Kitabı oku: «Грибная история», sayfa 8
Глава 6. Лес.
Мы вернулись к дому. Во дворе сидели Вера Петровна, Пётр Рафимович, и их соседи, дядя Степан и тётя Гутя. Дядя Степан держал на руках маленького пушистого щенка. Тот грыз его руку, и смешно рычал.
– Добрый сторож будет, добрый. Вон его мать, весной, возле магазина, колесо у машины чуть не отгрызла, еле оттащили. Одно слово, служебная собака!
– Тоже мне, показатель! Колесо она отгрызла! Глупость это, а не служба! – Тётя Гутя недовольно посмотрела на дядю Степана – Только денег на его питание столько пойдёт, если аппетитом в мать будет. Видела я, какими кастрюлями Любка ей варит. На твою пенсию только собака и будет сыта, а ты траву щипать будешь.
– И буду! – Упрямо сказал дядя Степан – Зато спокойно спать будем, никто не полезет к нам, когда такая собачища во дворе будет бегать.
– А то к тебе сейчас лезут!
Увидев нас, дядя Степан похвастался:
– Вот, наш новый питомец! Хорош?
Мы с Анфисой подошли и начали гладить щенка. Шелковистая шерсть у него блестела на солнце, он пытался нас то укусить, то лизнуть. Его круглые пуговки-глаза озорно глядели на нас. Он даже несколько раз тявкнул.
– И как ты назвал своего грозного сторожа? – Спросила Анфиса.
– Брут.
– Ух ты! Серьёзной собаке – серьёзное имя. – Засмеялась Анфиса.
У меня в кармане зазвонил телефон, и я вышла из двора. Звонил Сакатов.
– Оля, мы выехали. Жди нас там. Потом вместе вернёмся.
– Если вернёмся! – Невесело усмехнулась я.
– А что случилось?
– Я с Симилией разговаривала. – Я пересказала ему наш разговор.
– А если это была не Симилия? Может, это Вереда. Специально тебе такое сказала, чтобы ты засомневалась. Оля, ну сама посуди, мы же уже уничтожали всяких злобных тварей. А тоже поначалу думали, что они бессмертные, и тоже не всегда были уверены, что победим. Но ведь побеждали! Отставить пораженческие настроения!
– Да нет у меня пораженческих настроений. – Вздохнула я – Просто грустно от того, что она не верит, что люди могут победить зло в себе.
– Так это у неё опыт такой плачевный. Видишь ли, она видела, как те, кто изначально были и чистыми сердцем, и добрыми, а вот попали под чары ведьмака. И лес не простил их, не дал им больше шанса исправиться, а сразу выгнал. У неё осталась детская травма на всю жизнь.
– Господи, Сакатов, психолог ты чёртов, хватит эти избитые фразы повторять! Всю жизнь родители воспитывали своих детей, и лупили их, и никто никогда не называл это детскими травмами. Всех лупили, наказывали даже розгами, да только одни вырастали хорошими и правильными людьми, а другие маньяками. То же и с брошенными детьми. Одни, даже будучи сиротами, вырастали хорошими людьми, а другие и при живых и добрых родителях становились подлецами. Значит, дело не в наказаниях и не в детских травмах, а в чём-то другом. Всё! Не говори мне больше об этом, не хочу слушать. И мы проведём на том месте всё, что планировали.
– Вот и прекрасно. Пять литров святой воды, это тебе не шутка. Вон Илья мне подсказывает, что мы таким количеством святой воды дырку до самой преисподни сделаем, и там ещё шухеру наведём.
– Знаешь, она меня совсем запутала, эта Симилия. Вроде бес речной злобный в грибницу попал, а она говорит, что злоба людская грибницу питает.
– Ну, и где тут противоречие? По мне, так всё понятно. Ты думаешь, бесы чем питаются? Ну? Вспомни! Они нашими страхами, нашими злыми мыслями, жадностью, завистью питаются. Но бесы – это другая субстанция, так сказать ментальная. А эта демоница, наполовину гриб. Для одной её половины, так сказать физической, нужна кровь, а для демонской сущности нужны сильные эмоции. Так что одна половина дополняет другую. Мы с тобой и оружие возьмём для двух её сущностей. Молитва – для демоницы, а святая вода – для грибницы, для её очищения. Согласна со мной? Короче, мы изгонять беса будем из грибницы.
