Kitabı oku: «Не говори никому», sayfa 3
Пересчитываю детей, долго зацепив среди них Варю, и возвращаюсь к разговору.
– Отца-то видела девочки? – свистит Оксанка. Через секунду скрипит бутылка и слышится, как она отпивает из бутылки. – Ставлю на то, что он окажется ходячим подкаченным боксером. Или реслингом. Или хоккеистом…
– Я поняла, что ты любишь эти агрессивные виды спорта, подружка, – усмехаюсь, обхватив себя. Я привыкла раз в неделю выходить в зал, чтобы остудить себя и найти баланс (да-да, у меня немного проблемы с головой). Настя и Оксана поддержали меня и сами влились в поток «сброса пользовательских настроек», что одна из них приглянулась к различным видам спорта. Конечно, в плане их состава. – Только ты не угадала. Он работает в каком-то салоне директором.
– Бу. Так неинтересно. Ужасно плох?
– Не знаю. Мне не доводилось видеть его.
– Что же ты обманываешь меня?! Я думала уже можно крест ставить! Значит, он точная копия Ченнинга Татума – со всей харизмой заядлого сексуального daddy.
– Боже. Откуда в твоей голове столько непристойных мыслей, Оксана? – смеюсь и попутно поправляю подошедшей девочке перчатки.
– Мне можно. Это вы, предательницы, погрязли в своих браках и дальше одноразового секса не видите ничего, – фыркает, и мне представляется, как она взмахивает копной волос. – По крайне мере, я умею пользоваться услугами секс-игрушек.
– Начинается… Мы с Мишей знаем толк в сексуальной жизни, потому что работаем над…
На том конце трубки зевают.
– Оксана?!
– Прости, просто узнала, что такое тоска.
Качаю головой.
– Скажу я тебе один раз, секс – это не работа. Секс – это игра, от которой у тебя постоянно ноги раздвигаются.
– Вообще, у нас разговор был про маму Вари, – уклоняюсь я и слышу смешок в трубке.
– И ее горячего отца, – воодушевленно напоминает подружка.
Видимо, Оксана устала от того, что я вечно уклоняюсь от ответа.
– Да-да-да. Надеюсь, больше никогда не встречусь с ней. Лучше я найду общий язык с ее мужем, нежели стану терпеть притворство от этой выскочки.
Уверена, обо мне Евгения думает тоже самое. Будет джекпот, окажись передо мной говорящее зеркало, которому бы нашептывала «Свет мой, зеркальце! скажи да всю правду доложи: я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?», в ответ мне бы показали ее.
– Смотри, как бы он тебя не заколдовал.
Одно воспоминание о глазах Вари заставляют вспомнить день утренника. Я наговорила столько дурости в порыве ярости и хочется извиниться за все сказанное. Вдруг у него есть жена, дети, а я фривольно позволила поглумиться над этим человек, что считаю коварством по отношению к неизмеримому почтению.
После того вечера прошли почти целые три недели, и ни разу не видела его или машину в том дворе. Мне надо извиниться, только как?
– Глупости! Я не засматриваюсь на других мужчин.
– Ой-ой, а кто у нас жадно глотал слюни, когда выступали Деды Морозы?
– Ты имеешь в виду себя, Кислицына, – щелкаю языком, развернувшись вокруг своей оси, чтобы пойти в противоположную сторону. Ноги уже потихоньку начинают коченеть. – Кстати, как у тебя дела с тем…Купером вроде?
– Переводишь стрелки, – охает и с нажимом кряхтит в трубку. Потом слышится, как что-то падает. Наверное, она, наконец, вылезла с велосипеда. – Этот маразматик Купер из Лондона вообще не оправдал мои надежды. Он оказался циником! Представляешь, что он мне сказал прямо на свидании? «Не буду закидывать удочку раньше времени, но это судьба. Греческая красота Ахиллеса3, мудрый гуру, рассудительная акула. Ты получилась несменное вознаграждение. Но окажись здесь другая девушка, наше свидание бы закончилось на «Здравствуй». – выплюнула с отвращением девушка. – Самолюбие затмило ему рассудок. Не удивлюсь, если работает в той сфере, где власть – его еда.
