Кто не жил до 1789 года, тот вообще не жил.
Талейран
Дизайнер обложки Аркадий Павлов
© Михаил Дорошенко, 2024
© Аркадий Павлов, дизайн обложки, 2024
ISBN 978-5-4498-4787-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Я прибыл… вернее сказать, появился, а если точнее, то оказался в Зачарованном замке под вечер. Никогда не являйтесь в незнакомое место под вечер, господа, никогда не приближайтесь к подобному месту и днем, а тем более – ночью. Представьте, читатель, что вы держите книгу с описанием замка в руках. В какой-то момент створки тяжелых бронзовых ворот с густым и насыщенным звуком, захлопнутся у вас за спиной и вы, все еще продолжая сидеть в своем кресле, окажетесь в замке. На первой странице книги сквозь узоры орнамента просматривается витиеватая надпись…
Ландшафт с видом на озеро, замок и горы
Молодой человек, совершающий путешествие из Праги в Венецию, останавливается полюбоваться упоительным горным ландшафтом, внезапно возникшим перед ним за очередным поворотом дороги. Метаморфозы неба в вечерней воде изумленного озера, россыпь вычурных домиков на берегу, замок на скале, заросший мхом и плющом, изысканно искривленные сосны с багряной чешуей – словно застывшие в раздумье драконы, горы – темно-зеленые вблизи и голубые вдали. Ландшафт, преисполненный очарования, покоя и неги. Налюбовавшись пейзажем, юноша меняет направление и, вопреки утверждению карты, на которой находится гора, съезжает на велосипеде по серпантину дороги в долину…
– Скажите, – обращается молодой человек к хозяину гостиницы, – как называется ваш город?
– Никак, – отвечает официант вместо задумавшегося хозяина. – Нас нет на карте. Для всех мы отсутствуем.
– Удивительно! Как же тогда называете место, где вы проживаете?
– Город, как же еще? Наш библиотекарь… ему больше ста лет… утверждает, будто бы в оные еще времена наш город назывался… дай Бог памяти вспомнить… а, вот: Ларелла. Сейчас, однако, названье утеряно.
На заре вид из окна предстает еще более идиллическим. Кто-то в замке играет на арфе (разноголосые женские голоса раздаются в ответ), и звуки, цепляясь за шпили, плывут над домами. Остроконечные крыши усеяны вычурными башенками, статуями позеленевших от времени бронзовых рыцарей, химер и сирен (должно быть, они и поют), флюгерами с птицами на шпилях.
Какой-то шутник поставил бокал с красным вином на место, занимаемое головой Дионисия – святой держит ее в руках, показывая рухнувшему на колени палачу. Выглядывая сквозь плющ с барельефа на стене ратуши, сатир указывает на него пальцем. Ворон, сидящий на плече статуи Франциска Ассизского, нашептывает ему что-то на ухо, в ответ святой указывает на раскрытую книгу у него на ладони.
Розовощекая барышня распахнула окно, свесилась с подоконника и выставила на обозрение пышную грудь, выскользнувшую из расстегнувшейся блузки. Сладчайшими пухлыми губками изобразила поцелуй, кокетливо пошевелила пальчиками, поводила грудью, сказала: «Ах» – и застыла в позе сфинкса. Ворон, столкнув бокал, уселся на место, занимаемое некогда головой Дионисия, и прокаркал нравоучение на языке, понятном Франциску, который оказался понятным и барышне. Она встрепенулась и в обратной последовательности проделала предыдущие действия: запахнула ворот блузки, попыталась захлопнуть окно, при этом вновь обнажилась ее непослушная грудь, задернула шторы, но выглянула в щелку и подмигнула, а ворону показала язык.
Для получения разрешения на пребывание в городе хозяин гостиницы направляет молодого человека в замок графини Цирцеи де Бержерак. Он проводит упоительный вечер с очаровательной и загадочной дамой, обитающей в замке, и только под утро возвращается в город.
– Вы были у нее в гостях! – окружают его местные жители при выходе из замка. – Расскажите, расскажите, пожалуйста, как она выглядит.
– Мы никогда ее не видели, – с грустью отмечает толстяк с моноклем в глазу. – Так близко, как вы, во всяком случае.
– В бинокли, разве что, через окна, – указывает энергичная дама театральным биноклем на ручке в сторону замка. – Какая у нее фигура?
– Миниатюрная.
– Слишком общее определение, – заявляет затейник. – Нельзя ли точнее?
– К сожалению, на окнах гардины, – разводит руками дама. – Ничего нельзя рассмотреть!
