Kitabı oku: «Инсу-Пу: остров потерянных детей», sayfa 3

Yazı tipi:

Плохое начало – хороший конец

– Надо кричать! – вдруг сказал Штефан.

Какое-то время дети сидели в отплывающей шлюпке совершенно тихо. Да и теперь они не издавали ни звука и не шевелились. Они сидели словно парализованные от ужаса из-за того, что с ними происходило.

Волны быстро относили их в открытое море, все дальше от ярко освещенных кораблей, которые маячили у них перед глазами, словно потерянная родина…

– Надо кричать, как можно громче, – повторил Штефан. – Я сосчитаю до трех, и все крикнем: «Помогите!»

Крик прозвучал над темным, бушующим морем жалко и слабо.

– А мы не можем грести? – спросила девочка рядом со Штефаном.

Но оказалось, что у них мало сил, чтобы совладать с тяжелой шлюпкой. Волны вздымались так высоко, что веслами они махали в воздухе, создавая лишнюю угрозу без всякой пользы.

– Еще раз покричим, – скомандовал другой мальчик. В темноте его не было видно, но, кажется, он был среди них самый старший. Его голос был низким и твердым.

Второй зов о помощи прозвучал над водами громче. Дети в ожидании затаили дыхание.

– Это они должны были услышать! – сказала девочка рядом со Штефаном.

Они крикнули и в третий, и в четвертый раз:

– Помоги-и-ите-е-е!

Девочка была права: на корабле услышали бы этот зов, если бы их хватились. Если бы навострили уши, ожидая крика со стороны моря… Если бы да кабы…

Впрочем, кто-то их расслышал…

Потому что на следующее утро, когда детей уже давно хватились, сокрушенная Лилиана сидела с капитаном в рулевой рубке «Жюля Верна». Внезапно она перестала всхлипывать и уставилась на капитана широко раскрытыми глазами.

– О боже, – сказала она. – Теперь я вспомнила. Когда последняя шлюпка уже подгребала к «Жюлю Верну», я перегнулась через леер, чтобы помогать причалить. И мне почудилось, будто я слышу крик о помощи – очень слабый, очень далекий. Это же были они! Господи, а я подумала, что схожу с ума от тревоги и мне мерещатся голоса! – И она снова разразилась слезами, представляя, в каком отчаянии дети звали на помощь в ночном штормовом море.

Она представила себе это очень ясно, но, к сожалению, слишком поздно, чтобы помочь детям.

* * *

– Раз-два-три, – скомандовал старший, и они крикнули хором: – Помогите!

– Это бессмысленно, – сказала тоненькая девочка рядом со Штефаном. – Я больше не буду надрываться. Никто нас не услышит.

– Но что же с нами будет? – спросил Томас, вцепившись в руку Штефана. Ответа он не получил. – Тогда придется нам погибнуть? – пискнул он тонким голосом.

– Наверно! – сказал один мальчик. – Мы утонем!

– Или умрем от голода и жажды, – сказал другой.

– Или нападут акулы, – предположила одна девочка.

– Акулы не так страшно, – сказал мальчик. – А вот если опять мина, да в такую лодчонку…

Тут всех объял ужас. Он вцепился в них, стал душить и уже не отпускал. Они и дома, в Цетеро, часто бывали в смертельной опасности. Вокруг взрывались бомбы, обрушивались верхние этажи у них над головой, а они сидели в бомбоубежище – и как же там было безопасно, да почти уютно, как им теперь казалось, по сравнению с этой лодкой, которую швыряло волнами, невидимыми в ночной темноте. Ветер усилился, и у них было чувство, будто лодка кружится в воронке. Потом огромная волна перехлестнула через борт и промочила их до нитки. Дело было худо, но они втайне надеялись, что корабли начнут обшаривать море лучами прожекторов, чтобы найти их. Матросы придут к ним на помощь, может, даже сам капитан, чтобы вернуть их к остальным.

Но потом случилось то последнее, жуткое, чего детям не забыть уже никогда в жизни: со стороны кораблей послышалось короткое «ту-ту», и они медленно, медленно отвернулись от беспомощной шлюпки и поплыли дальше. Тут ребята крикнули еще раз, издавая безумный, отчаянный крик, как звери кричат в смертельной опасности, а потом они словно онемели. Молча и бесчувственно сидели в лодке и пытались представить, что теперь обречены на погибель.

