Kitabı oku: «Индо-пакистанский конфликт 1947-1948 годы»

Yazı tipi:

Пролог

Ранним утром 22 октября 1947 года жителей кашмирского Музаффарабада разбудили звуки выстрелов и пулеметных очередей, доносившихся со стороны казарм, где располагался небольшой гарнизон города – батальон войск махараджи Джамму и Кашмира. Вскоре звуки перестрелки стихли, но теперь уже людям было не до сна.

Музаффарабад был одним из трех крупнейших городов княжества Джамму и Кашмира. Он расположен на левом, восточном берегу реки Кишенганги недалеко от ее впадения в широкий Джелам, известный древним как Гидасп, несущий свои воды на запад через вс. Кашмирскую долину. Более двух тысячелетий назад, в июле 326 года до нашей эры, на берегах Гидаспа – нынешнего Джелама, у самого входа в Кашмирскую долину, произошла битва между войсками Александра Македонского и индийского царя Пора, владения которого находились к востоку от Гидаспа. Битва закончилась победой македонян, раненый Пор попал в плен, но Александр великодушно назначил его наместником его же собственного царства. С тех времен от кашмирцев и даже некоторых англичан нередко можно слышать легенду, будто население кашмирской долины пошло от воинов Александра, оставшихся жить в этих благодатных местах. Скорее всего, это и есть не более чем легенда. Однако жители Кашмирской долины – с темно-каштановыми волосами и исключительно белой кожей – и сегодня сильно отличаются своей внешностью от населения более южных районов Индии или Пакистана.

Музаффарабад в те времена был западным форпостом на границе княжества. В 113 милях от него, ниже по течению Джелама, находился Сринагар – столица княжества и крупнейший город Кашмирской долины. Собственно, его еще называли «летней столицей княжества», так как зиму семья махараджи проводила на юге, в Джамму, и лишь на лето, спасаясь от жары, переезжала в Сринагар. Живописная Кашмирская долина, окруженная со всех сторон горами, склоны которых покрывали сосновые рощи, славилась красотой природы и прохладным горным климатом. Этот красивейший, тогда еще мирный край в XIX и в первой половине XX вв. привлекал к себе многих путешественников, в том числе и из России, таких как востоковед Иван Минаев, художник Василий Верещагин и другие.

До рокового утра 22 октября ничто особенно не нарушало спокойствия жителей Музаффарабада. Жизнь шла своим чередом. Правда, торговля в последнее время шла из рук вон плохо, с тех пор как власти соседнего Пакистана ввели экономическую блокаду княжества. Базар на Востоке исконно был средоточием всей жизни. Но теперь сюда приходили не столько купить или продать, сколько послушать последние новости и поделиться своими заботами. Всех волновали известия, то и дело доходившие из южных районов княжества – из Джамму и Пунча. У многих остались родственники на юге княжества. Там продолжались набеги на приграничные села и даже небольшие города. Помоги Аллах этим несчастным! Дакойты, на хинди – «бандиты», «хищники» – угоняли скот, похищали людей… Говорили, что некоторые села были полностью разграблены и сожжены дотла… К тому же, еще свежи были в памяти слухи о резне в южном Пенджабе летом 1947 года, когда мусульмане, индусы и сикхи резали друг друга, убивали целые семьи, да что там – вырезали целые кварталы. Число жертв резни в городах Пенджаба и Бенгалии достигло тогда полумиллиона человек, еще несколько миллионов людей стали беженцами. Но то – Британская Индия, а здесь – независимое княжество…

Утренняя стрельба в районе казарм посеяла панику среди жителей Музаффарабада. Неужели бандиты появились и в Кашмирской долине? Неужели процветающий и до сих пор благополучный Музаффарабад постигнет та же судьба? В это никто не хотел верить.

Тем не менее по городу сразу же пронесся слух, что солдаты местного гарнизона взбунтовались против махараджи. Тирана-махараджу действительно не никто не любил. Но через несколько часов поползли еще более тревожные слухи – о том, что со стороны пакистанской границы идут племена пуштунов (патанов, как их называли в Индии), и они уже осадили гарнизон пограничного городка Домел. А ведь Домел находится всего в нескольких милях от Музаффарабада, ниже по течению реки Кишенганги, у самого ее слияния с рекой Джелам, которая служила естественной границей между владениями кашмирского махараджи и Пакистаном. Некоторые начали покидать город. Но немногие успели сделать это вовремя…

К полудню отряды боевиков достигли Музаффарабада. Теперь беспорядочная стрельба доносилась с запада, где находилась кашмирско-пакистанская граница, пролегавшая всего в 7 милях от Музаффарабада.

