Kitabı oku: «Курортная зона», sayfa 4

Глава четвертая
Сбор всех частей

Да и все они, ей-богу, отличный народ, не то что мы – хоть и нормальные, а толку?

Г. К. Честертон

Плюшевый занавес, отделявший высокую сцену от котловины зрительного зала, был голубым, как небо над металлургическим комбинатом. Этакий сюрреалистический пассаж не преминул лихо завернуть Нарик, усевшись рядом с неприметной в полумгле зала Ларисой и вручая своей коллеге вазончик мороженого с мятным ликером.

– Я разве просила мороженого? – поморщилась Лариса.

– А это и не для тебя. Подержи, пожалуйста, пока я смогу нормально разместиться в этом дурацком кресле. Ч-черт, бедная моя нога, еле доковылял! Хорошо хоть трость догадался захватить.

“Это да”, – мысленно подтвердила Лариса. Трость Нарика была отнюдь не забавной безделушкой или примитивной подпоркой для убогого калеки. В боекомплект трости входили: пять выкидных ножей различной конфигурации, отравленные дротики с системой самонаведения, огнемет, баллон с газом типа “зарин”, сюрикены, рождественские хлопушки с гремучей ртутью… Но это еще не все! Трость включала в себя также: флакон любимого Нарикова одеколона “Мон Руа”, пачку жевательной резинки, леденцы от кашля, капли от насморка, валидол, настойку цикуты и полшоколадки “Аленка” (Нарик тоже имел чисто человеческие слабости). А принесенное ароматное мороженое как раз относилось к числу подобных слабостей неугомонного химика.

Нарик кое-как угнездился в жестком кресле, ревниво забрал у Ларисы вазочку с вожделенным мороженым и принялся изображать сугубое наслаждение жизнью, распространяя вокруг себя ликерно-мятный аромат. Ларисе же вообще изображать что бы то ни было не хотелось. Она пребывала в дурном настроении пушки, отстрелявшей по воробьям, и ее все раздражало. Раздражал собственный дорогой деловой костюм цвета старой бронзы, раздражал прилагавшийся к костюму легкомысленный палевый прозрачный шарфик. Раздражали брошь и колье от Картье, нацепленные исключительно из пиетета перед Стариком (как же, его подарок!). А туфли – черные лакированные туфли на пятнадцатисантиметровом каблуке-шпильке – вообще настраивали профессиональную отравительницу на серьезный разлад с окружающей действительностью. Лариса Бесприданницева хоть и не особо распиналась в любви к своей работе, тем не менее делала ее профессионально. И не видела никакого смысла в сборищах, подобных этому.

“Отчетно-плановое собрание Представительства Инспектирования жизнедеятельности общества и отдельных его членов”.

Вот как, оказывается, это теперь называется.

И она вовсе не убийца, черт побери.

Да-да, запомните, а лучше запишите!

Она – инспектор жизнедеятельности.

Возможно, вашей жизнедеятельности.

…Потому-то следует соблюсти реноме, выглядеть соответственно занимаемой должности и явиться перед остальными инспекторами в деловом респектабельном костюме, а не в любимых джинсах и полосатом пончо из облепленной мелкими катышками лже-ангорской шерсти.

Впрочем, менять обличья и наряды – ее основное занятие. До сих пор помогающее не только продуктивно работать, но и в относительной безопасности жить.

Ха, может, ее попросят выступить с докладом на эту тему?! Роль мимикрии в повышении производительности труда убийцы. И заковыляет она на своих копьях-каблуках на сцену, в свет подслеповатых софитов, под сень занавеса, цветом отчетливо схожего с небом над металлургическим комбинатом…

– Нарик. – Лариса оторвала друга от поглощения вожделенного мороженого. – Почему сейшн Организация устроила именно в этой халупе, а? Приличного места не нашли?

– В этом весь смак! – голосом только что вусмерть удовлетворенного чревоугодника-садомазохиста заявил Нарик. Кандидат химических наук, казалось, пропитался мятным ликером до шнурков на ботинках. – Эта, как ты изволила выразиться, халупа – вовсе не халупа, а Дворец культуры и досуга работников Завода комбайностроения и сеялко-веялкопроизводства.

– ???