«Какова она, смерть? – думал Томас. Вдруг все станет черным, а потом больше ничего не будет? Или сперва будет больно? Замечаешь ли вообще, что умираешь? Папа однажды говорил, что большинство больных вообще не знают, что умирают. Но мы-то здоровые…» Томасу вдруг все это показалось интересным: как в кино, где он сидит внизу и смотрит, как вверху на экране тонет в море мальчик по имени Томас. Было, конечно, жаль, что им придется умереть. Но с другой стороны – это же здорово, что про них напишут в газетах. Может, даже в рубрике «Павшие герои». Ведь они же станут жертвами войны, как большие. Или, может, про них напечатают на первой полосе под заголовком «Утонули в океане», а потом будет длинное описание, как они боролись с волнами и ветром, с морскими львами и айсбергами, как старшие дети снова и снова втаскивали младших из воды в лодку, когда их смывало за борт волнами высотой с дом. «…Они погибли за родину, – так закончится статья, – и среди них братья Морин: Штефан и Томас».

Дойдя до этого места своих мыслей о славе, Томас вдруг заговорил. В гнетущем молчании остальных он произнес громко и радостно:

– Вот увидишь, Штефф, сколько хорошего они напишут о нас в газетах. Что мы были счастьем для наших родителей и в школе мы были, конечно, самые лучшие…

Штефан в это время с печалью думал о матери; но тут он кивнул на слова брата и даже захихикал.

– Да, это правда: стоит человеку умереть, как он становится самым лучшим в мире парнем. У могилы хвалебные гимны и венки: «Нашему дорогому и всеми любимому…»

– Я всегда хотела себе красивую могилу, – сказала девочка рядом со Штефаном. – Два года назад я болела, и доктор и все остальные думали, что я умру. И я взяла с мамы обещание, что у меня будут похороны по высшему классу: белый гроб, капелла и четыре белых лошади, все в лилиях и незабудках. И вот теперь…

Она не договорила.

– А теперь, – перебил ее мальчик с низким голосом, стукнув при этом по скамье кулаком, – довольно болтовни про могилы и гробы. Из-за глупых речей вы даже не видите, что произошло.

– А что произошло, господин учитель? – язвительно спросила соседка Штефана. – Будьте добры, доложите нам?

– Вы что, не видите? – взволнованно сказал старший. – Вон там уже светает, скоро будет день.

Дети удивленно всмотрелись в даль.

– И море становится спокойнее, – продолжал старший. – Может, мы даже сможем грести. А вы как думали? Мне кажется, нам повезет и мы спасемся!

Они примолкли и задумались. Потом Штефан сказал:

– И как ты себе это представляешь? Ну хорошо: наступит день. Мы сможем грести. И что потом?

– Потом будет то же самое, что теперь! – поддакнула ему тоненькая девочка. – Только будет не темно, а светло, ну и что?

– Когда станет светло, сразу все будет лучше! – объявил нежный голосок с другого конца шлюпки.

– Но это «лучше» нас не спасет, – заметил Штефан. – Скажи-ка, ты, – обратился он туда, где в темноте предполагал старшего мальчика, – чем, ты думаешь, день нам поможет?

– Да много чем! – уверенно сказал старший. – Когда светло, мы можем что-нибудь увидеть, а главное: можно увидеть нас! Вероятно, нас давно уже ищут. До них уже, может быть, дошло, что мы не сидим часами в туалете, а по-настоящему исчезли…

Дети засмеялись.

– Но как же они нас найдут? – возразила девочка. – Нас же наверняка отнесло на мили от того места, где все произошло…

Вмешался Томас:

– А может, ветром нас пригонит прямо в Терранию. Может, мы приплывем в порт Капиталь раньше остальных.

На эту глупость, конечно, никто не ответил. Только Штефан сделал бесцельный пинок, который никого не задел.

– Смотрите-ка, – произнес тот нежный голосок, – солнце всходит.

