверенно сказала она, словно решительно взяла мою руку, с тем чтобы помочь перейти по качающемуся над пропастью мосту. В каком-то смысле так оно и было. – Маленький зал, но музыка замечательная, а посетители не боятся отжечь. Выпивка тоже по карману. К тому же это не лавочка для одиночек, ищущих пару.

Я была даже тронута тем, что Марси продолжает считать, что я боюсь знакомиться с мужчинами. Впрочем, ей ведь неизвестно, что за какие-то считаные дни я однажды переспала с четырьмя. Она даже не догадывалась, что меня пугает вовсе не секс.

Но все-таки ее участие заставило меня улыбнуться, и мы договорились выбраться в «Синий лебедь», в пятницу после работы. Марси не спросила, почему я передумала.

По-прежнему глядя на женское отражение в зеркале, я повесила трубку. У этой женщины был такой вид, словно она вот-вот заплачет. Мне было жаль ее, эту темноволосую женщину, которая всегда носила черно-белое. Та, которая могла бы стать хорошенькой, если бы следила за собой. Если бы не была такой умненькой. Если бы зарабатывала поменьше. Я и жалела ее, и одновременно завидовала ей, потому что она, в отличие от меня, по крайней мере могла плакать.

Глава 2

Когда в четверг вечером я вернулась с работы, у дома меня поджидала фигура в черном. Черная толстовка, поверх выкрашенных в черный цвет волос накинут капюшон. Черные джинсы и кроссовки. Ногти, покрытые черным лаком.

– Привет, Гевин, – поздоровалась я, вставляя в замок ключ.

– Привет, мисс Каванаг. Давайте я вам помогу. – Он взял у меня сумку и вошел за мной прежде, чем я успела отказаться. Аккуратно повесил ее на крючок у двери. – Я пришел вернуть вам книгу.

Гевин мой сосед и живет слева от моего дома. Я не знакома с его матерью, хотя частенько вижу ее, когда она отправляется на работу. Несколько раз слышала разговоры на повышенных тонах, которые слышны через общую стену, и это побуждало меня делать звук телевизора потише.

– Понравилась?

Он пожал плечами и положил книгу на стол.

– Не особо. Первая была интереснее.

Я дала ему почитать «Конь и его мальчик» К.С. Льюиса.

– Большинство людей останавливаются только на «Льве, Колдунье и Платяном шкафе», Гэв. Хочешь почитать продолжение?

Гевину было пятнадцать, и он косил под этакого гота, с гардеробом Джека Скелингтона,² не стеснявшегося пользоваться карандашом для глаз. В остальном – очень милый мальчик, любящий читать и как будто немного одинокий. Он возник на пороге моего дома примерно два года назад и поинтересовался, не доверю ли я ему стричь лужайку. Моя лужайка по площади с небольшую машинку модели гольф-класса, а потому его помощь была совершенно излишней. И все-таки я дала ему эту работу, так как он показался мне открытым и искренним.

Теперь он больше времени проводил за книгами, которые я ему одалживала, помогал мне сдирать обои и чистить пол песком, чем делать то, ради чего ко мне попросился, но мне он нравился. Гевин был спокойный и вежливый мальчик и уж точно гораздо жизнерадостнее, чем следует быть любому приличному готу. Он также неплохо справлялся с работой, которую я находила слишком занудной, чтобы за нее браться, вроде соскабливания со стены остатков клея для обоев в моей гостиной, отнявших у нас почти три недели, за которые можно было обставить дом.

– Ага. Я верну ее вам до понедельника.

Он зашел вслед за мной на кухню, где я выложила на стол коробку шоколадных печений.

– Не обязательно к понедельнику. Вернешь, когда прочтешь.

Гевин взял печенье.

– Могу помочь сегодня вечером со стриптиз… В смысле, со сдиранием клея.

Мы взглянули друг на друга, как только он это произнес, и я заморгала. По его лицу было видно, что он сам ошеломлен сказанным. Я отвернулась, чтобы не смутить его еще больше своим смехом.