– Совершенно точно-с. Был, был в сладкие аграрные времена целинщины и нечерноземщины такой промышленный гигант. Заваливал Советскую Отчизну красномордыми комбайнами и косорукими сеялками-веялками. Отчего ходил в передовиках и, соответственно, боролся за интересный быт и здоровый отдых своих комбайностроителей и сеялкопроизводителей. Вот и отгрохали где-то в семидесятых шикарный по тем масштабам дворец – чтоб могли усталые заводчане, после смены трудовой смыв с телес мазут и баббит, бренчать заскорузлыми пальцами на беккеровских роялях, а ражие заводчанки в кокошниках и сарафанах – устраивать показательные смотры народной песни и пляски. Любил я, знаешь, в далекие времена, когда работал еще лаборантом в своем НИИ, посетить концерт подшефных творцов комбайнов и веялок. Бабы были – как на подбор: груди, бедра, глаза коровьи, шали павлово-посадские… Мои красавицы, куда вы умчались пестрой чередой?! Эх… А сейчас заводишко захирел, комбайностроители автостоянки да бензозаправки у кавказцев держат, а грудастые коллективы песни и пляски на рынке торгуют китайским “Ланкомом”, тайваньскими норковыми шубками и бытовой техникой фирмы Vitek.

– Как это печально, – безразличным тоном произнесла Лариса. Ей порядком надоело торчать в почти пустом зале – все остальные приглашенные еще тусовались в фойе и буфетах, а смотреть на плюшевый занавес и слушать Нариковы речи было просто нестерпимо.

Но Нарик был неутомим. Язык был самый главный член его тела, которым химик владел с потрясающем виртуозностью и вовсе без устали.

– Сам заводишко недавно с аукциона пустили. – плел речи Нарик. – Мы, Ларочка, между прочим, вполне бы смогли позволить себе такую покупку. Если б скинулись.

– Зачем тебе завод, Нарик? Выпускать сеялки для плантаций опийного мака?

– Вот и нет. Настоящий гений всему найдет применение. Но гения, то есть меня, опередили. И знаешь, кто злополучный сей заводик выкупил?

– Мне неинтересно.

– Зря. Выкупил некий господин Рустам Имразмамедович Марчкведелидзе.

– Не знаю такого. Я такого не убивала.

– Верно. Но ты буквально на днях устранила основного конкурента господина Рустама…

– Немова? Ну и что? Они грызутся меж собой, как скорпионы в банке, а я просто устраняю чересчур прытких особей. Так что плевала я на этого Марчкведелидзе.

– Значит, ты еще не знаешь?..

– Что?

– Вдова убитого тобой Немова не поверила, что он умер от естественных причин. Тем более что как раз накануне смерти мужа она получила странную записку, грозящую неприятностями. Поначалу она смысла записки не поняла, а как мужа схоронила, то решила и всю свою жизнь, и все сбережения положить на то, чтоб найти Доброго Человека Из Сычуани.

– Кого? – бесстрастно переспросила Лариса, сверля шпилькой туфельки ковровое покрытие пола.

– “Добрый человек из Сычуани”. Так была подписана записка. Неизвестный доброхот оказался знатоком Брехта.

– Ну и что? Записка, предупреждение, вещее гудение сливного бачка… Тяжелая поступь Рока и все такое. Эта неумная Немова поплачет и успокоится.

– Нет. – Нарик доел мороженое и культурно поставил вазочку на пол перед соседним сиденьем. – Немова отнюдь не глупа, ибо хочет две вещи: найти того, кто предупредил ее об опасности, и…

– И?

– И замочить того, кто убил ее мужа. Киллера. Тебя.

– Руки коротки. – усмехнулась Лариса. – Пусть лучше пристрелит Марчкведелидзе.

– Вот до него у нее действительно руки коротки. В полунищем этом городишке древних оружейников, куда нас всех, грешных, оперативно созвали на сей слет бойскаутов, господин Марчкведелидзе всю экономику к липким лапкам прибрал, а теперь еще и баллотируется на пост мэра – не знала, что ли? Рустама-баши, будущего главу города, охраняют, как андалузскую девственницу накануне свадьбы, посему подступиться к нему разъяренной мстительнице Немовой просто невозможно. И тогда безутешная и бешеная в своей безутешности вдовица Немова пошла по пути наименьшего сопротивления – решила отомстить киллеру, замочившему бесценного муженька. Око за око, и все такое.

