Kitabı oku: «Вежливость королев»

Посвящается Анечке Титовой, юной особе с королевским характером и грандиозными планами на будущее

Предисловие не-автора

Прошу меня сразу извинить. Неприятная штука – сознаваться в том, что вовсе не тебе принадлежит громкая честь первооткрывателя, душистые лавры гения и прочие подобные удовольствия. В случае с этой книгой произошла примерно такая же история: в строгом смысле я вовсе не являюсь автором данной книги (что a propos дает мне надежду на некоторое снисхождение читателя). Кстати, и эта книга – во всех смыслах – не являлась поначалу книгой и тем паче художественным произведением.

Поскольку извинения можно считать принесенными и, надеюсь, вполне достаточными, придется перейти собственно к истории появления рукописи (да, рукописью, пожалуй, это можно считать), которая и легла в основу «Вежливости королев», представляемой в данный момент на благосклонный суд читающей публики.

Впрочем, история рукописи не известна сейчас разве какому-нибудь отставшему от эшелона культурной жизни одичавшему мизантропу-анахорету. Ведь не далее как в 2057 году не только российская, но и мировая культурная общественность была буквально ошеломлена находкой загадочной рукописи, эстетическая, историческая, культурологическая и даже социопсихологическая ценность которой не подвергалась ни малейшему сомнению и ставилась на один уровень с такими великими находками, как таблички с острова Пасхи, подлинник «Слова о полку Игореве», полное собрание школьных сочинений Венички Ерофеева, и тому подобными раритетами.

Также только ленивому не известно, каким образом была обретена для благодарного человечества эта рукопись, в исследовательских кругах получившая кодовое название «Рукопись Ожерелья» (поскольку плотный свиток толщиной с рулон голографических обоев был в несколько обхватов перевязан блестящей бечевой с нанизанными красивыми бусинами, напоминавшей ожерелье).

Рукопись по счастливой и буквально фантастической случайности обнаружилась за зеркальной стеной дамского туалета одного частного столичного ресторана: уборщица, поскользнувшись на свежевымытом мраморном полу, стальным древком своей швабры разбила зеркало вдребезги (следственная группа, которая вот уже несколько лет в состоянии строжайшей секретности работает по «Делу о найденной рукописи», так до сих пор и не смогла выяснить, почему именно у этой уборщицы «орудие труда» было с мощным древком из легированной стали, тогда как всюду давно применяются пластиковые и экзодеревянные). Прорабатывались даже версии, что уборщица на самом деле была тайным агентом, работающим сразу на три государства, стальная швабра же являлась ее личным сверхсекретным оружием, чем уборщица-шпионка и разбила зеркало, а обнаружила в пыльном паутинном зазеркальном простенке странный поблескивающий сверток лишь (повторимся) по счастливой случайности. Или, как утверждают создатели новых религиозных учений, возникших в изобилии после всемирно известной расшифровки «Рукописи Ожерелья», по воле некоего Верховного Разума Запретного Острова.

Дальнейшая история манускрипта тоже не представляет ни для кого тайны. На шум и звон стекла в туалет ринулись представители администрации ресторана, а прибежав, узрели, как из звездообразной, солидных размеров зеркальной дыры пресловутая уборщица (кстати, имя женщины и ее судьба широкой общественности до сих пор не известны, что косвенно подтверждает версию о причастности уборщицы к специальным службам) аккуратно достает порядком запылившийся, окутанный плотными слоями паутины, но сразу заблестевший при свете ламп странный объемистый сверток. И хотя террористические акты с обязательным минированием зданий, захватом заложников и подбрасыванием странных сумок или пакетов в общественный транспорт давно уже стали достоянием учебников истории, администрация ресторана вызвала спецподразделение по работе с неопознанными объектами, оперативно провела эвакуацию посетителей ресторана, вычла стоимость разбитого зеркала из оклада совершившей мировое открытие безымянной уборщицы, и лишь после всех этих мер найденный сверток решили перенести в один из ресторанных залов.