– С обоями покончено, – сумела выдавить я из себя и при этом не засмеяться. – Мне нужно заняться грунтовкой стен. Если хочешь помочь с этим – пожалуйста.

– Легко. – В голосе Гевина послышалось облегчение.

Я вытащила из холодильника замороженную пиццу и засунула ее в духовку.

– Как твои дела? Я несколько дней тебя не видела.

– Ну… Моя мама в очередной раз собирается замуж.

Я кивнула, вытаскивая и ставя на стол тарелки и стаканы. Мы с Гевином прекрасно ладим, главным образом потому, что умеем помолчать, и это нас обоих устраивает. Он помог мне с ремонтом дома, за что я плачу ему пиццей и печеньем, книгами и своим обществом, когда его матери нет дома, что, судя по всему, явление обычное.

Я пробормотала что-то себе под нос, разливая молоко в стаканы. Гевин подошел к буфету и вытащил оттуда две салфетки. Перед тем как вернуться за стол, он помыл руки. Черный лак немного пострадал от такого обращения.

– Она говорит, что этот мужик – и есть тот единственный.

Я бросила на него взгляд, ставя на стол тертый сыр и чесночный порошок.

– Тогда остается за нее только порадоваться.

Он пожал плечами:

– Типа того.

– Вы переедете?

Он вскинул на меня расширившиеся темные глаза:

– Надеюсь, нет!

– Я тоже на это надеюсь. А то мне еще столовую красить. – Я улыбнулась ему.

Помедлив, он улыбнулся в ответ.

Мне не обязательно надо было уметь читать его мысли, чтобы понять: его что-то тревожит. Для этого не нужен был даже гений. Иногда я брала с ним менторский тон, чаще – проявляла интерес к его жизни. У нас с ним сложились почти дружеские отношения, несмотря на разницу в возрасте, хотя до того, чтобы начать делиться секретами или открывать душу, дело не дошло. Гевин был просто соседский мальчик, который помогал мне по хозяйству. Не знаю, кем я была в его глазах, но сомневаюсь, что советчицей.

Духовка просигналила, выключившись автоматически. Я поставила на стол разрезанную на кусочки пиццу, от которой шел пар. Гевин посыпал свой кусок чесночным порошком. Я взяла тертый сыр. За едой мы обсуждали последнюю прочитанную Гевином книгу, которую я ему одолжила, и гадали, выяснится ли в следующем эпизоде полицейского шоу, которое мы оба любили, кто же убийца. Гевин помог мне загрузить посуду в посудомоечную машину и поставил в холодильник остатки пиццы. К тому времени, когда я переоделась и спустилась вниз, он уже разложил и разгладил брезент, чтобы не запачкать пол, и открыл банку грунтовки.

Мы работали несколько часов под музыку, а затем Гевин засобирался домой. Перед тем как попрощаться и уйти, он пробежал глазами по полкам в моей гостиной и выбрал еще одну книгу.

– А эта про что? – спросил он, держа потрепанного «Маленького принца».

– Про маленького принца из космоса. – Ответ был простой, но неполный. Любой, кто читал сказку Антуана де Сент-Экзюпери, ставшую классикой, знает, что в ней скрыто гораздо больше.

– Классно. Я ее возьму, ладно?

Я засомневалась. Эту книгу мне подарили. Но она стояла на полке уже много лет, собирая пыль, на которую я только изредка бросала взгляд.

– Да, конечно.

Тут Гевин впервые за вечер усмехнулся:

– Круто. Спасибо, мисс Каванаг!

Он ушел, а я еще немного постояла перед полкой, на которой вдруг образовалось пустое место, прежде чем принялась за уборку.

В эту ночь мне приснилась комната, полная роз. Шумно вздохнув, я распахнула глаза. В комнате было темно. Свет лампы разогнал тьму по углам моей спальни, но не смог проникнуть в мою голову, где теснились темные мысли. Я несколько минут лежала в постели, пока не признала свое поражение и не потянулась к телефону.

– «Домик страсти».