– Насколько это серьезно?

– По слухам, она наняла Истопника.

Сердце Ларисы сделало перебой: раз-два, раз-два-три. А потом вернулось к обычному ритму.

– Говорят, Истопник берет за услуги даже дороже, чем я, – безразличным тоном сказала Лариса. – И работает не по всякому заказу, а только из-за личных связей с заказчиком. Откуда у какой-то бизнес-вдовы Немовой такие деньги и связи, а, Нарик? Молчишь. Версий не строишь. И правильно. – Лариса ласково улыбнулась приятелю. – Это слухи, мой любимый химик.

– А если нет? Я за тебя боюсь.

– Напрасно. – Улыбка Ларисы стала еще шире. – Бояться надо не за меня. Бояться надо меня. Впрочем, к тебе, мое сокровище, это не относится.

Лариса встала.

– Ты куда? – переполошился Нарик.

– Верну в буфет твой вазончик, потом зайду в дамскую комнату. И просто… поброжу среди публики до начала официального заседания. Интересно ведь, кто… прибыл? Почтил честью, так сказать.

– Ты засветишься!

– А кто здесь знает, что я – это я? Только ты.

– И Старик.

Лариса стиснула вазочку:

– Он здесь?

– Да. Чуть ли не в президиуме.

– Тогда я чего-то недопонимаю, Нарик.

– Круги решили открыться и сотрудничать. Надо следить за сплетнями среди простых смертных.

– Однако! Можешь считать, что ты меня потряс своей информированностью. Но пройтись – пройдусь. И надеюсь, небольшое, вполне цивильное дефиле немного прояснит мои мозги, уже насквозь пропитанные мятной изжогой твоего мороженого.

…В отличие от полутемного, затхлого, пропахшего пыльным драпом зала, фойе сияло, звучало, двигалось, искрилось; модные кондиционеры надрывались из последних сил, спасая бесцельно толкущуюся расфранченную толпу от духоты и адских смесей дорогих Духов и дезодорантов. Лощеными страусами в толпе скользили официанты, разнося шампанское, коньяк и кокаин для особо желающих. Впрочем, желающих халявно накокаиниться было немало даже среди этой бессовестно состоятельной публики. Под сенью олеандров, фикусов и фуксий на бархатных диванах раскинули утомленные чресла и вели незначительные беседы Страшные Мира Сего. Правда, лиц Страшных Мира Сего увидеть не было никакой возможности: чернопиджачная охрана бдительно держала оборону и отслеживала периметр. Лариса усмехнулась. Собрались, коллеги, так их!.. Устроили отчетную показушную акцию под девизом:“За гуманизм и идейную выдержанность”, а сами думают только о трех вещах:

– как бы для меня это не кончилось плохо!

– как бы это не кончилось плохо вон для того типа в синей тройке, чья морда странно напоминает фоторобот убийцы-маньяка, недавно засветившийся во всех теленовостях!

И:

– а мой собственный фоторобот еще не успели составить?..

Лариса обладала уникальным для женщины ее профессии и имиджа свойством – в любой толпе она словно переходила из твердого состояния в жидкое или даже газообразное (в зависимости от плотности окружающей толпы) и без всяких неприятностей вроде комплиментов, поглаживаний по заду и вопросов: “Куда спешит крошка леди?” проникала именно туда, куда и было ей нужно. Она беспрепятственно миновала толчею у буфетной стойки, поставила к горке немытой посуды Нарикову вазочку, чем неожиданно умилила распаренную барменшу, которая ни с того ни с сего заявила: “Вижу первого нормального человека в этом гадюшнике”.

– Что будем пить? – поинтересовалась барменша (хотя вообще-то бармен – принципиально мужская работа. Как, впрочем, и работа убийцы. Но мы же боремся за равные с мужчинами права!).

Ларисе всегда нравился “Голден кадиллак”, но в горле уже стоял ком от ликерных ароматов. И, кстати, вряд ли в бывшей забегаловке для комбайностроителей имеется гальяно. Но уж на приличный джин с вермутом отцы-убийцы должны были раскошелиться!