Еще через какие-то полчаса, в город ворвались толпы вооруженных до зубов, вопящих патанов на грузовиках, которые палили в воздух изо всех видов оружия. Город захлестнула волна грабежей. Бородатые патаны свирепого вида врывались в дома, лавки и магазины и тащили все, что могли унести. Однако неорганизованная на первый взгляд толпа патанов имела свою организацию. За ними следовали грузовики с вооруженными штурмовиками так называемой «Национальной гвардии Мусульманской лиги Пакистана», прибывшими из Пенджаба. Некоторые были в особой зеленой униформе, с нарукавными знаками. Фанатичные, озлобленные – многие еще летом потеряли своих близких во время «пенджабской резни» – они сделали жертвой своей мести жителей пограничных городов и селений независимого княжества, кстати, таких же правоверных. Были и люди в военной форме, без знаков различия, или в штатском, но с военной выправкой. Под их руководством отряды патанов и пенджабских штурмовиков захватили все основные учреждения города – полицейские участки, мэрию, телеграф. Каждого, кто пытался им помешать, расстреливали, индусов и сикхов просто убивали на месте. Под лозунгами «джихада против неверных» они грабили мирных жителей, превращали их дома в кучи пепла, убивали стариков и детей, бесчестили женщин. Город почернел от дыма пожарищ, а улицы были залиты кровью невинных жертв. Очевидцы из числа тех, кто уцелел в эти дни, рассказывали, что к вечеру вереница грузовиков выехала из города на запад, в сторону Пакистана. Они увозили награбленное.

Что же это был за «джихад»? Его организаторы заявляли, что «доблестные воины Аллаха» ведут священную войну против индуса-махараджи и его клики, которые притесняют своих подданных – мусульман, составляющих большинство населения. Почему же тогда на своем пути к Сринагару – летней резиденции махараджи Хари Сингха – боевики не созвали под свои знамена население княжества, а вместо этого убили, ограбили и лишили крова тысячи мусульман? Почему они испепеляли деревни своих кашмирских единоверцев, не щадя не только индусские и христианские храмы, но даже мечети? Наконец, кто вооружил этих «воинов ислама» – пенджабских штурмовиков «Мусульманской лиги» и полуграмотных пуштунских горцев – самым современным оружием: пулеметами, минометами, радиопередатчиками?

Эти три вопроса – только три ступени в долгой череде других загадок, которыми была окутана война в Кашмире, вспыхнувшая между двумя странами, представлявшими до 15 августа 1947 года единое государство. Индия и Пакистан получили независимость ценой раздела бывшей Британской Индии по религиозному принципу, и среди серьезнейших проблем, возникших между ними, едва ли не самой трагической стал конфликт по поводу Кашмира. Этот конфликт не затухает и по сей день. С ним обе страны вступили в новый, XXI век.

Кашмир был и остается «яблоком раздора» между Индией и Пакистаном. История возникновения, развития и попыток решения этого конфликта представляет серьезный материал для сравнений, параллелей и сопоставлений с другими локальными конфликтами современности. Чтобы понять современность, неизбежно приходится обращаться к истории и выяснять причины тех или иных событий в прошлом. Для начала поставим вопрос: кто и зачем создал «яблоко раздора»?

Глава I
Предыстория конфликта: кто создал «яблоко раздора»

Рождение «теории двух наций»

На протяжении почти двух веков британские правители назвали Индию «жемчужиной в короне Британской империи», так как она служила источником колоссальных богатств для метрополии. Индийская армия в течение двух последних веков являлась опорой английского господства на Востоке и орудием войн и колониальных захватов. Недаром бывший вице-король Индии лорд Кёрзон в 1909 году назвал Индию «стратегическим центром» Империи, а другой англичанин, лорд Ротермир, в 1930 году говорил: «Индия – центр Британской империи. Если мы потеряем Индию, империя развалится – сначала экономически, потом – политически».