Дядя Степан выгнал свою почти пожарную машину из двора. Он с любовью протирал лобовое стекло, сплёвывая на него и растирая тряпкой. Григорий Иванович и Наташа прощались с Петром Рафимовичем и Верой Петровной.
– Приезжайте с Наташей на следующие выходные, обязательно приезжайте вместе, мы вас будем ждать – Вера Петровна обняла Наташу и Григория Ивановича – За грибами сходим, насолим на зиму. Грибницу сварим.
– Мать, ты что, плачешь что ли? – Григорий Иванович наклонился к Вере Петровне – Ты что это? Брось! Обязательно приедем. Давайте тут, не болейте!
Я подошла к ним, Наташа повернулась ко мне и тихо спросила:
– Надеюсь, ты завтра вернёшься? Или собралась тут неделю расслабляться? Ты ведь, заметь, ещё не пенсионерка.
– Вернусь, конечно. А ты что злишься-то? Сколько раз я за тебя выходила на смену? Теперь ты за меня поработай. Не велика барыня.
– Оля, как приедешь, всё мне расскажешь, всю правду. Думаешь, что я поверила в твои сказки?
– Всю правду скажу, ничего не утаю, золотая моя!
Наташа фыркнула и села в машину. Григорий Иванович подошёл ко мне:
–Я рад, Оля, что вы так сдружились с Анфисой, правда, рад. Отдыхайте, купайтесь. Ну, всё, мы поехали, надеюсь, что не раз ещё встретимся.
Машина затряслась и поехала. Мы стояли и смотрели ей вслед. Потом пошли в дом. Анфиса уже рассказала Вере Петровне о том, что к нам едет Сакатов с пятью литрами святой воды.
– Вера Петровна, вы не будете следующим Губцом. – Я внимательно смотрела на неё, но она даже бровью не повела – Вы не спрашиваете почему?
– Догадываюсь. Плохой я Губец. Толку от меня не будет. Не оправдала доверия.
– Ну да. Но вы пойдёте с нами?
– Пойду. Всё равно это место знаю только я. – Потом любопытство взяло над ней верх, и она спросила меня – А кто тебе сказал, что я не гожусь в Губцы? Неужели сама Симилия?
– Да, Симилия. Я видела её.
– А что ещё она тебе сказала? Кто сейчас будет Вереду охранять?
– Никто, её надо убить. Больше никого не осталось из купна. Ваша бабушка Клава была последней. И Симилия не очень верит в наши силы.
Вера Петровна подошла к сундукам и открыла верхний их них. Она сунула руку вглубь его и вытащила измятую тонкую тетрадку. Она села за стол, положив её перед собой, а мы с Анфисой сели по обе стороны от неё.
– Тут много чего написано. Как приготовить и провести червленый обряд, как наблюдать за тем, когда начинает шевелиться Вереда, чтобы не пропустить, когда Губцу нужно помочь. Как заметить, что кто-то посторонний пытается вызвать Вереду, как закрывать место, где находится Губец. Как дом свой охранять от проникновения, вот знаки охранные, видите, они все разные, для каждой нечисти свой знак. Я всем этим пользовалась. И не раз. Может, когда и просто со страху мне что-то чудилось, но я сразу же всё делала так, как написано. Только одним я никогда не пользовалась, никогда не знала для чего это. – Она открыла последнюю страницу и пододвинула ко мне тетрадь – Для чего эти слова я не знаю. Понятно, этим Вереду не погубишь, но и не написано, к чему они. Я их иногда повторяла, думала, раз написаны, значит всё равно надо иногда их хоть прочитать. На всякий случай.
– И что, что потом было, когда вы читали эти слова? – Спросила я.
– Ничего не было. Если когда я другие заклинания читала, меня словно всю начинало колотить, я напрягалась вся, а здесь ничего. Совсем ничего. Я и дома читала, и в лесу. И под луной читала, и под полной, и под серпом. Не знаю для чего они, так и не поняла.
Я склонилась над тетрадкой и начала читать вслух:
Видити же имите пакт
Оубо рече к немоу княсе
Повели и то створити
Впрошень тьгда повели
Глаголемгь вами
Видти и имтти
Створи праве
– Господи, да тут язык сломаешь, прежде чем всё этот прочитаешь! – Я посмотрела на Анфису – Ты как на слух это поняла?
