Kitabı oku: «День ликвидатора», sayfa 3
Город-сиротка
Где-то в июле 1986 года я после работы в ночь, немного осмотревшись, днем решил пробраться в Припять, в свою квартиру. Я не был там уже почти три месяца, тяжело чувствовать себя бездомным и неприкаянным. Утром на попутной поливочной машине поехал в город. От Чернобыля до Припяти – 18 км. Кроме того, что дороги постоянно поливались водой, обочины были обработаны бардой и латексом, чтобы закрепить песок и пыль, для предотвращения пылепереноса. Его распыляли специальные машины и военные вертолеты. Этот раствор, после застывания, образовывал пленку, похожую на целлофан, если на нее наступить ногой, она хрустела, как сахарная. Дорога проходила через выселенные села Лелев, Копачи, мимо "рыжего леса" – на "факел". В районе Копачей был устроен пункт перегрузки, где из миксеров бетон перегружали в самосвалы, с которыми уже на блоке работали бетононасосы. Таким образом, разделялись машины на условно "грязные" и "чистые". Машины, которые ходили по маршруту Копачи – ЧАЭС, были обречены, они были самые грязные и дальнейшая их судьба – могильник. У водителей было два понятия "факел"– это поездка на 4 блок, и еще в районе "рыжего леса" была стелла – "Комсомольская ударная стройка – ЧАЭС", в форме факела, она и сейчас стоит, только надпись "ЧАЭС" убрали, да ордена комсомольские отпали.
Стелла "Факел". Дорога на Припять
Это было самое грязное место по дороге на блок. Что скрывать, некоторые просто боялись и на "факел" не ехали. Тому есть свидетели – кучи бетона в окрестных лесах, что поделаешь – чувство самосохранения подавляло иногда чувство долга. Да и машины не все были готовы к радиационно-опасным работам, водители сами обшивали кабины свинцом. А "рыжий лес" действительно был смертельно рыжим. Он теперь сам "излучал" во все стороны, был как открытый радиоактивный источник. Во время взрыва, наверное, ветер бросил много аэрозоли, или радиоактивной пыли, именно в ту сторону. Расстояние – два километра до аварийного блока, а леса вокруг сосновые. Это дерево как индикатор – почему-то желтеет и погибает от радиации. Даже странно было видеть такой контраст, когда в этом лесу попадались березки или осины – они стояли зелеными, на желтом фоне. Осенью листочки так и опадали зелеными, будто замороженные. Впоследствии весь этот лесок закопали бульдозерами и сровняли. Долго там почти ничего не росло. Вообще-то вокруг станции погибли все сосновые леса, даже та знаменитая историческая сосна – "трезуб". Еще до аварии мы ходили на нее смотреть – огромная сосна, из одного ствола растут три. На них металлические скобы, на которых, говорят, вешали то красных, то белых. В общем, натерпелась она, бедная, а погибла от «мирного атома", у подножия ее была надпись:
«И ты, идущий по весне,
Остановись!
И поклонись ей низко…
Кому?
Да этой вот сосне,
Сосне, что стала
Обелиском…»
Через два-три года ближе к станции были высажены сосны с питательным раствором, они выжили, и теперь там хороший лесок. Вот такое невеселое отступление, чтобы стало понятно, какими местами я проезжал. Дороги все время поливались, обочины обрабатывались бардой. Но все равно, лето, жара – лепесток на лице и радиация повсюду: в воздухе, на асфальте, на обочинах, на траве и деревьях.
«Припять, прости живых»
Работники СП «Комплекс» – 1996 год: Бадера Л., Корчагина Л., Вязовская Т.
Чуть дальше развилка: направо пойдешь – в промзону попадешь (дорога мимо УС ЧАЭС и прямо к 4-му блоку), налево пойдешь – тоже мало хорошего, ведь город Припять, уже не живой, покинутый и небезопасный. У того поворота стоит бетонный указатель города. Наверное, жители, чувствуя свою вину, просили прощения у города, как у живого, и сделали надпись: "Прости живых". И дата: «26.04.1986". Через некоторое время таблички сняли, может, взыграла гордыня человеческая, а напрасно. Все же виноваты люди.
