Kitabı oku: «Загадка замка Орнекен», sayfa 3
Однако в конце октября графиня неожиданно простудилась, и это стало причиной тяжелого заболевания, последствия которого оказались очень серьезными. Состояние графини ухудшалось, и граф д’Андевиль принял решение перевезти ее и детей на юг Франции. Но две недели спустя болезнь обострилась и через три дня графини не стало.
Отчаяние графа было настолько велико, что, глядя на него, можно было заключить, что жизнь его окончена и, что бы ни произошло, он уже никогда не только не испытает радости, но даже не сможет утешиться. Теперь он жил не столько ради детей, сколько для того, чтобы хранить культ покойной и лелеять воспоминания, ставшие для него единственным смыслом существования.
Граф не мог заставить себя возвратиться в замок Орнекен, где он был безгранично счастлив, но и не допускал мысли, что в замке могут поселиться чужие люди. Поэтому он приказал Жерому накрепко закрыть все двери и ставни, а вход в спальню и комнату графини перекрыть таким образом, чтобы никто и никогда не смог бы туда проникнуть. Кроме того, Жерому было поручено сдать фермы в аренду местным крестьянам и взимать с них арендную плату.
Но такой разрыв с прошлой жизнью оказался для графа недостаточным. Может показаться странным, но для этого человека, жившего лишь воспоминаниями о покойной жене, все, что напоминало о ней, – предметы семейного обихода, жилище и его окрестности – стало непереносимой мукой, и даже собственные дети вызывали у него болезненное чувство, совладать с которым он был не в состоянии. В провинциальной глубинке, в Шомоне, проживала его вдовая старшая сестра Алина. Ее заботам он и поручил свою дочь Элизабет и сына Бернара, а сам отправился в путешествие.
Алина отличалась самоотверженностью и развитым чувством долга. В ее доме в атмосфере нежной заботы, внимания и требовательности прошло детство Элизабет. Здесь сформировались душевные качества девушки, созрел ее разум и укрепился характер. Тетя воспитывала племянницу в строгости, и ей удалось привить Элизабет очень жесткие моральные нормы.
В свои двадцать лет Элизабет была девушкой рослой, решительной и отважной. Выглядела она несколько меланхолично, но, когда на лице Элизабет появлялась очень наивная и искренняя улыбка, тогда казалось, что всю ее озаряет яркий внутренний свет. Такие лица природа изначально метит знаками будущих испытаний и радостей, предначертанных человеку его судьбой. Глаза ее всегда были увлажнены, и казалось, что любое зрелище вызывает у нее самые сильные чувства. Голову Элизабет украшала копна светлых локонов, отчего ее лицо приобретало веселое выражение.
Граф д’Андевиль в перерывах между путешествиями навещал Элизабет и всякий раз поражался тому, насколько очаровательной становится его дочь. Две зимы подряд он брал ее с собой в поездки по Испании и Италии, и вот однажды в Риме она случайно познакомилась с Полем Дельрозом. После этого они встречались в Неаполе, потом в Сиракузах, вместе совершили длительную поездку по Сицилии, и лишь в момент расставания оба поняли, насколько крепки связавшие их чувства.
Поль, как и Элизабет, воспитывался в провинции и так же, как она, долго жил у преданной родственницы, старавшейся сделать все от нее зависящее, чтобы мальчик забыл о страшной трагедии, которую он пережил в детстве. Избавить Поля от тяжелых воспоминаний ей, разумеется, не удалось, но она с успехом продолжила дело, начатое его отцом, и благодаря ее воспитанию Поль вырос честным и трудолюбивым юношей. Он отличался широким кругозором, жаждой деятельности и интересом к окружающей жизни. Поль окончил Национальное училище искусств и ремесел, был призван на военную службу, по завершении которой уехал на два года в Германию, чтобы на месте изучить некоторые вопросы механики и организации промышленного производства, к которым проявлял большой интерес.
Поль был высок ростом и прекрасно сложен, черные волосы он зачесывал назад, а сочетание худого лица и волевого подбородка придавало ему мощный и энергичный вид.