Исторический момент настал. Правда, тогда никто из присутствующих (даже злополучная уборщица) совершенно не подозревал об этом. Просто командир СПРНО – Специального подразделения по распознаванию неопознанных объектов – аккуратно возложил сверток почти посреди громадного банкетного стола, дал знак своей команде, что стояла наготове с многоразличными счетчиками-датчиками, приступить к необходимым замерам, а остальным приказал рассредоточиться по периметру стен на случай непредвиденного взрыва либо выброса отравляющих веществ (для подстраховки).

– Радиация – чисто, – через полминуты констатировал первый спец.

– Наличие белковых структур жизни – отрицательно, – через минуту и двенадцать секунд доложил следующий спец.

– Вирулентные формы жизни – отсутствуют, – сквозь маску пробубнил спец-биохимик тремя секундами позже.

– Наличие токсичных, взрывчатых, самовоспламеняющихся и подобных элементов – отрицательно. – Парень со шрамом в пол-лица отер пот со лба. И облегченно выдохнул через встроенный аппарат искусственного дыхания. Видно, нелегкая и неласковая была у парня работа.

– Наличие архаических атмосферных и морфически враждебных структур – в пределах допустимой нормы. – Главный эксперт по остаточной неиндифференции тряхнула медно-рыжими волосами. – Немного фонит, командир, но, полагаю, это от паутины.

– Общие выводы? – Командир СПРНО нервно потер широкую орденскую планку.

– Объект не враждебен и пригоден для более детального исследования.

– В смысле?

– Пока мы не отчистим его хотя бы от паутины и пыли, не сможем выяснить, что это: испорченная колба от старого термоса или артефакт, который потрясет мир. – Зеленые глаза главного эксперта в сочетании с медно-рыжими волосами всегда производили нужный эффект научной убедительности.

– Я бы предпочел первый вариант, – усмехнулся командир, старательно разыгрывая перед подчиненными ретрограда и зашоренного чинушу. – Ладно. Займемся делом.

…И сброшена была пыль проклятых лет забвения.

…И порвана прочная паутина неверия и сомнения.

…И снята благоговейно была Благородная Печать Короны.

…И, словно кольца играющей змеи, скользнуло прочь от свитка опутывающее его Ожерелье Верности.

…И раскрылся свиток.

…И листы его были многочисленны, странны и прекрасны, словно лепестки священного цветка элриса.

…И потрясены были смертные, ибо никогда не видели они сего священного цветка.

…Ибо священный элрис не благословил своим произрастанием этой земли.

…И рекли прикоснувшиеся: «Не вемы, что сие за предивное явление предстало очесем нашим! Не вемы, что содеяти возможем с ним и како возможем, кольми не смеем абие скверными руками своими коснутися дивного сего явления!»

Вот так примерно и найдена была «Рукопись Ожерелья». В том, что найденный артефакт – именно рукопись, никто из СПРНО даже не сомневался. Главный эксперт, сверкая зелеными глазами и не забывая эффектно встряхивать медно-рыжими волосами, потребовала немедленно вызвать из Российской библиотеки специалистов по раритетам и передать находку в их заботливые руки.

Так рукопись оказалась в главной библиотеке страны. Культурная революция, свершившаяся в правление Нового Президента, сменившего своего предшественника (занимавшего пост главы России свыше пятидесяти лет), вернула погрязшим в меркантильно-рыночной этике россиянам истинные ценности духа, культуры и знания. Поэтому библиотеки считались настоящими оплотами государственности, оснащены были по последнему слову мировой библиотечной техники и гордились своим высокоинтеллектуальным персоналом (чьему интеллекту правительства менее развитых стран типа США всерьез придавали стратегическое значение).

