Kitabı oku: «Последний сон», sayfa 7

– Бесследно, значит, – говорит он, словно наматывает информацию на мысленный клубок в своей голове. – Больше он ничего не сказал?

– Было ещё кое-что странное, – отвечаю я, хмурясь. – Я сказала ему, что он пришёл довольно поздно, что тот, кого нужно было лечить, уже умер. Но он ответил, что пришёл как раз вовремя.

Детектив сосредоточенно пишет что-то в своём блокноте.

– Опишите как он выглядел.

– Он стар, – я склоняю голову набок. – Седой, высокий, улыбчивый, глаза голубые. В госпитале Алана Макбрайта его нет. Думаю, он приезжий. Раньше никогда его здесь не видела.

– Как я понял, вы его искали, – предполагает детектив. – Видимо, я не единственный, кто хочет докопаться до правды.

– Мы ищем разную правду, детектив, – я поднимаюсь со своего места с намерением уйти.

Он откладывает блокнот в сторону, хлопает руками по подлокотникам и тоже встаёт.

– Спасибо за информацию, мисс Адиссон. Обещаю, что поделюсь с вами, когда разыщу этого доктора. Ваш домашний номер у меня записан.

Я киваю. Раз Доктора не смогла отыскать я, то пусть за дело возьмётся профессионал. Надеюсь, он не сильно расстроится, если узнает, что я пустила по его следу детектива.

Глава 13

Домой я приезжаю затемно. На первом этаже Дженис смотрит телевизор, не обращая внимания на скрипнувшую входную дверь. Любой воришка сможет унести из нашего дома всё ценное, если оставить Дженис за главную. Я неодобрительно качаю головой и поднимаюсь по лестнице. Оказавшись в своей комнате, опускаюсь на пол и достаю из сумки все бумаги с назначениями и предположительными диагнозами, которые мне выдали в госпитале Алана Макбрайта.

Я раскладываю их перед собой, открываю историю болезни отца и сверяю. Эти диагнозы ставили и отцу. Опухоль мозга, вегетососудистая дистония, маниакальный депрессивный психоз, есть даже Альцгеймер и деменция, которые подходят больше всего, но не объясняют всех симптомов.

Я открываю страницу двадцать четыре и читаю заключение психиатра:

У пациента наблюдаются серьёзные нарушения в психике, вызванные ничем иным, как биполярным расстройством личности первого типа. Я глубоко убеждена, что длительное пребывание в недвижном ступоре и внезапное кратковременное исцеление от этого недуга говорит нам о точности поставленного диагноза. Было проведено соответствующее лечение, но результат не показал никаких изменений. У других больных биполярным расстройством первого типа наблюдаются улучшения, но для Кеннета Адиссона лечение оказалось неплодотворным. В истории медицины есть задокументированные случаи, когда организм человека не воспринимает лечение, которое является эффективным для ста процентов больных. Мистер Адиссон причисляется к одному из них. Прогнозы неутешительные.

Через пару страниц заключение хирурга:

Я полагаю, что пациент, поступивший к нам с определённым рядом симптомов, вовсе не очередная загадка для медицины, а очевиднейший случай черепно-мозговой травмы тяжёлой степени. Кеннет Адиссон работает строителем, находится в одной из самых опасных точек в сфере труда и никак не застрахован от падения с высоты или удара тяжелым строительным предметом. По словам его коллег, пациент не всегда носил каску и часто находился на рабочем месте без защитного снаряжения. Исходя из моего опыта, я уверен, что урон здоровью Мистера Адиссона нанесла травма, полученная на рабочем месте. Но рентген никаких патологий не выявил. Я счёл необходимым передать пациента другому врачу.

На следующей странице заключение дементолога:

Пациент жалуется на большие провалы в памяти, что можно охарактеризовать как следствие болезни Альцгеймера или деменции. Но я заметил нечто необычное – аномально высокое давление на протяжении длительного времени. Команда врачей во главе со мной вела учёт давления пациента каждый час, чтобы уловить малейшие колебания. Благодаря слаженной работе нам удалось выявить ещё один немаловажный и довольно опасный симптом – перебои в работе сердца. Ввиду моих сомнений в верности поставленного диагноза, я передаю своего пациента одному из лучших кардиологов в нашем госпитале.