– Бедная ты моя, – покачала головой, – Тебе достаются одни козлы.
– Знаю. Поэтому я все еще жду высокого, энергичного плейбоя, при этом знающий распорядок своей жизни. Тонкая натура вперемешку с неординарным мышлением.
– Куда тебе такой? – наморщила нос по-детски.
– В двадцать первом веке около семидесяти процентов мужиков это плейбои. Они дальше юбки ничего не видят.
– Ты пессимистка на максималках. Оксана, порой твоя категоричность сбивает с толку!
Как бы невзначай глаза падают на сверкающее кольцо на безымянном красном пальце.
– Зато я живу по девизу «Если плачешь – тряпка, если наобум открываешь карты – респект!». Пока мой смысл жизни – это нагуляться до того, как один придурок не захочет меня взять в жены.
Не завидую я этому «придурку». С ней он лишь испытает мигрень, пулю в задницу и неожиданно станет инвалидом с потерей памяти, слуха, зрения. Все в куче.
– А что касается тебя…
Мы вернулись к началу.
– Мыслишь, как старушка с остеохондрозом, уже пережившая молодые года. Тебе нужно сменить обстановку.
– Предлагаешь гулять? – Меня аж передернуло.
– Я не это имела в виду, но тоже не помешает.
– Спятила?
– Ты закрылась в себе. Стала зажатой. Вы с Мишей не практикуете иные методы забавности.
На это я сжала губы и промолчала.
– Дать тебе адрес секс-шопа, чтобы ты прикупила хорошее белье и некоторые штучки?
– Откажусь.
– Тогда остается последний вариант – переспи с другим.
– Измены приводят к разрушению всего, что строилось годами. Я не хочу это терять.
– И не нужно. Просто получить от этого урок и благополучно забыть.
– Мне этого не надо! – твердо отрезаю и спешу повесить трубку, как слышу:
– Поверь, твой предлог никогда не сможет спасти от вдруг охватившего стенания. Каждая уважающая себя девушка один раз в жизни нарушит систему, сделает ошибку, о которой не пожалеет, и которая принесет много боли. Хочешь получить сокровища – пожертвуй чем-то.
Приоткрыла губы, почувствовав мурашки от слов Оксаны. Ее идеи иногда доходят до крайней степени нелепости. Намек об измене мужу вводит меня в ужас, все же это грех на душу. Мне хватило ощутить на себе вкус угрызения совести, но будь это интрижка за спиной Миши – огрызки от моих ногтей не покажутся достаточными.
– Ладно, созвонимся чуть позже.
– Кать, я еще не до…
– Пока, подружка. Удачного тебе дня!
Нажала на отбой, прерывисто отдышалась, закрыла глаза, беря обратно себя в руки. Не поддаваться эмоциям. Не слушать их призыв.
После пяти вечера детей становилось все меньше и меньше. С тетей Таней мы разговаривали на всякие темы, отвлекаясь на последних минутах до ухода домой. Так я отпускаю ее намного раньше, но именно сегодня ей захотелось со мной посидеть подольше. Обсуждение на тему коммунальщиков, федералов, нашего начальства разгружало голову. Целый день был на ногах, и, сидя на стуле, слушая поутихшие голоса детей, медленно погружалась в пространственное межвременье. Так навевает на сон…
– Папочка! – спохватилась Варя, поднимаясь со своего места и мчась в раздевалку. Я следом за ней пулей пошла, гадая, как же выглядит ее отец и насколько мои подозрения в схожести характеров с женой верны, дабы разочаровать Оксану.
Но я проиграла.
Снова.
Ноги приросли к полу, стоило увидеть широкую фигуру мужчины, раскрывающий объятья и приседающий на уровне дочери. Девочка к нему подбежала и чуть ли не запрыгнула на плечи, пока мой шок преобразовывался в учащенное сердцебиение.
Он.
Он оказался ее отцом.
Не знаю, какие мысли заполонили мое сознание в эту минуту, только я не могла оторвать своих глаз от того, кого совсем недавно послала далеко и надолго, при этом поставив себя не в самом лучшем свете. Нет-нет-нет. Не может быть так, чтобы судьба шутила надо мной. Боже.