После знакомства с Элизабет, Поль открыл для себя ранее неведомый ему мир сильных чувств. Оба они теперь пребывали в каком-то странном состоянии, похожем на опьянение с примесью сильного удивления. Любовь изменила их души, которые вдруг приобрели свободу и легкость, наполнились восторгом и радостью бытия, что для молодых людей, выросших в суровых условиях, было совершенно непривычно. По возвращении во Францию он попросил руки Элизабет у ее отца и получил согласие на брак.
За три дня до бракосочетания состоялось заключение брачного контракта, во время которого граф д’Андевиль сообщил, что к приданному дочери он добавляет замок Орнекен. Молодые люди приняли решение поселиться в замке, имея в виду, что Поль приобретет в промышленной зоне региона предприятие, которое сам и возглавит.
В четверг 30 июля в Шомоне состоялось их бракосочетание. Количество гостей было сведено к минимуму, потому что все ожидали начала войны, хотя граф д’Андевиль, располагавший самыми достоверными сведениями, утверждал, что о войне не может быть и речи. На свадебном обеде Поль познакомился с Бернаром д’Андевилем, братом Элизабет, которому недавно исполнилось семнадцать лет. Бернар учился в колледже, у него только что начались каникулы, и он очень понравился Полю своей энергией и открытостью. Было решено, что через несколько дней Бернар также приедет в Орнекен.
В час дня Элизабет и Поль сели в поезд и покинули Шомон. Крепко держа друг друга за руки, они направились к своему замку, где намеревались провести первые годы совместной жизни и обрести счастье и покой, к которым всегда стремятся ослепленные любовью молодожены.
В половине седьмого они подъехали к замку и обнаружили стоявшую на крыльце жену Жерома, Розали, полную даму с красными прожилками на щеках. Выглядела она весьма бодро и производила впечатление очень доброй женщины. Перед ужином супруги совершили короткую прогулку по саду, а затем пошли осматривать замок.
Элизабет не могла сдержать охватившего ее волнения. От прежней жизни у нее практически не сохранилось никаких воспоминаний, и, тем не менее, что-то все же напоминало ей о матери, которую она почти не знала и даже не помнила, как она выглядела. В этом месте мать прожила свои последние счастливые дни, и девушке казалось, что тень покойной продолжает шествовать по аллеям, что лужайки продолжают хранить знакомый с детства запах, что листья на деревьях колышутся на ветру и шепчут что-то такое, что ей уже доводилось слышать именно в этом месте, в те же часы, когда здесь звучал голос ее матери.
– Вы загрустили, Элизабет? – спросил Поль.
– Нет, мне не грустно, просто я взволнована. Ведь мы приехали в дом моей матери, она мечтала жить здесь, а теперь нас привела сюда та же самая мечта. И еще я чувствую какое-то беспокойство. Меня преследует ощущение, что я здесь чужая и нарушаю царящие в этом месте мир и покой. Нет, вы только подумайте! Ведь моя мать так давно живет в этом замке. Она здесь совсем одна. Отец отказывается приезжать сюда, и мне кажется, что, возможно, мы тоже не имеем права сюда являться, ведь мы совершенно безразличны ко всему, что не касается нас двоих.
Поль улыбнулся:
– Элизабет, друг мой дорогой, просто на вас навалилось тяжелое чувство, которое всегда приходится испытывать, приезжая в конце дня в незнакомое место.
– Даже не знаю, – ответила она. – Возможно, вы правы… Однако я не могу избавиться от неприятного чувства, которое мне совсем не свойственно. Пьер, вы верите в предчувствия?
– Нет, а вы?
– Ну и я тоже, – ответила она, смеясь, и подставила губы для поцелуя.
Их поразило, что в гостиных и комнатах замка сохранилась жилая атмосфера, словно хозяева вовсе не покидали этот дом. В свое время граф приказал, чтобы в замке все оставалось в неизменном виде, как при жизни Эрмины д’Андевиль. Все безделушки, вышивки, кружевные скатерти, миниатюры, прекрасные кресла XVIII века, фламандские гобелены, роскошная мебель, которую когда-то коллекционировал граф, все осталось на своих местах. Казалось, что вся эта очаровательная интимная обстановка была создана специально для них двоих.