Заключение кардиолога:

Удалось выявить деформацию таламуса, которая наблюдается у пациентов, переживших крупноочаговый инфаркт. Рубцы на сердце или другие признаки пережитого инфаркта не обнаружены. Назначено повторное обследование.

Невролог:

Исчерпывающим доказательством, что у Кеннета Адиссона случился инсульт, служат все перечисленные ранее симптомы. Перебои в работе мозга являются следствием нарушения кровообращения, разрывом или закупоркой артерий, после чего начинается необратимое отмирание клеток. Однако тромбы или разрывы не были обнаружены при полном и повторном обследовании пациента, отмершие участки мозга также не выявлены. В связи с результатами обследования диагноз остаётся под вопросом.

После прочитанного я начинаю путаться, не в силах выстроить логическую цепочку в своей голове, посему просто пробегаюсь глазами по следующим заключениям.

Терапевт:

Вегетососудистая дистония имеет место быть… но обследование не дало чётких…

Психотерапевт:

Мой диагноз – маниакальный депрессивный психоз… на моей практике… неоднократно… симптомы одинаковы… нельзя исключать вероятность, что пациент симулирует болезнь.

Онколог:

В моей профессиональной деятельности… ни что иное, как саркома… я уверен… наиопаснейший вид рака… диагноз окончательный… начнём лечение с завтрашнего дня.

Ни один из этих докторов не смог помочь отцу, его состояние не менялось от лечения к лечению, и опускать руки начали не только доктора, но и мы – его семья. Некое сходство в состоянии Приама и отца я всё же нахожу – внезапная потеря памяти. Это просто совпадение или между этим есть какая-то связь?

Поутру я просыпаюсь на полу, заваленная кучей бумаг. Через пару секунд осознаю, что разбудили меня вовсе не мои биологические часы.

К нашему дому подъехали машины.

Я встаю, поправляю помятую одежду и покидаю комнату. Дверь на первом этаже заперта, и кто-то решительно в неё стучится. Сбегаю вниз по лестнице и сразу подаюсь к окну, чтобы взглянуть на незваных гостей. Во дворе стоят две машины, и одна из них – черный додж коронет. Трое мужчин стоят на крыльце, переминаясь с ноги на ногу. Я едва вижу третьего – его загородили двое других – но с ним что-то не так. Он сгорбился, голова его висит, он топчется на одном месте, словно пытается вернуть силу обессилевшим конечностям.

На лестнице скрипит ступенька. Мама.

Она спускается и распахивает дверь так, словно давно кого-то ждала. Трое мужчин оказываются в нашей гостиной. И теперь я могу разглядеть и узнать в третьем мужчине своего брата. Я замираю на месте, не в силах вымолвить ни слова. Они усаживают его на диван.

– Что произошло? – спрашивает мама.

Я подхожу к Приаму и беру его за плечи. Его глаза смотрят в одну точку неотрывно, словно он не слышит и не видит ничего.

– Всё было как обычно, – говорит один из мужчин. Его усы блестят от пота. – Но Приаму вдруг поплохело, мы отвезли его вчера в один из местных госпиталей, но они там все разводили руками. Главный доктор в этой больничке сказал, что с ним всё хорошо. Но у них не хватало оборудования, и нам пришлось везти его в город, то бишь сюда. Может, он переутомился? На улице настоящее пекло. Машину его мы пригнали, пусть возьмёт парочку выходных.

– Спасибо, что позаботились о нём, – говорю я.

– Нам пора, – говорит второй. – Работа не ждёт.

Пока мама закрывает за ними дверь, я задергиваю все шторы, чтобы солнечный свет не попадал в комнату. Она даже не спрашивает, что и зачем я делаю, лишь молча наблюдает. Я оставляю единственный источник света – лампу – и подхожу к Приаму, обхватываю его голову руками и поворачиваю лицом ко мне. И словно испытываю дежавю. Образ отца с его переменившимися в последние месяцы жизни глазами предстаёт передо мной, и я понимаю, что дальше будет только хуже.