Руки подрагивали и вспотели. Сложила их перед грудью, пытаясь преодолеть временную рассеянность и показать, что так легко я не смогу пасть. Я глупо выгляжу.
Когда мужчина выпрямился и соизволил поднять на меня очи, позади меня прозвенели осколки. Взгляд пронзил стрелой, оторвал какую-то часть меня, коснувшись потаенных переживаний. Маска холодности растаяла, струйкой потекла по моей коже, которой стала оголенным нервом. Наши глаза встретились, и, хотя прочитать его мысли было невозможно, я знала, он помнит меня. Встреча оказалась на нейтральной территории.
Знакомое пальто с шарфом и непринужденная поза заставили посмотреть с другого ракурса на привлекательность молодого папы. Он до ужаса красив! Оказавшись вблизи с ним, я смотрела на него под другим углом. Смуглая кожа, всклокоченные волосы, вечно падающие ему на глаза, хмурость с безразличием, щетина, прибавляющая года, однако не уменьшающая мужскую харизму с тонкой начинкой отцовства. Взгляд опускаются на губы мужчины, вызывая различные убеждения себе, что они умеют любую девушку заводить с пол-оборота. О чем я только что подумала?
Ретировавшись, смущенно опустила глаза. Какой кошмар!
– Добрый… – прокашлялась, – вечер.
– Добрый, – хмыкнул он. Прищурился, внимательно просканировал меня, под детальным прицелом ощущаешь себя запуганным олененком, встретившийся с голодным волком. После полоснул самоуверенной ухмылкой, тут же опуская голову, словно я не замечу. Да он издевается! – Солнце, иди, одевайся. Я поговорю с твоей воспитательницей…
– Екатериной Фладимирофной, – весело щебечет ребенок без запинки и следует к своему шкафчику.
– С Екатериной Владимировной, – как мантру повторяет мое имя. Оно растекается на его языке настоящим подтаявшим пломбиром. Боже правый.
Не спеша подходит ко мне, становясь на почтительном расстоянии, только так, чтобы показать свое величие. Гигантский. Тут не уж то все два метра с моим-то сто шестьдесят: широкоплечий, гордый, неотразимый. Глаза горят живым блеском, подталкивая вместе с ним пронять роковую встречу.
Не уверена, рада ли я столкновению или же нужно бежать?
– Меня зовут Семен Олегович, – представляется мужчина, не спуская мертвый пепел с тлеющей мятежности. Судорожно вбираю в себя воздух, встряхивая головой. Не думай падать, Катя! – Не думал, что нас повторно столкнет именно в таком ключе.
– Не надо было думать, – мило улыбнулась, сделав шаг назад.
Язык мой – враг мой. Я же разговариваю как воспитатель с родителем, почему я решила дерзнуть?
Ворвавшийся в мое личное пространство запах от одеколона распалил рецепторы обаяния, что я чуть не растеряла уверенность. Мне этого не надо. Господи! В тот вечер я проклинала мужчину на чем свет стоит, неприятный и наглый, в нем не виделось ничего стоящего; а в настоящий момент волнуюсь от одного взгляда на него, тягостного присутствия, как шестнадцатилетняя девочка, столкнувшаяся впервые с парнем. Не могу подобрать слов, вечно сглатываю, дергаю пальцами свою кофту, переминаюсь с ноги на ногу. Да что со мной такое? Откуда такая стеснительность взялась?
Помню первую встречу с мужем. Мы разговорились без каких-либо запинок: шутил, помогал, интересовался, а я находилась под защитой надежного пледа, потому что с Мишей не было умалчивания. Столетние друзья встретились вновь. Непринужденность обстановки. И никакого бешеного электричества.
А перед ним, Семеном, волоски встают дыбом.
– Снова дерзишь, – делает следом за мной шаг, засовывает руки в карманы брюк, представ передо мной с иголочки восходящим жгучим солнцем. Где мой крем от загара?
– Когда мы успели перейти на «ты»? – приподнимаю подбородок.
Я его не боюсь.
– Ты сама в прошлый раз обозначила наши рамки, истеричка, – шепчет Семен Олегович. – Ничего не хочешь сказать?