Въезд в город – проспект Ленина, КП еще не было. Я пошел к своему дому, он располагался в противоположном конце от въезда. Это последний дом, который заселили в городе до аварии. Мой дом находился по проспекту Строителей, 40, а к первому мая готовили рядом к сдаче еще один. Он так и не дождался своих жителей. Тяжело было видеть некогда уютный, светлый, обжитой город. А теперь, как сиротка, бездомный, вроде бы и люди есть, но никто здесь не живет. На улицах встречались такие же, как я, люди в белых костюмах и с лепестками на лице. В основном, бывшие жители, работники станции и ликвидаторы. Зачем я туда поехал? Наверное, заскучал, так долго ждал своего дома, семейного уюта, а тут – бах! И ничего нет. Ведь мы уезжали на три дня. Сын у меня здесь родился, надо было забрать фотоальбомы, дипломы и другие документы. Я прошел по проспекту Ленина, пересек площадь перед домом культуры, на клумбах расцвели розы, а кого радовать? Прошел мимо "Колеса обозрения", увидел детский автодром – несостоявшуюся детскую радость. Дальше еще одна радость для всех жителей – строился большой спортивный комплекс: стадион, беговые дорожки, теннисные корты, большие трибуны. Все это под окнами моей малосемейки по улице Набережной. Дальше – школа, в которой должен был учиться мой старший сын, и вот я у своей девятиэтажки. Двери в подъезд закрыты, я не знал, что все дома поставлены на сигнализацию. Нам об этом никто не говорил, но коль приехал – рискую, к тому, же у меня есть пропуск в «зону» и паспорт, с Припятской еще пропиской. Вынимаю одну дощечку из двери, смотрю – да, все опутано тонким проводом, я его отвожу в сторону, не обрывая, вынимаю еще несколько дощечек, и по-собачьи проползаю в подъезд. Поднимаюсь на восьмой этаж, у меня ключи от моей квартиры, вхожу: все в порядке, все на своих местах, мы же собирались скоро сюда вернуться, как все тогда – к празднику. Детская колясочка, которую я толкнул, уезжая, остановилась в конце прихожей, игрушки разбежались по комнатам. Мои дети их уже никогда не увидят. Спальню "Росинка" недавно купили, кухню "Золушка", велосипед стоит без дела – и тишина. У нас недавно было все: квартира, дети маленькие, сами молодые, наверное, это и называется – СЧАСТЬЕ, но провидение распорядилось нашей судьбой иначе. Остаться здесь уже не хотелось: холодно, неуютно и пусто, не слышно человеческой речи – страшная тишина со звоном в ушах. В носу защипало, может от пыли, или…"мужчины не плачут – мужчины огорчаются". Нас не было почти три месяца, даже холодильник был на месте. Это было мое последнее приобретение в той еще жизни. Электроэнергия по городу была отключена, поэтому холодильники впоследствии выбросили. Моя жена Татьяна большая аккуратистка, поэтому все вещи у нее были упакованы в целлофан и лежали в шкафу.
Я забрал фото, документы и еще какие-то мелочи, а из холодильника взял только бутылку водки и "Рижский бальзам", знал, что пригодится. Балконы уже почистили – дезактивация, не было даже половых досок, жалко спиннинги и рыболовные снасти. У нас с соседями были смежные балконы с проходом, мы не были еще даже знакомы. Я увидел, что их дверь открыта – "черная дыра", но даже не подумал зайти – не мое, беда у нас общая, только прислушался и ушел. Муторно как-то стало на душе, обидно. Недолго я пробыл в своей теперь уже бывшей квартире, да и пожили мы в ней недолго – почти восемь месяцев.