Глава отдела информационных раритетов, получив в свое распоряжение «Рукопись Ожерелья», не могла скрыть своего потрясения, и скоро весь мир узнал о том, что России в очередной раз крупно повезло, коль она стала обладательницей загадочного текста (но именно текста!), начертанного на материале не менее загадочного происхождения.

В исследовательском мире произошло примерно то же, что происходит в недрах деревенского нужника, если летом туда вбросить пачку дрожжей. Сотни специалистов лингвистов, филологов, историков etc бились над новой загадкой, пытаясь расшифровать текст, выяснить молекулярную структуру материала-носителя, разобраться с происхождением камешков загадочного ожерелья и ответить еще на тысячи вопросов, которыми забрасывала научную братию докучная общественность.

В мире коммерции и преступности забродили свои дрожжи. Манускрипт пытались купить для частных коллекций (11 589 раз), выкрасть для них же (871 422 раза), выкрасть для дальнейшего выставления на подпольных аукционах (212 776 раз), подделать и продать подделки (3 489 674 раза), совершить по отношению к нему акты обычного, а также и религиозного вандализма (12 330 971 раз).

Поэтому понятно, что «Рукопись Ожерелья» изучалась и хранилась при самых высоких мерах безопасности. Ее активно изучали в течение нескольких лет, но, не продвинувшись в своих исследованиях ни на йоту, научная общественность постепенно утратила пыл, объявила артефакт принципиально непознаваемым для нашего времени предметом и умыла руки. После чего год назад загадочный манускрипт был выставлен (под строжайшей охраной, разумеется!) для всеобщего обозрения в главном зале Информационных редкостей Российской библиотеки и, таким образом, стал еще одним экспонатом, к которому дежурные по залу библиотекари водили бесконечные экскурсии. Впрочем, и поток экскурсий со временем иссяк – человеческий ум быстро теряет интерес к абсолютно неприступным тайнам. Но однажды…

Однажды…

Как раз в мое дежурство по залу редкостей (я работаю библиотекарем в Российской библиотеке, я разве не упоминала?) произошло событие .

Я сидела возле книжных витрин, украдкой переслушивала новый сюрреалистический роман в стиле «белянтези» (жанр назвали по фамилии известного в конце XX – начале XXI века писателя) и надеялась, что ни мой покой, ни покой охранников никто не нарушит, как вдруг…

Ко мне подошла старуха. Да, самая настоящая старуха, с морщинами, седыми редкими волосами, трясущимися руками и сгорбленной спиной! И еще, кажется, у нее когда-то давно была травма переносицы, потому что нос выглядел каким-то… ступенчатым. Где же находилась эта дама, когда генетико-косметическая хирургия своими великими и славными достижениями вытеснила старость из нашей жизни – не понимаю. Но это детали. Я, конечно, отключила роман, встала, почтительно поклонилась даме и осведомилась, что ей угодно.

– Где вы храните тарсийские хроники? – с чудовищным акцентом прошамкала она беззубым (О ужас! Так презирать достижения современной стоматологии!) ртом.

– Простите? Я не понимаю, о чем идет речь…

Старуха затрясла головой, а я заметила, что волосы у нее вовсе не седые, а скорее пепельно-серебристые.

– Конечно, ты не понимаешь, о чем речь, детка. – Опять этот акцент! – Скажу по-другому: где вы выставили «Рукопись Ожерелья»?

– Ах вот вы о чем! Пожалуйста, пройдемте, я покажу вам витрину.

Когда странная старуха увидела знаменитый разложенный под непробиваемым стеклом свиток, на ее губах появилась тень улыбки:

– О Тарсийская летопись лжи, вот мы и встретились! Кэ аронои маеновэно инг ологон! Проклятая летопись моего изгнания и позора, как долго я тебя искала в этом худшем из мыслимых миров!

