Kitabı oku: «Город и псы», sayfa 25
Глава 31
Таинственный лама
При появлении на борту Ми-8 нежданных гостей пилот, получивший прямое указание шефа, внешне не выразил ни удивления ни страха. Он понимал, что произошёл не просто форс – мажор, – произошло нечто гораздо худшее, но, действуя в целях самосохранения, старался не проявлять себя ни с какой стороны: ни словом, ни жестом, ни, тем более, действием. Он был пилотом с большим стажем, успевшим досыта навоеваться в разных, так называемых, точках, и потому знал, что по чём. Когда-то и его винтокрылая, пятнистая бестия была оснащена нехилым вооружением и закована в латы навесной брони, отчего по праву считалась хищницей, питавшейся человеческой плотью. Но со временем, с неё сняли стальные вериги и тяжёлые бортовые пулемёты, превратив в безобидную пенсионерку-вегетарианку, изредка подрабатывающую погрузкой в ведомственном технопарке ФСБ. И, вот, сейчас, неожиданно оказавшись востребованной людьми для серьёзной работы, она опять радостно и пронзительно визжала лопастями винтов, вибрируя каждой клеточкой своего гулкого, не очень комфортного нутра, и уверенно набирала высоту, ложась на пока ещё неизвестный ей курс.
– Куда летим? – всё же вынужден был спросить пилот, поднявшись на приличную высоту, открывавшую квадратурную панораму города, за которой сразу же начиналось бесконечное, изумрудно-голубое плато тайги.
– В улус, – ответил Ронин, одной рукой прижимая к себе Риту, а другой, удерживая перед собой включённый мобильник. Адрес не нуждался в уточнении, так как его знали все, и Контора не была исключением в этом списке. События последнего месяца, связанные с массовой и, во многом загадочной, гибелью бойцов, сделали улус зловещим символом колдовских сил, и само упоминание о нём считалось, по меньшей мере, неприличным в определённых кругах, а по большому счёту – кощунственным перед памятью погибших.
Пилот несколько секунд колебался с ответом. Он был готов к любому развитию событий, к любому маршруту, вплоть до пересечения границы, но только не к этому. Это, ведь, ему так дико «посчастливилось» увидеть своими глазами эти подобия горящих соломенных снопов, бегущих к «вертушке», с перекошенными от ужаса лицами, на которых застыл беззвучный крик о помощи, и, при этом, ощущать своё полное бессилие. Такое, – не то что на «гражданке», – на войне – то увидишь не часто. Но когда знаешь о «красной» кнопке на мобильнике у твоего злополучного спутника, которому уже нечего терять, тогда понимаешь, что выбора у тебя нет, а на кону – чьи – то жизни, включая твою собственную.
– Но он же сгорел, тот улус, – сдавленным голосом произнёс пилот. Его корёжило от одной только мысли, что надо снова лететь туда. Ронин также испытывал смешанные чувства тревоги и неопределённости, но не за себя, а за Риту, которая, как котёнок, доверчиво прижималась к нему своим худеньким, подрагивающим тельцем. Он подумал о том, что теперь, как никогда, любит эту женщину, ставшую для него самым дорогим и близким существом. Ведь, это ради неё погибли лучшие на свете мужики, готовые на всё во имя дружбы и справедливости. Ну, и что теперь? Что дальше? Вырваться из лап смерти, чтобы, вот так вот улететь, наобум, в никуда? Хотя, как в никуда? Есть даже вполне конкретный адрес: целый улус. Но почему он должен лететь туда? С какого перепуга? Неужели только из-за этого недавнего виденья, со звуковым сопровождением, прозвучавшим в его ушах одной лишь, корявой и настойчивой фразой: «Езай улус». А что, если это не виденье? Если и, впрямь, им помогает шаман, как бы дико это сейчас кому не казалось. Но, ведь, чудес, как известно, не бывает, и всему есть своё объяснение. А если они, эти чудеса, и случаются, то это происходит только в мозгу человека, да и то, как правило, вследствие нарушения его психики, рождающей всякого рода химеры галлюцинаторного плана. Это вбили ещё со школы. Правда, случаются иногда удачные стечения