– Если не трудно, то “Негрони”, – слегка улыбнувшись, сказала Лариса.

Барменша хмыкнула:

– Легко! Я недаром определила в вас нормального человека! Остальные просто бездарно дуют водку. Это так скучно!

Повелительница стойки (Ларисе почему-то сразу вспомнилась картина Эдуарда Мане “Бар “Фоли-Бержер”) профессионально смешала джин, вермут, кампари, с изяществом опрокинула смесь в фужер для мартини, добавила содовой и обязательную лимонную корку.

– За счет заведения, – заявила она, подавая коктейль. – Приятно сделать человеку что-нибудь по-настоящему хорошее.

– Спасибо.

Лариса с удовольствием принялась за свой “Негрони”. Хотя иногда, исполняемой работы ради, заказывала в барах, куда ходят сладкие девочки и их братва, что-нибудь пошленькое наподобие “Розовой киски” или “Секса на пляже”… Однако процесс поглощения многослойной бурды тем и ценен, что ты имеешь возможность визуально изучать ближайший периметр, имитируя рассеянное внимание к хлипкому бумажному зонтику в своем бокале. Или к вишенкам на шпажках.

Коктейль коктейлем, а оглядеться надо. Осмотр дат пишу к размышлениям. В буфете толклись представители почти всех Кругов – этаких “отстойников”, где фильтровались и сортировались по профессиональному признаку все местные и даже иностранные наемные убийцы эконом-класса. Только обычный человек считает, что убийца – он убийца и ничего более: стандартный подход. Сами “инспектора жизнедеятельности” давно себя расклассифицировали и даже рассовали по кастам-Кругам. Некоторые при этом имели нечто вроде цехового значка: люди из Круга Душителей носили на левом запястье шелковую ленточку-удавку, юмористы Снайперского Круга цепляли на лацканы пиджаков очечные оправы без стекол. Даже безбашенные подонки Круга Большой Крови – любители многочисленных заказных побоищ и имитаций под теракты – таскали на своих немытых шеях амулеты: постоянно тикающие таймеры.

Кругом Большой Крови руководил выхинский Апрель – крутая сволочь и, по слухам, любитель творчества психолога Сергея Козлова. Самого Апреля Лариса никогда не имела чести лицезреть и благодарила за это свою черную звезду. Но в баре было полно “апрелевских” молодчиков, и по ним можно было составить определенное мнение об их начальнике. Они все любили жрать осетровую икру. Позолоченными ложками для суфле и парфэ. Вызывая тем самым нервную дрожь в коленках официанток.

Наметанным глазом Лариса вычислила в разномастной толпе и одиночек, не принадлежавших Кругам, тех, кто пошел на это или из любви к своему кровавому искусству, или из любви к мести. Одиночки скромно пили “Туборг” и “Гёссер”, из закусок предпочитали креветки и морковь по-корейски, держались молчаливо и как-то задумчиво. Среди одиночек преобладали усталые женщины неопределенно пожилого возраста, и торчащие из карманов их твидовых пиджаков “беретты” и “лигнозе” напоминали скорее сувенирные зажигалки, а не настоящее оружие.

“Интересно было бы взглянуть на Истопника, которому меня заказали”, – размышляла Лариса, и от этих размышлений “Негрони” приобрел почему-то вкус дрянного лимонада.

Кто он, Истопник?

Какой он?

С кем он?

И почему она никогда о нем не слышала?

Или это особый шик убийцы – открыться перед жертвой в самый последний момент?

Она, Лариса Бесприданницева, тоже так умеет.

Вот только жертвой быть не собирается.

Лариса допила коктейль, задушевной улыбкой одарила барменшу и выскользнула из потного барабана бара-буфета.

И попала в шелково-кружевной плен скрипок и флейт.

Однако!

Убийцы, оказывается, не чужды высокому искусству (“Радио Шансон” не в счет)!