Я не могла не улыбнуться:

– Привет, Люк.

Я никогда не встречалась с любовником брата. Они живут в Калифорнии. Между ними и моим надежным гнездышком в Пенсильвании раскинулся мир. Чад не приезжал домой. Я ненавидела летать на самолете. Вот так мы и жили.

Невзирая на это, мы с Люком не могли считаться совсем уж незнакомцами, и его ответ меня согрел.

– Как дела у моей девочки?

– Прекрасно.

Люк закашлялся в телефон, но комментировать не стал. Через несколько секунд в трубке раздался голос Чада. Брат, в отличие от Люка, был более разговорчив.

– У тебя за полночь, крошка. Что случилось?

Вообще-то Чад меня младше, но, если судить по тому, как он меня балует, об этом ни за что не догадаешься. Я уютнее устроилась в постели и посчитала трещины на потолке.

– Не могу спать.

– Невеселые сны?

– Хуже. – Я закрыла глаза.

Он вздохнул:

– Ну что с тобой? Опять мать достает, да?

Я не стала утруждаться, напоминая Чаду, что она и ему приходится матерью.

– Не больше обычного. Она хочет, чтобы я пошла с ней.

Ему не нужно было спрашивать куда. Чад с отвращением хмыкнул, а я легко представила себе выражение его лица и улыбнулась. Именно за этим я ему и звонила.

– Скажи волшебной королеве-драконихе Пы-ыхх, чтобы оставила тебя к черту в покое! Пускай сама едет куда ей к чертовой матери нужно! Пусть отвалит от тебя.

– Ты же знаешь, она не умеет водить машину, Чедди. Он разразился красочной бранью в адрес матери.

– Можно только позавидовать твоей изобретательности и пылкости, – усмехнулась я ему. – Ничего не скажешь – настоящий мастер.

– Тебе полегчало?

– Да мне никогда не бывает совсем плохо.

Чад фыркнул:

– Что еще скажешь?

Я подумала о мужчине из «Сладкого рая».

– Больше ничего.

Чад помолчал, предоставляя мне возможность добавить что-нибудь еще, но так ничего и не дождался и снова фыркнул.

– Элла, детка. Сладенький ты мой пирожочек. Ты хочешь сказать, что звонишь мне после полуночи только затем, чтобы поболтать о королеве-драконихе? У тебя что-то на уме. Ну давай уж, говори!

Я всем сердцем люблю брата, но даже его не собиралась посвящать в то, что, можно сказать, спятила от желания переспать с незнакомцем, который носит галстуки с необычным рисунком и любит черные лакричные конфеты. Есть вещи, которыми ни с кем не поделишься, пусть даже этот человек и так знает твои самые безумные фантазии, – слишком уж они личные. Я пробормотала что-то насчет работы и ремонта дома. Чад, похоже, мне не поверил, но настаивать не стал.

Наш разговор перетек от обсуждения моих плачевных дел к его работе в доме для престарелых, его планах познакомиться с семьей Люка, включая пса, которого они подумывали завести. Мой брат вел тихую, размеренную жизнь. Хорошая работа. Симпатичный домик. Партнер, который его любил и на которого Чад мог положиться. Пока он говорил, я стала расслабляться, удобнее расположилась в постели. Меня постепенно охватывал сон, дразнил мыслями, что все еще впереди.

Сон слетел мгновенно, как только я услышала шепот Чада:

– Люк поговаривает, не завести ли нам детей.

Иногда я еще могу ощущать неловкость, находясь в какой-нибудь компании, но точно знаю, что, хотя ответ «Вы что, совсем сбрендили?!» для такой новости подходит больше, чем «Ух ты, как мило!», оба они по-любому не катят.

Поэтому я ничего на это не сказала. Спросила лишь:

– Чедди, а что ты хочешь от меня?

Он вздохнул:

– Не знаю даже. Люк говорит, что из меня выйдет классный отец. А я не уверен.

Я была согласна с Люком – из Чада выйдет замечательный отец. И также знала, почему мой брат боялся об этом подумать.