Глаза старухи налились грозовой темнотой, а у меня по спине потек холодный пот, хотя я всегда пользуюсь специальным спинным дезодорантом-антиперспирантом. Старуха выглядела… не так. Не так, как мы – обычные люди! И эти ее непонятные слова, акцент, а главное…

Главное – это ощущение, что старуха и свиток знают друг друга.

И люто друг друга ненавидят.

И боятся.

«А если старуха разобьет витрину и уничтожит раритет?» – мелькнула у меня совершенно безумная мысль, но я отогнала ее. Это же просто невозможно!

– Для меня уже нет ничего невозможного, тем более в вашем мире, – холодно изрекла старуха, глядя на меня страшными грозовыми глазами и по-прежнему коверкая слова жутким акцентом. – Но я не причиню никакого вреда, поверь, служительница.

Однако к нам, привлеченные странным видом старухи, уже шли охранники и руководство зала.

– В чем дело? – строго поинтересовались они у старухи. – Кто вы и что вам нужно?

– С тех пор как оказалась здесь , я ношу имя Эби Хейли. Его дали мне в новозеландском приюте для умалишенных.

– Вы из Новой Зеландии?

Старуха усмехнулась:

– Считайте, что так. Но я уже давно покинула приют. Не бойтесь. Я не сумасшедшая. Я жила на ферме, доила своих коров и из новостей услышала о Рукописи. О том, что для всего человечества с момента нахождения она остается загадкой. И я приехала в Россию.

– Зачем?

– Я знаю, что это за Рукопись. И могу перевести ее. На любой ваш язык: эсперанто, французский, английский, русский…

– Русский, пожалуйста! – хором воскликнуло руководство зала редкостей, почему-то сразу поверив серебряноволосой старухе.

– Хорошо.

И полупомешанная старуха со странным именем Эби Хейли действительно перевела весь текст манускрипта (под неусыпным контролем спецохраны). Процесс перевода происходил в интерактивном режиме, и, когда Эби Хейли закончила, мир потрясенно взвыл от свалившегося на него нового великого знания о существующем где-то королевстве с загадочным названием Тарсийское Ожерелье.

Но это знание не принесло миру особой радости. Ибо поделать с этим знанием что-либо было невозможно. Сделав перевод, Эби Хейли вскричала:

– Я бы этого им не позволила! – и тут же скончалась от разрыва сердца, унеся с собой тайну своей жизни и своего появления в нашем мире.

Перевод же, как и полагается любой новинке, прочно занял первые позиции всех рейтингов информационных бестселлеров. На его основе было снято несколько ЗD-фильмов, написано немало ораторий, рейв-рэп-рок-опер, поставлено спектаклей, мюзиклов и голографических шоу. Потом пришел черед литературных интерпретаций. Книг. Романов, поэм и даже од.

Однако все литературные интерпретации, а также адаптированные тексты перевода-первоисточника грешат неточностями, авторскими домыслами, попытками приукрасить либо, наоборот, выхолостить легкий тарсийский летописный язык. Тем не менее, предлагаемая вниманию читающей публики книга, к счастью, всем вышеперечисленным не перегружена. Но ведь я, по сути, и не автор, а лишь библиотекарь, оказавшийся в нужное время в нужном месте. Поэтому моя версия перевода – это версия человека, реально присутствующего при том историческом моменте, когда Эби Хейли открывала человечеству тайну существования Тарсийского Ожерелья. И вы должны согласиться со мной, что никакие домыслы и выдумки не сравнятся со свидетельством человека, задействованного в описываемом событии. В отличие от прочих авторов я видела собственными глазами таинственную старуху-переводчицу, ощущала странные потоки энергии, исходящей от этой невзрачной женщины (хотя вполне вероятно, что в молодости она была красавицей), и слушала ее голос, не искаженный транслирующими устройствами. Поэтому я могу претендовать на то, что моя версия перевода «Рукописи Ожерелья» наиболее отвечает характеру и настроению изложенных в Тарсийском манускрипте событий. И надеюсь, что после прочтения предлагаемого мною варианта текста мучающее всех недоразумение относительно того, что в Тарсийском Ожерелье почему-то прописалась некая россиянка Карина Свердлова, окажется не просто вымыслом. Хотя научная общественность предпочитает довольствоваться мнением нашего знаменитого филолога, восьмидесятилетнего академика Ивана Кутежанского, полагающего, что Карина Свердлова – персонаж сугубо нарицательный и реально в королевстве Тарсийское Ожерелье не существующий.