На небольшом мраморном подиуме (кругом в витиеватых длинных подсвечниках томно умирают свечи с ароматом гиацинтов) два скрипача и флейтистка с молочной белизны обнаженными плечами выводили незатейливую, как японский иероглиф, мелодию. А невысокая, стеклянной хрупкости девушка с отрешенно неземными глазами тянула хорошо поставленным голосом Эдит Пиаф нечто невероятное, просто запредельное для подобного сборища. На французском языке. Ларису это сначала удивило, а потом она автоматически начала переводить:

 
А я еще так заживу,
Как в песнях поют,
Как в сказках мечтают об этом!
И в доме моем будут птицы чудесные петь,
И спустятся звезды на крышу,
И небо – на ветви деревьев…
А я еще так заживу
И так засмеюсь, запою, затанцую,
Что все вы поймете – счастливей меня не бывало!
И станете в гости проситься, чтоб греть свои души
У моего очага.
И хлебом пшеничным, и сладким домашним вином
Я буду вас тешить, чтоб жизнью глаза засияли.
Чтоб вы, уходя, лишь мечтали о том, как вернуться.
Поверьте, я буду гак жить.
Я даже сама в это верю.
 

Сердце снова трепыхнулось где-то в районе гортани. Красивая песня. Только чересчур оптимистическая для такого сборища.

Кому здесь нужно верить в счастливую жизнь?

В то, что звезды и небеса будут знакомыми и близкими, как пальцы собственной руки?

И вы возвратитесь в мой дом – К палящим огням милосердья! – воздевая трепещущие руки в длинной бахроме серебряного бисера, выводила вслед за флейтой певица.

Странная уверенность. Странное обещание.

Впрочем, возможно, Лариса неточно перевела. Все-таки давно не практиковалась.

К тому же слушать эфемерную певичку уже не хотелось.

Потому что рядом с замершей Ларисой остановились два боровообразных типа с фужерами в толстых пальцах, и один боровообразный похвастался другому:

– Крутая у меня эта… ка… капелла? Дочуре на день рождения подарил – очень музыку любит эту… классическую.

– Гы… А что за фифа поет?

– А, заметил! Та еще соска! Я ее специально из Франции выписал!

– Из этой… Академии, что ли?

– Какой, на… Академии, гы… Эта певичка мне до конца моего конца будет ширинку облизывать и за каждый минет спасибо говорить! Если б не я, Интерпол ее уже давно бы на трех гильотинах отымел. На этой бабе трупов, как вшей на бомже.

– А не подумаешь…

– Во-во.

– Не боишься, что она и тебя кинет вкрутую?

– Гы. Она со мной крепко повязана. Хочет еще пожить, пусть в певицах походит. Я на ее прошлые дела не в претензии. Главное, чтоб она дочу мою обучала петь по полной программе. А летом будем Дочу на Евровидение отправлять.

– Эт прально. Надо и о вечном думать. Нетленка, мать ее ети… Я вот прикинул: может, писателишку какого из голодных и неизвестных раскрутить? Только тихого, не мокрушника, мокрушничать я и сам могу. Лучше психа душевного, у какого крыша от философии снырнула. Ведь тоже это будет… вклад в культуру. И меня прославит. Писателишка-то. Или даже поэт.

– Само собой.

“Это нестерпимо!” – прорычала себе под нос Лариса, борясь одновременно с двумя желаниями: уделать боровов в смокингах так, чтоб и реанимация не помогла, и безудержно нагло расхохотаться в лицо всему изображающему благочестие уголовному бомонду. В душу, в мать!.. Но Лариса Бесприданницева недаром была тезкой знаменитой драматической героини. И школа Станиславского, а отчасти даже и Мейерхольда, была для Ларисы все равно что для гитариста – школа игры на семиструнной гитаре. Не важно, будешь ли ты играть на сцене, детка. Важно, что ты станешь актрисой в жизни и сумеешь сыграть любую роль в любой репризе. А потому… А потому, Лариса Бесприданницева, изобрази-ка на своем безупречно незапоминающемся лице великопостную мину и скользи-струись хладнокровной бронзовой ящеркой по густой толпе, старайся без наводящих подсказок проинтуичить, где находится деликатное местечко дамского отдохновения и где можно будет хоть как следует выругаться.

Лариса скользнула прочь из фойе.

…Унылой серой краски коридор неожиданно сменил имидж: по социалистическому цементу стен буйно заструились жирные складки явно недавнего капиталистического бархата с золотыми витыми шнурами и кистями.