– В твоем сердце море любви, братишка.

– Ну в общем-то да… Но дети… Им же кроме любви нужна еще куча всего!

– Это факт.

Мы помолчали несколько секунд, разделенные расстоянием, но близкие друг другу, так как я чувствовала то же, что и он. Наконец брат прочистил горло и, когда заговорил, его голос уже больше напоминал Чада, которого я знала.

– Мы только подумываем об этом. Я считаю, что сначала нам нужно завести собаку. Заодно посмотрим, что значит маленькое живое существо в доме и как мы с этим справимся.

Домашний питомец – это, конечно, здорово, но пока я до него не доросла.

– Все будет без сучка и задоринки, Чад. Но что бы ты в конечном счете не решил, ты знаешь, я поддержу любое твое решение.

– Тетушка Элла, – засмеялся Чад.

– Тетя Элли, – поправила я.

– Элли так Элли, – согласился Чад. – Люблю тебя, мой сладкий зайчик.

Надеюсь, мой братишка не назовет так своего пса – иначе я ему не завидую. Но спорить не стала.

– Тоже тебя люблю, Чад. Спокойной ночи.

Я легла на подушки, утопая в них. Его новость целиком поглотила мои мысли. Ребенок? Мой брат – папочка?…

Я уснула под детский смех, звучащий у меня в голове. Все же это было лучше, чем вдыхать запах томных красных роз.

Пятница наступила раньше, чем я ее ждала. Я никогда не была в «Синем лебеде», поэтому не знала, с чем столкнусь. Ближе всего «Синий лебедь» стоял к уютной кофейне с танцевальной площадкой, нежели к танцклубу. Помещение с мягким голубым светом, сияющими с черного потолка звездами и уютными диванчиками наполнял непрерывный ритм электронной танцевальной музыки. Если бы меня попросили дать определение предлагаемому здесь ассортименту напитков, я бы сказала, что он был весьма любопытный.

Марси познакомила меня со своим новым ухажером. Его звали Уэйн. Он выглядел – да таковым и являлся – руководителем среднего звена, с подходящей для его должности прической – сотня или около того баксов – и стильным дизайнерским галстуком без всяких черепушек и скрещенных костей. Он пожал мою руку и, надо отдать ему должное, не пытался заглянуть мне в декольте. По крайней мере, сделал это украдкой, а не откровенно пялясь на мою грудь. Он даже купил мне первую «Маргариту».

Марси широко улыбнулась.

– Как насчет того, чтобы побеситься, Элли?

– После одной «Маргариты»? Кое-кто, в отличие от тебя, детка, знает меру. – Уэйн произнес это снисходительно, ласково привлекая ближе сидящую рядом с ним Марси, чтобы поиграть ее длинными вьющимися волосами. – Можешь мне поверить, Элли: нам придется поработать носильщиками, чтобы выбраться отсюда с Марси.

Марси состроила гримасу и ущипнула его, но по ее лицу нельзя было сказать, что слова Уэйна хоть сколько-нибудь ее обидели.

– Слушай его больше, Элли.

– Я разве сказал, что возражаю? – запротестовал Уэйн. – Пей сколько в тебя влезет, детка, лишь бы это не лишило меня кайфа.

– Эй! – Марси в этот раз не слабо так его шлепнула.

Она бросила на меня извиняющийся взгляд, но я только пожала плечами. Возможно, ей не хотелось, чтобы я почувствовала себя неловко, но я-то не была шокирована. Вообще я любила выпить, но не до такой степени, чтобы превратиться в пьянчужку. Мне нравилось, как несколько порций алкоголя делают краски ярче, на время примиряют меня с миром и позволяют мне ненадолго забыть какую-либо стоящую передо мной проблему. А одна такая проблема передо мной как раз стояла.