– Не понимаю, к чему ты клонишь…
Облизывает нижнюю губу, подчинив проследить за этим с завораживающим интересом, и хрипло выговаривает:
– Извиниться.
Пару дней назад я бы вступила на тропу честности, ибо пытливость съедает всю без остатка, но мизантроп во мне стремиться отдать дань порокам. Я не могу вымолвить ни слова, внутренняя агония мешает доставить удовольствие этому заносчивому типу радость от главной роли в ситуации. Никак… Бесята в зрачках торжествуют из-за влияния, которое оказывает на меня одно пребывание в помещении мужчины, им нравится куражиться, играть в крестики-нолики, гнать лошадей за пределы разумного…
– Варя, ты одеваешься? – перевожу внимание на его дочку, обходя стороной, подхожу к моей воспитаннице, которая с усердием натягивает сапоги.
Сбегать проще.
– Угу, – кивает.
Помогаю ей надеть остальные вещи, убрать в шкафчик по нужным отсекам сменку и осматриваю наличие опрятности. Поправляю шарфик, завязываю шапку, полностью отгородившись от прожженного взгляда, что направлен на меня. Это мешает концентрироваться на работе своих рук, будто совсем не мои, ошибаюсь или цепляюсь, про себя пятый раз ругаясь.
– Я хотела предупредить, чтобы вы завтра привели Варю до 8.20, так как рано будет кружок «Буквоежка». Вы же записывали ее туда? – говорю без запинки, а сама съежилась. Не смотри на него. Не смотри.
– Хорошо, – беспечно бросает и встает рядом. Тише добавляет: – Мы не закончили…
По-моему, разговор давно себя исчерпал.
– Пойдем, Варя.
Вспоминаю и бросаюсь обратно к барной стойке, прихватив документы, которые нужно ознакомиться и подписать. Также несколько памяток по моей образовательной программе.
– Подождите, Сем-мен Олегович. – Произносить на деле сложнее, нежели крутить у себя в голове. Мужчина разворачивается, заполняя все пространство удушающим присутствием.
– Тут нужно некоторые бумаги подписать. Также даю вам памятки для ознакомления с группой. Во-от, – тяну к нему дрожащие руки, затаивая дыхание. Его глаза смотрят на листочки, затем его пальцы касаются краев, где находятся мои пальцы. Кожа к коже, наши пальцы соприкасаются и необъяснимый ток прошибает вены. Время как бы замирает, где только я и он может испытать странный контраст. Сглатываю, отпускаю листы и отхожу на безопасное расстояние.
Он глядит в упор несколько секунд, потом просыпается от толчка его дочки и принимает на себя безучастное лицо, будто ничего не было.
– До свидание, Екатерина Владимировна. Приятно было познакомиться, надеюсь, у нас будет еще время ближе узнать друг друга.
Гад! Использует мой глупый трюк, бросая вызов и выводя из равновесия одновременно. Молчу, как партизан. Пусть катиться домой к своей жене и ей ставит свои точки, как положено супругу.
– До сфидание!
– До завтра, Варюша, – махнула на прощание и прижала руку к груди, провожая взглядом двух фигур. До конца двери он не оборачивался, смотрел только на свою дочь, посвятив всю вселенную ей, и за это я была крайне признательна ему. Посмотри он на меня, увидел, как пылают щеки.
Девчушка что-то начинает с воодушевлением рассказывать папе, улыбаясь и подпрыгивая на месте, пока дверь не захлопнулась и не раздался кличь колокольчика.
С раздражением взмахнула руками, топнула ногой. Да твою же мать! Каждое приключение приходится мне. Мать мужа стыдиться меня и недоговаривает многое, борюсь с методистом который месяц, устала доказывать подруге о необходимости не пуститься в потерю контроля, столкнулась с этим и буду терпеть навязчивость до конца выпуска его дочки… Целых дерьмовых два с половиной года!
Прелестное начало нового года.
– Когда ты позвонила, думали, будут просто посиделки, а ты решила напиться? – недоумевает Настя, провожая глазами мой очередной заход.