– Они карие, – говорит мама. – У него слишком темные глаза, ты ничего не сможешь там разглядеть. Не делай из мухи слона.

– Какая ты оптимистка, – язвлю я. – Успокаиваешь себя?

– Ты не врач, Делайла, – говорит она с нажимом.

Громкие шаги Дженис заставляют меня вздрогнуть. Она останавливается на лестничном пролёте.

– Что у вас случилось с утра пораньше?

– Роки учил тебя водить машину? – спрашиваю я.

– Ну да, – говорит она неуверенно. – Это что, Приам?

До машины брата тащим только мы вдвоём, пока мама хмуро наблюдает за всем происходящим, словно готовится ткнуть пальцем в нашу безалаберность. Несколько минут мы стоим на месте, потому что Дженис нужно вспомнить, как именно заводится машина. Я сижу с Приамом на заднем сидении, придерживая его за плечи. Когда машина, наконец, заводится, мы не без труда выезжаем со двора, чуть задев колесами ростки осенних роз. Я оборачиваюсь и бросаю взгляд на маму, которая стоит на пороге и взглядом провожает удаляющуюся от дома машину.

В больницу Алана Макбрайта мы доезжаем за десять минут. Дженис выходит из машины и бежит в клинику за помощью. Я вздыхаю с облегчением, когда вижу двух медбратьев, которые следуют за ней к нашей машине. Распахиваю дверь и подталкиваю Приама к краю, чтобы им было легче его вытащить.

– Что произошло? – спрашивает один из медбратьев.

– Не знаю, – отвечаю я. – Я не знаю, что с ним.

– К терапевту, – говорит он второму после проверки пульса Приама и поворачивается ко мне. – Его пульс и дыхание в норме, поэтому мы не можем передать его в реанимацию.

Мы с Дженис следуем за ними по больничному коридору, который мне уже знаком. Докторов, которые были вчера, сменили другие. Когда Приама усаживают в инвалидное кресло, с нами остаётся только один медбрат, который торопливо катит его вперёд.

В приёмную терапевта нас не пускают, и мы остаёмся ждать за дверью. Время от времени врачи информируют о состоянии брата. Его направляют на экстренные анализы. Мне предлагают отобедать, но я отказываюсь – запах больницы вызывает у меня тошнотворное чувство тревоги, из-за которого даже кусок в горло не пролезет. Наступает вечер, а я всё также жду в коридоре, расхаживая по нему, словно душевнобольная, запертая в четырёх стенах.

Дженис заснула на одном из небольших диванчиков для ожидания после того, как съела медовую булочку и запила её кофе из автомата. Когда врач, наконец, выходит к нам, я устремляюсь к нему.

– Он пришёл в себя, – заключает он. – Однако возникли некоторые сложности в постановке диагноза…

Эти слова отдаются эхом в моих ушах.

– Анализы в норме, сердце, легкие, печень и репродуктивные органы – тоже. Могу предложить вам обратиться к психиатру или пройти обследование ещё раз.

Я поворачиваюсь в сторону кулера, из которого набирает воду какой-то мужчина. Звук льющейся воды заполняет опустевший к вечеру коридор, и только в этот миг я понимаю, что задержала дыхание. Я втягиваю ртом воздух так, словно сейчас упаду замертво. Доктор делает шаг ко мне и протягивает руку к моему плечу, но не касается его. Трудности с постановкой диагноза…

– Я могу вам чем-нибудь помочь? Пройдёмте в мой кабинет, я дам вам успокоительное…

– Я хочу увидеть брата, – говорю я.

Доктор открывает дверь смотровой, приглашая меня войти, но я замираю на пороге. Приам встаёт с койки и начинает натягивать одежду – жёлтую футболку, покрытую пятнами и голубые льняные брюки. Он обувается, грубо сминая старые ботинки, и направляется в нашу сторону. Я преграждаю ему путь.

– Приам, постой… – я не успеваю договорить, брат хватает меня за плечи и отодвигает со своего пути.