На горизонте боролись тьма и свет. Ночь не хотела отпускать море, а море не отпускало ночь. Но солнце пробилось сквозь все облака и полосы тумана. Смешались все цвета: лиловый цвет, оранжевый, красный и желтый. Как будто кто-то орудовал широкой кистью, макая во все краски, а теперь возил ею по небу. Но пылающее солнце в середине было сильнее и победило. Словно неспешный воздушный шар, оно торжественно поднялось над морем и вознеслось в высоту.

Дети в лодке впервые посмотрели друг на друга. Их было одиннадцать. Семеро мальчиков и четыре девочки. У всех были бледные лица и бессонные глаза, в которых все еще таился пережитый ужас, и все были очень голодные.

– Смотрите-ка! – снова прозвучал тот нежный голосок. Он принадлежал маленькой рыжеволосой девочке, она горячо указывала рукой вдаль над поверхностью воды. – Вы что, не видите?

Дети напряженно уставились туда, куда она указывала.

– Да-да! – воскликнул Томас и едва не опрокинул шлюпку, потому что вскочил, словно со школьной скамьи, когда знал ответ. – Я тоже вижу.

Тут все увидели вдали темную полоску, не очень длинный, но все-таки отчетливый кусок суши посреди бескрайней водной пустыни.

– Ну вот! – сказал старший, довольно потирая руки. – Гребем туда! Придется поработать. – Он встал и оглядел лодку и ее пассажиров.

– Ты, маленький чернявый, – крикнул он чернокудрому мальчику, который с рассеянным взглядом сидел на корме лодки, прижимая к себе черный футляр. – Ты же наверняка не умеешь грести, верно? – спросил его старший.

Кудрявый отрицательно помотал головой.

– Так я и подумал, – продолжал старший. – Зато ты сможешь задавать нам ритм: «и-и-раз», ну, ты ведь уже слышал или видел на соревнованиях?

Мальчик кивнул.

– Хорошо, – сказал старший. – А мы будем грести. Тут три пары весел. Всего шесть. Ты и я берем по одному, – он указал на Штефана. – Мы здесь самые сильные. Остальные берутся вдвоем за одно весло.

Он осторожно распределил детей по скамьям. С закоченевшими и отсиженными ногами они двигались довольно неуклюже. Лодка опасно закачалась. Наконец все расселись и храбро потянулись мокрыми руками к тяжелым веслам.

– Начали! – крикнул старший. – Следите, чтобы не выпадать из общего такта. Через час мы будем там. И-и-р-раз!..

И они усердно погребли к темной полоске.

Прибытие и первые происшествия

Уже приближаясь к земле, они увидели, что это остров, причем не очень большой. От пологого песчаного пляжа он делал крутой подъем и наверху был лесистым, поросшим пальмами и высокими кустами.

– Ну, детишки, – сказал старший, – кажется, нам, дурачкам, повезло.

– Не говори гоп, – заметила соседка Штефана. Она была самой старшей девочкой в лодке и, кажется, считала, что дерзкий ответ никогда не повредит.

Старший не обратил внимания на ее выпад.

– Смотрите, – сказал он, – остров зеленый. Значит, там растут деревья. Где растут деревья, там есть вода. Где есть вода, там водятся животные, а где есть животные, там есть пища.

– А что, если эти животные – дикие звери? – осведомилась девочка. – Тигры, львы и так далее?

– Или людоеды! – воодушевленно крикнул Томас. – Привяжут тебя к пыточному столбу и будут поджаривать снизу!

– Прекрати! – пискнула рыжая девочка и от ужаса выпустила весло.

Старший наморщил лоб и проворчал:

– Что за компания трусишек! То они боятся утонуть или попасть в зубы акулам, а как только появится полоска суши, они боятся львов и людоедов.

Дети пристыженно молчали и гребли что было сил. Остров постепенно приближался, и все отчетливее виднелся песчаный пляж, а выше над обрывом зеленые деревья. Штефана задело, что старший держит его за труса.

– А сам ты никогда ничего не боишься? – спросил он немного погодя.

– Если чего и боюсь, то никогда этого не скажу! – такой геройский последовал ответ. И, немного помедлив, он добавил: – Мне не положено.

– Почему это тебе не положено? – с любопытством спросила девочка.

– Я поклялся, – ответил старший.

Все перестали грести и смотрели на него раскрыв рот.

– Чего уставились? – прикрикнул он. – Я скаут, следопыт, все очень просто. У нас свои законы; один из них гласит: скаут не трус.