В баре народу такого не было, учитывая начало недели после праздников, многие здесь присутствовали ради поддержания рабочей атмосферы. Это место может пользоваться спросом как у молодежи, так и хваленных работников, стремящихся доделать дела в комфорте. Не было в этом баре никогда злости, неприязни или иного сбродного недомогания в виде жадничества. Существовало правило: хочешь помочь себе, помоги сначала кому-то. Мораль в том, чтобы человек оставался человеком, ведь от этого становится приятнее в первую очередь тебе. Потому сюда стремились по одной причине – спокойствие.
Молодые люди либо общались приглушенно, либо выпивали компанией. Взрослые…на то были и взрослыми, чтобы отвечать за свою взрослую жизнь. Мы же с подругами относились к числу девушек из класса сильных-независимых-замужних. Ну почти все замужние.
– Рассказывай, что случилось. – Сложив перед собой руки в замок, запальчиво заговорила брюнетка. Она походила на моего психолога. Аж стало смешно.
– Почему ты думаешь, что у нее проблемы?
– Как еще можно объяснить запуганный взгляд и возникшее желание напиться, хотя у нее еще ребенок не кормленный. Остынь, Кать. ― Оксана забирает из-под носа кружку с пивом, на что я возражаю. ― Нет! Объясни нам, ты в последний раз так пила… Никогда так не пила!
Морщусь и смотрю в одну точку на столе.
– Ты выиграла, Кислицына.
– В чем? ― непонимающе хлопает глазами.
– Он оказался копией Татума, только со смесью Тома Круза.
Поднимаю взгляд.
– Ага! Я же говорила, ― хлопает в ладоши, довольствуясь триумфом в незначительном споре. ― Стоп. Неужели тебя расстроил проигрыш?
– Не в этом дело.
Прикрываю глаза, как в темноте всплывает образ кошачьих глаз, искусно вырезающие из меня статуэтку своего высокомерия. Образ человека, не имеющей власти надо мной и в то же время владеющий сознанием любопытства. Вдобавок к смешанных чувствам добавляется одна маленькая проблемка – в прошлый раз я послала его как могла. Думаю, такое никогда мне не забыть, принимая в счет, наши постоянные встречи.
– Три недели назад поругалась с одним типом. Он чуть не задавил меня с сыном, – хмуро вступила в объяснения. – Ну как поругалась. Скорее я со своими нервами его обозвала, как умела.
– Узнаю Зуенка! – подбадривает Оксанка, на что получает неодобрительный взгляд от Настюхи. Ох, девица с огнем на голове та еще учительница со стажем, вечно не преемственная к нашему дурачеству. Интересно, дети у нее ходят по углям? – Продолжай.
– А полтора часа назад пришел забирать новую воспитанницу папа. Угадайте, кто им оказался?
– Ух, ты! Не знала, что кино может буквально оживать. Но почему ты так переживаешь? – Завидела мое поникшее состояние Настя. – Поорала ты на бедного мужика, выпустила пар, уверена, он прекрасно понял твое тогдашнее состояние. Не делать же из этого трагедию…
– Мне стыдно за свое поведение.
Перевела дыхание и продолжила:
– Но я не извинилась перед ним, потому что он напыщенно кичился придуманным им прозвищем. Истеричка!
– Ну он не ошиб…
Настя взглядом заставила Кислую заткнуться. Но та решила пойти в обход:
– Подруга, ты ему понравилась…
– Оксана! – издаю писк, подпрыгивая на месте. – Ничего не говори! Этот нахал еще смел сегодня ставить меня в ужасном положении, так что желание перед ним опуститься на колени и извиниться отпало разом. Такого несносного лицемера в жизни не встречала! Он мне не понравился! Ни капельки.
– При этом ты его сравнила с Томом Крузом? – взмахнула рукой и приподняла брови в непонимании Кислая. – Противоречишь самой себе.
Бармен спрашивает о повторении заказа, но я отмахиваюсь от него. На минуту воцаряется за барной стойкой тишина, после снова вступаю на тропу выведения своей позиции. Позиции отрицания.
– Помогла тебе победить. Раз. – Загнула большой палец правой руки, щелкнув языком. – Два. Хотела поговорить о том, что мне теперь делать. Три. Что-то пошло не по плану.
Настенька Бьянки тихо фыркнула и сразу же прикрылась безалкогольным мохитом, отводя взгляд цвета желтой травы к стеллажу с алкоголем.