обстоятельств, или, как их ещё называют, счастливые случаи. Но одно дело – игра в карты, где хотя бы просчитываются выбывшие и оставшиеся масти, и на основании этого делается наиболее вероятный ход, и совсем другое – слепое подбрасывание костей или вращение рулетки, где почти не работает теория вероятности. А если и работает, то только для искушённых наукой аналитиков с математическим складом ума. Так вот, может, в его случае судьба просто удачно бросила кости, – и никаких тебе чудес? Но как тогда объяснить поведение Рэкса, который в эту минуту держит клыки на горле своего недавнего патрона в ожиданье команды. Его, Ронина, команды. А поведенье тех собак, что спасли его от переохлаждения, отогрев своим горячим брюхом, тогда, на комбинате? И вообще, поведение всех собак, и не только в городе и его округе, а везде, повсюду, по всей России. Да, что, там, собак – людей, которые ведут себя хуже животных. А слова Сойжина о каком-то большом зле, пришедшем в этот год через собаку, и какой-то, там, двери, которую он, Сергей, открыл и сам же должен будет закрыть? Наконец, эта смертельная охота за его головой. Всё это, конечно, не укладывается в этой самой голове, и больше похоже на сон или наваждение. Но, в конце то концов, пусть это будет хоть сон, хоть наваждение, хоть сама белая горячка, – лишь бы только оставался шанс на спасение. Ну, не имеют они с Риткой права погибать сейчас! Даже самой героической смертью – не имеют права. Хотя бы ради тех, лучших на свете мужиков. Он, вдруг, подумал, что все эти мысли о шамане, о своей вынужденной исключительности и чудесах, творящихся вокруг, уже не раз приходили ему в голову, как например, пару часов назад, в кабинете генерала, когда необъяснимым для себя образом он «перевербовал» Рэкса, и тем самым обратил ход событий в свою пользу. Так что же это всё значит: самое обыкновенное чудо или просто случай? Счастливый и чудесный, но всё же случай… Подобные рассуждения, уже не только ничего, толком, не проясняли в его голове, но порождали лишь всё новые и новые безответные вопросы, поэтому Ронин решил больше не зацикливаться на них и не докапываться до истины в одиночку, ибо если что-то или кто-то за всем этим стоит, то, значит, не всё так просто, и, стало быть, так надо. Главное сейчас, – это довериться судьбе и скользить по волне событий, не слишком углубляясь в суть происходящего. Как гласит старое, доброе правило: делай, что должно, а, там, – будь, что будет! Остаётся лишь последний и главный вопрос: когда давать отбой Рэксу? При этой мысли он почти с недоумением, словно увидел этот предмет впервые, не догадываясь о его назначении, уставился на свой сотовый, от которого сейчас, якобы, зависело всё. Ведь, даже если условленная, «красная» кнопка на нём, – это всего лишь пустышка, о чём пока, к счастью, не знает пилот, то прямая связь с Рэксом, ждущим его команды… Боже мой, неужели это возможно? Неужели это не такой же рисковый и отчаянный блеф, какой разыграл с этой кнопкой «Лусис»? А то, ведь, может, уже и нет никакого Рэкса, а генерал, просто-напросто, давно связался с ближайшей точкой ПВО, каких немало в приграничной зоне, и какой-нибудь, там, лейтенант Петров, не мешкая, объявил всему образцово-показательному расчёту боевую тревогу, и готовится пустить им вдогонку воздушный поцелуй. Ронин ещё крепче прижал к себе Риту, морщась, словно от зубной боли, от нахлынувших на него со всех сторон чувств: от решительного и воинственного отчаяния до почти кроткой, телячьей нежности к Рите. Ему, вдруг, захотелось зажмурится, и, с силой сжав в руках телефон, громко крикнуть в его пластиковое ухо: «Рэкс, отбой!», но что-то непонятное и необъяснимое сдерживало его изнутри, словно говоря: «Ещё не время». Между тем, гул винтов неожиданно сменил тональность, а корпус воздушного судна стал слегка заваливаться на бок. Это означало, что, пилот вышел на расчётные координаты и начал сбрасывать высоту.