“Это здесь”, – сообщила Ларисе ее жаждущая покоя дамской комнаты интуиция и ошиблась.

И Лариса поняла это, еще не толкнув палисандровую дверь, а лишь замерев тенью бархатной портьеры у образовавшейся щелки. В щелку был виден обшитый дубом строгий кабинет, освещенный только старым-престарым латунным торшером. Спиной к дверям, а значит, и к Ларисе стояли два кожаных кресла типа “сенатор”. Сидевших Лариса, конечно, не видела, но, когда они заговорили, голос одного был ей известен до последней интонации.

Старик.

Голос второго был каким-то трескучим и рваным, словно пересушенная калька. И этот голос выдавал в своем носителе мелкую сошку, подчиненного, да к тому же боящегося Старика.

Старик. Чепуху вы затеяли, молодые люди. Додумались! Отчетное собрание убийц! Кому это нужно?

Калька. Не скажите, сударь. Многие восприняли это новшество с энтузиазмом. Мы, так сказать, должны знать своих коллег в лицо. Во избежание недоразумений. И потом: каждый из… нас должен знать, что не одинок в избранной, гм, специальности, что у него всегда будет поддержка, убежище…

Старик (презрительно). Ты еще про профсоюз вспомни.

Калька (воодушевленно). А. чем плох профсоюз?

Старик. Ладно. Что ты тут у меня перед носом какими-то бумажками трясешь?

Калька (с радостной хрипотцой). Перспективный план по работе с кадрами.

Старик. С кадрами, значит. Лихо. Ну-ну. Зачитай.

Калька (бодро-казенным голосом). Перспективный план мероприятий по работе с кадрами нашей Организации включает в себя следующие пункты. Пункт “а”: усиление воспитательной работы в коллективах, повышение личной ответственности исполнителей за порученное дело, поощрение личной инициативы при выполнении производственных заданий. Пункт “бе”: своевременная выдача исполнителям графиков заказов с четкой увязкой сроков с другими службами и подразделениями…

Старик (одобрительно). Вот это верно. Увязку особо подчеркни. А то нам клиента на десятое, допустим, заказывают, а он еще полмесяца живой-здоровый бегает, да еще со всех сторон менты его пасут, так что и не подступиться. График – великая вещь! Давай, что там еще…

Калька (чуть сбившись, восстанавливает дыхание). Пункт “це”: четкое распределение уровней проведения мероприятий среди основных исполнителей и высшего состава кадрового отдела с учетом их профессионального опыта, специальных знаний и навыков, а также боевых наград и выслуги лет. Пункт “де”: своевременно предотвращать возникновение конфликтных ситуаций, поддерживать оптимальный психологический климат во всех уровнях кадрового состава… Пункт “е”…

Дальше Лариса слушать не стала. Тенью скользнула прочь от кабинета государственной важности и даже игривый аромат своих новых духов “Аура” заставила следовать за собой, чтоб не оставлять никаких улик своего присутствия.

…Да и в дамскую комнату тянуло все сильнее. Видимо, благодаря этой подсознательной тяге организма комната все-таки нашлась. К слову, загаженная настолько, что Лариса вначале подумала, что перепутала и попала в сортир для местных строителей-ремонтников. Ничего подобного. Табличка на зашорканной пинками сотен ног двери ясно указывала на назначение сего помещения: полуосвещенного, с отбитым со стен кафелем, сочащимися ржавыми слезами трубами, покрытым плесенью зеркалом над рядом грязных раковин, напоминающих щербатые отвисшие челюсти. Кранов у раковин не было. Зато были два автомата для просушивания рук, оплавленные так, словно по ним прошлись струей напалма.

Лариса опасливо глянула в полуотворенные туалетные кабинки, ожидая увидеть там все что угодно: от разложившегося трупа полгода как пропавшего кандидата в президенты Пыпкина до склада героина местной артели глухонемых. Но страхи были напрасны. В одной кабинке унитаз вообще отсутствовал как данность, а стояк некто заботливо обмотал цветастым бабьим платком. В другой кабинке вожделенное удобство обреталось, но его сливной бачок так жутко скалился переплетением своих обнаженных внутренностей, так угрожающе сипел и побулькивал, что Лариса решила не искушать судьбу, не портить костюма (а вдруг унитаз взорвется, едва она над ним, кхм?..) и терпеть до окончания собрания. Тем паче что длительному усмирению естественных нужд тела она тоже была обучена не хуже часового у Кремлевской стены.