Но мое предисловие затянулось, а нет ничего более неблагодарного, чем томить читателя ожиданием, вместо захватывающего чтения предлагая ему скучные разъяснения и толкования. Посему вашему вниманию предлагаются пусть разрозненные и неточные, но местами весьма интересные эпизоды из жизни загадочного Тарсийского Ожерелья и его… королев.

Часть первая
Проклясть королевство

Корона, в обычном, точнее нерабочем, своем состоянии торжественно покоившаяся на специальном золоченом и обитом узорчатым бархатом постаменте, закрывавшемся от пыли, влаги и нескромных взоров колпаком из небьющегося скеденского хрусталя, в данный момент была небрежной рукой извлечена из своего хранилища и безо всякого почтения брошена на один их многочисленных туалетных столиков королевской опочивальни. Словно ценности в этой изящно-величественной вещице, символизирующей право на неограниченную власть, заключалось ровно столько же, сколько и в россыпи золотых инкрустированных браслетов, в путанице драгоценных ожерелий, в крупных бриллиантах аграфов, поблескивавших из отверстых зевов шкатулок, ларцов и сундучков, подобно любопытным глазам девиц-камеристок.

И если бы бриллианты умели говорить, то им, как свидетелям совершающегося противозаконного и безнравственного действа, просто цены бы не было. Не говоря уж о том, что бриллианты сами по себе – бесценны.

Королевская опочивальня славилась обилием, как драгоценностей, так и туалетных столиков с зеркалами самой изящной и тонкой работы. И немудрено. Ибо отражать собою неповторимую красоту, грацию и царственную осанку Ее Величества было великой честью. Равно великой честью было украшать несравненное по совершенству тело Ее Величества бесценными тканями и не менее бесценными камнями и металлами, и, разумеется, если бы бесчувственные камни, тряпки и золотые цепочки осознали это, они бы, несомненно, прониклись значимостью своей высокой миссии. И в торжественные дни, когда Ее Величество облачали в соответствующие какому-либо государственному событию наряды и украшения, камеристки трепетали от сознания важности выполняемой ими миссии, а также от того, что за неудачно уложенный локон в прическе королевы либо за нечаянный укол булавкой августейшего плечика неуклюжей девице грозило суровое наказание, самолично приводимое в исполнение Ее Величеством при помощи различных ядов, в изобилии хранящихся в потайных шкафчиках опочивальни вместе с флаконами духов, эссенций и притираний…

Но дело не в камеристках, прах их побери. Камеристки – народ тупой и обученный лишь одному – ухаживать за своей Госпожой и искренне восхищаться ею. Впрочем, большего от них и не требуется. Сия девица – тот же самый туалетный столик с зеркалом, только с нею можно иногда перекинуться парой незначащих фраз.

Тогда как зеркала молчаливы.

И их молчание говорит о многом.

Даже не говорит.

Свидетельствует.

И в данный момент два больших овальных зеркала, поставленных почти друг напротив друга по разным концам опочивальни, свидетельствовали, что в королевской комнате царит совершенно непристойный беспорядок.

На широком пышном ложе королевы целым ворохом громоздилось белье, над тончайшими кружевами, оборками и вензелями которого трудились, недосыпая ночей, лучшие тарсийские кружевницы и вышивальщицы. Поверх этого белоснежного сугроба был небрежно брошен мокрый, в ошметках грязи, воняющий конюшней мужской дорожный плащ, напоминавший пьяного насильника, вторгшегося в келью целомудренной послушницы.