Управление «центром Британской империи» с 1859 года находилось в руках короля и его лондонского правительства. В Индии «британский радж» – то есть английскую колониальную администрацию – возглавлял назначаемый королем генерал-губернатор, который одновременно носил титул вице-короля. Такое «совмещение должностей» объяснялось тем, что Британская Индия состояла из провинций, во главе которых стояли губернаторы, подчиненные генерал-губернатору. Но помимо «Британской», существовала еще так называемая «Туземная Индия», которая включала в себя 562 индийских княжества, формально не входивших в состав Британской Индии. Они были связаны вассальными отношениями с королем Великобритании, и вице-король выступал в роли посредника между князьями и королем. Поэтому губернатор Британской Индии одновременно являлся еще и вице-королем. Такое совмещение должностей в одном лице без лишних слов говорило о том, кто является хозяином обеих Индий. Княжества Туземной Индии являлись оплотом феодальных отношений и колониального господства едва ли не больше, чем провинции Британской Индии. На основании целого ряда договоров, заключенных с британской короной еще в XIX веке, князья отказывались от права на самооборону, внешнюю политику и на разрешение внутренних споров без обращения к вице-королю. Князья играли роль марионеток, за ниточки же дергали чиновники британского Политического департамента – резиденты и политические агенты. Первые исполняли роль советников при правителях крупных княжеств, вторые – при федерациях мелких князей.

Народ Индии стремился к независимости, желая навсегда сбросить иностранное господство, но для этого необходимо было единство. Все свои победы в Индии – со времен покорения Бенгалии Клайвом в 1757 году и до Великого Индийского восстания, произошедшего сто лет спустя, – англичане одерживали благодаря разобщенности индийцев, умело сталкивая между собой туземных правителей.

В начале ХХ века борьбу народа за свободу возглавила первая общеиндийская политическая партия – Индийский Национальный конгресс (ИНК). Он был основан еще в 1885 году при содействии англичанина Октавиана Юма и поначалу выступал как движение, объединявшее в своих рядах индийцев, сохранявших лояльность по отношению к англичанам, прежде всего – верхушку национальной буржуазии и либеральных помещиков. Но в 1919 году, во время первой кампании гражданского неповиновения, неформальным лидером Конгресса и всего национально-освободительного движения стал Мохандас Карамчанд Ганди. (Любопытно, что до конца своих дней он не состоял формально ни в Индийском Национальном конгрессе, ни в какой-либо другой политической партии). Благодаря ему Конгресс превратился в мощную общеиндийскую освободительную. организацию. «Ганди-джи… вдохнул мужество и храбрость в народ, сделал его дисциплинированным, стойким и способным радостно жертвовать собой во имя общего дела», – писал о нем другой лидер индийского освободительного движения Джавахарлал Неру.

Обновленный ИНК стал представлять самые разные социальные, национальные и религиозные слои, провозгласив себя светской партией, доступной для представителей любых национальностей и религий, которых в Индии было великое множество. Впрочем, Конгресс с самого начала создавался как нерелигиозная партия, хотя в силу социально-экономических причин, среди его первоначального состава большинство составили индусы. Ошибочно так иногда называют всех уроженцев Индии, но в действительности индусы – это те, кто исповедует индуизм. Правда, для этого надо родиться в индусской семье, а понятие миссионерства или обращения иноверцев в свою веру чуждо индуизму. Индуизм – одна из самых консервативных религий мира. Вера во всеобъемлющее верховное божество и бессмертие души сочетаются у индусов с жесткой системой разделения общества на сословия (варны) и более мелкие социальные группы (касты). Четыре варны – брахманы (священнослужители), кшатрии (воины, правители), вайшьи (торговцы и ростовщики) и шудры (земледельцы и ремесленники) – раз и навсегда предопределяют положение человека в общине от рождения до смерти. Каждая варна делилась на множество каст и подкаст. Общение между кастами строго ограничивалось множеством предписаний и запретов, связанных с ритуальной чистотой и осквернением. Вне кастовой системы стояли лишь неприкасаемые – люди самых презираемых профессий – уборщики, землекопы и т. п. Великий философ и реформатор Индии Свами Вивекананда, говоря об индусах (сам он происходил из варны кшатриев), с горечью восклицал: «Наш бог – это кухонный горшок. Наша религия заключена в словах «Не прикасайся ко мне, я – святой!»