– Мне кажется, это обращение к какому-то князю. За помощью. – Неуверенно ответила она. – Какую-то правую речь он должен сказать. Я знаю, что «Пакт», это заимствованное слово, договор обозначает.
– Ага, только оно заимствовано уже в нашем времени из немецкого языка. А здесь слова, похоже, из двенадцатого или тринадцатого века.
– Тогда не знаю. Но в основном, это всё-таки обращение к князю, или княсю.
– К немому. То есть он должен что-то сказать, хоть он и немой. Интересно. Может это к деревьям обращение? Они говорить не могут, но могут общаться, если захотят. К ним же обращалась дочка старейшины, и они её поняли.
– Они всё увидели у неё в сердце. Да, может, это было обращение к главному дереву, их князю. Но теперь этих деревьев нет. Не к кому обращаться. Поэтому тётю Веру, когда она читала это в лесу, никто не услышал.
– А я и не думала ни о какой просьбе, я просто прочитала эти слова. И ни к кому не обращалась. Может, поэтому меня никто и не услышал. – Сказала Вера Петровна.
– Мысленное обращение. – Я снова прочитала слова в тетрадке, чтобы запомнить их – Надо попробовать мысленно обратиться.
– Я больше на святую воду надеюсь. – Сказала Анфиса – Не к кому больше обращаться. И знаешь, раз эти слова написаны в тетради, значит, ими уже пытались воспользоваться.
Вера Петровна оставила тетрадку на столе и пошла на кухню, готовить ужин на всю компанию, которая сегодня соберётся вечером у неё в доме. Мы с Анфисой начали с интересом читать записи. Было всё в ней так обыденно записано, словно это была поварская книга. Потом мы с ней пошли на реку, там искупались, смывая с себя пыль летнего зноя.
– Как-то я успокоилась. – Сказала Анфиса, когда мы с ней растянулись на мостике, чтобы обсохнуть под солнцем – Я даже перестала думать обо всех этих наших страшных семейных тайнах. У всех всё бывает, ссорятся люди, мирятся, сбываются их мечты, не сбываются. Если бы у нас в семье раньше все собрались за круглым столом, поговорили друг с другом начистоту, столько бы проблем и недопонимания ушло. Так нет же, каждый злился на другого, а выяснить ничего даже не пытался. Один порезал свадебное платье, другая простить ему это не смогла. Господи, ну это же такие мелочи, по сравнению со всей жизнью!
– Эй, лесные братья! То есть сёстры, то есть бойцы!
Я села, повернувшись на знакомый голос. Это был мой брат Илья, уже в купальных плавках, с полотенцем на плече. Позади него маячила улыбающаяся физиономия Сакатова. Я помахала им рукой.
– А что вы не позвонили? – Спросила я – Как дом нашли?
– По запаху, там так вкусно пахнет! Но мы подумали, что нас без вас не накормят. – Ответил Илья – Поэтому быстро искупнёмся и пойдём кушать деревенскую картошечку с мясом.
– Нет, правда, как вы нашли дом?
– Так ты сама сказала, второй дом от леса, на берегу. И фамилию сказала хозяев. Это же деревня. Тут все друг друга знают. Я подъехал, спросил, здесь ли гостят Оля и Анфиса, и мне ответили утвердительно. А о нашем приезде, ты уже всех предупредила. Нас на речку направили за вами.
– Знакомьтесь, это Анфиса, как ты правильно заметил, лесной боец, а это мой брат Илья и наимудрейший профессор Сакатов Алексей Александрович.
– Оля, хватит издеваться! Очень приятно познакомиться, только я не профессор. Но это просто звание, знания могут быть и в голове скромного доцента. – Сакатов галантно наклонил голову – У вас красивое и редкое имя.
Илья прыгнул с мостика и радостно зафыркал. Брызги, яркими радугами, заплясали вокруг него, достав и до нас. Сакатов спустился с мостика аккуратно, и поплыл по-собачьи, но тоже издавал какие-то радостные звуки. Анфиса присоединилась к ним, и я осталась на мостике одна. Как только я увидела Илью и Сакатова, я сразу почувствовала себя увереннее. Надо же, я раньше не замечала, как сильно я нуждаюсь в их поддержке! А они, как дети поплыли наперегонки, потом начали нырять, восторгаясь чистотой Арамашки.
– Что тут новенького? – Спросил Сакатов, первый подплывший к мостику – Ничего не изменилось? Всё так же?
– Вера Петровна нам показала свою тетрадку, там текст какой-то странный. Мы считаем, что там обращение к главному дереву.
– Ну-ка, ну-ка, скажи мне его.
Я на память прочитала текст, но не очень была уверена, что всё так именно и звучит. Я на лету запоминаю все заговоры, но тут все слова были мне незнакомы, это всё равно, что повторять раскиданные бессистемно буквы. Сакатов вылез на берег, и начал растираться полотенцем.
– А что, я бы так же подумал. Это обращение к дереву. Только зачем? Конкретной просьбы нет, есть только требование правды. Так, правды. Правда, справедливость. Похоже, Оля, это требование восстановить справедливость. И нам нужно теперь решить, или по православному будем изгонять Вереду, или по язычески. Сама понимаешь, они как-то вместе не очень уживаются. Или, или. Я больше склоняюсь к тому, что всё-таки святая вода более весомый аргумент. Во всех смыслах. Да ещё и подкреплённая молитвой.
– Анфиса тоже так думает.
– А ты?
– Я тоже, но у меня внутри есть маленькая надежда на лес. Крохотная такая. Мне жаль ту грибницу, которую исковеркала людская злоба.
– Да, она больше всех от этого пострадала. Хотя она, скорее всего, и не осознаёт это. Мне мамуля даже свечи с собой сунула, церковные. С нами хотела ехать, да мы её отговорили.
– Анна звонила вчера. Но тоже ничем не смогла нам помочь. Больно странное это дело. Грибное.
– Дело о грибнице-убийце. – Продолжил мою мысль Илья, подплывая к нам – Может это Ленин? Одно время вся жёлтая пресса писала, что Ленин не человек, а гриб. Может он, после Шушенского, сразу сюда махнул? Тогда святая вода будет именно в точку.
– Смейся, смейся! Ты даже не представляешь, как ты попал в самую точку, что грибница является убийцей.
– Почему не понимаю, мне Алексей всю дорогу страха нагонял, что она тут творила. Из моего рациона, смею тебя заверить, очень надолго исчезнут так любимые мною раньше грибы. И ещё неизвестно, чем дело кончится сегодня, может, буду не только их игнорировать, но и шарахаться от них.
– Илья, моя бабушка говорила, что надо бояться не тех червяков, которых мы едим, а тех, которые нас едят. – Сказал Сакатов.
– Спасибо, ты мне ещё раз подтвердил, что грибы лучше не есть. Или ты меня так странно хотел успокоить?
Мы пришли с речки, и Вера Петровна накормила нас своим фирменным блюдом – жаркое из картошки с курицей, приготовленное в русской печи. Илья всё смёл первым, и ещё столько же добавки попросил. Сакатов с энтузиазмом рассказывал про экспедицию Васко да Гамы, про новые факты, обнаруженные недавно французскими учёными. На Веру Петровну это не произвело никакого впечатления, зато Пётр Рафимович так этим проникся, что, не смотря на возражения Веры Петровны, выставил на стол графин с наливочкой. Мы все дружно выпили за этого великого португальца и за привезённые им из Индии пряности.
Скоро должно было начать уже смеркаться, поэтому мы заторопились в лес, и Пётр Рафимович тоже с нами засобирался, доставая из сарая большой допотопный фонарь. Вера Петровна нам с Анфисой дала белые платки, которые она достала из сундука. Мы вышли во двор. На улице были слышны голоса. Мы выглянули за ворота и удивлённо остановились. Возле ворот стояло человек десять деревенских жителей. В основном, женское население, хотя по улице к нам шли ещё двое, мужчина и женщина.
– А вы что тут собрались? – Удивлённо спросила Анфиса, завязывая на голове платок.
– Так нешто мы вам не поможем? – Баба Тоня рубанула воздух рукой – Да мы всем миром молиться будем! И не спорь, бесполезно!
Илья подмигнул мне и тихо сказал:
– Молодец, сестрёнка, целый крестный ход собрала! Запевай!
Вот таким большим составом мы и пошли в лес. Впереди шли Вера Петровна и Пётр Рафимович. Не знаю, мне показалось, или нет, но когда она увидела толпу односельчан возле своих ворот, у неё на глазах блеснули слёзы. Идти было почти семь километров. Под конец пути мы уже растянулись довольно далеко друг от друга, некоторые очень отстали от нас.
Мы ступили на поляну, когда уже была почти полночь. Ночь была ясная, светлая, всё было залито лунным светом, но всё равно таинственность леса приглушила наши голоса, и мы старались держаться ближе друг к другу. Свечи принёс с собой не только Сакатов. Мы зажгли их и окружили плотным кольцом место, которое нам показала Вера Петровна. Я замешкалась, не зная с чего начать, но тут Люба начала петь акафист Животворящей Троицы. К ней присоединились остальные, и в лесу зазвучал слаженный хор. Видимо, несмотря на то, что в деревне не было церкви, верующие собирались в домах и вместе молились. Чистые слова летели по лесу, и было что-то волшебное в том, что горели свечи, пахло воском и хвоей. И сосны, окружающие поляну, становились похожими на высокие колонны бесконечного храма. Лица людей, обращённые к небу, становились одновременно и знакомыми и таким неземными.
Помимо моей воли, внутри у меня поднималась какая-то радостная волна, хоть я и не знала слов, но я тоже подпевала им, сама не понимаю как. После первого акафиста Люба затянула акафист Всем святым, в земле Российской просиявшим, потом ещё, и ещё. Многие плакали, но это были какие-то светлые слёзы, слёзы с улыбкой на лице.
Я поняла, что пора приступить к тому, ради чего мы и пришли сюда. Пятилитровая бутыль с Богоявленской водой стояла у моих ног. Я встала на колени и открутила крышку. Я сделала глоток из бутылки и протянула её рядом стоявшей Татьяне Постниковой. Она тоже сделала глоток и передала Дине, та следующей, и так далее. Бутыль, сделав круг, вернулась ко мне. Я, подпевая нашему спонтанному хору, начала лить воду по краю круга, переходя всё ближе и ближе к его центру. И в самом центре круга вылилась последняя капля из бутыли. Все замерли. Тишина, ничего не происходит. Снова запела Люба, несколько голосов подхватили, но это зазвучало немного тише, чем до этого, а я всё так же стояла на коленях над кругом.
И вдруг дикий крик огласил лес, отбросив нас своей звуковой волной от круга. Кто-то не удержался на ногах и упал, заохав. Земля загудела. Сначала тихо, потом сильнее, и я сквозь коленки почувствовала небольшую вибрацию, потом вибрация начала нарастать вместе с гулом. Я не успела отползти с края круга, как земля буквально взорвалась подо мной, во все стороны полетела мелкая пыль, ветки, камни, ещё что-то, я успела только закрыть глаза, чтобы их не выбило. Но потом по моему лицу забарабанило что-то отвратительно липкое, пахнувшее тиной и плесенью. И стало холодно. Но зато перестали лететь в лицо комья земли. Я почувствовала сильное биение возле своего лица. Я осторожно открыла глаза и замерла.
Посредине поляны, над нами, перед нами, между нами, везде, плыло серое густое не́что, сплошь наполненное слепыми глазами. Тысячами пустых слепых глаз. Оно гудело, мерзко колыхалось и резко вздрагивало. И невозможно было отползти от него, пошевелиться. Вот и Вереда. Она держала нас в себе, не отпуская. Потом она заклокотала изнутри, и это был её смех. Нестерпимо пахло плесенью. Я почувствовала какое-то сдавливание, сразу со всех сторон. Вереда прямо на наших глазах росла. Страх начал заползать в моё сердце вместе с холодом. Стало трудно дышать. Хотелось скинуть с себя эту тяжесть и вздохнуть полной грудью. Но не получалось. Иголками кололо мои пальцы. Да, это было многовековое колдовство, оживившее безобидную грибницу, хищно привив ей жажду крови. И мысль в голове: «И мы хотели её погубить!» Да она выпьет нас всех без остатка, до последней капли, что ей слабый человек, что ей десять человек! Внутри меня уже стонало всё, чувствуя, как смыкаются вокруг холодные руки Вереды. А как же те, которые пришли со мной, поверили мне? Стон вырвался из меня, я бы свалилась на землю, но Вереда держала нас, словно липкая паутина глупых мотыльков.
И вдруг я мысленно произнесла первую строчку из тетрадки Веры Петровны: «Видити же имите пакт», и следом «Оубо рече к немоу княсе», и закрыв глаза, сказала всё остальное. Холодное существо вокруг меня замерло, словно прислушиваясь к чему-то, но хватку не ослабило. Сквозь его гул я услышала лёгкий, как дуновение ветра, летящий ко мне неземной шёпот. Я ещё боялась поверить, но моё сердце уже радостно билось: «Они услышали! Они услышали! Они услышали!»
Сквозь мои сомкнутые веки начал пробиваться слабый свет. Я открыла глаза. Поляну заливал нежный золотистый свет. Но не лунный, свет шёл не сверху, а от деревьев. Слепые глазницы Вереды дёргались из стороны в сторону, словно отыскивая что-то. Но ничего и никого рядом не было. Но ведь что-то её напугало. А то, что она испугана, я больше не сомневалась. Она тряслась уже не от возбуждения от предвкушения крови, а от страха.
А потом я увидела, и Вереда тоже это увидела, как от высоких сосен во все стороны раскинулись светлые нити. Они были как лучики, только гибкие, и они переплетались между собой, становились толще и крепче, летели дальше, там встречались с другими нитями, переплетались с ними тоже. И сверху, от каждой иголочки, навстречу им тоже летели золотые нити. И всё это шелестело, перешёптывалось, звенело. Нити пронзили Вереду, и та больше не могла расти, только всё также отвратительно дрожала. Я почувствовала на своих руках какое-то шевеление, и увидела, что и сквозь меня проходят эти нити, и я тоже свечусь от их свечения, словно я стала прозрачной. Я ещё не могла шевелиться, но дышать стало легче. Насколько возможно, я обвела глазами поляну и увидела, что все люди пронизаны этими светлыми золотыми нитями, и тоже, как и я, с удивлением разглядывают себя.
Земля подо мной зашевелилась, и меня снова прошиб холодный пот. Словно могучие змеи ползли подо мной, и посреди поляны, под Вередой, земля лопнула с сухим треском. Из-под земли вырвались скрюченные толстые корни, цепляясь и разрывая Вереду, и снова над лесом разнёсся её истошный долгий крик боли. Она вырывалась из цепкой хватки огромных корней, и уже не одна Вереда была на поляне, а сотни таких же существ, наполненных слепыми и бешеными глазами. Рваные клочки заметались по поляне, словно потерявшие всякую ориентацию. Они кидались во все стороны, вверх, в бок, сквозь тёмные кусты. Вереда не собиралась сдаваться. Она поглощала корни, перемалывала их, но новые корни вырывались из земли, снова и снова разрывали её, протыкая её слепые глаза. Вокруг нас уже было сплошное месиво из обрывков серой массы Вереды, веток, земли, корней. Несколько корней так быстро просвистели возле меня, что я не смогла увернуться, и лицо у меня жгло от царапин на коже. Нити прожигали Вереду, и клочки её становились всё меньше и меньше. Всё мелькало перед моими глазами, этот бесконечный клубок корней, рваных глазастых кусков Вереды, сияющих нитей. Внутри меня всё клокотало, словно и я должна была разорваться, как Вереда, разлетевшись по всем сторонам света. И тут снова запела Люба, её высокий голос наполнял поляну, и меня уже не разрывало, а несло волной чистой песни, поднимая над землёй.