Мне ничего не остаётся, кроме как разбудить Дженис, схватить её под руку и бежать вслед за братом. Мы спускаемся на первый этаж и спрашиваем клерка, не видел ли он здесь белокурого мужчину в жёлтой футболке. Клерк отвечает, что он выбежал из здания буквально минуту назад. Искать Приама снаружи не приходится – он ждёт нас в машине, сидя за рулём. Я мгновенно задаюсь вопросом: как он открыл дверь, если ключи у Дженис? Вопросительно смотрю на сестру, а та отвечает мне виноватым взглядом. Мы не закрыли машину перед тем, как зайти в клинику! Она простояла открытая до самого вечера. Нам повезло, что её никто не угнал.

Брат опускает окно:

– Садитесь.

Дженис вырывается из моей хватки, садится на заднее сидение и протягивает брату ключи.

– Так и будешь стоять? – спрашивает меня Приам.

Я не боюсь умереть, я боюсь глупой и напрасной смерти, которую можно легко избежать. И, кажется, он по глазам понимает, о чём я думаю.

– Я буду водить аккуратно, – обещает Приам.

– Куда мы едем? – спрашиваю я прежде, чем сесть в машину.

Ответ не заставляет себя ждать:

– Домой.

Глава 14

Несмотря на то, что Приам действительно ведёт машину аккуратно, как и обещал, нервное напряжение между нами только возрастает. Я даже не решаюсь задать вопрос, боясь нарваться на его гнев. Висящая в воздухе тишина, кажется, ничуть его не беспокоит – он ни разу не повернулся в мою сторону, хотя я сижу на переднем пассажирском сидении.

На полпути домой Приам сворачивает на заправку, чтобы заскочить в магазин. До его возвращения я молча слушаю, как Дженис всхлипывает на заднем сидении. Я понимаю, что происходящее её пугает, но не знаю, как можно утешить в такой ситуации, поэтому просто говорю:

– Не волнуйся, сейчас мы приедем домой, и все будет хорошо.

Возвращается брат с двумя огромными пачками крекеров с каким-то незаурядным французским названием. Он разрывает упаковку и, зачерпнув крекеры рукой, заталкивает их в рот. Я сжимаю губы и отворачиваюсь к окну. Желание выскочить из машины и пойти домой пешком душит меня, но я отвлекаюсь на уличные фонари, мелькающие за окном, и стараюсь дышать размерено.

По приезде домой Приам желает всем спокойной ночи и скрывается за дугообразной лестницей.

– Я тоже спать пойду, – говорит Дженис. Её волосы спутались и выглядят грязными, лицо бледное и безжизненное. Она идёт к холодильнику, распахивает дверцу, берёт контейнер с едой и поднимается по лестнице. – С меня хватит на сегодня.

Мама же не показывается никому на глаза. Лишь звук работающей швейной машинки даёт знать, что она жива.

Что остаётся делать мне? Я иду к дивану, шарю по нему руками в поисках пульта и включаю телевизор. Как-нибудь в другой раз останусь наедине со своими мыслями, но только не сегодня. Так и засыпаю на диване, предвидя, как сильно будет болеть к утру спина.

Просыпаюсь я среди подозрительной тишины, что пугает меня гораздо сильнее, чем пробуждение от жуткого шума. Болит не только спина, но и шея, из-за чего встать с дивана удаётся не сразу. Но, как только встаю на ноги, поднимаюсь в комнату Приама, чтобы узнать, как он себя чувствует. Когда распахиваю дверь, мой взгляд падает на пустую кровать, я переступаю порог. Подначиваемые ветром, белоснежные тонкие шторы буквально летают по комнате. А между ними, словно Божий посланник, стоит мой брат. Приам смотрит в окно и даже не реагирует на вторжение.

По полу разбросаны крошки и кусочки крекеров: некоторые съедены наполовину, остальные сгрызены по самый край, словно он стремился откусить себе пальцы.

– Ты не спал всю ночь? – спрашиваю я.

Приам поворачивается ко мне, и его лицо приводит меня в ужас. Темные, почти черные круги под глазами, бледное, измождённое лицо, побелевшие и потрескавшиеся губы. Весь этот пугающий образ завершает трясущаяся рука, что держит канцелярский нож между средним и указательным пальцем. Брат не отвечает, лишь смотрит на меня в упор пустыми и лишёнными жизни глазами.