Алкоголь заменяет некоторым людям петлю, в которую они упорно продолжают совать голову. Например, моему отцу. Я его понимаю – он ведь женат на моей матери. Этого достаточно, чтобы мечтать о загробном мире. К счастью, теперь – а ему за шестьдесят, и он уже на пенсии – отец может посвятить бутылке все свое время. Выпивка заменила ему и работу и хобби. Возможно, она также его щит. В этом я не уверена, так как мы не говорим на эту тему. Мы не единственная семья, от которой только и осталось, что название, а потому нам, как и другим семьям, нет дела до того, как там у других, – мы слишком заняты тем, что пытаемся худо-бедно жить и не слишком часто и подолгу сидеть в печенках друг друга.

– Значит, ты работаешь с Марси? – Уэйн в моих глазах подзаработал еще немного очков в свою копилку, проявив, как мне показалось, искренний интерес.

– Да, мы работаем в одной компании, только Марси ведет счета физических лиц, а я юридических.

Уэйн ухмыльнулся:

– Ну а я – в отделе убийц и палачей.

– Уэйн! – округлила глаза Марси. – Он хочет сказать…

– В отделе слияний и поглощений. Я поняла.

Кажется, мне удалось произвести на него впечатление.

– Ты знакома с «Американским психопатом».³

– А то. – Я отпила «Маргариты».

– Уэйн воображает себя Патриком Бейтменом, – объяснила Марси. – Но по счастью, у него нет мерзкой привычки разделывать проституток бензопилой.

– Что поделать – никто не совершенен, – обронила я, не спуская с него внимательных глаз.

Я была награждена улыбкой, а затем и его смехом.

– Слушай, Марси, мне нравится твоя подруга.

Марси посмотрела на меня:

– Мне тоже.

В жизни случаются моменты, когда вы разделяете с кем-нибудь чувство и оно не зависит от того, где вы находитесь или чем занимаетесь. Мы с Марси захихикали – совсем по-женски. Это не входило в список моих женских привычек, но мне неожиданно понравилось. Уэйн перевел взгляд с меня на Марси, пожал плечами и покачал головой, тем самым выражая полную свою неспособность понять этих непредсказуемых женщин.

– За убийц и палачей, – провозгласил он, поднимая бокал с пивом. – А также за все то, что материально, а значит, не важно.

Мы чокнулись, соглашаясь с его тостом, и выпили. После этого завязался разговор, хотя для того, чтобы быть услышанными, нам приходилось повышать голос, перекрикивая музыку. Я расслабилась, позволяя алкоголю и музыке постепенно снимать напряжение с моих плеч.

– Моя очередь, – запротестовала я, когда Уэйн захотел заказать нам еще выпивки.

Он поднял руки:

– Даже не подумаю спорить. Моя мать вбила мне в голову, что женщина всегда права. Поэтому вы делайте то, что считаете нужным, мисс Каванаг. Думаю, моя мужская гордость не особо пострадает, если вы проявите женскую щедрость.

– Ну оратор, – сказала Марси. – Другими словами, ты уже захмелел настолько, что тебе неймется встать и пойти к бару.

Уэйн расплылся в широчайшей улыбке, притянул ее ближе к себе и поцеловал так, что я немедленно почувствовала себя лишней.

– Ну и это тоже.

После этой маленькой, многозначительной и очень пыткой сцены мне ничего не оставалось делать, как оставить их вдвоем. Мне все равно нужно было встать и пройтись – только так я могла проверить степень своего опьянения. Вывод был такой: три года назад я от двух бокалов пьянела меньше.

Когда приблизилась к бару, возле стойки как раз освободилось место, которое я и заняла. Все внимание бармена тут же сосредоточилось на мне. Я знала, что ему приплачивают, чтобы помимо своей основной работы – смешивать коктейли – он флиртовал с девушками, но все равно его улыбка меня согрела. Я, как и многие женщины, люблю, чтобы на меня обращали внимание. Я ответила на его улыбку и заказала две бутылки пива и бутылку воды – для себя.

– Какая вода? Налей ей лучше стаканчик «Джемесона».

Я не повернулась, услышав мужской голос, преследовавший меня уже три недели. Кивнула бармену, застывшему в ожидании моего ответа. Он подвинул мне виски, не сказав при этом ни слова.