Он достал из правого кармана брюк бинокль, а из левого компас и со значительной миной смотрел в сторону острова.

– Зюйд-зюйд-ост, – пробормотал он. И затем начальственно посмотрел на детей и добавил: – Нас отнесло немного в сторону.

– Да что ты, правда? – воскликнула худенькая девочка и расхохоталась: – Все-то ты замечаешь!

Дети довольно ухмылялись. Им было приятно, что девочка не дает важничать этому старшему. Судя по всему, он был первосортный задавака, и очень кстати было щелкнуть его по носу еще до того, как он решил, что может делать с ними, не-скаутами и бескомпасными младшими, что хочет.

Девочка почувствовала тайные аплодисменты и язвительно продолжила:

– Отнесло в сторону? Да ты веселый парень. У вас там все такие умные?

Ну, это уже слишком, подумал Штефан, это она уже обнаглела. Он подмигнул старшему, и тот моментально ответил тем же. Он медленно повернулся к девочке и посмотрел на нее долгим уничижительным взглядом. К этому времени уже было ясное утро, и все могли разглядеть, что он действительно был старший среди них – лет пятнадцать, а то и все шестнадцать, рослый и крепкий, с русыми волосами, голубыми глазами и волевым подбородком. Он показался им совсем взрослым, когда встал над ними в лодке во весь рост и теперь произнес низким голосом:

– Послушай-ка, ты, может, и глуповата, чтобы понять, в каком положении мы очутились. Я же знаю это, и вот он тоже знает! – он указал на Штефана, и тот зарделся от радости. – Мы здесь не в школе, где класс сидит и смеется: «Ах, как она его уела! Ну и что он теперь сделает?» Мы среди океана и, может быть… – он вдруг осекся и снова глянул на Штефана, который хорошо его понимал. «Может, – додумал Штефан его фразу до конца, – еще сегодня вечером мы все уже погибнем!» – Во всяком случае, – продолжал Старший, – нам нет смысла ссориться и высмеивать друг друга. И вообще вести себя по-детски. Пока что мы чудом выжили, и давайте посмотрим, что будет дальше! Можете считать меня воображалой, но вам повезло, что среди вас оказался скаут, который хоть немного смыслит, как себя вести в таком случае, как наш.

– А откуда ты это знаешь? – спросила девочка.

– Во всем этом мы упражнялись, – ответил Старший. – Один из наших скаутских примеров гласит: «Что бы ты сделал, если…» Допустим, если бы ты ночью увидел старушку, лежащую на улице, потому что она сломала ногу. И так далее… Если скаут готов к любым сюрпризам, с ним никогда ничего не случится.

Это звучало великолепно. После паузы, полной внимания, Штефан спросил:

– А у нас здесь вопрос, который звучит так: что бы ты сделал, если бы тебя прибило к острову?

– Вот именно! – подтвердил Старший и с достоинством кивнул.

Тут Томас вдруг подался вперед и внимательно присмотрелся.

– Да у тебя уже борода растет! – обнаружил он. – Ну тогда…

– Что тогда?

– Тогда ничего удивительного, – сказал Томас и пожал плечами.

Никто не понял, что он хотел этим сказать, только Штефан, кажется, был в курсе. Его младший брат был непоколебимо уверен в том, что, когда у мальчика появляется первый пушок на подбородке и над верхней губой, он с вечера на утро обретает взрослый рассудок. Поэтому он мог не воспринимать всерьез безбородого двадцатилетнего, зато к тринадцатилетнему с темным пушком над верхней губой мог обратиться на «вы». И Штефан не мог его переубедить.

– Не обращайте внимания, – махнул он рукой другим, – у него тут слабое место, – и он для ясности потюкал себя по лбу пальцем. И тут же оказался мокрым с головы до ног. Томас коварно метнул в него заряд воды со своего весла.

Но тут они уже так близко подплыли к песчаному пляжу, что Старший подал знак поднять весла. Про ссору все забыли.

– Мы прибыли. Я рад, что здесь нет подводных камней и нет прибоя. Мы можем просто вылезти и пойти к берегу. На всякий случай: вы же все умеете плавать?

Дети кивнули. Самая младшая девочка поглядывала испуганно, и маленький чернокудрый, сидевший на корме, перестал напевать себе под нос.