Если бы вчерашний день включал в себя хотя бы ужин, думаю, я легко выдержала бы этот взгляд. Но я сгибаюсь пополам от жгучего спазма и приступа тошноты. Пустой желудок лишь ухудшает положение – меня словно вот-вот вывернет наизнанку, стошнит собственными кишками, и я умру прямо здесь от боли и страха.

Чья-то теплая рука касается моего плеча. Рука живого человека всегда тёплая. Я поднимаю голову и вижу обеспокоенное лицо Приама. Значит, он живой. Тепло, исходящее от него, тому подтверждение. Это последняя мысль, которая посещает меня перед тем, как я проваливаюсь в забытье.

* * *

Сегодня одиннадцатое августа. Прошло два дня с тех пор, как я упала в голодный обморок. Дженис уехала праздновать свой день рождения с Роки и его семьёй. Ей исполняется двадцать пять. Испечённый мной торт лежит в холодильнике, дожидаясь именинницы, которая, вероятно, вернётся только к вечеру. Я же, услышав новости о неделе книгообмена в одном из книжных магазинов, устремляюсь туда. Вчера мисс Блейнт любезно поделилась этой новостью с Дженис, чтобы та передала мне.

С собой я прихватываю пару романов сестры, которые она прочла и бросила под кровать (я нашла их там во время генеральной уборки). Она сказала выкинуть их за ненадобностью, но я сохранила книги, хоть и не питаю интереса к этому жанру. И вот настал день, когда они понадобились. Я могу обменять их на хорошенькую медицинскую энциклопедию! Большинство людей обожают романы, для них они намного ценнее и интереснее любой специализированной литературы. Я заимствую одно из лёгких шифоновых платьев Дженис и выбегаю из дома без цента в кармане, но с полным багажом надежд.

Сегодня очень жарко. Солнце находится высоко над горизонтом, от тротуара едва ли не исходит пар. Я стараюсь шагать быстрее, так как переживаю, что мои старые балетки начнут плавиться и прилипнут к горячей поверхности. Но времени ждать прохладного вечера нет, сегодня пятница – последний день книгообмена. Если всё ценное разберут, я останусь ни с чем ещё на год, а денег на новые книги у меня нет. Денег на автобус тоже нет, потому добираюсь пешком чуть ли не вприпрыжку из-за обжигающего ступни тротуара.

В Уестфорде мало деревьев – возможность спрятаться от солнца в тени выпадает крайне редко. Западный Техас довольно засушливое место. Коренные жители, включая меня, привыкли жить в этом котле, и вовсе не падают в обморок от жары, как многие приезжие. Воздух на улице тоже горячий, вдыхаешь и чувствуешь, как всё нагревается внутри.

Когда распахиваю дверь книжного магазина, я уже чувствую, как горю и изнутри, и снаружи. Людей, как и ожидалось, сегодня очень много. Я пытаюсь протолкнуться между ними, попутно извиняясь за отдавленные ноги. Ищу глазами ту самую заветную коробку с книгами на обмен и, когда нахожу, двигаюсь к ней.

Продавец с счастливой улыбкой советует клиентам какую-то новинку, а я, слушая его вполуха, копаюсь в куче специализированной литературы про садоводство, готовку, психологию и разведение кроликов. Я кладу одну из принесённых мной книг в стопку с романами и забираю себе книгу с рецептами, чтобы подарить её Дженис.

Двигаюсь к двум другим стопкам, чтобы найти нужную мне книгу, но нахожу только энциклопедию путешествий и насекомых. Я чувствую, как отчаяние подкатывает к горлу, когда остаётся только одна стопка. Разбираю её дрожащими руками и с трудом верю в свою удачу, когда у меня в руках оказывается медицинская энциклопедия с более чем четырьмя тысячью болезней и симптомов. Авторство Тристана Гловера. Самая большая энциклопедия, которая у меня есть, описывает только полторы тысячи болезней и симптомов.