– Привет, – поздоровался мужчина из «Сладкого рая».

– Привет.

Время было позднее, и народу стало больше. Наседающая со всех сторон толпа толкнула нас ближе друг к другу. Глядя на меня сверху, он засиял улыбкой, ослепляя меня. В голубом неоновом свете его глаза показались мне темнее, чем я их запомнила.

– Приятная неожиданность – встретить тебя здесь.

Я сжала пальцами стаканчик, не поднимая его со стойки.

– Да.

Он обежал взглядом мое лицо. Его взгляд я чувствовала так, как если бы он меня коснулся. Кто-то замаячил за его спиной, продираясь к стойке, подталкивая его еще ближе ко мне. Он ухватил меня чуть выше локтя, чтобы я не пошатнулась от его веса и неожиданности. Руку он так и не убрал.

– Ты не собираешься это выпить? – Он кивнул в сторону стаканчика с виски, не отрывая от меня взгляда.

– Я уже выпила свою норму.

К бару устремлялось все больше людей. Они подталкивали нас ближе друг к другу. Его рука соскользнула с моего локтя и легла мне на талию. Если бы кто-нибудь увидел этот небрежный, привычный жест, он не усомнился бы в том, что мы давно знакомы. Он проделал это так уверенно, что у меня перехватило дыхание.

– Значит, ты приличная девочка.

Скажи мне «девочка» кто-нибудь другой, он гарантированно оценил бы, насколько сильные у меня ноги, и, возможно, хлебнул бы виски, которое я выплеснула бы ему в лицо. Но в ответ на его слова мои губы изогнулись в улыбке сами собой. Мы подались еще ближе друг к другу, притягиваемые магнитом взаимной физической привлекательности, уже без помощи толпы.

– Все зависит от того, какой смысл ты вкладываешь в слово «приличная».

Его рука переместилась мне на бедро. Большой палец заскользил по гладкой ткани моей юбки вверх-вниз.

– Ты со мной заигрываешь?

– А ты этого хочешь?

– А ты хочешь сделать то, что я хочу? – произнес он мне прямо в ухо, и мой пульс зачастил.

Наши бедра и животы уже соприкасались. Поверни я голову – и наши губы разделят всего несколько миллиметров. Его дыхание ласкало мне ухо и шею, так как волосы у меня были собраны на затылке.

– Да, – кивнула я.

– Я хочу, чтобы ты выпила это виски.

Я молча выполнила его просьбу. В животе у меня вспыхнул пожар, кровь воспламенилась. Он не изменил своего положения, только переместил руку – сейчас она лежала пониже спины. Он крепко прижимал меня к себе, хотя часть толпы уже схлынула от бара и необходимость стоять так близко друг к другу исчезла.

– Распусти волосы.

По форме – приказ, но голос выражал просьбу. Я подняла руку и расстегнула заколку. Волосы упали мне на плечи, погладив его лицо, которое все еще находилось так близко ко мне.

– Потанцуй со мной.

Он немного отстранился, чтобы видеть мои глаза. Его улыбка чуть померкла, глаза стали ярче. В них появилось желание. Руку он так и не убрал.

– Ты этого хочешь? – Мой голос выразил удивление, хотя я рассчитывала произнести это со страстной хрипотцой – знак, что я приняла правила его игры.

– Я этого хочу.

Он получил то, что хотел. На танцевальной площадке яблоку негде было упасть, и это стесняло свободу движений, но большинство находящихся на ней использовали ее не совсем по прямому назначению – у меня язык не поворачивался назвать танцем их вихляния и дерганья вверх-вниз и из стороны в сторону, пусть даже в ритме музыки.

Он взял меня за руку и потянул в центр танцпола. Сначала он привлек меня к себе, руки его легли на мою талию, в совершенстве повторяя ее изгиб, словно были выкроены по ее шаблону. Три шага – и его бедро оказалось между моих ног. Так, в три этапа, я лишилась свободы действий.