Возле шкафов, кровати, кресел в беспорядке валялись королевские платья, и их парчовое, шелковое и батистовое великолепие безжалостно попиралось ногами в высоких, ладно обтягивающих стройные икры сапогах.

Владелица стройных и (как официально утверждали столичные песнопевцы и поэты) самых прекрасных ног в королевстве на мгновение задержалась перед одним из больших зеркал. И зеркало беспристрастно засвидетельствовало, что в данный момент в него смотрит Ее Величество Абигейл Первая, Королева Тарсийского Ожерелья и Почетная Владелица Сопредельных Островов.

Королева Абигейл одернула на себе мужской дорожный костюм с нашивками королевского почтальона. Одеяние сидело идеально (попробовало бы оно сморщиться или смяться! Королевская карающая длань не замедлила бы превратить его в груду ветоши для мытья окон!). Королева подтянула шнуровку, чтобы сильнее скрыть грудь. При этом она зашипела от злости, как кошка, упустившая мышь, – длинные волосы, которые она полчаса тщательно укладывала, чтобы можно было надеть мужскую шляпу, вопреки стараниям распустились пепельно-седой волной…

– Отрежу к гламуру! – прорычала правительница, отбрасывая со лба длинную благородную прядь и хватая с мраморной поверхности столика узкий дамский кинжальчик.

– Не стоит так нервничать, моя королева! – Слова исходили, казалось, от грязного, воняющего плаща. Но на самом деле обладатель сочного приглушенного баритона сидел, также облаченный в дорожный костюм, на низеньком замшевом пуфике у едва тлеющего камина. – Такой ты мне нравишься еще больше. Ты просто обворожительна.

Королева Абигейл гордо дернула плечом, но с кинжалом рассталась. И, пристально глядя на себя в зеркало, заново начала подбирать в прическу свои редкостные волосы.

У Ее Величества был необычным не только цвет волос (пепельно-серебряный, как говорилось в официальных, одобренных цензурой одах), но и красота узкого, словно выточенного из элристронского опала лица: бледного, с нежнейшим румянцем, с в меру пухлыми и чувственными губами, с бровями, словно выведенными тушью по лекалу… Вот только глаза королевы Абигейл наполнял цвет грозового неба. И с таким же ужасающим блеском. Поэтому подданные предпочитали не встречаться с глазами своей прекрасной повелительницы. От грозового неба лучше держаться подальше.

Единственный человек, кто не разделял мнения подданных и без страха вглядывался в грозовые бездны очей королевы, сидел сейчас у камина, грелся и лениво наблюдал за тем, как его августейшая любовница крепит к волосам широкополую, закрывающую пол-лица шляпу. Примерно за полтора-два часа до этого упомянутый созерцатель тайно проник в опочивальню Ее Величества и встречен был не грозными воплями, а страстными поцелуями, обещавшими бездну наслаждений. Но Крапленый Эндрю не торопился в бездну. И хотя Абигейл, распаляясь от страсти, как всегда, потащила его в постель, он деликатно (все-таки королева, а не дешевая портовая девка с источенным дурной болезнью носом!), но настойчиво напомнил ей, что сегодняшняя их встреча имеет более серьезную цель, нежели банальное, хоть и, несомненно, приятное совокупление. И теперь Крапленый Эндрю ждал, когда же его августейшая подруга будет полностью экипирована к побегу. Заодно он осматривал опочивальню, прикидывая, что еще ценного помимо королевы можно отсюда прихватить…