Я рассматриваю книгу с восхищением несколько минут, едва подавая признаки жизни. Крепко сжимаю её в руках, словно ребёнок, который боится, что у него отнимут дорогую сердцу вещь. Энциклопедия довольно старая, переплёт немного деформирован, но страницы целые и чистые.

Боковым зрением я замечаю, что продавец внимательно смотрит на меня, и кладу два романа в ту же стопку, что и первый.

– Взяла две книги, – говорю я ему. – А положила три.

Он широко улыбается и кивает.

– Приятного чтения. Эта энциклопедия – большая редкость. Вам повезло, что вы заметили это издание раньше меня, иначе я непременно забрал бы его и выставил на аукционе.

После слов продавца я спешу покинуть магазин, потому что присутствующие вдруг начинают интересоваться книгой, которую я уже провозгласила своей.

Будучи в нескольких десятках ярдов от дома, я наблюдаю, как почтальон бросает какой-то белый конверт в наш почтовый ящик. Если бы это произошло при жизни отца, я бы не придала этому никакого значения, но сейчас и время другое, и обстоятельства тоже, а окна из комнаты мамы не выходят во двор.

Я вытаскиваю шпильку из пучка волос и просовываю в щель в том месте, где виднеется запорный механизм. Немного надавливаю на язычок и отодвигаю его. Дверца открывается, я достаю из ящика письмо и закрываю его тем же способом с помощью шпильки.

Как только захожу в дом понимаю, что Дженис ещё не вернулась – стол и раковина пусты, нет никаких следов поедания торта. Хоть она и обещала половину дня провести со своей семьёй, я знаю, что вернётся она только поздно вечером. Приам попросил его не беспокоить, так как очень устал за последние дни и хочет отоспаться. А мама, как всегда, занята работой.

Я поднимаюсь в свою комнату и шарю по выдвижным шкафчикам в поисках ножа для бумаги. Всё-таки надо быть осторожной с этим письмом, чтобы потом вернуть его в ящик без единого намёка на то, что его читали. Не может не тревожить и то, что отправитель – это банк Синклейс. Если мы влезли в долги, то с безработным Приамом никогда не сможем по ним расплатиться.

Использовать нож у меня не получается, потому что закреплено оно вовсе не сургучом, а обычным бумажным клеем для писем. Я медленно отлепляю его дюйм за дюймом – внутри меня всё трясётся от страха порвать бумагу. Вздох облегчения не заставляет себя ждать, когда достигаю своей цели. Я вытаскиваю содержимое конверта и разворачиваю единственный документ, который там есть. В глаза сразу же бросается следующая строка: «Сумма на вашем банковском счёте составляет 300.000$». Держатель счёта – Дакота Адиссон.

От такой суммы у меня темнеет в глазах. Я не представляю, как можно заработать такие деньги, даже накопить столько для нашей семьи невозможно. Я ожидала увидеть бесчисленные долги, но реальность оказалась куда более обескураживающей. Дрожащими руками я кладу документ обратно в конверт и аккуратно заклеиваю его. Ориентируясь на звук швейной машинки, я бегу вниз, чтобы вернуть письмо в почтовый ящик до того, как все спустятся к ужину.

На что мама копит? С одной стороны, я злюсь, что она, обладая такими деньгами, заставляла Приама работать на износ, что никогда не протягивала мне и цента, хотя в жизни было много моментов, когда я так в этом нуждалась. Насчёт Дженис не могу точно сказать даёт ей мама деньги или нет. Сестра никогда не распространяется о своих «сделках» с ней. С другой стороны, я понимаю, что деньги мамы неприкосновенны, мы не имеем никакого права на них, так как уже совершеннолетние. К тому же я давно перестала нуждаться в маме или рассматривать её как человека, который мог бы помочь.

Я решаю умолчать о том, что мама – обладательница огромного (по крайней мере, для нашей семьи) состояния. Если она узнает, что я копалась в её почте, ничего хорошего меня не ждёт. Эта сумма может быть результатом продажи золота, другого приданного мамы, а также – её работы. Она шьёт каждый день, за что получает деньги. Но мне не даёт покоя мысль, что мама могла взять эти деньги в кредит. Надеюсь, она знает, что делает.