Kitabı oku: «Подари мне свою жизнь»

© Надежда Севостьянова, 2020

ISBN 978-5-0051-9012-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я лежала в позе страуса, то есть спрятав голову в песок, вернее, в землю. Страусы это делают стоя, но встать я не могла, я и лежала то с трудом, но точно знала, что в земле у меня только голова, а моё молодое, крепкое и стройное тело торчало наружу. Я это чувствовала, потому что только что пришла в себя. Правда, я всё ещё боялась пошевелиться; если рядом со мной кто-то есть и наблюдает, пусть думает, что я в отключке. Хотя, представив себя со стороны, я подумала, что вряд ли кто-нибудь выдержал бы такое зрелище, тем более захотел бы воспользоваться моим беспомощным положением, если он только не некрофил. Ощущения потихоньку вернулись, но я не сразу выпростала голову из земляного сугроба. Выждав немного, я, наконец, выдернула то, что пока с трудом можно было назвать головой. Но подняться сразу я не смогла, потому что лежала на склоне оврага головой вниз. Точно знаю, что по собственной воле не могла здесь оказаться. Овраг был не очень глубокий, я с трудом, но выбралась из него. Несмотря на шум в ушах и легкую тошноту, я выползла на неширокую дорогу. Встав на колени, я осмотрелась вокруг: справа был лес, слева – цветущий луг с васильками и маками. Сев на край оврага, я попыталась сосредоточиться и вспомнить, что было накануне. Я пришла к выводу, что кто-то меня сюда просто-напросто выбросил. Одета я была для этого вполне подходяще: маленькое чёрное платье и длиннющие черные сапоги на четырнадцатисантиметровых каблуках. Кто мог выбросить молодую красивую особу двадцати трёх лет в столь экзотичном наряде оставалось для меня полнейшей загадкой. Хотя вариантов наклёвывалось до фига: выбросили из машины на ходу, скинули с вертолёта или даже из самолёта (хотя вряд ли, если только не на бреющем полёте), похитили меня с какой-нибудь тусовки (на это намекал прикид) два орла, которые синхронно схватили меня и, пронеся над лесами и полями, вдруг, тоже синхронно, скинули в заброшенный овраг. Более экзотические версии (типа умыкания меня инопланетянами и тому подобное) я даже не рассматривала. Я склонялась к последней версии и даже знаю, почему орлы могли это сделать. Скорее всего их привлекли кристаллы Сваровски, которыми были расшиты голенища моих сапог. Всё логично: они схватили меня за ноги, каждому досталось по сапогу и, протащив какое-то расстояние (это предстояло ещё выяснить), бросили вниз головой. Это объясняет то, что она оказалась зарытой в землю. Скорее всего орлы просто надорвались, я ведь девушка крупная, рост метр семьдесят семь, вес шестьдесят пять кило. Счастье, что при падении я не сломала себе шею.

Конечно, это был чистый бред, просто таким образом я пыталась восстановить мыслительную функцию, функция памяти пока не включилась. Я занялась самоидентификацией. Итак, моё имя?… По-моему, что-то на букву «Г»… Г…Г…Гвендалин! Это имя прямо выскочило из меня. Гвендалин?! Что ещё за хрень! Если имя такое, какое же тогда отчество? Не могу же я быть Ивановна. Гвендалин Ивановна! Бред! Моего папу не могут звать Ваней. А как? Что-то вертелось на языке на букву «К». Кирилл? Куприян? Нет, точно нет. Вспомнила – Казимир. Я что, Гвендалин Казимировна, полячка? А как с фамилией? Если папа поляк, значит какой-нибудь Поланский, Вайда или Кавалерович. Я перебирала всех знаменитых польских режиссёров. Нет, конечно, не они. По-моему, что-то тоже на «Г». Чёрт, у меня что, всё что ли на «Г». Казимир, Казимир… Гайсин. Да, да… Гайсин. Казимир Гайсин, он еврей. Я тоже. Еврей может быть кем угодно, хоть Казимиром, хоть Емельяном. А в какой стране он еврей? Судя по пейзажу, это может быть и Польша, и Россия, и даже Канада. Я поймала себя на мысли, что думаю по-русски. А говорить-то по-русски я могу? «Я помню чудное мгновенье – передо мной явилась ты, как мимолётное виденье, как гений чистой красоты». Я думаю и говорю по-русски, значит, я русская. Гвендалин Казимировна Гайсина. Жесть! Ну что ж, бывает и хуже.