– Я умею плавать, – сказала девочка, – но только три саженки.

– Этого достаточно, – решил Старший.

Он сделал последний сильный гребок, и лодка зашуршала по песку.

– Так, – сказал он, – ты и я, – он указал на Штефана, – и вы двое, – он указал на следующих рослых мальчиков, – снимаем ботинки и носки и бредем по воде. Подтащим лодку как можно ближе к берегу и потом перенесем на сушу малышей.

Не успел он договорить, как мальчишки уже сидели босые.

– Я тоже хотела бы, – попросилась худенькая девочка. – За мою провинность, – тихо добавила она и покраснела.

Старший понял, что она хочет загладить обиду, нанесенную ему, и показать, что признает его верховенство.

– Ты замерзнешь, – сказал он.

– Да что ты, – и она так помотала головой, что две косички хлестнули ее по ушам. – Смотри, какие у меня длинные ходули. – Она приподняла подол платья и показала свои загорелые девчоночьи ноги. – До колен я точно закаленная.

Они осторожно перебрались через борт лодки, и поскольку каждому было стыдно перед другими сознаться, что вода холодная, все уверяли друг друга, что она теплая, только что не горячая. Под руководством Большого они подтянули лодку к берегу так, что она плотно и неподвижно села днищем в песок. Потом каждый из них взял себе на закорки кого-нибудь из младших: Штефан – Томаса, девочка – маленькую рыжую, а Большой взял сразу двоих малышей. И они все разом очутились на берегу. Осторожно ступали по твердой почве, как будто только что научились ходить.

– Меня пошатывает, – обнаружил Томас и высказал тем самым то, что чувствовали все.

– И что теперь? – спросила тоненькая девочка.

– Теперь, – сказал Большой, хитро прищурившись, – я хочу знать, у кого из вас хорошие оценки по физкультуре.

– Ну у меня! – сказала белокурая девочка, выступая на шаг вперед.

– Хорошо, – сказал Большой. – Тогда ты сделаешь сейчас с остальными пробежку для разогрева, а потом утреннюю гимнастику. А мы тем временем выгрузим наши вещи.

Он побрел со Штефаном назад к лодке, и они перенесли на берег рюкзаки, обувь, носки, а под конец и весла. Сложили все на песке в аккуратный ряд. Солнце светило ярко, и они, согревшись, расправили плечи. Худшее позади, думали они, мы на суше.

Но утренняя гимнастика, кажется, не задалась. Когда Штефан и Старший после проделанной работы примкнули к остальным, все дети стояли в кружок вокруг белокурой и хлопали в ладоши. Она давала акробатическое представление. Мостик она проделала десять раз подряд, даже не запыхавшись. Потом нагнулась вперед и просунула голову между ног назад так, что казалось, будто голова приросла к подколенным впадинам. Это выглядело безумно и жутко. Потом она быстрым темпом прошлась на руках, отдалившись на много метров, там она села, закинула ноги за голову и прикатилась обратно колесом, причем в таком темпе, что уже никто не знал, где у нее спина, где живот.

– Браво! Великолепно! – в восторге кричали дети.

Белокурая отвела со лба волосы и бросила: мол, это еще что. Вот видели бы они ее на трапеции. Или на спине скачущей лошади…

– Как-нибудь в другой раз, – перебил Старший, беря ее за локоть. – А теперь давайте завтракать!

Это сработало. Все забыли про акробатку и окружили Старшего в напряженном ожидании. При слове «завтрак» все представили себе накрытый стол на «Огненной Земле» с большими кувшинами какао, бутербродами и булочками с вареньем.

– Но я не хочу какао, – заявила младшая девочка и манерно отставила мизинчик. – Оно мне не нравится. Я хочу кофе пополам с молоком.

– Как вам будет угодно, милостивая государыня, – сказал Старший с поклоном, как официант. – А чего желает ваша милость? – услужливо обратился он к Штефану, доставая из кармана блокнот, чтобы записать его заказ.

– Шоколад со взбитыми сливками, – ухмыльнулся Штефан. – Миндальное пирожное, сардины в масле и яичницу с малиновым соком.

– Один шок, один мок, – пометил себе Старший, пользуясь сокращениями, подслушанными у официантов.