Спустился на улицу, восстановил сигнализацию и тут у соседнего дома (его называли клюшкой из-за формы с изгибом), я увидел автобус ЛАЗ, оказывается, он приехал с молодыми ребятами, в дом культуры за музыкальными инструментами и электронной аппаратурой, а они заехали в свои квартиры. Я договорился с водителем (пригодились водка и бальзам), что меня подвезут до Чернобыля. Вот тут меня чуть и не забрали: вдруг, откуда ни возьмись, появился патруль и, несмотря на прописку, отобрал у меня паспорт. Пришлось идти в милицию, здесь мне повезло больше, на смену заступал лейтенант, припятчанин, он узнал, что меня задержали у "моего дома" и приказал отпустить.
Таким стал мой город "после", одинокий и брошенный
проспект Строителей
Панорама с видом на ЧАЭС
Строительство «Новой арки»
Мой дом – последний у воды. Проспект Строителей, дом 40
Вернулся я в Чернобыль к ночной смене, "и снова в бой – покой нам только снился". А вот спать нам приходилось мало. В середине лета мы переехали в Глебовку, это за Дымером. Нам дали коттедж в пионерском лагере, на Киевском море, но красотами любоваться, не было времени. До работы нам стало еще дальше – 92 км. Подъем в пять, с рассветом, завтрак – и в путь. Возили нас "КАВЗиком", был раньше такой маленький автобус, у каждого была своя подушка, досыпали в пути, места всем хватало. Возвращались затемно, умудрялись еще и на свидания ходить, обслуга лагеря – женщины ("как молоды мы были…"). Чего греха таить: мужики есть мужики, а выпить хочется. В Чернобыле магазинов еще не было, а времена были безалкогольные – горбачевские. Так что и мой французский одеколон утолил чью-то жажду. В селах даже самогон купить было сложно. Особенно страдали "партизаны", работа тяжелая и пыльная, а люди все взрослые. Помню однажды летом 1986 года, может быть, был праздник, а может, фон повысился, мы пришли на обед в столовую "Энергетик", а на столах стоят стаканы с красным вином "Кагор". Еще в Чернобыле была аптека – там спиртовые настойки продавали. В магазине "Галантерея", что на Советской улице – одеколон. Так вот, улицу Некрасова, что напротив этого магазина, старожилы прозвали «одеколонный переулок» (там валялись сотни пустых пузырьков). Уже позже наш предприимчивый народ решил и эту проблему. На автостанции дежурил автобус, где всегда можно было купить водку по двойной цене. Называли этот бизнес "Кафе Житомир". Был еще один курьез. Недалеко от наших бетонных заводов в Чернобыле была городская база райпотребсоюза. И вот как-то я стою на высотке (пультовая бетонного завода, уровень второго этажа) и наблюдаю такую картину: несколько милиционеров выкатывают из подвалов бочки, выбивают у них донышки и что-то выливают. Ну что они выливали, стало скоро понятно, разнесся такое "амбре": сначала запах апельсина, затем – дюшеса и черной смородины.
Все это были спиртовые эссенции для приготовления лимонада. От местных я узнал, что лимонад, приготовленный в Чернобыле, очень славился по всему району и дальше, а делал его (фамилия все скажет) Цойраф А., это была популярная личность в Чернобыле – Александр Цойраф. Человек с большими организаторскими способностями, его часто направляли на объекты, где требовались его опыт по работе с людьми. Но в большей степени он прославился своими напитками: лимонадами и крем-содой, которые занимали призовые места далеко за пределами района и даже области. Еще он славился, как коварный обольститель женщин. Была у него слабость – он всем своим женщинам дарил "дефициты", в частности, фирменную обувь. Да простят меня его родственники за такую вольность, но все воспоминания о нем я слышал от его земляков только с уважением.