– Мы почти на точке, – сказал он. Ронин посмотрел в иллюминатор и увидел внизу чёрное, выжженное пространство, которое, словно нефтяное пятно в океане, расползлось по тайге на десяток или более гектаров, и теперь зияло там округлой, мёртвой плешью, в обрамлении хвойных древесных пород. Здесь даже не было намёка на близкое присутствие человеческого жилья или какой-либо иной формы жизни. Огонь, превративший в пепел бурятский улус, по-видимому, бушевал на этом зольном пяточке не один день и, при этом, с такой неистовой силой, что угнал далеко прочь, в глубину тайги, всё, что только ещё могло спастись. Это печальное зрелище начинало наводить на мысль о полной бессмысленности и непростительном авантюризме всей этой затеи с улусом. Как можно было доверится каким-то байкам из склепа и принять за чистую монету свои зрительные и слуховые галлюцинации. «Езай улус!» – насмешливо передразнил себя Ронин. С другой стороны, поздно посыпать голову пеплом, и лететь, всё равно, куда-то нужно. Вот, только, куда?! Мысли обрушились на голову, как тяжёлый камнепад, и в этом сравнении было немало сходства с действительностью, так как в затылке, и в самом деле, начал ощущаться знакомый прилив, напоминающий наползание раскалённой лавы вкупе с ощущением самой настоящей каменной тяжести, а в ушах засвистело так, словно паровой котёл дал брешь, и тонкая, пронизывающая игла пара с шипящим свистом вырвалась наружу. «Неужели со мной опять «это»?!» – с ужасом подумал Сергей. – «Только не сейчас!» – Он ткнулся лбом в холодное стекло иллюминатора и, закрыв глаза, начал с силой, до красноты, сначала пальцами, а затем и ладонями растирать виски. «Только не сейчас! Только не сейчас»» – как заговорённый повторял он, и каждый раз, с удвоенной энергией принимался за свои манипуляции. «Нельзя мне сейчас отключаться! Ни в коем случае – нельзя!» Рита, открыв глаза, с тревожной растерянностью смотрела на Сергея, и, нежно гладя его руку, тихо твердила, будь то причитала: «Серёженька, ну, что с тобой? Родной ты мой, ну, что с тобой? Чем я могу тебе помочь?». И, не в силах сдерживаться дальше, уже была готова заплакать, как, вдруг, в монотонно гудящем пространстве салона прозвучал бесстрастный голос пилота:
– Там, внизу, человек. Он прямо под нами. Мои действия? – Пилот выжидающе замолчал. Эта новость была настолько внезапна, что не сразу дошла до слуха, и лишь секундами позже отразилась яркой вспышкой в мозгу, заставив на какое-то время забыть и о безвыходности положения, и о страшной боли, разрывавшей голову на куски.
– Какой человек?! Где? – лихорадочно забормотал Ронин, вплотную приплюснув к иллюминатору свой нос.
– Говорю же, – внизу, – раздражённо повторил пилот, – метрах в тридцати, под брюхом вертолёта. – Ронин изо всех сил напряг зрение, пока, наконец, не увидел, как прямо под ними, на земле, тёмная и едва различимая на столь же тёмном фоне пепелища фигура человека призывно махала им руками и что-то кричала.
– Сажайте машину! – крикнул Ронин. – Только аккуратнее, и не глушите мотор.
Вертолёт начал снижаться, поднимая своим коловращением целые облака золы и пепла. Через пару минут он был на земле, а ещё через минуту в овальном проёме дверцы показалась фигура человека в капюшоне, который энергично стряхивал с себя остатки пепла и сухой, несгоревшей ветоши.
Когда незнакомец, наконец, переступил порог борта, он откинул на плечи капюшон, и на Сергея с Ритой воззрилось улыбающееся, с ярко выраженными по монгольскому типу чертами, лицо. Он склонил голову в приветственном поклоне.
