«Проблемы поэтики Достоевского» kitabının incelemeleri

Вы никогда не задумывались на тему близости судеб писателей и их читателей? Существует ли такая схожесть и часто ли она встречается? Видимо, такое родство душ возможно только с автором книг, которые стали для читателя родными, полностью поглотили его. Когда я читала «Проблемы поэтики Достоевского», этот вопрос кружился в голове, и я решила на примере Бахтина и Достоевского посмотреть, права ли я хоть в какой-то мере. Судите сами: 1. И Достоевский, и Бахтин родились в многодетных семьях. У Достоевского было шестеро братьев и сестер, у Бахтина – пятеро. 2. Оба учились в Петербурге, хоть он и не был их родным городом. 3. Оба были арестованы и приговорены к каторге/лагерю. 4. Оба были лишены права жить в крупных городах. 5. Оба вернулись в Петербург/Ленинград, после окончания времени запрета. 6. Для любителей астрологии могу сообщить, что они оба Скорпионы. Оба – творцы, оба – философы. Бахтин не только знал творчество Достоевского как ученый, но и чувствовал – как читатель. Книга Бахтина – очень интересна всем почитателям таланта Федора Михайловича. Однажды я услышала мнение, что некоторые студенты-филологи считают его проклятием филологических факультетов, но мне кажется, что это мнение людей, случайно ошибившихся ВУЗом. А теперь о самой книге. В своем отзыве я хотела бы остановиться на тех гранях исследования, которые были особенно для меня интересны. Во-первых: в произведениях Достоевского самого Достоевского – нет! Подождите минутку, положите гнилой помидор, случайно оказавшийся в ваших руках, и дайте мне пояснить свою мысль. Идеи, о которых говорят герои Достоевского – это идеи ГЕРОЕВ! Автор полностью отстраняется от них и излагает мысли ТОЛЬКО от имени князя Мышкина, человека из подполья или Ставрогина. Это не значит, что ФМ не разделяет ее или не считает ложной, важно то, что перед читателем она предстает с точки зрения персонажа.

…Достоевский умел именно изображать чужую идею, сохраняя всю ее полнозначность как идеи, но в то же время сохраняя и дистанцию, не утверждая и не сливая ее с собственной выраженной идеологией. Идея в его творчестве становится предметом художественного изображения, а сам Достоевский стал великим художником идеи.

Во-вторых: нелепые и иногда совершенно нелогичные ситуации встречи героев, их столкновения, нужны Достоевскому для испытания идей каждого из них. В диалогах героев автор представляет диалоги их идей. Автор, как ювелир, показывает нам игру бриллиантов при разном свете и с разных сторон и только в диалоге, в споре, наиболее ярко и выпукло мы видим мысли каждого из них. Заметьте, не автора, а каждого из героев! Вот тут и возникает полифонизм. Вообще, полифонизм - термин музыкальный. В полифонии нет деления на мелодию и аккомпанемент, все голоса равноправно ведут свои партии, от наложения которых образуется полифонический стиль. Бахтин распространил этот термин и на литературу. Полифонический роман – новое слово в художественной прозе. Его новизна в том, что, как и в музыке, нет основной мелодии, лейтмотива и нет аккомпанемента. Все голоса (идеи, мысли) в романе - полноправны и за счет их одновременного звучания возникает новый по своей сути тип романа.

Идея – это живое событие, разыгрывающееся в точке диалогической встречи двух или нескольких сознаний. Идея в этом отношении подобна слову, с которым она диалектически едина. Как и слово, идея хочет быть услышанной, понятой и «отвеченной» другими голосами с других позиций. Как и слово, идея по природе диалогична, монолог же является лишь условной композиционной формой ее выражения...

Даже монологи у Достоевского – это диалог человека с представляемым оппонентом. Он говорит за него, отвечает ему и оправдывается перед воображаемыми обвинителями. В-третьих: в романах Достоевского и авантюрных романах много общего. И в тех и в других нет твердых социально-типических качеств. И это совершенно логично вырисовывается из первой, высказанной ранее, мысли. Если автор хочет показать идею, то идея эта должна быть более глубокой, чем, например, идея типичного купца, как купца, или типичного разночинца – именно как разночинца. Она должна лежать не в социальной плоскости.