После ужина молодожены опять вышли в сад и стали прогуливаться в томной тишине. С террасы открывался вид на долину. Над ней сгущались сумерки, сквозь которые пробивались одинокие огоньки. Мощные руины разрушенной главной башни глядели в небо, на котором угасал свет уходящего дня.
– Поль, – тихо проговорила Элизабет, – а вы обратили внимание, когда мы осматривали замок, на одну дверь, закрытую на большой висячий замок?
– Ту, что находится в середине главного коридора, рядом с вашей комнатой?
– Да. Там была спальня моей несчастной матери. Отец приказал, чтобы Жером закрыл спальню и смежную с ней комнату на висячий замок и отдал ему ключ. С тех пор туда никто не заходил, и все там осталось на своих местах, все, чем пользовалась моя мать, ее вышивки, книги и прочие вещи. А на стене, в простенке между двумя накрепко закрытыми окнами, висит ее портрет. Отец заказал его за год до смерти матери своему другу, очень известному художнику. Портрет написан в полный рост, и мне сказали, что мать на нем изображена очень похоже. Сбоку от портрета стоит ее скамейка для молитв. Сегодня утром отец отдал мне ключ от ее спальни, а я обещала ему преклонить колени на этой скамейке и помолиться перед портретом.
– Давайте зайдем туда, Элизабет.
Когда они поднимались по лестнице, ведущей на второй этаж, рука молодой женщины подрагивала в руке мужа. Все лампы в коридоре были зажжены. Они дошли до спальни и остановились.
Широкая и высокая дверь спальни была устроена в толстой стене, а расположенную над ней перекладину портала украшал позолоченный барельеф.
– Откройте, Поль, – сказала Элизабет. Голос ее дрожал.
Она протянула ему ключ. Он повернул ключ в замке и взялся за дверную ручку. Но внезапно она вцепилась в руку мужа.
– Поль, подождите секунду… Для меня это такое потрясение! Подумайте только, я впервые в жизни окажусь перед изображением моей матери… а вы будете рядом со мной… любимый мой… У меня такое чувство, словно я вновь становлюсь маленькой девочкой.
– Да, маленькой девочкой, – сказал он, прижимая ее к себе. – А еще вы становитесь взрослой женщиной…
В объятиях мужа Элизабет успокоилась и прошептала:
– Все, дорогой мой, заходим.
Он толкнул дверь, потом вернулся в коридор, снял со стены одну из ламп, зашел в комнату и поставил лампу на небольшой круглый столик.
Элизабет уже успела пересечь комнату и стояла перед портретом.
Лицо матери оставалось неосвещенным. Элизабет взяла лампу и направила свет на портрет.
– Поль, до чего она красива!
Он приблизился и взглянул на портрет. Элизабет почувствовала, что силы оставляют ее, и опустилась на колени. Поль, молча, стоял рядом с ней. Через некоторое время она взглянула на него и поразилась.
Он стоял совершенно неподвижно, бледный, с широко раскрытыми глазами. Казалось, что его посетило ужасающее видение.
– Поль! – воскликнула она, – что с вами происходит?
Поль, не отрывая взгляда от портрета графини Эрмины, стал пятиться к двери. Его качало, словно он был пьян. При этом он, не переставая, колотил руками по воздуху.
– Эта женщина… эта женщина… – бормотал он хриплым голосом.
– Поль! – закричала Элизабет, – что ты хочешь сказать?
– Эта женщина… Это та самая, что убила моего отца.
III. Приказ о мобилизации
После того, как Поль произнес эти страшные слова, повисла гнетущая тишина. Элизабет неподвижно стояла рядом с мужем и пыталась понять сказанное им. Смысл услышанного еще долго оставался ей непонятным, но постепенно значение слов, произнесенных мужем, стало доходить до Элизабет, и она ощутила нарастающую боль, словно на ее теле раскрылись глубокие раны.