– Здравствуйте. Меня зовут Чойнхор, – продолжая улыбаться, произнёс человек. – Можно, просто Чон. Я пришёл, чтобы помочь вам. – При этом, он держался так естественно и просто, будь-то встретил здесь старых знакомых. Ронину даже показалось, что когда-то он уже видел это лицо. Но самое главное, – от него, также как от Сойжина, при первой с ним встрече, шла та же незримая энергия, располагавшая к общению, и возникала та же самая вольтова дуга, которая соединяла незримой связью родственные души. Рита, глядя на незнакомца, испытывала похожие чувства, и, поэтому, не чувствовала в себе ни тревоги, ни страха. Оставалось, разве что, ощущение некоторой скованности и нереальности происходящего.
Чойнхор, чувствуя замешательство обоих, решил сократить дистанцию и начал с главного:
– Дорогие мои, Серёжа и Рита, – почти торжественным тоном произнёс он, чем немало оглоушил молодых людей. – Дорогие мои, – продолжал он с какой-то кроткой и успокаивающей улыбкой. – Я всё про вас знаю, и, поэтому постарайтесь ничему не удивляться, даже если что-то вам и покажется странным. А, главное, – ничего не бойтесь. Я ваш друг, и мы сейчас полетим в безопасное место, где вас никто не найдёт. – Чойнхор подошёл к кабине пилота и что-то довольно быстро ему объяснил. После этого машина сразу взмыла в верх и легла по обозначенному курсу.
– Пока поживёте в одном из таёжных дацанов, где почти уже нет прихожан, но где живут очень хорошие и добрые люди. Все они – монахи, и вам должно понравится у них, а дальше, – посмотрим. К сожалению, пути назад сейчас, всё равно, нет, и, думаю, не будет ещё долгое время. Но всё когда-то кончается. – Чойнхор снова улыбнулся и внимательно посмотрел на Сергея. – Между прочим, вами заинтересовался сам лично Его Святейшество Далай-Лама 14, и хотел бы видеть вас при своём дворе – сказал он. – Правда, его резиденция сейчас не в Тибете, а в Индии, так как Тибет находится под властью коммунистического Китая. – Он издал вздох сожаления, но тут же вновь осветился, ставшей уже привычной для глаза, открытой и доброй улыбкой. При этом, в его раскосых глазах блеснул озорной огонёк.
– Ну, как голова, не болит больше? – спросил он.
– Нет. А как Вы… – растерянно пробормотал потрясённый собеседник, которого сейчас переполняло ощущение того самого неподдельного и настоящего чуда, о котором он рассуждал ещё совсем недавно. Это было ощущение чего-то поистине необъяснимого, но без малейшего намёка на страх или тревогу. Ронину, действительно, было не только не больно сейчас, но, напротив, необыкновенно легко и даже благостно, как это случилось с ним у Сойжина, когда они, вместе, сидели в его юрте, за глиняными чашками с густым и дурманящим хурэмгэ.
– Кто Вы? – наконец, спросил он.
– Вообще-то, я монах, вернее, лама, хоть и считаю себя вполне светским человеком, и в известной степени – учеником Сойжина. – При этих словах Ронин с почтительным любопытством посмотрел на собеседника.
– Сойжина? Вы знали Сойжина?
– Почему знал? Знаю.
– Но, ведь, он же… Там, на месте посадки… Там же всё выгорело дотла… – Чойнхор удостоил Сергея внимательным взглядом.
– Есть вещи, которые весьма трудны для понимания, – сказал он.
– Ничего, я понятливый, – с некоторым вызовом ответил Сергей. – Вы уж объясните пожалуйста.
– Ну, хорошо, – согласился Чойнхор. – Тогда уж и Вы, пожалуйста, потрудитесь понять меня. Готовы? – Сергей кивнул.