Необходимо еще раз подчеркнуть, что герой Достоевского – человек идеи; это не характер, не темперамент, не социальный или психологический тип: с такими овнешненными и завершенными образами людей образ полноценной идеи, конечно, не может сочетаться. Нелепой была бы самая попытка сочетать, например, идею Раскольникова, которую мы понимаем и чувствуем (по Достоевскому, идею можно и должно не только понимать, но и «чувствовать»), с его завершенным характером или с его социальной типичностью как разночинца 60-х годов: идея Раскольникова тотчас же утратила бы свою прямую значимость как полноценная идея и вышла бы из того спора, в котором идея эта живет в непрерывном диалогическом взаимодействии с другими полноценными идеями – идеями Сони, Порфирия, Свидригайлова и других. Носителем полноценной идеи может быть только «человек в человеке» с его свободной незавершенностью и нерешенностью.

В-четвертых: в романах Достоевского многое взято из карнавала. Карнавальность – это еще одна традиция в литературе, берущая свое начало несколько веков назад. Давайте вспомним, как часто мы видим в его произведениях «коронованного шута», который в конце романа низвергнут с трона! Как все герои у него переплетены, несмотря на чины и титулы, как бывало на карнавалах. Сколько в них героев «комичных» и смешных. И, главное, постоянно сталкиваются противоположности: любовь-ненависть, добро-зло, вера-неверие. Причем полярные понятия перемешиваются и меняются местами постоянно.

Я остановилась только на некоторых аспектах, раскрытых в труде Бахтина. Поверьте, это лишь капля в море, но, надеюсь, эта капля поможет вам получить общее представление об исследовании, и, самое главное, решить, нужно ли вам его читать. Некоторые моменты исследования помогли мне сформулировать более четко те ощущения, которые возникали у меня при чтении Достоевского, а некоторые (связь с авантюрным романом и карнавалом) стали полным откровением. Мне кажется, что каждый, решивший прочитать эту книгу, найдет что-то интересное для себя. Что-то, что поможет понять или, может быть, взглянуть с другой стороны на романы любимого автора. Кому бы я порекомендовала книгу? Безусловно, всем почитателям Федора Михайловича. Если вы не любите книги Достоевского – вряд ли Бахтин подтолкнет вас в его сторону, хотя, это только мое мнение. Тем же, кто зачитывается «Бесами», задыхается, читая «Братьев Карамазовых» и улыбается, склонившись над «Романом в девяти письмах» - ЧИТАТЬ ОБЯЗАТЕЛЬНО!

Достоевский – творец полифонического романа. Он создал существенно новый романный жанр. Поэтому-то его творчество не укладывается ни в какие рамки, не подчиняется ни одной из тех историко-литературных схем, какие мы привыкли прилагать к явлениям европейского романа.

То, что литературоведческие работы могут быть не менее увлекательны, чем самые лучшие романы, я знаю уже давно. И все равно не устаю удивляться и восхищаться, когда в очередной раз читаю замечательные, интереснейшие и так любимые мной книги по литературоведению.

Бахтин, наверное, один из лучших и интереснейших исследователей литературы. Я пока еще очень мало его читала, но надеюсь в скорейшем же времени наверстать упущенное.

Достоевский - один из самых любимых, и один из самых сложных для меня писателей. Даже когда кажется, что вот я вроде бы поняла и приняла его героев, все равно мне невероятно трудно сформулировать мои ощущения и мои впечатления. Я ни разу не написала отзыва ни на один роман Достоевского, даже на так любимых "Бесов", которые читала 3 раза, или на "Братьев Карамазовых", которые перечитывала аж четырежды.

Мне кажется, что Бахтину удалось понять Достоевского настолько полно, насколько это вообще возможно, и изложить это понимание в замечательной работе, написанной четким, умным и понятным стилем. Так и хотелось несколько раз воскликнуть - "О, я тоже так думаю, только сформулировать не сумела!"

Огромное спасибо Medulla за рекомендацию. Юля, я в восторге от этой книги.

Герой интересует Достоевского не как явление действительности, обладающее определёнными и твёрдыми социально-типическими и индивидуально-характерологическими признаками, не как определённый облик, слагающийся из черт односмысленных и объективных, в своей совокупности отвечающих на вопрос «кто он?». Нет, герой интересует Достоевского как особая точка зрения на мир и на себя самого, как смысловая и оценивающая позиция человека по отношению к себе самому и по отношению к окружающей действительности. Достоевскому важно не то, чем его герой является в мире, а прежде всего то, чем является для героя мир и чем является он сам для себя самого.