Она шагнула вперед и, глядя ему прямо в глаза, проговорила очень четко, но так тихо, что он едва расслышал:
– Что ты сказал, Поль? Это чудовищно…
Он в тон ей откликнулся:
– Да, я сказал чудовищную вещь. Я и сам пока в это не верю… не хочу верить…
– Значит… ты ошибся, ведь так? Ты ошибся… признайся…
Она умоляла его с таким отчаянием в голосе, словно хотела разжалобить.
Он взглянул поверх плеча жены, вновь впился взглядом в проклятый портрет и содрогнулся.
– Да, это она, – твердо сказал он, сжимая кулаки. – Это она… я узнаю ее… это она убила…
Элизабет от возмущения даже подскочила на месте. Она ударила себя в грудь и закричала:
– Это моя мать! Моя мать могла кого-то убить?.. Та, которую мой отец обожал и обожает по-прежнему!.. Моя мать, которая качала меня в колыбели и целовала меня! Да, я забыла ее, но я помню ее ласки и ее поцелуи. И она могла кого-то убить?
– Да, это она.
– Ах, Поль, то, что вы говорите, подло! Как вы можете утверждать такое, ведь с момента преступления прошло слишком много времени? Вы были ребенком, а ту женщину видели лишь в течение нескольких минут!..
– Я видел ее гораздо дольше, чем вы думаете, – с нажимом воскликнул Поль. – С того момента, когда было совершено преступление, ее образ ни на минуту не покидал меня. Бывало, что я старался избавиться от него, как стремятся избавиться от навязчивого кошмара. Но мне это не удавалось. Вот он, этот образ, я вижу его на стене. Это так же точно, как то, что я существую. Я узнаю его так же, как узнал бы ваш образ даже через двадцать лет. Это она!.. Смотрите, да посмотрите же на ее корсаж! Вы видите эту брошь, обвитую золотой змеей?.. Это камея! Ведь я говорил вам о ней! А глаза змеи… они рубиновые! И эта черная кружевная шаль на плечах! Это она! Это та самая женщина, которую я тогда видел!
Он чувствовал, как внутри него нарастает ужас, его уже колотило, и он грозил кулаком портрету Эрмины д’Андевиль.
– Замолчи! – закричала Элизабет, которой каждое слово Поля причиняло мучительную боль, – замолчи, я запрещаю…
Она попыталась закрыть ему рот ладонью. Но Поль, словно ему было неприятно прикосновение жены, отвел ее руку. Это вышло у него настолько неожиданно и инстинктивно, что она разразилась рыданиями, а он, совсем потеряв голову, подгоняемый болью и ненавистью, словно одержимый навязчивыми галлюцинациями, прорычал:
– Вот она! Это ее злобный рот, ее безжалостные глаза! Она замышляет преступление. Я это вижу… я вижу… она приближается к отцу, хватает его… она поднимает руку… она его убивает… Ах, подлая!..
И он выбежал из комнаты…
* * *
Эту ночь Поль провел в парке. Он, как сумасшедший, бегал по темным аллеям, в отчаянии падал на газон и плакал, нескончаемо плакал.
Повзрослев, Поль Дельроз испытывал страдания только в те минуты, когда вспоминал об убийстве отца. Постепенно боль от этих воспоминаний притупилась, однако периодически накатывала страшная тоска, и страдания обострялись, словно его нещадно жгли новые раны. На этот раз боль оказалась настолько сильной, и свалилась она так неожиданно, что несмотря на его умение владеть собой и сохранять здравомыслие, он буквально потерял голову. Казалось, что его мысли, поступки, слова, которые он выкрикивал в ночи, исходят от человека, утратившего контроль над собой.
Идеи и образы бились в его воспаленном мозгу, словно листья на ветру, и при этом его неотступно преследовала одна ужасная мысль: «Я узнал убийцу моего отца, и она мать той женщины, которую я люблю!»