Его, Крапленого Эндрю, дуэлянта, вечного любовника, прощелыгу и авантюриста, тоже беспристрастно отразили зеркала. Эндрю недаром носил свое прозвище. Его кожа навсегда приобрела оттенок кожуры ядовитого корецкого ореха, с тех пор как он, Эндрю, еще будучи шестнадцатилетним желторотым юнгой на бригавелле «Олалайа», попал в плен к пиратам Дядюшки Стема. Пираты продали парнишку с кусачим норовом на каторжные галеры, где Эндрю отлично прошел школу кровавой драки за сохранность своей задницы и ремесло убивать врагов, перерубая им горло тыльной стороной ладони. Галеры и сделали, его когда-то светлую кожу похожей на обложку гримуара (впрочем, грубая кожа и не менее грубая чувственность позднее лишь пошли Эндрю на пользу – изнеженные красавицы из благородных семейств отдавались «этому экзотическому чудовищу» сразу же после первого незначительного разговора о погоде)… С галер Эндрю, разумеется, сбежал однажды ночью, расшибив своей цепью череп неосмотрительного надсмотрщика и заодно устроив пожар на нижней палубе. Дело происходило в открытом море, и этому красавцу вряд ли бы улыбнулась судьба (разве что только зловонной ухмылочкой зубастой смерть-рыбы), если бы не счастливое стечение обстоятельств в виде шторма, выбросившего полумертвого и нахлебавшегося едкой морской воды Эндрю на пустынный берег некоего острова. Оклемавшись и постепенно обследовав рекомый остров, бывший каторжник выяснил, что на острове живет, удалившись от распутного и суетного света, странный отшельник. Отшельник поначалу принял Эндрю за видение, но некоторое время спустя привык к молодому человеку с взглядом острым, как осколок стекла. И даже отнесся к нему по-дружески: накормил, напоил и вручил самодельную курительную трубку с куском войлока, пропитанного душистым маслом, способным погружать сознание человека в мир удивительных грез и уводить от реальности. Сам отшельник, судя по всему, подсел на душистое масло дурмана-опайши давно, поэтому реальность для него значила мало. Эндрю не столько из вежливости, сколько из любопытства выспросил у отшельника историю его былой жизни. Оказалось, что когда-то сей убеленный сединами старец тоже был молод, бежал из тюрьмы, имея карту острова, набитого сокровищами, нашел этот остров и позднее благодаря обретенному богатству явился среди первых лиц государства под видом некоего могущественного графа, желая этим первым лицам отомстить. Причину и последствия мести отшельник по старости уже не помнил. Однако, почувствовав себя чужим среди аристократов и прочей знати, он решил возвратиться на свой остров – в одиночестве и покое доживать век.

И доскрипел бы отшельник свой век вполне благополучно, не впусти он в свое скромное жилище Крапленого Эндрю.

Пользуясь правом гостя, Эндрю вдоль и поперек обследовал пещеру, в которой отшельник предавался грезам, и, к своей великой радости, обнаружил, что обкуренный дед буквально ходит по сокровищам! Пещера была битком набита сундуками со старинными золотыми монетами, бесценным столовым серебром древней чеканки, самоцветными камнями, редкостным жемчугом, добытым из Моря Брошенных Дев, а главное, великолепным оружием – шпагами, палашами, рапирами, за которые любой бретер отдал бы душу, кабы таковая у него обнаружилась… Мало того. В укромном гроте этого острова стояла, покачиваясь на мелких волнах, отличная малая карра, немного обветшавшая, но еще крепкая, надежная и словно ожидавшая, когда ею воспользуются по назначению. Отшельник заявился на этой обшитой кожей лодке на остров, да и забыл про нее, погруженный в дурманные раздумья о несовершенстве мира и человеческой природы. А на паруса и обвисшие снасти стройной и старинной красавицы бесстыдно гадили кружащие над островом чайки, альбатросы и прочие бакланы.