– Что мне делать?
– Быть непробиваемой, холодной, черствой. Всё, как любят любые мужики. – Они смеются, и я больше стону.
– Я не собираюсь его охмурять! Вы меня совсем не понимаете. Предательницы. – С разочарованием насупливаюсь, обмахиваясь руками. За этот разговор я чересчур разгорячилась. – Я замужем, не постесняюсь повторить.
– А я вижу, как ты мучаешься. Елки-палки, мужчины – особенно настолько обворожительные – не падают с небес, Катька. Ты либо их берешь всеми руками и ногами, либо упускаешь. Давай на чистоту, тебе нужен мегагорячий секс без обязательств.
– Не думаю, что такая идея…
– Не вмешивайся, Насть! – затыкает рот строгой львице. – Подожди, скоро ты сама на себе это испытаешь.
Настя становиться бледнее обычного, правда, кончик носа моментально начинает подрагивать от подступающего раздражения. Зрачки расширяются, пальцы сильнее впиваются в стакан, норовя вот-вот расплющить в мелкие кусочки стекла. Черт, не хватало еще ссору в избу пригнать.
– Я многого наслушалась от своих клиенток-мамашей, так они рассказывают о том, что любовник – это не путь развода, а раскрепощения себя. Таким образом, они находили в себе собственное «я», распределяли аппетиты и умеряли застой в браке. От этого никто не страдал, милая моя.
– О’кей. Буду игнорировать его. Проще простого.
И потянулась за пивом, пока Оксана укоризненно качала головой. Что поделать, нравы у каждого свои. Может быть, она принимает категоричность в отношениях, как рассвет цветка, для меня избранное коварство ни с чем несравнимо с казней. В средневековой Европе за любую промашку казнили не просто путем выбора, находили предельные вердикты, подобные тому, что предлагает Кислицына. Измена. Женщину могли заточить в монастырь до конца жизни. Некоторых женщин уродовали, отрезая им нос, губы или уши. И это не самое страшное, хотя кому как. Самое страшное – женщин сжигали на костре, подобно ведьмам, считая, что огонь может очистить заблудшую, порочную душу женщины.
Девочки между собой спорят, только никакие реплики до меня не доходят. Я оказалась в своем мире. Рассматриваю картину, где огонь забирает крик девушки в гущу пекла, где ее кожа становится чем-то схожим с землей, пока вокруг собралась толпа народа, поглазеть над муками обычной простолюдинки. Они выкрикивают какие-то слова, но услышать – ей уже невозможно. Она увязла в огне.
Встряхиваю головой, отчего волосы летят на лицо, убираю за уши, тянусь к стакану и делаю несколько глотков. Фантазия к моим двадцати шести годам сделалась крайне вульгарной, наверное, причины имеют глубокий корень, относящийся к тяжелому детству. Никому такого не пожелаю.
– Ау! Вызываю планету Катю Краснову! Ты здесь, – щелкает перед моим лицом Оксанка. Я ударяю по ее руке, выпрямляясь. – Прости. Столько наговорила тебе, а ведь у тебя полно своих проблем. Ты не обижаешься?
Темноволосая кладет свою руку поверх моей, покоившейся на стойке, сжимает и с виновато-обаятельной улыбкой смотрит исподлобья, как бы напрашиваясь на милостыню. Блаженственная белозубая улыбка возникает из ниоткуда, потому что не могу ее сдержать.
Вместе пройти огонь, воду и медные трубы, вырасти, как родные сестры, строить общие планы, поддерживать, искать решения, мечтать, сочинять свою историю…
Без них не было бы меня. А их без меня.
Без них бы я не обрела свое место в этом мире.
Мы связаны крепкой дружбой. На таком примере и должны равняться другие девушки, не ограничивающие себя только в возможностях быть выше и позабыть толику единства. Каждый человек нуждается в ком-то: будь мама, папа, брат, тетя или другой. Самый главный, это друг. Вместе с ним ты встаешь на ноги и стремишься в будущее. А замена в виде денег, империи, роскоши – не приносит твердого покрова под тобой; это лишь отрезок материального обеспечения, когда на самом деле тебе нужно духовное.