Но продолжал ли он ее любить? Поль, чувствуя полную безнадежность, оплакивал им же разбитое счастье, но любил ли он еще Элизабет? Был ли он способен любить дочь Эрмины д’Андевиль?
Рано утром он вернулся в замок, прошел мимо комнаты Элизабет, но его сердце при этом даже не дрогнуло. Ненависть к убийце вытравила у него остатки любви, желаний, нежности и даже обыкновенной жалости к другому человеку.
Несколько часов он провел в полном оцепенении. Нервы его немного расслабились, но ход мыслей и состояние духа остались прежними. Теперь он решительно не желал видеться с Элизабет. Тем не менее, ему хотелось все понять, отдать себе отчет в происходящем, собрать недостающие сведения и, обретя уверенность, принять главное решение, в результате которого случится величайшая трагедия его жизни.
В первую очередь следовало расспросить Жерома и его жену, свидетельства которых имели особое значение, потому что они были лично знакомы с графиней д’Андевиль. Некоторые вопросы, например, касающиеся некоторых дат, необходимо было прояснить немедленно.
Он обнаружил их в павильоне. Оба были чрезвычайно взволнованы. Жером, державший в руке газету, и Розали отчаянно жестикулировали.
– Вот все и началось, сударь! – воскликнул Жером. – Скоро начнется, будьте уверены!
– Что именно? – спросил Поль.
– Мобилизация! Скоро сами все увидите. Я встретил своих друзей жандармов, и они меня предупредили. Уже готовы листовки и плакаты.
Поль рассеянно заметил:
– Плакаты всегда готовы.
– Да, но скоро их наклеят, будьте уверены. И, кстати, почитайте, сударь, газеты. Эти свиньи, – простите сударь, другого слова не нахожу, – эти свиньи хотят начать войну. Австрия готова начать переговоры, но тем временем они уже несколько дней как проводят мобилизацию. К тому же они стараются ограничить доступ на свою территорию. Более того, вчера, неподалеку отсюда, они разрушили французский вокзал и взорвали рельсы. Почитайте, почитайте газеты!
Поль пробежал глазами сообщения последнего часа, но, несмотря на всю серьезность текущих событий, война по-прежнему казалась ему делом маловероятным, и он лишь наскоро просмотрел заголовки газет.
– Все успокоится, – заключил Поль, – это у них такая манера вести переговоры, держа руку на эфесе сабли, я все равно не поверю…
– Вы, сударь, ошибаетесь, – пробормотала Розали.
Но он не слушал и продолжал размышлять лишь о собственной трагедии и о том, как бы ему ловчее вытянуть из Жерома недостающие сведения. Сдерживаться уже не было сил, и он спросил напрямую:
– Скажите, Жером, вам известно, что что мы с Элизабет вчера заходили в комнату графини д’Андевиль?
Было заметно, что вопрос поразил управляющего и его жену, словно Поль и Элизабет совершили святотатство, проникнув, как они выражались, в комнату мадам, которая долгие годы оставалась закрытой.
– Господи, да возможно ли такое! – пробормотала Розали.
Жером добавил:
– Это невозможно, ведь я передал господину графу единственный ключ от надежнейшего навесного замка.
– Вчера утром он отдал этот ключ нам, – сказал Поль.
И тут же, стараясь воспользоваться их смятением, задал новый вопрос:
– В комнате между окнами висит портрет графини д’Андевиль, когда именно его там поместили?
Жером ответил не сразу. Он задумался, внимательно посмотрел на жену и четко произнес:
– На ваш вопрос ответить нетрудно, его повесили тогда же, когда господин граф перед переселением в замок переправил сюда свою мебель.
– И когда же это произошло?
Ответа пришлось ждать несколько секунд. За это время нетерпение Поля достигло наивысшей точки. Ведь от ответа управляющего зависело буквально все.
– И все-таки! – взволнованно сказал он.
– Ну, весной 1898 года.
– 1898 года!
Поль был потрясен. Он проговорил про себя: 1898 год. Тот самый год, когда был убит отец!
Не раздумывая, с хладнокровием следователя, действия которого подчиняются намеченному плану, он спросил:
– Значит, граф и графиня д’Андевиль переехали в замок?..