Позже, в общежитии, я видел, что ребята привозят какие-то бутылки, видно, запаслись "горючим". Вокруг нашей базы было размещено еще несколько строительных организаций, в один из вагончиков притащили дубовую бочку вот этих ароматов, наверное, из нее и черпали. Попробовал и я. В чистом виде – гадость редкая. Шутили с теми, кто перебрал "апельсиновой" – утром на тумбочку клали апельсин. От такой концентрации ароматов организм очищался, но голова болела все равно. Торговых точек в Чернобыле было мало: в жилом доме № 74 на Советской улице был галантерейный магазин, так – же работала аптека, кассы железнодорожные и авиа. На первом этаже ресторана (ныне столовая «Припять») – гастроном, продавали воду, соки и всякую мелочь. Соки в пакетах были редкостью, при случае я покупал коробками и привозил своим детям. На втором этаже была офицерская столовая. Солдат кормили в помещении бывшей столовой по Советской улице. Долгие годы на брошенном здании сохранялась надпись "Солдатская стлоловая". Привозили много книг, тогда большой дефицит.
Только где-то после 1991 года в старом доме по Советской улице открылся первый магазин, где можно было купить Черниговское пиво (первые кооперативы), затем еще один – напротив. Мужчин было тысячи, а после работы их мучила жажда.
Вот так мы и жили, весело и дружно. У нас были хорошие спецы: слесаря, электрики, сварщики. Помню некоторых только по именам: Борис, Вова-попугайчик, Витя, Сергей Поспелов, Саша Ляпин, Коля Костюк, Саня Рабков. На нашем объекте находилась заброшенная котельная, так вот наши слесаря быстро соорудили душевые, некоторое подобие санпропускника. Котел работал на солярке. По-моему, это была первая горячая вода в Чернобыле в то лето.
Рядом с нашей базой находился опустевший хлебозавод. Оставшийся там склад белой спецодежды сослужил нам хорошую службу. Мы имели возможность каждый день после душа менять белье. В то время это было очень необходимо: лето – жара, цемент – пыль, радиация.
Почти сразу после аварии в помощь химическим войскам были призваны запасники, так называемые "партизаны". В основном, это мужики лет до сорока и старше. Но к нам, как ни странно, попали двое парней, которые отслужили в Афганистане. Базировалась их часть около села Ораное, мы тоже туда съездили, старшина у них был хозяйственный, угощал нас арбузами. Парни были хорошие, показывали всякие трюки из карате, один был награжден орденом, другой – медалью. Мы, конечно, взяли над ними шефство, на «грязные» работы не отпускали, они иногда ночевали у нас в вагончике. Зачем же расходовать генофонд нации? Интересно, как сложилась их судьба, оправдали ли они наши надежды? Хотелось бы надеяться, что у них родилось много здоровых детишек.
«КОРМУШКА»
Я в Чернобыле у «кормушки»,
Задержался кормить голубей,
Тех, что стали судьбы игрушкой,
В той игре: «Кто сильней».
Я в Чернобыле возле школы
Увидал малышей-котят,
Взгляды котиков, как уколы:
Просят, ноют, а брать не хотят.
Я в Чернобыле у дороги,
Пса погладить хотел рукой:
Отвернулся, ушел убогий,
И не стал говорить со мной.
Я в Чернобыле местных видел,
И глазами спросили они:
Ну за что и кто нас обидел,
Кто принес эти страшные дни?
Я в чернобыле, как и прежде,
Только песен не смею петь,
Эти взгляды мне душу режут,
Больно людям в глаза смотреть.
Чем же я смогу их утешить,
Плакать с ними я не могу,
Остается нам только верить,
В нашу жизнь и судьбу свою.