Лариса уже сделала аккуратный (не сломать каблук!!!) шажок вон из этой клоаки, как ее приковал к месту вопрос:

– Excusez-moi³… Это есть… Э-э-э… дамская комната?

Лариса с изумлением взирала на серебристую райскую птичку, ту самую певицу – французскую убийцу с хрустальными глазами. Сейчас эти глаза с неописуемым ужасом-восторгом осматривали суровые реалии российского сортира.

– Будь проклята эта грязная дыра! – поддергивая бисерную бахрому, ругнулось небесное создание с восхитительной модуляцией голоса.

– Согласна с вами, мадам, – улыбнулась Лариса. Очень светски улыбнулась. Для салона, а не для сортира.

– Вы говорите по-французски? – счастливо ахнула серебристая певица.

– Немного.

В ответ певичка разразилась потоком чуть бессвязной и преувеличенно восторженной речи, мешая родной язык с русским:

– Ах, раз-орви дьябль мойя грандмёр! Здьесь иметься бельфам, кто понимай франсез яз-ик! Сэ шик!

Лариса рассмеялась, решив, что хрупкая француженка выражается так от произошедшего с нею при виде туалета культурного шока.

– Не думаю, что это место подходит для приватных бесед, – сказала Лариса, продолжая улыбаться чуть замороженной улыбкой.

– Ви совершенно прави, мадам, уи? Я только делать пи-пи, и мы будем поболтать авек ву в другой плас, уи? Атанде, силь ву пле…

Не переставая болтать, прелестная француженка взметнула над грязным унитазом бисерные юбочки, продемонстрировав отсутствие нижнего белья, и без смущения сделала свое дельце.

“Вот это характер! – восхитилась про себя Лариса. – Никаким дерьмом такой характер не перешибешь!”

Вместе с эксцентричной француженкой-певичкой Лариса покинула место их столь неожиданного знакомства. Француженка (кстати, она представилась как мадемуазель Шоффо) тут же бросилась к своей капелле, зазывно машущей ей смычками и нотными листами. На бегу она прокричала Ларисе, что они еще обязательно встретятся и вместе разопьют по бокальчику бордо. Но Лариса уже выбросила новую знакомицу из головы и проникла в зал, где вовсю шло отчетное заседание Организации.

– Дамы и господа! – вещал со стилизованной под надгробную мраморную стелу трибуны оратор в приличном костюме от Гуччи. – Ни для кого не является новостью, что та социальная ниша, которую занимает наша Организация, представляет собой одну из важнейших отраслей политической и экономической жизни нашей страны, и, не занимай Организация упомянутую нишу, можно смело заявлять, что последствия для политической и экономической жизни России будут фатальными. (Аплодисменты.)

– Где ты шлялась так долго?! – возмутился Нарик, когда Лариса в полутьме нашла его и свое сиденье рядом. – И почему от тебя сортиром воняет?

– Где была – тем и воняет, – лаконично пояснила Лариса. – О чем толкуют?

– Молодые люди, прекратите шептаться! – потребовал некто лысый спереди. – Вы мешаете слушать!

– Запомню тебя, умный, – дырку в черепе просверлю, – ровным шепотом отреагировала Лариса.

– Прекрати! – окрысился и лучший друг. – Дай вникнуть в новизну ситуации!

– Ну-ну… – Лариса расслабилась в кресле и тихонько скинула с разбитых усталостью ног свои смертоубийственные туфли. – Вникай…

А докладчик продолжал:

– Засим позвольте перейти непосредственно к отчету. (Уважительная тишина в зале.) За отчетный период наша Организация пополнилась еще одним Кругом – Кругом Нанотехнологических Убийц. Следовательно, по имеющимся у оргкомитета данным, в Организации на сентябрь текущего года состоят девять официально зарегистрированных Кругов. (Аплодисменты, крики: “Что так мало?! Надо активней пополнять ряды!”) Вы считаете, мало?! А я полагаю, что тем самым мы просто отдали дань, так сказать, классической традиции… (Аплодисменты.)