– Господин граф и госпожа графиня приехали сюда 28 августа 1898 года и уехали на юг 24 октября.
Теперь Поль знал всю правду, ведь убийство отца произошло 19 сентября.
Ему внезапно стали ясны все обстоятельства случившегося, проливавшие свет на мельчайшие детали последующих событий. Он вспомнил, что его отец поддерживал дружеские отношения с графом д’Андевилем, и подумал, что, скорее всего, во время путешествия по Эльзасу отец узнал, что его друг д’Андевиль находится в Лотарингии и, решив сделать ему сюрприз, отправился навестить его. Поль прикинул в уме расстояние между Орнекеном и Страсбургом. Оно как раз соответствовало времени, потраченному на поездку по железной дороге.
Он спросил Жерома:
– Сколько отсюда километров до границы?
– Ровно семь километров, сударь.
– Правильно ли я понимаю, что недалеко отсюда по другую сторону границы находится маленький немецкий городок?
– Да, сударь, это Эбрекурт.
– А имеется ли короткая дорога до границы?
– Да, от шоссе за парком к границе ведет тропинка.
– Она проходит через лес?
– Да, через лес господина графа.
– А в этом лесу…
Теперь для того, чтобы обрести полную, абсолютную уверенность, которая приходит не в результате интерпретации фактов, а вследствие их констатации, оставалось лишь задать главный вопрос: не стоит ли в лесу посередине поляны маленькая часовня? Почему же Поль так и не задал этот вопрос? Возможно, он счел его слишком конкретным, способным навести управляющего на размышления и подсказать ненужные догадки, которые и без того напрашивались сами собой в ходе их разговора.
Поэтому он предпочел задать другой вопрос:
– Выезжала ли куда-нибудь графиня д’Андевиль в течение тех двух месяцев, что она прожила в Орнекене? Скажем, на несколько дней…
– Клянусь вам, ни разу. Госпожа графиня вообще не выходила за пределы поместья.
– Она только гуляла по парку?
– Именно так, сударь. Господин граф почти каждый день ездил после обеда в Корвиньи или выезжал в долину, а графиня лишь прогуливалась в парке или в лесу.
Теперь Поль узнал все, что хотел. Ему было безразлично, что подумают Жером и его жена, после того, как они выслушали бесчисленное количество несвязанных между собой вопросов. Поэтому он поблагодарил их и откланялся.
Разумеется, Полю хотелось как можно скорее довести до конца начатое им расследование, и тем не менее, поиски за пределами парка он решил перенести на более позднее время. Можно было подумать, что он боится увидеть воочию это последнее доказательство, которое, впрочем, из всех прочих свидетельств было самым убедительным.
Поль возвратился в замок, а так как уже наступило время обеда, он решил не уклоняться от неизбежной встречи с Элизабет.
Однако горничная, встретившая его в гостиной, объявила, что мадам не здорова и просит разрешения отобедать у себя. Он понял, что жена не хочет ни в чем ему препятствовать, что она отказалась защищать честь своей матери и вообще заранее готова смириться с любым решением мужа.
Обедал он один, если не считать людей, прислуживавших ему за столом. Теперь Поля преследовало такое чувство, что жизнь его закончилась, и что из-за обстоятельств, в которых никто из них не был повинен, он и Элизабет прямо в день свадьбы превратились во врагов, которых ничто в мире не сможет примирить. Разумеется, он не испытывал к ней ненависти и не ставил в вину преступление, совершенное ее матерью, однако бессознательно продолжал сердиться на нее, словно она была виновата в том, что оказалась дочерью этой женщины.
После обеда он два часа провел в комнате графини, разглядывая ее портрет. Эта новая драматическая встреча понадобилась ему для того, чтобы навсегда сохранить в памяти ее проклятый образ и заставить вспыхнуть с новой силой уже померкшие воспоминания.
Поль стоял перед портретом и внимательно рассматривал все мельчайшие детали. На камее был вырезан лебедь с расправленными крыльями. Его обрамляла золотая змея. Он запомнил блеск рубинов, струящиеся по плечам кружева, форму рта, прическу, овал лица.
Именно эту женщину он видел в тот день в конце сентября. В углу портрета он увидел подпись художника и написанные им слова: Портрет графини Э. Картина, несомненно, где-то выставлялась, а имя графини Эрмины почему-то не было указано полностью.
Поль подумал, что через некоторое время все встанет на свои места. Виновная в убийстве найдена и осталось лишь отыскать место преступления. Если сохранилась часовня, тогда истина будет восстановлена в полном объеме.
Он больше не опасался повстречаться лицом к лицу с этой горькой правдой. Тем не менее, сердце его отчаянно колотилось. Он понимал, что войдет в тот же лес и пройдет той же тропой, по которой шел его отец шестнадцать лет тому назад.
Утром Жером неопределенным жестом указал ему направление, в котором следовало идти. Поль пересек парк, взял немного влево и прошел неподалеку от павильона. В сторону леса шла длинная аллея, с обеих сторон обсаженная елями. Он двинулся по ней, сделал примерно пятьсот шагов и оказалось, что аллея разделяется на три узкие тропинки. Две из них вели в непроходимую чащу, а третья поднималась к вершине холма, спустившись с которого он попал на другую аллею, обсаженную елями.
Пройдя по этой аллее, Поль внезапно понял, что выбрал ее потому, что она, возможно, из-за своего внешнего вида, пробудила в нем какие-то неясные воспоминания.
Довольно долго аллея оставалась совершенно прямой, но внезапно она резко отклонилась и пошла сквозь строй высоких буков, кроны которых соприкасались, образуя необъятный купол. Затем она опять ушла в сторону и в конце темного лиственного свода, под которым расположилась аллея, Поль заметил сноп яркого света, что свидетельствовало о том, что впереди его ждет открытое пространство.
От нахлынувшего волнения у него стали неметь ноги, и Полю даже пришлось сделать усилие, чтобы двигаться дальше. Неужели сейчас он выйдет на поляну, на которой его отцу был нанесен смертельный удар? Чем ближе становилось освещенное пространство, тем отчетливее он понимал, что идет в правильном направлении. Так же, как и в комнате, где находился портрет графини, туманное прошлое начинало обретать реальные очертания.
Перед ним была все та же поляна, окруженная деревьями, устланная ковром из травы и мха и разделенная тропинками на знакомые сектора. Все так же листва деревьев причудливо заслоняла небо над поляной. А слева, словно под охраной двух тисов, стояла знакомая ему часовня.
Та самая часовня! Маленькая, старая, массивная часовня, контуры которой словно прочертили борозды в его мозгу. Деревья выросли, форма их изменилась. Изменился и внешний вид поляны. Тропинки теперь переплетались на ней не совсем так, как раньше. Многое изменилось с той поры. Однако постройка, выполненная из гранита и бетона, осталась прежней. Не одно столетие должно пройти, чтобы камень покрылся разрушительной патиной и приобрел этот зеленовато-серый цвет, сам по себе являющийся знаком времени.
Именно из этой часовни с покрытым пылью витражом на фронтоне вышел германский император, вслед за которым появилась женщина, десять минут спустя убившая…
Поль направился к входу в часовню. Ему захотелось оказаться в том самом месте, в котором отец в последний раз произнес обращенные к нему слова. Невозможно передать, что он почувствовал в этот момент! Тот же самый край крыши, под которым они оставили велосипеды, та же деревянная дверь с большими ржавыми петлями…
Он ступил на единственную ступеньку. Толкнул дверь. И в тот момент, когда он собирался войти, два человека, прятавшиеся в тени за часовней, набросились на него.
Один из них направил ствол револьвера прямо в лицо Поля. Каким-то чудом Поль успел заметить револьвер и вовремя наклонился. Раздался выстрел, но пуля прошла мимо, не задев Поля. Раздался второй выстрел. Но Поль сумел оттолкнуть нападавшего и вырвать из его руки револьвер. Второй человек уже был готов нанести ему удар кинжалом. Поль попятился и, держа нападавших под прицелом, крикнул:
– Руки вверх!
Не дожидаясь, когда его команда будет выполнена, он нажал на спусковой крючок. Потом еще один раз… Оба раза раздавались щелчки, но выстрелов не последовало. Но и этого оказалось достаточно, чтобы два негодяя, перепугавшись, пулей выскочили на поляну и бросились бежать со всех ног.
Какое-то мгновение Поль стоял в нерешительности, ошарашенный этим нападением из засады. Но он быстро пришел в себя и еще раз попытался выстрелить вслед убегавшим. Однако все было напрасно. Очевидно, что в револьвере изначально было только два патрона. Он издавал щелчки, но не стрелял.
Тогда Поль пустился вдогонку за напавшими на него мужчинами. Он сразу понял, что они бегут в том же самом направлении, в каком уходили из часовни император и сопровождавшая его женщина, а именно в сторону границы.
Заметив, что за ними гонятся, нападавшие бросились в лес и пропали из виду среди деревьев. Но Поль пустился наперерез через низменность, поросшую папоротником и колючим кустарником, и почти догнал их.
Внезапно один из них вынул из кармана свисток и пронзительно свистнул. Возможно, он подавал сигнал какому-то сообщнику. Вскоре оба протиснулись через густые заросли кустарника и совсем исчезли из виду. Поль тоже пробрался сквозь кустарник и увидел в сотне шагов от себя стену, которая словно опоясывала лес со всех сторон. Мужчины бежали вдоль этой стены, явно направляясь к той ее части, в которой была видна маленькая низкая дверь.
Поль рванулся в том же направлении в надежде догнать их до того, как они успеют добежать до двери. Местность была открытая, и бежал он заметно быстрее напавших на него мужчин, которые уже явно выдохлись и замедлили свой бег.
– Ну, бандиты, попались! – громко крикнул Поль. – Сейчас мы узнаем…
Опять раздался свист, вслед за этим один из мужчин что-то хриплым голосом прокричал. Поль был уже в тридцати шагах от них.
– Попались, попались! – повторял он с какой-то дикой радостью.
Он уже представлял себе, как ударит револьвером по лицу одного бандита и вцепится в горло другому.
Но еще до того, как негодяи добежали до двери, кто-то открыл ее изнутри. Появился их сообщник, открывший им путь к спасению.
Поль отбросил револьвер и сделал такой мощный рывок, что успел навалиться на дверь до того, как она захлопнулась.
Дверь распахнулась. И тут Поль увидел нечто такое, что заставило его непроизвольно отшатнуться назад. От неожиданности он даже утратил способность хоть как-то защититься от новой атаки. Этот третий – а вот это уже был настоящий кошмар! – занес над ним нож, но главное заключалось в том, что его лицо было Полю знакомо… Это лицо было, как две капли воды, похоже на уже знакомое ему лицо, которое он видел раньше. Лицо было мужское, не женское, но точно такое же, как и лицо, навсегда врезавшееся в его память, в этом не было никаких сомнений… Правда теперь на этом лице лежал отпечаток прожитых шестнадцати лет, и его выражение стало еще более жестким и злым, но это был тот же самый тип лица, совершенно тот же самый!..
В этот момент мужчина нанес Полю удар. Точно таким же ударом женщина, которая давно умерла, много лет тому назад убила отца Поля.
* * *
Поль Дельроз с трудом держался на ногах. Но причиной тому был всего лишь нервный срыв, вызванный внезапным появлением неведомого фантома. Что же касается нанесенного ему удара, то лезвие кинжала попало в большую пуговицу, которой был пристегнут погончик на его куртке, и отломилось от рукоятки. Поль стоял оглушенный, глаза его застилал туман. Он лишь услышал, как хлопнула дверь, в замке повернулся ключ и через некоторое время по ту сторону стены раздался шум мотора отъезжавшего автомобиля. Когда Поль вышел из ступора, все было кончено. Таинственная личность вместе с сообщниками исчезла.