О том, чтобы поговорить, не стоило даже думать, так как перекричать оглушающую музыку значило только посадить голосовые связки. Пульсирующие звуки бас-гитары отдавались у меня где-то под ложечкой, в горле, в запястьях, между бедер. Толпа накатывала и отступала от нас, словно волны, бьющиеся о скалы. Песня изменилась, притягивая на танцпол еще больше танцующих, еще ближе обступивших нас со всех сторон.

Улыбка совсем исчезла с его лица, словно он не танцевал, а решал в уме сложную задачу. Он смотрел только на меня, как если бы мы были наедине. Его взгляд вызвал у меня дрожь.

Когда он положил одну руку мне на бок, чуть ниже груди, я вдруг испугалась, но скрыться от него не представлялось возможным – пути назад были отрезаны. Я подняла голову, встречаясь с его взглядом, и утонула в этих сине-зеленых глазах.

Мы продолжали танцевать. Моя рука переместилась с его плеча к шее, я обхватила ее сзади чуть ниже головы. Кончики его светлых, песчаного оттенка волос защекотали мне костяшки пальцев. Его горячая рука жгла меня даже сквозь блузку. В том месте, где кончик его члена упирался мне в живот, все сильнее разгоралось пламя.

Вечность прошла с тех пор, как я танцевала с мужчиной, чувствовала его руки на своем теле, видела в его глазах отражение своего желания. У меня перехватило дыхание, кончик языка облизал губы. Это движение сразу приковало его взгляд к моему рту, как любой шорох настораживает зверя.

Его рука поднялась выше по спине. Он намотал мои волосы себе на ладонь и слегка дернул вниз, запрокидывая мне голову, обнажая шею для своих ищущих губ. Думаю, я прерывисто вдохнула, почувствовав его губы на своей коже, но не была в этом уверена. Он притянул меня ближе к себе, и я уступила его прихоти.

Толпа превратилась в единый организм, повторяя чувственный ритм музыки. Еще одно существо внутри этого организма – мы. Мы были так близко друг к другу, что я затруднилась бы сказать, где кончалась я и начинался он. Когда он обхватил мою грудь, я ненадолго зажмурилась, но даже тогда перед моим мысленным взором стояло его лицо, озаренное всполохами сине-зеленого неонового огня, сменяющими друг друга в ритме музыки.

На нас никто не смотрел. Никто ничего не заметил. Мы стали частью чего-то большего, но не растворились в этом полностью, остались сами собой – два человека, две личности. Пара рядом с нами целовалась, они гладили, ласкали друг друга. То же самое происходило на всей танцплощадке. Я вдыхала, чувствовала этот вкус сладострастия, видела, как оно отражается в его глазах, и знала, что он видит его в моих. Одна песня сменилась другой почти без паузы, и некоторое время мелодия предыдущей еще продолжала витать в воздухе.

Под давлением окружавших нас людей нас вжало друг в друга. Пот струился у меня по спине, влажно поблескивал на его лбу. Напряжение растекалось по воздуху, в зале стало жарко, но не теплое дыхание десятков людей стало тому причиной.

Его твердый член продолжал давить мне в живот. Мои губы приоткрылись сами собой под его взглядом. Кожа на его лице натянулась, словно он боролся с охватившей его болью.

Но это была не боль. Не она превратила его рот в узкую полоску, а подбородок в гранит. Я знала это, так как в эту минуту толпа толкнула меня к нему. Его рука, сжимающая мои ягодицы, переместилась к пояснице, затем снова опустилась, подталкивая и прижимая меня к его восставшей плоти.

Я утратила связь с реальностью, утонув в его глазах, целиком отдавшись во власть чувств, которые вызывали во мне его прикосновения, не видя, не слыша ничего вокруг, оказавшись в мире, охваченном оглушительным биением музыки и наполненным похотью. Я превратилась в чистейшее желание, которое так долго отрицала, боролась с ним и все-таки, кажется, проиграла.