– А какой у нее пупок?
– Треть бокала вмещает глинтвейна горящего. Надеюсь, вы не посмеете заглядывать ниже?
– А ягодицы? – настаивает затейник. – С обратной зайдем стороны.
– Ваши вопросы переходят границы приличия.
– Никто, кроме вас, не может сказать, к какой категории красоты относится владычица наших сердец.
– Типичная лилитка! – поясняет дама. – Маленького роста, миниатюрная…
– При изобилии форм и дамском стиле в манерах! – подчеркивает толстяк.
– Если лилитка перерастает положенные ей размеры, – начинает рассказывать дама.
– То, – выставив руку в запрещающем жесте, перебивает ее толстяк, – теряя чарующую двойственность подростка и дамы в одном лице, превращается в женщину, прекрасную во всех отношениях, как отметил один острослов в прошлом веке еще, но… выпадает из определения божественного создания, коей является лилитка по классификации блистательного Мауриса-Морица…
– И даже сомнительного Маузеривица, – добавляет дама.
– И, – выставляя палец, наставительным тоном подчеркивает толстяк неуместность вмешательства, – переходит в категорию цирцейны. Существует предание, что Цирцея уменьшалась до размеров лилитки в зависимости от пожеланий любовника. Ангелы брали дочерей земли в жены, и, как сказано в Библии, от них рождались удивительнейшие создания. Цирцея – ближайший тому пример…
– Ну, это все преданье старины глубокой.
– Поживете с моё, молодой человек, такое еще увидите… не приведи Господи. Вернемся, однако, к нашей…
– Лилитке, – подсказывает дама.
– Да-да, к лилитке, прекрасной во всех отношениях. Разъявши ее на все составляющие…
– Пожалуй, еще не на все, – усмехается молодой человек.
– Вот вам лупа, – протягивает толстяк монокль, – рассмотрите в следующий раз её повнимательней.
– Может быть, вы дадите мне карандаш и бумагу, чтобы я зарисовал её вам? – отводит юноша руку с увеличительным стеклом.
– О, карандаш – это идея! Надеюсь, у вас найдется свой Фабер-унд-Фабер? – подмигивает шутник.
При подходе к гостинице барышня, оседлавшая пушку, выстреливает в молодого человека холостым зарядом, усыпая блестками – безобидная шутка. Ошибка при записи фамилии в гостинице (Адам Сон вместо Адамсон) становится источником разбирательства: кому принадлежит место в номере и в жизни. Проснувшись под вечер, он отправляется в замок графини, которая назвалась другим именем. Амалией, на сей раз, фон Бальтазар.
На следующий день Адамсон собрался, было, покинуть город, но местные жители умолили его остаться еще на несколько дней. Графиня, утверждали они, влюбилась в него до беспамятства и грозит покончить с собой, если он не явится к ней еще раз. Явившись к ней вечером, Адамсон обнаруживает, что за день она изменила характер, представившись другим именем, а также потеряла память о первых двух встречах, что, впрочем, придало еще больше пикантности свиданию с ней. Взяв клятвенное обещание явиться еще раз, она отпускает его.
Дружелюбные улыбки розовощеких девиц, радостные физиономии детей и собак, приветливые взгляды усатых охотников, возвращающихся с добычей из леса: кто с ястребом на плече, а кто с живой еще лисой, победно поднятой над головой. Все прекрасно, но как-то странно ведут себя посетители трактира «Под петухом». Они настойчиво пытаются заставить молодого человека кукарекать вместе с ними в соответствие с обычаем трактира. Подозвав к себе вертлявого официанта, Адамсон расплачивается и направляется к столу, за которым расположилась компания карточных игроков во главе с толстощеким стражем порядка.
– Можно с вами пообщаться? – спрашивает молодой человек, обращаясь к отражению полицейского в зеркале.
– Кто осмелился со мной заговорить? – спрашивает полицейский, не отрываясь от карт.
– Молодой человек, – услужливо отвечает официант.
– Хм, голос слышу, а никого не вижу. Галлюцинация, что ли?
– Ну как же, как же… Вот он, молодой человек, иностранец приезжий.
– Ах, иностранец! Для меня человек, который не имеет разрешение на пребывание в городе, – вроде как пустое место.
– Ну, тогда извините, – раскланивается Адамсон.
– Нет уж, извольте остаться, – говорит полицейский, поднимая глаза к зеркалу. – Раз вы ко мне обратились, то, – разводит он руками, – из пустого места превратились в проблему, и теперь я начинаю кое-что различать в пустоте.
– Черную кошку, которой там нет, – шутит официант под укоризненным взглядом полицейского.
– Что вы хотели сказать?
– Я хотел спросить, не знаете, кто мог взять мой велосипед?
– Кроме вас у нас здесь нет ни одного иностранца, а преступления, как известно, совершают только иностранцы. Не могли же вы украсть его у себя? Или могли? Может быть, у вас с головой не в порядке, как у нашего князя?
– Я хотел также спросить, можно ли на глазах у стража порядка заставлять человека кукарекать?
– Кукарекать – это у нас ритуал, шутка такая. Вы вот в трактире обедаете, а разрешение на пребывание в нашем суверенном княжестве не имеете.
– Да вашего суверенного княжества нет даже на карте.
– Вот именно! Мы выкупили право быть неотмеченными на картах, чтобы нас никто не тревожил, а вы потревожили.
– Я нахожусь под покровительством графини и, если вы не возражаете, разрешите откланяться.
– Слово графини, конечно, имеет здесь вес, но лучше обратиться в общественный совет, который в отсутствие князя…
– По болезни, – подсказывает официант.
– … управляет страной, – грозит ему полицейский пальцем. – Вам достаточно заручиться поддержкой трех членов совета, чтобы получить разрешение на пребывание в городе, после чего вы будете иметь право подавать жалобы на граждан нашего княжества.
– В совете состоят все жители города, – говорит официант, небрежно помахивая полотенцем, – по очереди. Я, например…
– Помолчи, балаболка! Тоже мне, греческий хор!
– Надеюсь, формальности на этом закончились?
– Формальности, молодой человек, для вас только начинаются. Во-первых, вы подали заявление, устное, правда, о принуждение вас к совершению ритуального действа. Во-вторых…
– Это у вас называется «ритуальное действо»? Беру свое устное заявление обратно, как первое, так и второе.
– Ваше право.
Дети, облепившие дерево орнамента на решетке ворот, выстреливают в спины прохожих горошинками из трубочек, и застывают, притворяясь плодами, как только те оборачиваются. Цокая копытами, по улице шествует единорог, при ближайшем рассмотрении осёл с прикрепленным ко лбу рогом. Дама с обезьянкой на плече встречает Адамсона кокетливой улыбкой из-под веера: «О-ля-ля». Мартышка, утрируя жесты хозяйки, строит глазки ему из-под веера. Павлин, с ног до головы осмотрел незнакомца, с презрением хмыкнул, хлопнул крылами, подвигал хвостом и гордо проследовал далее.
– Обратите внимание на Персея, – говорит старик в потрепанном фраке, указывая на бронзовую статую рыцаря с кривым мечом над головой. – Как только зазвенят часы на башне, а они уже зазвенели, начинайте читать надпись на пьедестале, и вы станете свидетелем чуда.
– Трудно читать, – нагибается Адамсон, – уж больно витиеватая надпись.
– Надпись предупреждает: «Путник, будь осторожен…
– О! – восклицает Адамсон, замечая, что Персей опускает меч на его голову. – Да что же это такое?
– … рыцарь рубит зеваку-велосипедиста от плеч до седла – достаточно, впрочем, медленно, чтобы успеть увернуться. Не все успевают. Вам повезло.
– Вы что, шутите?
– Вам не стыдно, молодой человек? В моем-то возрасте! Я хранитель скульптуры. Поставлен здесь для предупреждения несчастных случаев.
– Почему такую опасную вещь оставляют на видном месте?
– Историческая достопримечательность.
– Хм, хороша достопримечательность, – оглядывается Адамсон в поисках поддержки.
Изразцовый грифон, выставив когтистую лапу, ухмыляется из зарослей плюща.
– Скажите мне, милый человек, – обращается Адамсон к прохожему, – кто играет на арфе там, во втором замке за скалой, и почему графиня знать ничего не знает, что творится там, наверху?
– О, молодой человек, это целая история. Чтобы ее вам разъяснить, придется пересказать историю княжеского рода с одиннадцатого века и по сей день, а это займет несколько дней. Только, тс-с, никому. Все началось в одиннадцатом веке…
– В десятом еще, – поправляет другой прохожий.
– Неважно. Основатель рода был чернокнижником. Но это долгая история. Пропускаем восемь длинных веков мракобесия и переходим к истории папеньки нашего князя, который отличался безнравственным поведением. В юном князе проявились пороки всех поколений, и нам пришлось ограничить его деспотию либерализмом общественного совета.
– Разве графиня у вас не управляет княжеством?