– Девчонки!
Развожу руки, приобнимаю каждую и прижимаю к себе. Мы образуем круг, переплетаясь объятьями, дыханиями, улыбками, наслаждаемся обществом. Такие минуты мне кажутся бесконечностью. Не хочется никуда уходить, ничего говорить, потому что наше молчание многое объясняет.
– На сегодня тебе хватит, дорогая, – заключает Бьянки, все-таки убедив меня в гуманности решения. Да, перед мужем и сыном будет неудобно приходить пьяной. Отстраняемся друг от друга и смеемся. – По поводу твоего папочки…
– Он не мой.
– Не суть. Делай вид, словно тебя не касается он, словно между вами ничего не было. Все-таки вы друг другу чужие люди, не думаю, что он настолько лишен мозгов, чтобы с тобой флиртовать.
– Это я могу.
– Правильно.
Допустим, я с этим справлюсь. Главное, не влюбиться в него. Не смей, Катя!
Последующие дни никаких подвохов поведении Семена Олеговича не наблюдалось. Он приводил дочку, уточнял кое-какие вопросы про обучение и порядок группы, заполнял мелкие бумажки, дабы собрать полный пакет социального паспорта, но блеска в дикой необузданности попусту не было при нашем спокойном разговоре. Разговаривали умеренно, без криков, ругательств, что не было свойственно с первого раза при встрече, не исключено, что такой разлад удивлял не меня одну.
Непредсказуемость – вот что встало между нами.
Не знала, какой подвох ожидать в каждом его движении.
При его появлении каждая клеточка тела напрягалась, и мне хватало усилия говорить ровно, не запинаться, смотреть в глаза наглеца, тем временем коленки подкашивались от близости. Меня устраивало взаимоотношение воспитателя с родителем, так что хотелось видеть это в постоянстве. Жаль, только мой демон продолжал верить в несбыточную надежду, что когда-то маска закрытости лопнет и истина вырвется на свободу.
Этому не бывать, дорогой мой друг.
Пятница – день лени. Маленькая традиция нашей группы, учитывая, что каждодневная работа с детьми оставляла много сил за воротами терпимости. Занятия проводились строго по расписанию, а мелкие режимные моменты упускались из виду, позволяя обширный доступ к самостоятельной деятельности. Этот день был моим любимым, ведь завтра уже выходной, позволяющий немного сбавить груз ответственности. Когда же у нас появится еще один воспитатель, дабы совместить две группы? Полтора воспитателя на одну группу – бред, но никак не новая тенденция работы. Никто не хочет работать из-за ограничительных рамок и мам, ищущих в работе каждого персонала косяки, чтобы это выписать в письме в Министерство Образования, мэру или главе района для добавления красочности камню преткновения. Посудите сами, стремишься к одному, в итоге, появляется еще один вид работы, навешивающий волокиты в свои свободные часы. Столько бумаг, по рассказам старых педагогов, не было в советском союзе.
Потому что образование не требовало отчета, а требовало знаний.
Я забрала ближе к пяти, после ужина, сына с группы и привела в свою. Девочки и мальчики уже были знакомы с ним с младшей группы, что облегчает привыкание в присутствии кого-то постарше, хотя новенькой предстояло еще познакомиться с моим сыном. Не знаю, при мысли о том, что они смогут найти общий язык намного ближе, чем другие – меня бросало в дрожь. Иметь что-то общее с этим мужчиной не желаю!
Мамы и папы в вечер пятницы приходили рано. Не задерживали болтовней собирание, с детьми бурно обсуждали какие-то планы, подгоняли их и весело шли домой. Няню Таню отпустила пораньше, оставшись с еще пятью детьми, при этом готовя нарезки на следующую неделю. Косточки пальцев ломило от прорезывания мелких деталей, а перед глазами белые мошки летали от изнурительной концентрации.
– Да, я тебя победила! – визжит Варя, вскидывает руки вверх и громко начинает смеяться.
Поднимаю голову, и в спину медленно втыкают огромный меч.