– Итак, для большинства из нас, живущих на Земле людей, окружающий мир – это всего лишь то, что мы видим и осязаем. Многие даже не догадываются, что на самом деле этот мир имеет много уровней. Отсюда происходят две его фундаментальные и отличительные особенности. Первая, – это его многомерность, не поддающаяся статическому измерению, когда живая материя космоса, пронизанная биллионами частиц, несущих энергию, подобна неисчислимому множеству узоров в детском калейдоскопе. Вы видели, чтобы хоть один узор, хоть раз да повторился? А вторая, – это трансцедентность нашего сознания, когда человек способен перейти на такой духовный уровень, который также нельзя измерить никакими приборами и невозможно объяснить с позиции какой-либо научной теории. Иначе говоря, сознание не подвластно опыту и недоступно пониманию. Оно может иметь любые производные, но само, при этом, ни от чего и не от кого не зависеть. – Чойнхор искоса взглянул на Ронина, и лукаво улыбнулся, увидев на лице своего визави печать глубокой и натужной озабоченности. – Ну, как, пока всё понятно? – И он дружески похлопал Сергея по плечу. – Так, вот, Сойжин не простой шаман, – продолжал Чоенхор, – он посвящённый йогин, то есть просветлённый, избранный. Поэтому, для него доступно и возможно то, что недоступно и не возможно для миллионов других. Например, переход на другой волновой и энергетический уровень, примером чего, в нашем понимании, может служить нирвана. Сойжин ушёл в нирвану, но он по-прежнему жив и может вернуться в материальный мир. Как видите, всё очень просто. – Тут он не выдержал и поневоле рассмеялся, увидев глаза обескураженного слушателя, наказанного за излишнюю самонадеянность, после чего доверительно обнял того за плечи. – Когда-нибудь, в своё время, Серёжа, Вы сами всё узнаете и поймёте. Познание без личного опыта – ничто. А сейчас просто постарайтесь воспринимать всё так, как оно есть. Ни больше, ни меньше. Хорошо? – Его слова, в сочетании с этой обезоруживающей улыбкой, действовали на любого почти магически, и, подобно тепловому лучу, буквально, на глазах, испаряли туман сомнений и тревог.
– Выходит, это были вовсе не галлюцинации, и Сойжин, действительно, приходил ко мне, чтобы направить нас с Ритой в улус, то есть, к Вам? – спросил Ронин. Чойнхор утвердительно кивнул.
– А если бы меня убили там, как всех остальных? Ведь, он бы не успел тогда, верно? – На это монах неопределённо пожал плечами и вздохнул. – В мире нет ничего случайного: всё подвержено бесконечной причинно – следственной связи, – сказал он. – Всё, чему суждено было случиться, – уже случилось.
– Так то оно так, но всё это как-то… – Сергей, в раздумье, потёр двумя пальцами лоб.
– Серёжа, мы же с Вами условились: пока ничему не удивляться, и по возможности брать всё на веру. По крайней мере, сейчас. Поверьте, это вынужденная и временная мера. Так будет легче и проще нам всем. Кстати, зачем Вы постоянно держите перед собой включённым Ваш сотовый телефон? – неожиданно спросил Чойнхор, меняя тему разговора. Вопрос прозвучал столь неожиданно, что Ронин растерялся и просто не знал, что ответить. Захваченный вихрем новых впечатлений, он, и вправду, совсем забыл про телефон.
– Это странная история, и я, честно говоря, до сих пор не уверен – правдива ли она, – ответил Ронин. – Сейчас, в эту минуту, в кабинете генерала ФСБ находится его собака, которая, по сути дела, и спасла нас с Ритой, взяв в заложники своего хозяина. Она сейчас сидит возле генерала, готовая порвать ему глотку при первой же возможности, и ждёт моей команды по телефону. Но я опасаюсь, как бы всё это не оказалось плодом одной лишь моей фантазии.
– Почему? – спросил Чойнхор. – Ронин пожал плечами. – Слишком уж всё это нереально, – ответил он, на что собеседник лишь снисходительно улыбнулся.
– А что в этом мире реально? – спросил он. – Может быть, то, что происходит сейчас с собаками и людьми? Или история с Сойжином, который направил вас сюда, и, как следствие этого, – появился я? Да Вы и сами последнее время пребываете в смятении от ирреальности окружающего мира. Разве нет? – Ронин очередной раз мысленно оценил проницательность этого человека.