И все смеялись, тем более что Старший впервые дурачился и был ребенком, как и они все, а не учителем на невидимом пьедестале. Они расслабились и теснились вокруг него, выдумывая всякие лакомства вроде земляничного мороженого.

– Ну, раскрывайте ваши рюкзаки, – сказал Старший, – и достаньте все, что там есть съестного.

Дети быстро достали свои запасы и выложили перед ним. Старший первым делом рассортировал продукты по виду. В одной группе колбаски, рядом хлеб и сухари. Потом последовал «уголок сладостей», как он это назвал, с отдельными кучками печенья, конфет и шоколада. Больше всего его порадовал мешочек с сухофруктами.

Нашлось и несколько консервных банок: сардины, сгущенное молоко и даже банка тушенки.

– Повезло, что вы все такие обжорки, – сказал Старший. – И что ваши матери нарушили правило. Ведь было строго запрещено брать с собой еду, за исключением какой-нибудь мелочи, чтобы погрызть. А теперь я покажу вам «неприкосновенный запас», который берет с собой в дальнюю дорогу скаут.

Он извлек из своего рюкзака парусиновый мешочек, и в нем оказалось: хлеб, пакет сухарей, жестянка сухого молока, копченая колбаса, пакетики с орехами, изюмом, сушеным инжиром и сушеными яблоками, две плитки шоколада, тубус с таблетками сахарозаменителя, коробок спичек и набор жестяной посуды: миска, кружка, ложка-вилка-нож.

– Вот так, – сказал Старший, – а это питьевая вода. – Он отстегнул от рюкзака походную фляжку и поставил ее в середину. Потом начал распределять сухофрукты, а тоненькая девочка тем временем распаковала хлеб. Штефан нарезал одиннадцать ломтиков колбасы. Белокурая смешала в трех кружках, какие у них нашлись, сухое молоко, какао и воду, а под конец бросила туда по таблетке подсластителя. Томасу велели разломить шоколадку на кусочки, и он с таким рвением принялся выполнять поручение, что из шоколада получился коричневый крем, а из его рук – пара темных лап. Под конец перед каждым ребенком лежала хорошая кучка еды на завтрак.

Старший пожелал всем приятного аппетита, и дети, словно хищники, впились зубами в чернослив, который он рекомендовал им на первое. Потом они пустили по кругу кружки, напиток получился отменного вкуса.

– Сейчас девять часов, – сказал скаут, когда они управились. – Теперь давайте приступим к работе. Я предлагаю нам, старшим парням, подняться на гору и осмотреться там, – он указал на пальмы, сверкающие зелеными листьями под утренним небом. – Надо выяснить, обитаемый ли это остров, какие тут животные и какие плоды. Идемте!

Он взял с собой Штефана и двух других старших мальчиков.

– Я тоже хочу с вами! – возмущенно крикнул Томас. – Я не хочу оставаться с девчонками!

– Нет, ты останешься! – объявил Старший с прямо-таки устрашающей твердостью.

– Тогда я побегу за вами следом! – Томас был просто вне себя. – Я ничем не хуже Штефана; я даже лучше; он всегда учил только латинские слова, а я играл в индейцев. Он никогда не охотился на львов, не умеет ползать по-пластунски и вообще ничего не умеет! Даже выследить индейца!

Но Старший оставался непоколебим.

– Ты остаешься! – повторил он.

Томасу очень хотелось упасть на землю и забиться в приступе истерики. Но он не стал, потому что маленькая рыжая подергала его за рукав и с укоризной сказала:

– А кто же защитит нас, девочек, если все мужчины уйдут в лес?

– Ты правда думаешь, что здесь внизу что-то может случиться? – с надеждой спросил Томас.

– А как же, конечно! – пообещала она ему.

Старший в это время обсуждал с худенькой девочкой, чтобы она в его отсутствие разобрала рюкзаки и сделала опись всех имеющихся вещей.

– Записывай все сюда, в записную книжку, – распорядился он. – Во всем должен быть порядок!

– Я знаю, – горячо кивнула худенькая. – Моя мама так пересчитывает белье: шесть наволочек, десять полотенец… – Она присела на корточки перед первым рюкзаком и принялась его разбирать. – Эй, вы, – позвала она остальных, – идите помогать!