Мой сын и Варя…играют вместе в Новогоднее приключение. С задоринкой обсуждают ход игры после ее победы, и никакая оплошность не заставляет усомниться в моем Артурике. Ей хорошо с ним. И ему с ней. Проведение параллельности. Боже мой, будет очень плохо, если они найдут эдакий общий язык, который приведет их к странному союзу. Конечно, я не люблю ломать судьбы и не стану ничего говорить о запрете общения с Варей ему, просто…для меня все это выше дозволенного. На каркала я.
– Варюша! – низкий баритон раздается над ухом.
Вздрагиваю и поворачиваю голову, всматриваясь в профиль Семена Олеговича. Волосы в снегу, глаза искрят любовью и мальчишеской беззаботностью, весь недоступный. Замечаю стекающуюся каплю по щеке, которое пропадает за воротником пальто, оттого непристойные мысли являются максимально быстро. Кладу ногу на ногу и сжимаю бедра, мысленно покусывая уснувший разум.
Не заглядывайся на него, Катя, черт возьми!
– Папочка!
Младшая Лазарева поднимается с места, позабыв о настольной игре, и бежит к отцу. Артур поджимает с досады губы, провожая ее взглядом. Ох, узнаю его чувства: когда только знакомиться с кем-то, испытывает ужасное одиночество при скором завершении общения.
– Как ты тут? – Голос постепенно стихает, так как он отходит с девочкой в раздевалку.
Несколько секунд сижу, разглядывая вырезанные цветочки, мнусь на стуле, возмущаясь тому, почему он не взглянул на меня. Вообще никакого внимания помимо приписываемого! Да почему меня должно волновать? Господи. Каждая мелочь начинает обретать смысл с иного ракурса, будто в этом мире должно все доставаться только мне. Я не эгоистка… Даже не могу объяснить охватившее переживание за то, что он не посмотрел на меня.
Я осталась сидеть на месте, продолжать вырезать цветочки, пока в дверях не возникла Варюша, прощаясь со мной. Пожелала хороших выходных, уведомив, что в понедельник нас ждет кое-что интересное, попросив сказать родителям, чтобы красиво ее приодели. Затем убежала, оставив после себя сокрушительную озадаченность.
Девочка замечательная, с ней уютно общаться. Найти бы еще общий язык с ее родителями.
Выходные ждет каждый. Согласитесь? Как только начинается очередная рабочая неделя, мы уже начинаем отсчитывать секунды, минуты, часы и дни до начала вечера пятницы, потому что… Такова система нашего мышления. Сколько не старайся о них не думать, погружаться с азартом в нынешнее дело, все равно будешь уплывать на Кудыкины горы. Нет нам покоя, от этого многие, не успев выйти с одних выходных, стремятся к другим. Их катастрофически мало.
Сладко тянусь в теплой постели, все еще хранящая терпкий запах мужа вперемешку с ночной одичалостью. Это лишний раз доказывает, что наша жизнь в постели не иссякла в шарме. Доказывать бы это подругам.
Не знаю, для чего говорила ту ересь Кислая, она ошибалась. За столько лет наша связь не утратила смысл, просто обрела иной вакуум, в котором получаешь больше стрит-флешов4, то бишь с разной амплитудой, но с одинаковым концом, ненасытно и остро. Комбинация зачетная, не каждый ее сможет оседлать несколько раз подряд.
Посмотрела в потолок, на котором кружились блики от солнца, преломляющиеся из-за вспотевшего стекла. И правда, в комнате температура была крайне высокой. Наши частые вздохи принесли хотя бы какую-то пользу.
Из кухни донося звук, словно что-то упало. Приподнялась на локтях, огляделась в поисках какой-нибудь прилежащей одежды и заметила халат на столе с компьютером справа от меня. Накинула на себя, заправила в заученном подходе кровать, постелила покрывало и пошла на поиски своего мужа.
Квартира была обширной, четырехкомнатной, включающая минимализм до такой степени, что можно гонять футбол в этих стенах. Дом отстроили еще в позапрошлом году, заселились полгода назад, а купить недостающую мебель руки не могут дойти. Не привыкла много ходить по магазинам, рассматривать один и тот же товар полчаса, приходя, в конечном счете, ни к чему. Приехал зачем-то, а уехал ни с чем. Потому все оставила на муже, который в свою очередь плюнул. Так и живем.