– Она дальняя родственница по покойному мужу и кандидат на престол. Когда нынешний князь умрет, царство ему небесное, графиня займет княжеский трон, и тогда исчезнет неопределенность, возникшая с болезнью юного князя. Сейчас он, впрочем, не столь уже юный.
– В чем его вина? О, симптомы болезни какие?
– Любвеобилен не в меру.
– Вы бы их поженили для устранения состояния неопределенности.
– Вы, как иностранец, не имеете права вмешиваться в дела суверенного государства, и все же поведаю вам горькую правду. В начале века владельцем замка стал недавно осиротевший принц Густав-Адольф из австрийской ветви княжеского рода. Осыпанный многочисленными титулами и званиями, он поначалу предстал в глазах общественности полубогом, сошедшим с небес. Он прибыл на дирижабле своего беспутного отца, который вскоре погиб при невыясненных обстоятельствах.
– В связи с малолетством над принцем была учреждена опека.
– В опекунский совет… не перебивайте… вошло полтора десятка самых уважаемых жителей нашего города. Замковый библиотекарь надоумил юного принца изучить свод законов княжества, в коем была привилегия, которая обязывала дам нашего княжества обнажать грудь или колени по первому требованию сеньора. Княжеская гвардия, в которую входило полдюжины егерей, всегда готова была заставить очередную строптивицу исполнить ритуал перед очами принца, восседающего на лошади с видом Карла Великого, победившего в сражении. Покидать благословенный край, где не платят налоги, обитателям Волшебной Горы не хотелось, и мы терпели.
– Ну вот, развели на целый роман! При достижении совершеннолетия… я быстрей расскажу… принца ожидал неприятный сюрприз. Опекунский совет во главе с незаменимым во всех делах библиотекарем подал прошение в местный суд о признании его невменяемым в связи с неадекватным поведением в обществе. По решению суда над принцем была учреждена опека, и он был заключен в башню замка под строжайший надзор егерей, а с помещенных в швейцарский банк сокровищ каждый гражданин княжества стал получать проценты.
– В результате мы превратились в рантье, – торопливо добавляет другой обыватель, – перестали работать, что породило распущенность.
– Не преувеличивайте, пожалуйста! Любительницы подразнить заключенного повадились…
– Пострадавшие ранее от исполнения княжеской привилегии.
– … принимать соблазнительные позы под окнами башни, где содержался принц, чем чуть было не свели его с ума. Чтобы принц не покончил с собой, опекунский совет учредил закон, по которому каждая из местных красавиц должна время от времени удовлетворять любовные потребности принца или лишиться права получения процентов на три месяца в пользу общества. Когда принцу исполнилось тридцать, необходимость опеки в связи с уменьшением доходов от капитала, помещенного в банк, отпала…
– Профукали отцы города наш капитал, а если честно сказать: разворовали.
– Можно и так сказать… и князь остался один в своей половине замке. Напуганный, однако, угрозой уголовного преследования за преступления юности, он остается в добровольном заключении в замке и…
– Никогда из него не выходит.
– Ваш невольный тиран, – отмечает Адамсон, – попал в обстоятельства, соответствующие формулировке обратной марксистской: эксплуатация меньшинства, если не сказать одного, большинством.
– Вот, не надо было вам рассказывать. Неправильно вы все поняли и даже превратно. Вас самих нужно лечить, молодой человек.
– А еще лучше, – добавляет другой, – бросить в колодец вниз головой, засыпать землей и дерево посадить, чтоб не смог выбраться.
– До скончания века сего, – отшучивается Адамсон.
– Кто же вы все-таки?
– Я не уполномочен отвечать на ваши вопросы! Название моей должности не подлежит оглашению. Я при исполнении! Больше вам знать не положено!
– Будем считать, что вы следователь тайной полиции.
– Тайной, но не полиции.
– Тогда, на каком основании меня здесь допрашивают?
– Что значит, на каком!?
– Вот я и спрашиваю! Подняли меня ночью с постели, надели повязку на глаза, притащили сюда…
– Не притащили, а привели.
– Меня добрых три часа таскали по каким-то коридорам. Кажется, ваши исполнители сами не знали, куда меня привести. И почему вы все время стоите у меня за спиной? Вы что, боитесь показать мне свое лицо?
– У меня нет лица: своего, во всяком случае! Я при исполнении. Я исполнитель воли его сиятельства князя.
– Того, что на портрете? Как зовут вашего князя?
– У него нет определенного имени. Это портрет отца нашего властелина – ныне покойного, а сына никто не видел, местопребывание – тоже.