Откуда-то сверху, от макушек деревьев, упала тень на поляну, а потом пять высоких фигур спустились на землю, прямо в самую гущу битвы. Я сразу узнала Симилию, она была одной из них. На них были длинные сарафаны, расшитые серебряными письменами, а длинные косы их спускались до самой земли. Женщины взялись за руки и подняли головы к небу. Они стали читать заговор на незнакомо мне языке. У меня заложило уши, словно я летела в самолёте. Тут же между ними поднялся вихрь, закручивающийся всё быстрее и быстрее. Вихрь затягивал в себя землю, обрывки веток, корней, и части Вереды. Серые комки её пытались прорваться к земле, уйти в неё, спрятаться от этого немыслимого вихря, но Вереда была уже настолько обессилена, что летела в вихрь, словно остатки утреннего тумана, таявшие под лучами восходящего солнца. Некоторые остатки Вереды успели, видимо, улететь уже достаточно далеко от поляны, поэтому они с гулом возвращались сквозь ветки, и деревья брезгливо откидывали их от себя. По мере того, как воздух очищался от остатков Вереды, вихрь начал удлиняться, а потом превратился в веретено, которое Симилия заткнула за свой пояс. Воздух стал прозрачен и свеж. Корни так и остались торчать над землёй, напоминая или драконов, или каких- то сказочных змей на картинке. Симилия свела ладони вместе и поднесла к лицу. Корни словно потянул кто обратно, в землю. На поверхности остались только оторванные корни, но и их Симилия вернула земле, разверзнув перед собой глубокую яму, в которую они провалились. После этого яма снова затянулась землёй. Симилия наклонилась и подняла широкий пояс, который надевали Губцы на свою службу, подкинула его и он, заискрившись, пропал в ночном небе, рассыпался мелкими искрами, и они медленно опали на землю. Симилия поклонилась лесу, поклонились и женщины, стоявшие рядом с ней. Потом они снова взялись за руки и стали подниматься вверх. Возле самых верхушек сосен они тоже, как и волшебный пояс, заискрились и рассыпались на мелкие искры. Только не опали вниз, а стремительно взвились ещё выше, словно на небосклон высыпались новые яркие звёзды.
Лес понемногу перестал светиться, забрав золотые нити в свои крепкие тёмные стволы. Всё закончилось. Луна всё так же освещала поляну, на которой перед нами разыгралась такая невиданная битва, и такая красивая победа. Люди зашевелились.
– Все живы? – Раздался голос Петра Рафимовича – Никто не ранен?
И все враз заговорили, радостно, удивлённо, спрашивая друг друга, ещё не веря, что возможно видеть человеку всё то, что они только что видели своими глазами. И все они мне казались детьми, которые только что побывали в сказочном мире. Анфиса подползла ко мне.
– Я не верю своим глазам!
– Я тоже.
– Так мы помогли своей молитвой? Или они бы без нас справились?
– Помогли, ещё как помогли! – Ответил за меня Сакатов, подходя к нам и протягивая Анфисе руку – И потом, они бы без нас не стали бороться с этой Вередой. Мы вырвали её из земли, пропитав её святой водой, лишили её возможности прятаться там. Но она-то какова! Я даже не понял, из чего она там состояла, субстанция очень странная.
– Я думала, что всё, пришёл мой последний час! – Анфиса встала и отряхнула с себя пыль и ветки – Ещё немного, и она бы нас задушила. Или нет?
– Я думаю, что она просто лопнула бы и разлетелась. – Сказал Пётр Рафимович. – Ни черта бы она нас не задушила, она нас пугала!
– Будем думать, что всё так и было. – Поддержал его Илья.
– Но ведь деревья больше не волшебные, откуда тогда взялись эти нити? – Спросила я.
– Так сила из них же не ушла, она в корнях живёт. Вот и поднялась, раз ты её вызвала.
– У меня нет сил домой идти. – К нам подошла Дина – Может, в лесу заночуем? Я бы прямо тут упала.
– Ага, в лесу, ещё чего придумаешь! – Татьяна Постникова слегка шлёпнула Дину и показала в сторону деревни – Дойдём помаленьку, старухи и то вон направились домой, а ты расхныкалась.
– Да, любопытно приехать сюда через год и послушать, какими ещё невероятными подробностями обрастёт сегодняшнее событие. – Усмехнулся Илья.
– Что может быть невероятнее того, что сегодня произошло?
– Ты что, наш народ не знаешь? И не отметай версию про инопланетян.
Усталые, но все довольные, мы шумной ватагой пошли в обратный путь. Баба Тоня раздала всем по пирожку с капустой, никто не отказался, и какое-то время мы шли молча. Старая гвардия была намного крепче, чем могло показаться. Они бодро шагали по лесным тропам, причём через пятнадцать минут у нас на всю команду остался только один работающий фонарик. Но светил он ярко и далеко. Правда, мы всё-таки пару раз сбились с дороги, но быстро спохватились и, немного поругавшись, потом посовещавшись, сменили лидера, и снова вышли на правильную дорогу. Всё как всегда. Весело с песнями выходим на дорогу, сбиваемся, плутаем, ругаемся, миримся, а потом собираемся с духом и идём с новыми силами. Вот так.