Чернобыль 1989 год Аркадий Угаров
Одна из самых больших столовых в Чернобыле была открыта в сентябре 1986 года по улице Кирова, в бывшем здании станции технического обслуживания (СТО) автомобилей, и проработала почти 10 лет. Народ ее окрестил "Кормушка", у меня даже стихи есть, написанные моим товарищем, с упоминанием о ней. Тут было три раздачи, и за день она могла накормить 17 тыс. человек. Как положено: у входа встречали дозиметристы и огромный зал, стояли длинные столы на 10 человек и лавки. Посуда была солдатская – алюминиевые тарелки и ложки. Кормили хорошо, продукты поставлялись только свежие, даже мясо не замораживали – сразу в обработку и на стол. Очереди были большие, но девочки работали быстро и все успевали поесть. Директором была В.Ф Жорницкая, заведующий – Н.М. Мегий. Со слов одного из заместителей директора, В.Я. Герасюк, штат столовой состоял из 124-х человек, на подсобные работы брали "партизан". О девочках: да, это были молодые девчонки (средний возраст 23 года), которых направляли в Чернобыль в командировку со всех атомных станций и ОРСов Союза. Запомнились: Одесса, Львов, ровно, Смоленск, Курск, Ленинград, Новокузнецк, даже Узбекистан. Рабочий день длился 18 часов, и вахта у них была по месяцу. Жили они там же, на втором этаже. Девчонки так уставали, что падали – кто, где мог, и будил их второй зам игрой на баяне. Я знаю, что некоторые приезжали раза по три. Кто по долгу, а кто по зову сердца, и оставались на годы. Мужчин было большинство, было из кого выбирать. "Крутились романы», людей вращалось много, в основном, молодых. Любовь не отменит никакая радиация, никакая беда. Если браки свершаются на небесах, то начинались они в Чернобыле. Влюблялись: повариха и милиционер, дозиметрист и прачка, слесарь и заведующая общежитием – в общем, течение жизни ничем не остановить. Если в войну говорили: "война все спишет", то теперь просто никто не знал, что будет с каждым из нас в будущем. Молодые спешили жить и любить.
Одним из создателей столовой, названной в народе "Кормушка", был интереснейший человек – припятчанин Виталий Федорович Куринной, 1946 года рождения. На день аварии на ЧАЭС работавший председателем объединенного профсоюзного комитета УС ЧАЭС и внесший огромный вклад в дело ликвидации ее последствий. Привожу рассказ-исповедь, написанный им собственноручно.
Виталий Федорович Куринной,1986 г.
«Ночью 26 апреля в четыре часа утра мне позвонил дежурный диспетчер УС ЧАЭС В. Атаманский и сказал, что на АЭС авария и мне срочно нужно явиться в штаб строительства. На этом связь прервалась. Первое, о чем я подумал, было предположение о возгорании (или взрыве) краски, поскольку организация «Чернобыльэнергозащита» осуществляла лакокрасочное покрытие одного из блоков ЧАЭС.
Быстро одевшись, я побежал по шпалам к штабу строительства (это более 3-х километров от города). Добежав до столовой, «Электроника», увидел движущиеся со стороны АЭС машины скорой помощи, бежали люди, которые сказали, что взорвался четвертый энергоблок АЭС. Я понял, что в штабе мне делать нечего, и вернулся домой. Еле дождавшись утра, теряясь в различных догадках (телефоны были отключены), в восемь часов я был уже возле здания УС ЧАЭС. Там находился начальник управления В.Т. Кизима – Герой Социалистическго Труда, депутат Верховного Совета Украины. Подходили его замы: В. Земсков, В. Андрющенко, начальник ОТТБ и РБ М. Зайцев, Ф. Шевцов – секретарь парткома УС ЧАЭС. Потом стали подходить начальники субподрядных организаций, начальники участков, цехов, бригадиры. Тогда мы с В.Т. Кизимой сели в его служебный УАЗ и поехали посмотреть своими глазами, что же произошло. Объезжая по периметру станцию, возле здания хранилища ядерных отходов со стороны 4-го энергоблока шел сильный пар, но мы все, же увидели разрушенную стену реактора. Выругавшись вслух и, наверное, уже осознавая, хотя и не до конца, что произошло (этот человек очень грамотный, гениальный специалист, знает каждый строительный метр всех объектов станции). Кизима сказал, что из-за этой аварии сорвутся запланированные на 26-27 апреля работы по возведению шатра 5-го энергоблока, который должны были ввести в эксплуатацию в 1986 году.
У здания УС ЧАЭС инженер ГО А. Воскобойников (служба ОТ, ТБ и РБ) произвел замеры, которые показали большие дозы радиации. Была дана команда, срочно снять людей со строительных объектов площадки и запретить все работы.