Второй по значимости религией Индии является ислам, который пришел в Индию в средние века с мусульманским завоеванием. С течением времени ислам укрепился и расцвел в Индии, оказав неповторимое воздействие на ее культуру. Большинство индийских мусульман являются суннитами, однако в отдельных районах распространен и ислам шиитского толка. Третьей религиозной общиной можно назвать сикхов – последователей гуру Нанака, пытавшегося рационализировать индуизм и привести его к идее единого бога, к отказу от идолопоклонства, кастовой системы и ряда других древних обычаев. Именно поэтому сикхизм многие считают одним из течений индуизма. Наконец, помимо сикхов, в Индии издавна проживали парсы-огнепоклонники, когда-то бежавшие в Индию из Персии, христиане – потомки крещеных индусов и первых колонизаторов Индии, португальцев, и множество других религиозных течений и сект, так как даже ислам и индуизм в разных районах страны имели свои отличительные особенности. При такой религиозной пестроте общества, только секулярная (то есть светская, нерелигиозная) партия могла объединить людей столь разных взглядов, и Махатма Ганди прекрасно понимал, что залог успеха освободительной борьбы – в единстве и взаимопонимании всех общин и народов Индии. Этот благородный и мудрый принцип Ганди отстаивал до конца своих дней.

Однако в Британской Индии существовала и другая политическая партия, которая к концу Второй мировой войны стала влиятельной силой, хотя и имела религиозный характер. Это – Всеиндийская мусульманская лига, основанная в 1906 году представителями мусульманской помещичьей и торгово-компрадорской элиты. Она провозглашала своей целью развивать среди мусульман Индии чувство лояльности британскому правительству и защищать политические права мусульман Индии. Одним из основателей и первым председателем Всеиндийской мусульманской лиги стал Ага Хан III, глава секты исмаилитов, которых, собственно, многие мусульманские богословы даже не считают правоверными ни суннитского, ни шиитского толка. Полное имя Ага Хана было Ага Султан Мохаммед Шах (1877–1957), а титул «Ага Хан III» означал, что он является третьим главой так называемого Низаритского имамата исмаилитов в Индии и внуком его основателя. Ага Хан получил блестящее европейское образование, был способным предпринимателем, журналистом, драматургом, меценатом, спортсменом, и к тому же – давним другом англичан. В 1902–1904 гг., несмотря на молодость, он был удостоен чести входить в состав Совета при вице-короле Индии, в 1932 и 1934-37 гг. возглавлял индийскую делегацию в Лиге наций, а в годы Первой мировой войны призывал мусульман поддержать Англию. О своем отношении к «британскому раджу» Ага Хан весьма красноречиво заявил на открытии Всеиндийской мусульманской конференции в январе 1929 года: «Британия защищает нас от внешних врагов и поддерживает порядок внутри страны, и поэтому естественно, что она претендует на преимущественные права в управлении Индией». В 1930-е годы Ага Хан возглавлял делегацию Индии на так называемых конференциях круглого стола в Лондоне, призванных «обсудить вопросы свободного, демократического и независимого развития Индии». Именно он стал одним из авторов печально известной «теории двух наций», идеи раздела Индии с целью «решения религиозно-общинной проблемы» между индусами и мусульманами и образования отдельного государства мусульман – «Пакистана». Впервые само это понятие упоминалось в проекте, составленном в 1933 году группой обучавшихся в Лондоне индийских студентов-мусульман во главе с Чоудхури Рахматом Али. Буквально слово «Пакистан» означало «страна чистых», однако каждая его буква имела символический смысл, обозначая одну из провинций Индии. В его состав должны были войти: П – Пенджаб, А – Афгания (населенная пуштунами Северо-Западная Пограничная провинция), К – Кашмир (!), С – Синд, ТАН – Белуджистан.