Должно также сказать, что упомянутый Эндрю был круглым сиротой и вырос в приюте «Милосердная Плеть», что выстроила для сотен бродяжек и мелких бандитов неласковая и вечно разевающая на чужие куски злой голодный рот провинция Деметриус. А основное приютское правило гласило: «Твоя выгода – высший закон». Это правило Крапленый Эндрю, скитаясь по свету, выучил крепко. Поэтому в один прекрасный день он, чувствуя, что силы его восстановились и сидеть с отшельником в прокуренной пещере более нет смысла, задушил витающего в очередных райских грезах старика плетеным шнуром от курительной трубки. После чего перетащил на карру все сокровища, какие только мог унести (а мог он много; из оставленного Эндрю на острове барахла можно перечислить только курительную трубку отшельника, глиняную плевательницу отшельника и самого отшельника, невинно убиенного). Далее жизнь Крапленого Эндрю покатилась по дороге, усыпанной оранжерейными цветами. Он сумел прекрасно распорядиться украденными сокровищами, купил себе титул, поместье (точнее, несколько) близ столицы; обучился аристократическим манерам и кое-какому умению слагать оды, канцонетты и мадригалы. Он со стремительностью ураганного ветра завоевал сердца и будуары окрестных высокородных дам. О нем пошла та самая дурная слава, от сплетен о которой млеют порядочные женщины, клянут свою никому не нужную порядочность и ждут не дождутся, когда их кто-нибудь как следует скомпрометирует (чтоб было потом о чем вспомнить в старости). Однако взоры Крапленого Эндрю уже не прельщались провинциальными красавицами. Он решил взять приступом столицу.

Первыми жертвами его ненасытной страсти пали две известные своей добродетельной жизнью графини (о чем не преминули с восторгом поведать всем своим менее удачливым подругам). Затем настал черед герцогинь. Когда же и известная строгостью своей жизни мистресс Элайзабет, Наперсница по вопросам морали и дама, более всех близкая Ее Величеству, принесла свое изнывающее от вожделения тело в сладостную жертву обольстительным усам, очам и прочим членам пылкого брюнета, Эндрю понял, что звездный час его карьеры настал. Он заказал у хорошего художника портрет Ее Величества, повесил его в своем поместье (имеется в виду портрет; художника повесили позднее – по решению королевского суда, поскольку он изобразил королеву обнаженной, не имея на то официального разрешения двора и уж тем более не сверяясь с натурой) и поклялся, что не пройдет и кануна Тарсийских ночей, как королева Абигейл сбросит перед ним, крапленым подонком и безродным негодяем, свое церемониальное платье…

– Эндрю! Эй, сладкий! – Сердитый шепоток королевы вернул его к действительности. – Как ты считаешь, мне прихватить с собой корону?

Эндрю посмотрел на королеву. Нет, с нею он не прогадал. Чертовски красива – раз. Богата – два. И такая же хладнокровная искательница опасных приключений, как и он сам, – три. Женщина-стерва – лучшая спутница в жизни. Королева-стерва – тем более. Во всяком случае, пока она тебе не надоест. И то, что в ее королевскую голову взбрело сбежать с любовником, да не куда-нибудь, а на Окраину, даже играет ему на руку. Адюльтер во дворце уже давно стал предметом не только сплетен, но и политических баталий. На разгуливающего по дворцовым покоям Эндрю Скеденского (Абигейл пришлось присвоить новому любовнику еще и герцогский титул) смотрели косо не только брошенные им придворные дамы, но и члены Королевского Совета. И фаворита королевы могли просто убрать со сцены. Из соображений королевской безопасности. Или по мотивам, касаемым высокой политики. Что, в принципе, не представляет большой разницы.

Побег Эндрю спланировал тщательно и таким образом, что даже самой королеве не были известны псе его детали. В какое-либо из бывших собственных поместий везти королеву было глупо – поскольку поместья были уже проданы (разумеется, тайно: ни к чему Службе Королевской безопасности знать, что хитрый Эндрю давно сменил место своей дислокации). К тому же не таких приключений хочется Ее Величеству, в прекрасных очах которой горит подчас огонек плохо скрываемого безумства.