– Друг мой, – продолжал Чойнхор, – наш мир – это всего лишь комплекс иллюзорных представлений о нём, где каждый определяет сам, что в нём истинно, а что ложно. Нужно только обладать уверенностью в своей правоте, то есть верить. Без веры в себя и свой опыт любая человеческая деятельность мертва. Нет веры – нет дела. Поэтому, если рассчитываете на успех, отбросьте сомнения и действуйте. – Вот теперь он говорил «земным», понятным языком, без метафор и мудрёных терминов, что сразу придало Сергею дополнительной уверенности. Он твёрдо сжал в руке мобильник и поднёс его к уху: «Рэкс, ты слышишь меня, Рэкс? Отзовись!» – И каким бы невероятным сейчас не показалось ему продолжение, но в пластиковой коробочке смартфона, действительно, раздался собачий лай: это был лай Рэкса. – «Отбой, Рэкс!» – во всю силу лёгких закричал Ронин, – «Отбой!». – В трубке послышался ответный, одиночный звук, который нельзя было перевести иначе, как: «Принял!». Ронин отключил мобильник и долго смотрел на него задумчивым взглядом. Он думал о собаке, вернее, о том, что с нею теперь будет. По факту, Рэкс вышел из по его, Ронина, «юрисдикции» и теперь снова принадлежал своему прежнему хозяину, который, учитывая его нрав, вряд ли пощадит предателя. У Сергея защемило сердце. Он, вдруг, вспомнил своего старого, незабвенного друга, которого оплакивал до сих пор, и который, как две капли воды, был похож на своего тёзку – спасителя.
После этого в салоне наступила немая пауза, и какое-то время, все трое, сидели молча. Наконец, Чойнхор взглянул на часы, затем внимательно посмотрел на своих спутников.
– Лететь осталось недолго, – сказал он. – С полчаса – не больше, и Вам, Сергей необходимо за это время отдохнуть. Ваша нервная система истощена настолько, что может вернуться болевой синдром, и тогда я не смогу повторно снять его: слишком уж велико негативное поле вокруг Вас. Рита, надеюсь Вы не возражаете, если Ваш молодой человек немного поспит? – с улыбкой спросил Чойнхор. Рита, также улыбаясь, быстро закивала головой: она верила каждому его слову. Ронин в свою очередь послушно выполнил все наставления монаха, и через две минуты, с его благословенья, уже спал глубоким сном праведника, примостив своё шестипудовое тело на две, соединённые вместе скамьи, под круглым окошечком иллюминатора.
Рита, которая за всё время полёта ни разу не вступила в разговор, и, молча, сидела на одной из этих скамеек, поджав под себя ноги, с умилённой нежностью рассматривала безмятежное лицо Сергея, который едва слышно посапывал и, при этом, по-детски шевелил губами. Глядя на него, она тихонько плакала, пряча лицо в жидкий песцовый воротничок своего пальтишка, и, при этом, незаметно смахивая перчаткой набегавшие слезинки. Чойнхор сидел рядом и деликатно помалкивал. Наконец, девушка успокоилась, и ей очень захотелось заговорить с этим таинственным и странным человеком, от которого так и веяло уверенностью и силой, а ещё, что было самым главным, – надеждой на спасение. Чойнхор каким-то своим внутренним чутьём уловил это её желание и заговорил первым:
– Если хотите что-нибудь спросить у меня или о чём-нибудь узнать, то не стесняйтесь, спрашивайте и узнавайте. Я с удовольствием отвечу на все Ваши вопросы. – Рита была крайне изумлена его проницательностью, но не подала вида.
– Спасибо, – сказала она. – Мне, действительно, интересны многие вещи, о которых я здесь услышала. И, хотя Вы и просите нас ничему не удивляться, – не удивляться этому невозможно. Так уж устроен человек. – Чойнхор снова улыбнулся.