К 1940-м годам главой Мусульманской лиги стал Мохаммед Али Джинна (1876–1948). (Ага Хан покинул этот пост в 1913 г. из-за включения в программу Лиги требования о предоставлении Индии автономии, а когда в 1917–1919 гг. Мусульманская Лига приняла участие в кампании гражданского неповиновения под руководством Ганди, Ага Хан вообще порвал с ней отношения). Как и Ганди, Джинна получил образование в Лондоне, а вернувшись в Индию, стал адвокатом и вступил в Индийский национальный конгресс. Биографы говорят, что к моменту возвращения в Индию он был «больше англичанином, чем индийцем». Джинна мало подходил на роль религиозного политика: он не был ревностным мусульманином, в мечеть не ходил, пил вино и ел свинину. Как мы видим, в конце XIX – начале XX веков отход от консервативных правил своей религии был нормой как для индусской, так и для мусульманской интеллигенции. Как политик Джинна формировался в духе умеренного «национализма» правых лидеров ИНК. (Заметим, что в Индии под «национализмом», как правило, понимается секулярное национально-освободительное движение, а все религиозно-общинные движения называются «коммуналистскими»). В 1910-е гг. Джинна был членом ИНК и сторонником соглашения с Мусульманской лигой, за что его называли его «посланником индусско-мусульманского единства». В годы Первой мировой войны Джинна стал одним из влиятельных лидеров Лиги, оставаясь одновременно активным членом Индийского национального конгресса. Но, выступая за сближение обеих партий, Джинна предлагал принять за основу принцип особого представительства для мусульман и для индусов в законодательных органах. Когда в 1918–1922 гг. среди индийских мусульман развернулось халифатское движение в защиту престижа турецкого халифа как духовного главы всех мусульман, и Ганди, и ИНК с самого начала одобрили его. Это означало объединение всех антиколониальных сил вне зависимости от их общинной принадлежности. Группировка Джинны, напротив, отказалась одобрить план сотрудничества ИНК и халифатского движения, так как представляла интересы мусульманских землевладельцев и предпринимателей. В 1921 году Джинна вышел из Конгресса. Он написал Ганди, что не поддерживает его программу, поскольку она рассчитана на участие в движении народных масс, что «приведет к полной дезорганизации и хаосу, мне страшно даже представить себе, какие могут быть последствия». С этого момента Мусульманская лига все более отдаляется от Конгресса, пока не превращается в его полную противоположность. Джинна все чаще начинает говорить о несовместимости индусской и мусульманской религий, о том, что индусы и мусульмане представляют собой «две разные нации». Он не раз повторял, что отличие между индуизмом и исламом состоит не просто в теологии. Индуизм и ислам, – заявлял он, – были больше чем двумя различными религиями, скорее – это две различные цивилизации, а индусы и мусульмане – это две различные нации, которые были «несовместимо объединены» под властью одного правительства.

«Теория двух наций», взятая на вооружение Джинной, очень помогла англичанам, позволив внести раскол в общую национально-освободительную борьбу против британского господства. Собственно, авторство этой «теории» спорно – впервые она прослеживается как в заявлениях некоторых религиозно-общинных политиков Британской Индии, типа Ага Хана и Джинны, так и в разработках английского «эксперта» по политическим проблемам Индии Р.Дж. Куплэнда, которому еще в 1930-е годы было поручено провести исследование политической ситуации в Британской Индии. Не исключено, что англичане просто искусно подбросили эту теорию амбициозным мусульманским политикам.

Под двумя «нациями» в ней понимались две общины, индусы и мусульмане. Они решат все свои проблемы, если отделятся друг от друга. «Мы не меньшинство, мы – нация», – заявлял Джинна в 1940-х годах и требовал независимого суверенного государства для мусульман. И если в 1930-х годах «теория двух наций» еще только формировалась в узком кругу политиков, то в 1940-х начинается эмоциональное обсуждение идеи создания двух мусульманских государств (на Западе и на Востоке Индии) из районов с преобладанием мусульманского населения. Выдвигаются различные проекты об автономии мусульманского государства в рамках индийской конфедерации.

23 марта 1940 года в Лахоре, столице Пенджаба, на 27-й ежегодной сессии Мусульманской лиги Джинна произнес пламенную двухчасовую речь, в которой требовал для мусульман «национального очага». В резолюции сессии было четко заявлено: в северо-западной и восточной зонах должны быть созданы независимые мусульманские государства. Какими должны быть эти государства, руководство не представляло. Слово «Пакистан» в резолюции не упоминалось. Тем не менее, на следующий же день, пресса радикальных индусских партий и организаций пестрела заголовками «Принята резолюция о Пакистане». Лидерам Лиги оставалось только подхватить созданный лозунг.