Здание УС ЧАЭС закрыли и забили входную дверь. В это же время в г. Припять дети пошли в школу, шли занятия в профтехучилище, работали все объекты социальной сферы, юные спортсмены готовились к международным юношеским соревнованиям по велоспорту, которые должны были пройти в городе 27 апреля. Народ праздновал свадьбы. Короче, город жил своей обыденной жизнью.
Где-то около шестнадцати часов из реактора начало появляться голубое пламя. Сравнить это пламя можно было с большой газосварочной горелкой. К концу дня оно разгорелось очень сильно. Высота пламени, на мой взгляд, достигала сорока метров. Как потом говорили специалисты, что это горел графит, температура горения которого свыше 2000 градусов. Интерес детей к такому зрелищу был неописуем. Они целый день бегали к вертолетам, которые облетали станцию и садились на спортивном стадионе у въезда в город. Дети, да и многие взрослые, поднимались на крыши домов и лицезрели такое явление, не осознавая последствий. Этот пример я взял из рассказа моего сына, которому на момент аварии было около 9 лет. Сам поднялся и заставил детей спуститься со своего дома…
27 апреля в пять часов утра женщины с детьми, мужья которых работали на ЧАЭС, да и многие другие жители города перекрыли железнодорожные пути, остановили поезд Москва – Хмельницкий, который должен был проследовать железнодорожную станцию Янов уже без остановки, сели в вагоны и уехали.
Утром того же дня первые руководители организаций станции и города собрались у здания горисполкома. Люди в военной форме и гражданские лица тянули провода, устанавливали на крыше здания антенны. Как потом выяснилось, это была установка и подготовка к работе радио- и телеаппаратуры. Будучи депутатом горсовета, я поинтересовался у председателя совета В. Волошко, что же все-таки случилось? Тот махнул рукой и что-то невнятно ответил. Было понятно, что он в тот момент тоже не владел полной информацией.
В десять часов утра в зале Припятского дворца культуры нас собрал первый заместитель Председателя Совета Министров СССР Б. Щербина. Он рассказал о сложившейся на то время ситуации и обстановке на самой станции, о первых погибших. Вопрос об эвакуации жителей города решался в Москве. Но собрание было прервано, поскольку Бориса Евдокимовича пригласил к телефону Председатель Совета Министров СССР Н. Рыжков. Пока шел разговор между первыми руководителями страны (а это происходило в здании горисполкома), все кто был на совещании вышли на улицу. Поливочные машины мыли пенным раствором улицы города, а дети босиком бегали по этой пене, по лужам. Работали магазины, над городом и станцией кружили военные вертолеты, вокруг города по всем дорогам стояли сотни автобусов. Еще 26 апреля жителей города призывали не пускать детей на улицу, да и самим советовали без необходимости не выходить. Где-то минут через сорок нас пригласили обратно в зал. На всю оставшуюся жизнь мне запомнились слова Щербины: «Я доложил Рыжкову о сложившейся обстановке на станции и в городе, рассказал, что город живет полной жизнью. Рыжков передает всем жителям г. Припять и коммунистам города наилучшие пожелания, поздравляет всех с празндиком 1 Мая и просит коммунистов г. Припять сделать все возможное и невозможное для погашения огня в реакторе, так как зарубежные страны подняли шум в связи с резким повышением уровня радиации на их территориях. ЦК КПСС и правительство СССР приняло решение эвакуировать женщин и детей г. Припять. С собой взять необходимые документы и запас пищи на трое суток. Лица, имеющие свои автомобили, могут вывезти свои семьи к родственникам или знакомым».