– Я, ведь, не зря сказал, что есть вещи, которые трудны для понимания, как бы умён и образован не был человек, – начал он. – И в этом нет ничего обидного и предосудительного. В нашем материальном, вещественном мире любой специалист, будь то врач, учёный или юрист, подходит к исследуемому объекту со своим инструментарием, ведь, так? Попробуйте, к примеру, штурмовать космические или земные бастионы непознанного без специальных познаний, – и ваш мозг вместе с психикой сразу испытают такую нагрузку, которая станет несовместима с психическим здоровьем. Мы же, монахи, и я, в том числе, зачастую, имеем дело с объектами не материального мира, поэтому и методология нашего познания и его инструментарий здесь имеют ещё более утончённый и специфический характер. Так что, на первых порах, было бы разумнее всего поставить, так сказать, предохранитель или заглушку на тот участок разума, который отвечает за познавательные функции и просто воспринимать всё, как некую данность. Но это касается лишь того, что изначально невозможно объяснить привычными для нас словами или формулами. Все же остальные «чудеса» и можно, и должно объяснять нормальному, разумному человеку. – Чойнхор замолчал в ожидании очередных вопросов. В глазах Риты светился неподдельный интерес, гораздо больший, чем простое любопытство.
– Тогда объясните, как вы оказались на месте посадки вертолёта? – спросила она.
– О, я даже боюсь разочаровать Вас, если скажу, что никакого ковра-самолёта у меня не было, и никакие сверхъестественные силы не принесли меня туда, – рассмеялся Чойнхор. – На монгольской границе я зафрахтовал такой же, как этот, вертолёт, а про вас я знал уже давно от Сойжина. Остальное Вам известно.
– Скажите, Чон, – Рита впервые назвала его так, и это слегка смутило её, но лама с одобрительной улыбкой закивал головой, подбадривая её. – Скажите, а откуда Вы узнали, что Сергею было плохо, и что у него был приступ? А потом ещё как-то и вылечили его.
– К сожалению, я только снял болевой синдром, а не вылечил, – сказал Чойнхор. – Такие болезни, с осколочным ранением головы, – на раз не лечатся. А как узнал? – Он с улыбкой пожал плечами и развёл в сторону руки. – Мне кажется, сегодня любой студент медик с шестого курса, специализирующийся на восточных практиках, способен на это. Да и экстрасенсов сейчас развелось столько, что подобных случаев, только на слуху, – десятки, а то и сотни. – Вот именно, – только на слуху, – рассмеялась Рита. – А в действительности, я впервые увидела такое только здесь. – Девушка, вдруг, подумала о том, что уже почти забыла, когда смеялась последний раз, а тут к ней не только вернулась её прежняя смешливость, но в какой-то момент она даже возомнила себя участником частной вертолётной прогулки над тайгой, где гидом выступал некий таинственный монах-лама по имени Чойнхор, с которым было и легко, и спокойно. Рита, ненароком, взглянула на Сергея, и лицо её вновь приобрело черты печальной задумчивости: вид этого, измученного страданиями и бесконечно близкого ей человека, вернул её к реальности, от которой удалось отдалиться не более, чем на минутку. Чойнхор почувствовал наступившую в ней перемену и поспешил прийти на помощь.
– Вы, пожалуйста, спрашивайте меня, Рита, спрашивайте обо всём, что Вас тревожит. Не держите в себе, – тихо произнёс он.
– Что с нами теперь будет? – просто и безыскусственно спросила она, глядя ему в глаза.
– Всё будет хорошо, – уверенно ответил лама. – Верьте мне и ничего не бойтесь. Всё будет хорошо.
– Да, мы и так верим Вам, – произнесла Рита тоном, преисполненным уважения.
– Спасибо, – ответил Чойнхор.
– Но зачем они хотят убить Серёжку? Что он им плохого сделал? – воскликнула она с дрожью в голосе, сделав акцент на слове «они», и её глаза снова наполнились слезами. Чойнхор задумчиво наклонил голову и какое-то время смотрел в пустоту, неторопливо перебирая чётки.
– «Они», – в тон ей, с акцентом на первом слове, произнёс он, – боятся не самого Сергея, а той силы, которая, по их мнению, исходит от него, и думают, что, убив его, остановят эту силу.
– А на самом деле это не так?
