Горничная приносит сухие чулки, толстые, нагретые у печки, и грубошерстное вязанье обнимает усталые ноги. Катя счастливо вздыхает, напуская чулки на лодыжках в теплые складки. Шевелит пальцами, блаженно тянется.

– Согрелась?

Она кивает. На губах дрожит невысказанный вопрос.

– Я свободен, – уверенно говорит Милорадович. – Государь перенес время присяги.

– Приказать кофе?..

Он знает Катю насквозь. Кофе так кофе. Отличный предлог занять кресло в уголке и смотреть, как, выходя на середину и начиная экзерсис, она приседает – низко, точно перед балетмейстером на ежеутреннем классе…

Первая позиция. Плывут за окном серые облака. Руки у Кати подняты кругло, взгляд провожает движение кисти и медленно гнутся колени. Гран-плие. Восемь счетов вниз. Раз.

Милорадович дергает галстук, смотрит сквозь, будто ждет чего-то.

Два. Тянет мышцы, теплом обдает напряженную спину.

Три. Чашка с кофе тоненько звенит фарфором о блюдце.

Четыре. Юбка метет паркет. Пять.

На улице стук копыт и колес.

Шесть. Пятки в грубой вязке чулок отходят от пола, ступням уже давно тепло. Милорадович нервно берется за галстук. Хлопает где-то дверь.

Семь.

Он встает еще раньше, чем вбегает тяжко дышащий вестовой казак. Восемь.

Задержаться. На середине, в глубоком приседе, когда колени почти касаются пола…

– Ваше высокопревосходительство! У московцев бунт!

– Еду, – он странно спокоен.

Гран-плие, восемь счетов вверх. Экзерсис продолжается.

Катя считает. Шепотом. Не слышит сама себя. Он не трогает галстука, расправляет двуугольную генеральскую шляпу, снимает с кресла шинель.

Лишь от двери Милорадович коротко оборачивается. Метет пол короткая сценическая юбка, за окном валит серый снег.

Он подмигивает и выходит. Катя старательно дышит, глубоко и ровно. Ноги согрелись и пылают, это самое главное – не спешить с разогревом, и очень жаль, что в ее гостиной нет балетного станка…

Она не смотрит в окно. Губернаторский экипаж срывается прочь. Они не простились. Хорошая примета – они не простились. Он скоро вернется.

Мелькает, вскачь несется мимо кареты набережная канала святой Екатерины, колеса гремят. Бунты, наводнения, пожары – генерал-губернаторская служба. Он всегда возвращался.

Ледоходом Невы гудит вдалеке толпа. От канала – поворот на проспект. У Петровской бронзовой прозелени встопорщены штыки, волнуется площадь.

Экзерсис продолжается.

В оставленном доме, в простой гостиной с ворохом ярких цветов в вазе, Катя кладет руку на высокую спинку кресла. Батманы – вперед, вбок, назад. Первая позиция, вторая… Только что здесь висела его шинель.

Летят камни в карету, валится с козел раненный кучер, и самого губернатора хватают за ворот шинели.

Удар кулака швыряет невежу в толпу, на мундире горят алмазные звезды.

– Шапки долой!

Долгая пауза, перерыв. Отдышаться.

– Простите, ваше сиятельство… Обознались, вашмилость…

Исполняют.

Катя снова выходит на середину, и экзерсис продолжается. Шаг, один, второй. Бризе. Взлетает в прыжке, колышется юбка у самых колен. За окном снег почти утих.