– Хм.
– Никто не должен знать ничего о своем властелине. Тогда он может спокойно управлять страной. Конфуция, надеюсь, читали?
– Хотя бы какое-нибудь имя у вашего князя имеется?
– Вы, иностранцы, не в меру любознательны, если не сказать – более, что подозрительно. Зачем это вам?
– Для удобства общения.
– Для безопасности его светлости имя его зашифровано.
– Начальник вашей полиции сказал, что мне нужно получить разрешение на пребывание в княжестве.
– Для получения разрешения на пребывание в княжестве вам нужно обратиться в канцелярию замка.
– Где эта чертова канцелярия?
– Вы в канцелярии.
– Так дайте мне разрешение, и дело с концом.
– Я следователь, а не чиновник по гражданским вопросам. Я следствие провожу, с дознанием.
– Следствие, да? А в чем меня обвиняют?
– Мы не обязаны отчитываться перед вами. Мы задаем вопросы, вы отвечаете: мы делаем выводы. Вина сама притягивает к себе обвиняемого. Распишитесь под заявлением, что вы согласны с предъявленным обвинением.
– Но я не согласен.
– Распишитесь тогда, что вы не согласны.
– Предъявите мне обвинение, я распишусь. В чем меня обвиняют?
– Вам предъявлено обвинение, которое не подлежит оглашению.
– Как я могу соглашаться с тем, чего я не знаю?
– Обвинение, содержание которого не подлежит разглашению, возможно, близко к тому, что можно назвать нелояльным… намекну по секрету… отношением к власти. Когда же вас вызовут в суд, обвинение, в связи с вашим вызывающим поведением, скорее всего, будет изменено. Возможно, на более тяжкое! Да вы оставьте чистый лист с вашей подписью, а мы сами напишем, что надо.
– Ну уж нет!
– Напрасно. Необходимо в письменном виде сознаться в своем преступлении.
– Да, я пребываю в вашем княжестве уже несколько дней, но ничего преступного не совершил. К властям отношусь с пиететом, потому и требую соблюдение всех формальностей.
– Вам трех жизней не хватит, чтобы все соблюсти.
– Герр бургомистр, можно к вам обратиться? Ночью меня подняли с постели, завязали глаза, отвели незнамо куда и стали допрашивать. Следователь курил какую-то дрянь, и мне стало плохо. Очнулся в постели, хотя возможно, мне это только приснилось.
– У вас странные сны, молодой человек.
– На всякий случай пришел к вам за разъяснением.
– А вы кто?
– Как вам сказать…
– Вы не землемер?
– Нет, я – путешественник.
– Сходная профессия.
– У меня нет профессии. Я еще только учусь. Я – студент, изучаю литературу. Поэзию, в частности.
– Откуда прибыли?
– Из Праги.
– А, пражский студент!? Вы чех или немец?
– Отец – датчанин, мать – русская.
– Были бы вы немец или чех на, худой конец, а так… кто?
– Я гражданин свободной Чехии.
– Вот вы все время твердите: свободный человек, свободная Чехия! Может быть, вы – анархист, хуже того – большевик!
– Белогвардейский шпион, – добавляет секретарь.
– Вот-вот, или масон?
– Нет, я не масон и не собираюсь им быть.
– Напрасно… напрасно… Как можно отправляться в путешествие заграницу, не будучи масоном? Будучи масоном, достаточно щелкнуть пальцем, (щелкает он), и вам преподнесут рюмку водки на блюдечке. «Благодарю! – снимает он рюмку с услужливо поданного блюдца, выпивает и крякает: – Эх, хороша!» Если вам что-либо нужно, вы только кликните, один брат передаст другому, тот – третьему и так далее. Глядишь, вся Европа у ваших ног возлежит! – топает он по мозаике на полу с картой города. – Хотите в местную ложу вступить?
– Честно говоря…
– Честность тут не причем, главное – верность. Три года за то будете делать то, что велят, выполнять все приказы без исключения, даже внешне абсурдные…
– И даже преступные?
– Я сказал – абсурдные, ритуальные, то есть. Масоны, молодой человек, да будет вам известно, преступлений не совершают. Преступления совершают иностранцы и слабоумные. У нас есть один только больной, способный на такие поступки, – местный князь, но он под постоянным присмотром находится в замке. Что вы хотели?
– Определить свой статус в вашем городе.
– Хотите стать землемером?
– Я хотел бы получить разрешение на пребывание в городе.
– Пребывайте сколько душе угодно.