После совещания я прибежал домой, но моя жена с детьми стояла с другими жителями дома уже на улице. Оказывается, пока мы были на совещании, люди в красных пагонах, милиция, вывели семьи на улицу. Я подошел к майору, показал удостоверение и сказал, что принято решение мужчин не эвакуировать, а лица, имеющие свои машины, могут увезти свои семьи сами. Поэтому пускай моя семья идет в дом. Я позже их увезу к родителям. В ответ услышал: «У меня своя задача, и я ее выполню». В дом их уже не пустили. В это время к дому подали автобусы. Мне удалось узнать, что их везут в Житомирскую область. Сказал жене, чтобы она с детьми с места эвакуации добиралась к моим родителям в с. Страхолесье Чернобыльского района. Эвакуация жителей началась в 13-15 и закончилась в 15-30.
Сразу же после эвакуации началась работа по ликвидации аварии. Вертолеты садились в г. Припять возле речного причала. Там было намыто много речного песка. Мы смогли собрать оставшихся наших работников. Всех нас было около шестидесяти человек. Вертолеты садились один за другим, а нам нужно было насыпать песок в мешки, грузить их в парашюты и цеплять к вертолетам. Затем пилоты поднимали вертолеты, несли груз к жерлу реактора и сбрасывали его туда. В связи с тем, что над реактором была бешеная радиация, вертолеты ниже 200 метров над реактором опускаться не могли, а поэтому и попадание груза в реактор в первые часы было минимальное. Защитой от пыли и радиации нам служили марлевые лепестки. Людей не хватало. Но, тем не менее, хочу назвать настоящих героев. Это бригада А. Трикиши, часть бригады В. Чернобривко… Вместе с ними работали и ребята из субподрядных организаций.
После первых пяти часов изнурительной, тяжелейшей работы, в 21-00 мы собрались в здании горисполкома на совещание, которое проводил Кизима. В связи с острой нехваткой работников было принято решение отправить оставшихся сильно уставших людей по селам, в основном, Полесского и Иванковського районов, куда были эвакуированы семьи, и просить мужчин явиться на работу.
В связи с тем, что главный диспетчер УС ЧАЭС находился на больничном, я лично попросил диспетчера А. Вариводу взять под контроль доставку мужчин и вести учет всех прибывающих на ликвидацию. 28 апреля из сел стали прибывать люди. Их было около 100 человек. Как я уже отметил выше, Правительственная комиссия разместилась в здании Припятского горисполкома и горкома партии. Там же были установлены и мониторы для наблюдения за попаданием песка в жерло реактора. От комиссии поступило сообщение, что глина дает хороший эффект. Срочно была организована площадка для копания глины возле с. Чистогаловка. Недоставало людей, недоставало мешков. Я поехал в воинскую часть, находившуюся рядом с г. Припять, чтобы просить командира части помочь людьми, но там уже никого не было. Их ночью эвакуировали.
Заехав на базу ОРСА с начальником автоколонны АТПО И. Кожедубом, я взял под расписку 5000 мешков, которых хватило на первые дни работы. В тот же день с командиром полка вертолетов Антошкиным (за ликвидацию аварии ему было присвоено звание Героя Советского Союза) на вертолете мы облетали Чернобыльский район и выбирали площадки для погрузки песка под вертолеты. 29 апреля на погрузке песка, глины и других компонентов на площадках уже работало свыше трехсот человек.
В связи с большими радиационными полями (а возле здания горисполкома уже было около 500 мР/час), правительственная комиссия стала переезжать в г. Чернобыль. Наше подразделение также переехало в Чернобыль.
Штаб и комнаты для сна были оборудованы в здании ПТУ. Наш центральный аппарат и ОПК разместились в профтехучилище пгт Полесское. Там же, в Полесском, разместились в различных зданиях и наши субподрядные организации. Если 28 апреля мы покормили людей, работающих под вертолетами, сухим пайком, то 29 апреля остро встал вопрос: чем кормить людей, работающих в адских условиях под вертолетами?
Я забрал в г. Припять в ресторане «Полесье» оставшиеся 30 кг колбасы, около 10 кг твердого сыра, немного свежих огурцов и помидоров, в присутствии руководителя ОРСА (А. Швидченко), вскрыли продуктовый магазин, где взяли хлеб, 50 ящиков минеральной воды, консервов и 3 ящика водки. Брал под расписку.