Я видела, как сместился его взгляд, и уловила тот момент, когда он почувствовал мое желание. Если бы при этом он самодовольно улыбнулся или тем более ухмыльнулся, я бы сбежала. Он ответил на мою реакцию, слегка сузив глаза, а его лицо приобрело решительное выражение невольного восхищения. Он смотрел на меня так, словно ему стало наплевать на все, кроме меня, включая других женщин.

Его рука легла мне на бедро, опустилась ниже. Мы танцевали, а он понемногу поднимал подол юбки, чтобы добраться до потаенного местечка между бедрами. Я почувствовала на своем клиторе его пальцы, давившие на него сквозь прятавшие его трусики.

Толпа заставляла нас покачиваться из стороны в сторону, и мы могли просто стоять. Рука, лежавшая на моих ягодицах, продолжала прижимать меня к нему, сохраняя контакт наших тел. Толпа снова нас закачала, и в этот момент его пальцы проникли сквозь кружевной край моих трусиков и нашли за ними влажное тепло.

Его глаза чуть расширились – почти незаметно, если не смотреть на него так же близко и так же пристально, как смотрела я. Губы его приоткрылись – словно неслышный выдох или стон вырвался из его горла. Мое тело содрогнулось, когда я почувствовала его пальцы, и теперь уже стон вырвался у меня.

Если бы не окружающая нас со всех сторон толпа и не его рука, я бы упала, так как колени у меня подкосились. Его пальцы тут же устремились в глубь моего тела. Мои руки сжались, ногти вонзились в его плечо, и его взгляд метнулся туда же. Он моргнул. Я поняла, что причиняю ему боль, но ничего не могла с собой поделать. Каждое его поглаживание непроизвольно заставляло меня сильнее впиваться в его плечо.

Затем на его решительно-восхищенном лице мелькнуло озадаченное выражение, но оно быстро исчезло, сменившись пристальным вниманием ко мне, поскольку я не смогла скрыть своей реакции, вызванной круговыми движениями его пальцев вокруг набухшего узелочка. На его лице появилось… Да, наверное, это выражение можно было назвать польщенным – по крайней мере я бы так подумала, если бы в тот момент вообще могла думать, так как голова становилась пустой и легкой.

Вся моя жизнь в этот миг сосредоточилась на этом мужчине. На его руке. На его глазах. На его члене, давящем мне в бедро, – горячем, твердом, живом. Он облизнул губы, и этот жест тут же отозвался пульсирующей вспышкой в клиторе.

Он намотал мои волосы себе на руку, гладил мой затылок, не позволяя увеличить расстояние между нами. Мы танцевали, и каждое движение толкало меня на его руку, приближающую меня к оргазму.

Я несколько недель жила с этой ноющей, не отпускающей мое тело болью, раздражающей и сводящей меня с ума. Тело требовало единственного средства, способного ее облегчить. И сейчас я не могла думать ни о чем, кроме удовольствия, рождающегося между моих ног и постепенно затопляющего меня. Мои соски затвердели, и его взгляд опустился на мою грудь.

Теперь в мерцающем сине-зеленом неоновом свете, в котором колебались тени танцующих, создавая ощущение чего-то фантастического, я не могла разглядеть выражение его лица, но я знала, что он в огне, как и я.

Я вдруг усомнилась, происходит ли все это на самом деле – все случилось так внезапно и необъяснимо, – что я наконец уперлась рукой ему в грудь, отталкивая от себя. Нет, я не могла допустить, чтобы это случилось. Не могла позволить, чтобы какой-то незнакомец – пусть даже о нем я грезила дни и ночи напролет – возбудил меня на танцполе до такой степени, что я забыла обо всем. Не могла я этого сделать! Или… могла?

Я чувствовала приближение оргазма прямо среди толпы. Я собиралась кончить от его руки, как если бы мы находились здесь только вдвоем, и мне было безразлично, что это произойдет у всех на глазах. Я преодолевала ступень, отделяющую земное удовольствие от внеземного, так быстро и неумолимо, что на миг у меня даже мелькнула мысль, что я потеряю сознание от захлестывавшего меня наслаждения.