– Слово для отчета по сравнительным показателям имеет господин Тихий!

Господин Тихий внешне напоминал скалу из гудрона: таким он был крупным и черно-блестящим.

– Основными показателями деятельности Организации были и остаются сухие цифры, – веско заговорил гудроновый господин. – Только за истекший квартал к услугам членов Организации прибегли 102,6 тысячи пользователей. А это немало, господа! Это говорит о том, что популярность сферы наших деликатных и во многом опасных услуг растет, даже несмотря на то что параллельно популярности услуг возрастает и их стоимость. Что ж. люди хотят иметь за свои деньги качественную работу, а не услуги неквалифицированного дилетанта! (Аплодисменты, задорный смех.) Также подтверждением тому служат предоставленные вашему вниманию сравнительные диаграммы роста пользователей нашей Организацией. (Уважительный гул при демонстрации на экране роскошных диаграмм.) Следующая диаграмма, в форме круга, показывает, как в сравнении с прошлыми годами изменился возрастной, социальный и политический статус нашего пользователя. Если два года назад основную часть наших пользователей составляли представители коммерческих структур (большой сиреневый сегмент), политики (большой коричневый сегмент) (отдельные реплики: “А они сразу и заказчики, и те, кого заказывают, гы!”) и лишь малую толику частные лица, то теперь, судя по второй диаграмме, ситуация резко изменилась. Политиков (коричневый сегмент) активно потеснили состоятельные подростки (розовый сегмент), а представители коммерческих структур неуклонно вытесняются заказчиками из сферы творческой интеллигенции (голубой сегмент). Это означает, господа, что в новых условиях третьего тысячелетия наше древнее суровое ремесло по-прежнему остается актуальным! (Аплодисменты, переходящие в овацию.)

– Слово для доклада…

– Лариса… Лариса… Лариса!.

Она не услышала, как ее зовут. Она это почувствовала. И поняла, что надо бежать на зов, даже не натягивая сброшенных туфель.

…А Нарик, увлеченный бюрократическими словопрениями, даже и не заметил, как она исчезла.

У темного запасного выхода из зала холодная костлявая рука стиснула ей рот, предупреждая все вопросы:

– Исчезни. Немедленно. Не вступая ни с кем к разговоры. Будь в бункере “А”. Затаись. Я тебя там найду. Выживи. Это нужно.

Так с Ларисой мог говорить и отдавать приказы только один человек. Старик.

– Почему? – Она беззвучно шевельнула губами, оцарапав их о его жесткую ладонь. Она не спорила, она верила, что его приказ – главное, но она не хотела быть просто гранатой, брошенной в мишень. Она хотела знать.

Почему.

– Истопник здесь, – прошелестел голос Старика и тут же исчез. Исчезла его ладонь, исчез любой намек на его недавнее присутствие.

Но зато все стало на свои места.

Ларису снова (в который уж раз!) хотят убить.

Но теперь это серьезно. Иначе Старик не стал бы утруждать себя предупреждением, справедливо полагая, что его ученица сама способна предчувствовать и предупреждать все малейшие посягательства на собственную жизнь.

Значит, действительно надо бежать.

И отсутствие туфель на шпильке – удача, а не помеха.

Прямо-таки чувствуешь себя Золушкой, вовремя слинявшей с бала. Только на балу резвились не принцы, а монстры.

…А она, оказывается, неплохо разбирается в хитросплетении коридоров и тупичков этого хилого дворца! И когда только успела! Или это включилось чувство самосохранения? И оно, оно, родимое, выводит Ларису на балкончик к пожарной двери. Вскрыть дверь, очутиться на таком же балкончик, но уже снаружи и спуститься-затеряться в палой листве окружающего дворец комбайностроителей хилого парка – дело мгновений, не минут. А дальше, бросив собственную машину на стоянке (нет гарантий, что она не заминирована), поймать доброхота-частника, умолить его свезти “несчастную-девушку-жертву-ревнивого-мужа” в некий заштатный городишко. На тайную квартиру, конспиративный, блин, бункер, который спасет вдруг ставшую такой ценной Ларисину жизнь!