Все это было вручено начальнику Припятского ЮТЭМ В. Абрамову и главному инженеру АТПО А. Шаповалу. Они развезли продукты питания и, естественно, по 100 грамм на каждого человека, работающего под вертолетами. За 100 грамм потом меня почти 3 месяца допрашивали и чуть не отдали под суд с мотивировкой: как я, руководитель, коммунист посмел спаивать народ? А ведь такое решение выдать по 100 грамм, было принято коллегиально. И представьте мое состояние, когда эти люди отказались от своих слов. Да Бог с ними! Меня понял и не отдал под суд заместитель начальника ОБХСС Украины. 30 апреля люди, отработавшие три дня под вертолетами и получив приличные дозы облучения, были доставлены в различные больницы и институты г. Киева. Всем им были поставлены соответствующие диагнозы. Тогда все вроде бы было правильно, но затем оказалось, что практически никто не получил доз облучения, радиоактивных ожогов, кроме тех, кто умер сразу же после аварии.
Правительственная комиссия ставила перед организациями строительства всевозможные задачи, вытекающие из оперативной обстановки. Одной из таких было задание выполнить заградительную стену между третим и четвертым энергоблоками. Первой начала выполнять это задание бригада Г. Павлова. Затем там прошло еще много других бригад строителей. Мне два раза пришлось побывать с представителями Москвы на месте возведения этой стены. Ребята! Вы – герои! Вы выполнили эту задачу!
Людей стало прибывать все больше и больше, но и работы с каждым часом добавлялось. На железнодорожную станцию Вильча стали сплошным потоком приходить грузы, которые нужно было срочно доставлять к месту назначения. Срочно создавались бригады.
30 апреля в Чернобыле мною был организован буфет. Были завезены различные консервы, сгущенное молоко, кофе, чай, сахар. И это в какой-то мере решило проблему кормления людей сухими пайками.
Сегодня, анализируя ситуацию тех первых дней почти тридцатилетней давности, я пришел к выводу, что подразделения гражданской обороны, которые были созданы на всех без исключения предприятиях (я входил в состав штаба ГО УС ЧАЭС), не были готовы к работе в такой ситуации. Не было надлежащих средств индивидуальной защиты, дозиметров, кроме ДП-5 (и то в малом количестве), тем более индивидуальных. Обучение персонала и тренировки проходили формально, не было передвижных пунктов питания, пунктов санобработки людей и техники. Это касалось не только нашего предприятия, но и, наверное, всей Украины и республик всего Союза. Срочно пришлось создавать службы дозконтроля, проводить обучение персонала и т.д.
Мне особенно запомнилась доставка бетона под разрушенную стену четвертогого энергоблока. Первые машины бетона сопровождали руководители УС ЧАЭС, в том числе и я. Показывали водителям дорогу к месту выгрузки бетона. В большинстве случаев водители честно исполняли свой долг, но среди них были и такие, которые везли этот бетон из Вышгорода и, не доезжая полтора-два километра до реактора, сливали его в лесу. Такими водителями занимались, естественно, компетентные органы, но нам пришлось ставить учетчиков для контроля. И это были женщины, осуществляющие контроль в высоких полях радиации. Женщины, простите нас!
Перед началом работы мастеру, прорабу (ответственному лицу) выдавали один прибор – дозиметр – на весь коллектив, в то время как даже в небольшом помещении в каждом углу были различные уровни радиации. Получать информацию о полученных персоналом дозах облучения практически было невозможно.
2 мая мы с В. Кизимой поехали на базу отдыха авиазавода им. Антонова «Зеленый Мыс». Посмотрев домики, подсобные постройки, мы решили переселить работников строительства из г. Чернобыль на эту базу. В то время там находился заведующий сектором ЦК КПСС тов. Марьин. Уже с первых дней аварии стоял вопрос о строительстве вахтового поселка для эксплуатационных кадров станции и строительно-монтажных организаций, служб и других структур, задействованных на ликвидации последствий аварии.