Михаил Бахтин заслужил звание настоящего мастера в литературной иерархии. Это опытный, влиятельный аналитик, который по кирпичикам способный разобрать творчество любого мастера слова. Чаще всего, имя автора ассоциируют с работами легендарного Федора Достоевского. Михаил Бахтин неоднократно указывал на основополагающие черты начала творчества этого писателя, указывал на ошибки в научных работах или в учебных программах для школ. Естественно, что данное издание можно считать самым полным анализом творчества Достоевского. Актуальный Достоевский

Большинство вопросов, поднятых известным писателем, Михаилу давно понятны и ясны: даже актуальность работ в настоящем не вызывает никаких претензий. Разница только в том, что читатели, простые любители работ Достоевского, неоднократно намекали на относительную устарелость тех идей, которые затронуты.

Герой Достоевского - человек. оторвавшийся от культурной традиции, а также от почвы и от земли интеллигент-разночинец, представитель «случайного племени»

Это классическая проблема определения собственного места в обществе. В настоящем остро стоит проблема того, кем стать, чем заниматься. В работах именитого русского писателя, несложно отыскать те ниточки, что подсказывают падение нравственности в персонажах, когда они оказываются растерянными, выброшенными на произвол судьбы. Фактически, используя структуру «человек с человеком», Достоевский демонстрирует ценность взаимосвязей, но старается не конкретизировать. Дело в том, что для самого индивидуума неважно, положительными или отрицательными будут построенные узы с окружающими. Важен сам факт их существования. А не напоминает ли это современные партнерские договоры и кредитные подписи?

Разобранный диалог «человека с человеком» является в высшей степени интересным социологическим документом.

Бахтин – знаток своего дела

Книга написана живым и легким языком, благодаря чему ни одному читателю не будет сложно воспринимать контекст излагаемой мысли. Проще говоря, все написано настолько просто, что не любителям творчества Достоевского будет интересно и легко. Аккуратные подводы к ключевым темам работают слажено и сами вынуждают читателя делать правильные выводы.

Повсюду - пересечение, созвучие или перебой реплик открытого диалога с репликами внутреннего диалога героев.

Даже сложные аллюзии в работах писателя - Бахтину удается немного упростить, но не потерять смысловое ядро. Ближе к середине книги будет казаться, что Михаил знает о творчестве Достоевского больше самого Достоевского. За такую проработанную и легкую в понимании книгу, «Проблемы творчества Достоевского» без всяких преувеличений заслуживает достойные 4 балла из 5. Минус балл за то, что тема издания слишком специализированная, узкая, поэтому будет интересовать только любителей Достоевского и его творчества.

В этой своей работе Михаил Михайлович оченно уж мудёр и наукообразен для того, чтобы я могла посчитать такое чтение отдыхом, а не работой. Читать про Рабле и карнавальную культуру мне, признаюсь честно, было на порядок легче и интереснее. Но раз уж это исследование было внесено в мой список для весенней диеты, то даже знаменитым топором Родиона Романыча его оттуда было уже не вырубить. Поддерживало меня в этом пути от первой до последней страницы еще и то, что я все время ощущала, как сильно Бахтин любит слова и с каким пристальным вниманием наблюдает за их жизнью в речи. А я ж словечки тоже очень люблю. К тому же, после первой сотни страниц, заставившей всю биомеханику внутри моей головушки жалобно поскрипывать, дело пошло полегче. Настолько полегче, что уже и откладывать читалку каждые десять минут для того, чтобы быстренько пересказать самой себе прочитанное на языке не шибко умных, мне больше не приходилось. Вероятно, потому, что теоретические построения сменились разбором конкретных сцен и приемов. А с чем-то конкретным мне всегда было легче иметь дело, чем с абстракциями. Последние три главы исследования доставили мне истинное удовольствие: помогли забраться на прежде недоступную кочку зрения и взглянуть оттуда на "Двойника" и на недавно прочитанного "Идиота"; соблазнили почитать те рассказы и повести Фёдора Михайловича, которые я до сих пор обходила стороной; а главное - вручили мне пару новых инструментов для разбора диалогов на головы-ноги-хвосты... то есть, на сталкивающиеся иногда в одном слове или в одной фразе разные голоса. И я в очередной раз убедилась, что подобные исследования для меня если не полезнее, чем книги по писательскому мастерству,то во всяком случае, вдохновительнее.