Два политика – Ганди и Джинна – олицетворяли собой два главных направления в политической жизни Индии перед обретением ею свободы. Ганди называли Махатмой – «великой душой». Некоторые считали его святым. Джинну называли «Каид-и-Азам» – «великий вождь». Оба – не были безгрешны.

Ганди, верный своей стратегии «ненасильственного сопротивления», отказался поддержать ненасильственную забастовку индийских курсантов военно-морского училища «Тальвар» Королевского Индийского флота, которые в феврале 1946 году пытались требовать независимости, и фактически отдал их на растерзание англичанам. Забастовщики взялись за оружие только тогда, когда английские войска двинулись на штурм и начали обстреливать казармы. В результате более 300 восставших моряков погибли от английских пуль. Те, кто в конце концов поддался призывам Ганди и Валлабхбхаи Пателя и сдался 23 февраля 1946 г., были арестованы; их дальнейшая судьба, как и точное число неизвестны, по приблизительным подсчетам, было арестовано около 3,5 тысяч восставших¹. Ганди счел их действия преждевременными и предпочел пожертвовать малой кровью, чтобы избежать большой крови. Он считал, что англичане еще не готовы уступить власть добровольно. Джинна с самого начала сделал ставку на англичан и бессовестно шантажировал их, рисуя угрозу «индусского мятежа» и «резни всех мусульман», если англичане не предоставят мусульманам «своего государства». Ради того, чтобы англичане признали и поддержали право Мусульманской лиги представлять всех мусульман Индии он был готов даже отказаться от независимости, ибо слово «независимость» имеет множество степеней и оттенков. Стремясь обосновать эту претензию, Джинна всячески пытался доказать, что Индийский национальный Конгресс – это религиозная партия, представляющая интересы индусов. Уже после раздела Индии и предоставления независимости, как бы в опровержение его слов, 30 января 1948 года Ганди был убит индусским фанатиком за то, что якобы предал интересы индусов, позволив англичанам разделить страну. Джинна умер в сентябре того же 1948 года от рака. Оба созданных государства – и Индия, и Пакистан – оказались более или менее светскими по своей сути. Но межрелигиозная вражда, посеянная англичанами еще тогда, до сих пор дает свои всходы. Плоды этой вражды зреют и в XXI веке.

Солдатское братство времен Второй мировой войны. Сикх и патан вместе вывозят на позицию противотанковое орудие (Италия, 1944 год). В 1947 году из-за раздела Британской Индии и «теории двух наций», возможно, они станут заклятыми врагами…

Индийский национальный конгресс, действительно, объединял не только убежденных сторонников братства индусов и мусульман, но и индусских «коммуналистов». К первым относились такие деятели, как индусы Ганди и Джавахарлал Неру, или мусульмане Абул Калам Азад и Абдул Гаффар Хан, хотя очень немногие из них вошли в будущее правительство независимой Индии. Зато среди последних были сплошь одни министры и представители финансово-промышленных кругов – будущий вице-премьер и министр внутренних дел Сардар Валлабхбхаи Патель; будущий генерал-губернатор Индии Ч.Раджагопалачария, впоследствии основавший свою шовинистическую индусскую партию «Сватантра»; Гопаласвами Айянгар, одно время занимавший пост премьер-министра княжества Джамму и Кашмир, а впоследствии представлявший Индию в Совете Безопасности ООН, во время рассмотрения кашмирского вопроса…

Эти две группировки и их противостояние внутри ИНК как нельзя более ярко иллюстрировали две личности – Неру и Патель. «Неру – обаятельный, мягкий, учтивый, великодушный до крайности, восприимчивый, порывистый и эмоциональный человек, – пишет один из их современников, англичанин. – Патель непреклонен и безжалостен, человек практичный и без воображения, груб в речах и действиях, холоден и расчетлив. Неру был голосом Конгресса, не любящим манипуляций. Патель был организатором Конгресса, хозяином партийной машины, искушенным в политических маневрах». Один индийский журналист характеризовал Пателя еще жестче: «В 1934 году Европа имела Жиля Роблеса, Муссолини, Дольфуса, Гитлера и Бека. В Индии Валлабхбхаи Патель представлял собой тот же самый дух и действовал по образцу европейских диктаторов». Но главное отличие состояло даже не в личностных особенностях, а в том, что они выражали интересы разных слоев индийского общества: «Неру поддерживали радикалы, а Пателя – консерваторы. Неру был идолом тружеников и прозападной интеллигенции. Патель был представителем деловых кругов, ортодоксальных индусов, высокопоставленных чиновников Индийской гражданской службы, большинства партийных функционеров»².