К ней послушно присоединились акробатка и рыженькая. За ними неуверенно последовала очень хорошенькая светлая маленькая девочка, которая до сих пор вообще не подавала голоса. Томас и чернокудрый, а с ними бледный мальчик в очках тоже подошли к рюкзакам.

– Вот ее я хотел бы тоже взять с собой, – сказал Старший, кивнув на акробатку. – Ты же наверняка умеешь и по деревьям лазить?

– Еще как!

– То-то и оно. Может, понадобится быстро влезть на дерево. Да во всех случаях пригодится иметь при себе такую Змеедаму.

– Я тоже отлично лазаю! – Томас еще раз попытался выставить себя в выгодном свете, но Старший ему даже не ответил.

– Уходим, – и он повесил на плечо пустой рюкзак. – А вы, остальные, помогайте здесь… Кстати, как тебя зовут? – спросил он худенькую девочку.

– Лина.

– Очень приятно. Оливер, – представился он с легким поклоном и покраснел. И действительно, на острове посреди океана было совсем некстати раскланиваться и демонстрировать хорошие манеры. – Всем слушаться Лину. Мы скоро вернемся.

И он удалился с группой разведчиков. Они принялись зигзагами подниматься по крутому склону. Девочки и Томас завистливо смотрели им вслед.

* * *

Внезапно тишину разорвал ужасный крик. Чернокудрый с рыданиями упал на песок и стал исступленно биться как в припадке. Оливер бегом вернулся назад:

– Что случилось… ради бога?

Лина стояла на коленях перед рыдающим малышом и расспрашивала его:

– Что с тобой? У тебя что-то болит? Скажи хоть что-нибудь…

Чернокудрый продолжал всхлипывать, не говоря ни слова. Трясущимися пальцами он указывал на продолговатый черный футляр, и, когда Лина его открыла, все увидели, в чем дело: в футляре лежала скрипка, завернутая в шелковый платок, и минувшей ночью в море скрипка вымокла и расклеилась. Она с треском распалась на составные части, когда Лина осторожно вынула ее из футляра.

– Ну вот, – сказал один мальчик. – Из-за какой-то старой пиликалки он ревет как подстреленный.

– Может, ее можно будет склеить, – утешал Оливер. – Кажется, у меня есть катушка лейкопластыря.

Чернокудрый не ответил. Он сидел на земле, заливаясь слезами, онемевший от горя.

– Перестань плакать, – сказала Лина и попыталась вытереть его слезы платком. – Сломанная скрипка в нашем положении не самое худшее! Радуйся, что тебе теперь не надо упражняться!

Малыш посмотрел на нее непонимающе и отвернулся. Он придвинул к себе футляр и нежно обернул части инструмента шелковым платком. Он баюкал сверток как больное дитя. Другие растерянно обступили его. Горе чернокудрого произвело на них впечатление, хотя они не понимали, что уж такого трагического было в расклеившейся скрипке. Они растерянно переглянулись. Маленький наконец поднял голову. У него были красивые черные глаза, они плавали в его блестящих слезах.

– Она погибла, – шептал он. – Ее больше нет.

Детям это было решительно непонятно.

– Да перестань ты, ива плакучая, – сказал Оливер, энергично ткнув носком ботинка этого бедолагу, – хватит! Не важничай так со своей дурацкой пиликалкой.

– Он сошел с ума, – уверенно сказал Томас.

Тут вдруг вмешалась белокурая Змеедама.

– Вам не понять, – сказала она. – Может, он бы лучше сам утонул, чем такое случилось с его скрипкой, так ведь?

Малыш кивнул.

– Ты правда музыкант? – спросила она его.

– Я хотел им стать, – всхлипывал мальчик. – Но теперь…

– Люди искусства очень странные, – поучительно сказала Змеедама. – Я их повидала. У меня отец такой же.

Оливер пожал плечами и повернулся, чтобы уйти.

– Ну и пожалуйста, – сказал он, слегка обиженный. – Я в искусстве не разбираюсь. Идемте, нам пора!

Но он еще раз оглянулся и достал из кармана жестяную баночку.

– Вот тебе лейкопластырь, – сказал он и быстро погладил малыша по его темным кудрям.

Змеедама ткнула его в бок и сказала: