Kitabı oku: «Последний вагон», sayfa 5
Я невольно усмехнулся.
– Я бортинженер, – ответил я на вопросительный взгляд старика. – Летаю на большом и белом…
– Ну, пойдем чаевничать, инженер, – сказал старик. Ему явно не терпелось похвастать личным кабинетом со столом о двух ящичных тумбах и обитой зеленым сукном столешницей, с перекидным календарем, с графином и стаканами подле него, с дисковым телефоном в черном эбонитовом корпусе, с кожаным креслом выцветшем и затертым до белизны.
Из окна кабинета начальника станции хорошо просматривался перрон, по которому, рука в руке, шли куда-то в сторону водонапорной башни отец и сын.
– Тебя как звать-то? – спросил старик, извлекая из шкафа, занимающего всю боковую стену, электрический самовар.
– Алексей, – ответил я, продолжая смотреть в окно.
– А я Михаил Афанасьевич, – отрекомендовался старик. – Зови просто – дядя Миша.
Дядя Миша оказался жутким говоруном. Накопилось, видно, в старике столько невысказанных слов, что найдя-таки «свободные уши», он решил выплеснуть из себя все без остатка. В его-то годы другой возможности может и не представиться. Я слушал в пол-уха, а мысли мои путались, перескакивали с одного на другое и постепенно уводили в такие дремучие дебри, разобраться в которых не представлялось возможным.
Пеший путь от Савино, а это ни что иное, как спальный район на дальней окраине города, до дома занял бы от силы часа два. А если дойти до места, где начнутся высотки, шанс поймать такси вырастает кратно. При таком раскладе максимум через час я бы мирно спал в своей постели.
В окно я видел, как отец открыл дверь какой-то хозяйственной постройки и скоро исчез в ее темном зеве. Мальчика сразу заинтересовал угольный ящик неподалеку. Спустя минуту рубашонка со слониками, штаны, руки и нос Алешки местами заметно почернели.
А спал бы? – задавался я вопросом, возвращаясь к мысли о доме. Поезд ожидался прибытием в три часа ночи. Теперь же вечер…
Тут меня осенило, ибо какого дня вечер – имело решающее значение. Я оглянулся, посмотрел на перекидной календарь на столе. Дата шокировала – среда, десятое августа одна тысяча девятьсот восемьдесят третьего года!
Тридцать шесть лет! – снежным бураном пронеслось в голове. – Тридцать шесть!
– Алеша! – послышался вдруг приглушенный женский голос, и я мог под присягой поклясться, что это был голос моей матери, и звала она именно меня.
– Мама?! – удивленно воскликнул я.
Михаил Афанасьевич оторвался от своего самовара, окинул меня странным взглядом.
– Галка явилась, не запылилась, – проговорил он, продолжая смотреть на меня крайне заинтересованно.
– Галка, – повторил я шепотом. – Галина Савельевна! – сказал я громко и уверенно.
Я бросился из кабинета, озираясь по сторонам, после выбежал на перрон, и там замер, изумленный увиденным.
От угольного ящика в сторону вокзала молодая женщина вела за руку чумазого Алешку.
– Мама, – сказал я, но слова мои утонули в рокоте дизеля тепловоза и лязганье колес подходящего к перрону поезда.
Она умерла год назад. Почти не болела, занималась по хозяйству до последнего дня. Я был в рейсе, когда ей сделалось плохо. Неотложка забрала ее, но довезла уже не до больницы, а до морга. И вот теперь она проходила мимо меня живая, молодая, красивая, вела домой своего маленького Алешу. А я, ее выросший сын, сам уже почти старик, стоял на перроне и не мог отвести от нее взгляда. Мое нескромное поведение смутило ее. Она демонстративно отвернулась и ускорила шаг. Алешка, влекомый ее рукой, едва успевал за мамой, то и дело срывался на бег.
Я совершенно не помню жизни на этой станции. Было ли это на самом деле или это мое воображение нарисовало передо мной картины возможно, густо смешивая их с невозможным?
Мама и сын скрылись в здании вокзала. Пассажиры стоящего поезда из открытых тамбуров и сквозь оконные стекла безразлично глядели на станцию без названия. Ничего примечательного в ней, естественно, не находили, да и остановка здесь краткая и формальная: никто не покинул поезд, никто не вошел в него.
– Алешка, ты где? – долетел до меня голос отца. Теперь я знал наверняка, что это именно он, именно тот человек, которого я когда-то называл своим папкой, которого, судя по всему, очень любил.
Мама рассказывала, что отец погиб под колесами поезда, но как это произошло, при каких обстоятельствах – это оставалось тайной за семью печатями.
Отец обошел постройку вокруг, заглянул за угольный ящик, остановился, осмотрелся, сняв фуражку, почесал затылок. Поезд, тем временем, тронулся. Проводники, как и полагается, держали в вытянутых руках сигнальные флажки. Ничто не предвещало беду, но вдруг взгляд отца уловил движение в тамбуре последнего вагона. Мне тоже показалось… Нет, я точно видел как косматый мужик уводил малыша в рубашке со слониками вглубь вагона.
– Алеша! – взвыл отец, и бросился за набирающим обороты поездом.
– Стой! – закричал я и рванул за отцом, пытаясь догнать и остановить, или хотя бы сбить с ног. – Я с матерью, я дома! – завопил я что есть мочи.