На этом трагическом противоречии между партиями и политиками с великой пользой для себя играли британские хозяева Индии. Система колониального управления Индией издавна строилась на принципе «разделяй и властвуй». От провокаций межобщинных столкновений до выборов по религиозным куриям и пресловутой «охраны интересов меньшинств», у народов Индии целенаправленно создавался губительный образ: во всех бедах виновата «чужая» религиозная община, а не британское господство. Британцы же – это сила, сохраняющая порядок и закон и стоящая на страже интересов религиозных меньшинств. Уйдут англичане – кто защитит тогда мусульман от индусов, а индусов – от мусульман? Разумеется, такой стереотип был выгоден только английским «сахибам», которые не собирались уходить из Индии по возможности дольше…

Безусловно, межрелигиозные противоречия в Индии были, как и в любой другой многонациональной стране. Русский путешественник индолог Иван Минаев приводит такой пример.

В начале XIX века, точнее – в 1809 году в городе Бенаресе жил один индус по имени Мадху Рай. Как-то раз Мадху Рай тяжело заболел, и во время болезни явилось ему видение: боги объявили ему, что он одержим демоном (бхутом). Мадху Рай дал обет, если демон оставит его в покое, построить новый каменный храм Хануману (царю обезьян) на том самом месте под деревом пипал, у святого храма Висвесвар, где до сих пор у Ханумана была только маленькая глиняная часовня. И как только Мадху Рай выздоровел, он рьяно взялся исполнять свой обет и принялся собирать камни и прочий строительный материал у примеченного им места.

Но место для будущего храма оказалось спорным между мусульманами: оно находилось как раз между мечетью Аурангзеба и индусским храмом Висвесвар, поэтому могло принадлежать одинаково и той, и другой святыне. И, добавим, квартал этот тоже был населен преимущественно мусульманами-ткачами. Делами их касты (а в Индии касты были не только у индусов, но и у мусульман) управляли два брата, Дост Мухаммед и Фатех Мухаммед, отличавшиеся набожностью и пользовавшиеся большим авторитетом среди своих соседей.

И вот мусульмане, увидев, как Мадху Рай таскает камни и бревна для своего храма, начали отговаривать его от «богоугодного» дела. Мадху Рай уперся и стал грозить, что все равно построит новый храм. Мусульмане-ткачи со всего квартала собрались на совещание под председательством Дост Мухаммеда в мечети Аурангзеба, чтобы решить, что же делать. «Неизвестно, что говорилось при этом, – пишет Петр Минаев, – как Дост Мухаммед представил дело, но, по собственному ли побуждению или подстрекаемая вожаками, толпа двинулась на индусские святыни и осквернила их: деревья вырывались с корнем, над идолами безобразничали, били их башмаками и всячески неистовствовали».

«Свидетелями всех безобразий и неистовств мусульман были три индуса: Мадху Рай и двое факиров. В ужасе они бежали оттуда – и весть о святотатстве мигом обошла весь город. На другой день на рассвете массы индусов, вооруженных раджпутов собрались у храма Висвесвар и, недолго думая, отплатили мусульманам осквернением их мечети. Когда мусульмане узнали об этом, они порешили отомстить индусам разорением храма Висвесвар, и действительно толпа правоверных с воплями «Хассан! Хуссейн!» двинулась по этому направлению. Навстречу им со всех концов Бенареса начали сбегаться раджпуты, вооруженные с ног до головы, а за ними брахманы – с молитвенными обращениями к «Господу всех» и с воплями отчаяния. У святыни обе толпы встретились, и произошло великое избиение. Обе стороны дрались отчаянно, но мусульмане должны были уступить численности и отступили. Отступая, они задумали нанести новое, еще более тяжкое оскорбление религиозному чувству своих противников: они отправились к другой святыне индусов и там перед святой колонной бога Шивы зарезали корову [священное животное у индусов. – М.К.], окропили ее кровью все места кругом, обмазали ею же святую колонну, а тушу бросили в находящийся по соседству священный пруд; сама колонна была повержена и разбита на куски».