– Как бы это попроще объяснить, чтобы Вы поняли, – ответил Чойнхор. – Мы живём в мире самых разнообразных энергий, многие из которых ещё не известны официальной науке, но, при этом, очень сильно влияем на них, сами того не подозревая. В свою очередь, и они вступают с нами в контакт. Контактёром может стать любой. Такие люди становятся, своего рода избранными, и с ними могут происходить самые невероятные вещи. Но даже я, со всеми своими учениями и знаниями, которым уже не одна тысяча лет, не могу с уверенностью сказать, кто они, эти люди: причина или следствие того, что, происходит вокруг. Например, того что происходит сейчас в России. Таких людей было всегда немало в истории человечества, и ими всегда кто-то пытался воспользоваться. Серёжа, в силу очень необычных и сложных жизненных обстоятельств, стал одним из них, то есть он стал проводником, по – другому, ретранслятором неизученной пока энергии. Поэтому власти считают его источником и причиной всех своих бед, хотя сами породили проблемы, приведшие к нынешнему социальному взрыву. Они его боятся, потому, что он не работает на них. Он для них бесполезен и, следовательно, опасен. А всё, что не покорно Риму, – должно быть умерщвлено, как когда-то говаривали иезуиты. Но те, кто сегодня желает его гибели – не знают главного: он для них уже недосягаем. А ещё они не знают, что скоро всё закончится без его участия: слишком уж дорогие жертвы принесены богам. Так сказал Сойжин. – Чойнхор замолчал и закрыл глаза. Его пальцы продолжали методично перебирать чётки, а губы шептали мантры, которые ему передал его старый учитель.
– Конечно, я далеко не всё понимаю из того, что Вы говорите, хотя и безоговорочно верю Вам, но я знаю одно: Серёжа очень добрый, и от него не может исходить зло. – Рита вопросительно посмотрела на Чойнхора, ища подтверждения своим словам.
– Да, Вы правы, – ответил он. – Сергей очень добрый и хороший человек. Именно поэтому через него в мир пришла энергия, которая обнажила все болевые точки современного общества и поневоле разделила его. Стали более явственны и различимы понятия добра и зла, которые раньше прятались под маской условной относительности, и первым свидетельством этого явилось аномальное поведение собак по отношению к людям. Но что интересно, они стали нападать лишь на тех из них, кто не только без разбора убивал четвероногих, но и проявлял жестокость к себе подобным. Человек в своём стремлении к власти над природой и своём необузданном потреблении её благ, перещеголял всех представителей животного мира, за что и поплатился. Есть в физике такое понятие, как критическая масса, когда субатомные частицы, достигнув её величины, начинают непроизвольно делится. Это ещё называют цепной реакцией. Так вот, в живой природе возможно то же самое. Зло будет порождать только зло, и делать это оно будет во всё возрастающей прогрессии, пока не вмешаются другие высшие силы. Поэтому, нельзя доводить всё до крайности, иначе нарушится естественный баланс, и могут начаться неконтролируемые процессы.
– Вы знаете, мне кажется, я начинаю понимать, – заулыбалась Рита. – Сначала не очень понимала, а теперь понимаю. Наверное, никто кроме Вас не смог бы понятней и лучше рассказать об этом. – Чойнхор кивком головы поблагодарил за комплимент и с молчаливой улыбкой уставился на свои чётки.
– А можно несколько вопросов личного характера, – с ноткой кокетства в голосе спросила Рита. Просто я очень любопытна от природы. – На этот неожиданный поворот в разговоре Чойнхор, как всегда, по своему обыкновению, отреагировал лишь своей фирменной улыбкой.
– Конечно, можно, – просто сказал он. – Я самый обычный человек с самой обычной средне-статистической биографией.
– Тогда первый вопрос: Вы сам местный.
– Не совсем. Я родился в Монголии, а корни мои – из Тибета. Но в своё время я с группой иностранцев отучился в Новосибирском университете, и с тех пор осел в Восточной Сибири, откуда позже перебрался в Забайкалье. Так что, в известном смысле, могу по праву считаться местным.