Чем дольше я сидела, тем меньше понимала, что мне делать дальше. Ясно, что надо идти, но не ясно, куда. Я поднялась с большим трудом на ноги и с высоты почти двух метров (рост плюс высота каблуков) начала из-под козырька руки озирать окрестности. Ничего, похожего на какие-нибудь строения, сооружения, я не наблюдала, и получалось, что абсолютно всё равно, куда идти. На таких каблуках идти невозможно, но проблема заключалась в том, что снять сапоги без посторонней помощи не было никакой возможности, потому что это были сапоги-чулки. Ни стоя, ни сидя они не стягивались. А кто же тогда освобождал меня от них раньше? Вдруг возник смутный образ молодого человека, настолько смутный, что разглядеть его мне не удалось и вспомнить его я тоже не смогла. Да и что грезить без толку. Снимай сама, как хочешь. Я попробовала потянуть за мысок сапога, но он был скользкий, я тянула в разные стороны, ничего, кроме боли в щиколотке не добилась. К несчастью, на сапогах не было молнии, на то они и сапоги-чулки. Адское изобретение, настоящий «испанский» сапог. Я медленно встала на каблуки и пошла просто вперёд, как Бог на душу положил. Так же, наверное, шла на казнь Жанна д"Арк, да и сапоги у неё были похожие. Идти по такой дороге на таких подпорках – это почти цирковой номер.

Вокруг была музыкальная тишина: шум ветра, пенье птиц, стрекотанье кузнечиков. Грех было идти молча, я запела: " Если друг оказался вдруг и не друг и не враг, а так…» Стало полегче, смущало только одно, как я могла прожить столько лет, будучи Гвендалин Казимировной.

Прежняя жизнь никак не возвращалась. Ничего, дойду куда надо, во всём разберусь. Дойду ли, вот в чём вопрос. Ноги разъезжались, складывались в колесо. Не думаю, что я делала больше двадцати шагов в минуту, шла уже по моим ощущениям не меньше часа и вдруг поняла, что никогда не была в подобной местности. А как я определила, что это – лес, а это – луг с васильками и маками? Я ведь никогда не видела ни того, ни другого. Вернулось воспоминание о большом городе с толпами народа, снующими между высотками. Я это очень любила. А лес и луга я, наверное, видела в кино и по телевизору. В натуре мне всё это понравилось больше, но мешало восприятию ощущение неустойчивости во время ходьбы. Каждую секунду я рисковала рухнуть с высоты своего немаленького роста. Ноги болели, голова чесалась (я, наверное, не всю землю вытрясла из волос), в желудке отчаянно скреблись две мышки, они также, как и я, отчаянно хотели жрать. Но в пределах видимости не наблюдалось никаких человеческих объектов, ни кафешек, ни «Макдональдсов», ни даже захудалых забегаловок.

Вдруг впереди что-то блескнуло, я почуяла близость воды, только сейчас я ощутила жгучую жажду. Я понеслась, насколько мне это позволяли «копыта», по направлению к источнику. Никогда ничему так не радовалась, как этому небольшому чистейшему ручью. Вода была очень холодной, у меня заломило зубы, но я не могла остановиться, пила и пила. Я сидела на корточках, еле держала равновесие и, конечно, завалилась, задрав ноги. Напившись, я почему-то обессилела. Лежала и смотрела в небо. Странно, его я тоже, кажется, видела впервые. По организму гуляла стылая вода, я вспомнила сказку про" живую и мертвую» воду. Интересно, я сейчас какой воды напилась? Судя по ощущениям – мёртвой. Глаза слипались, навалилась приятная тяжесть, даже есть уже не хотелось, ничего не хотелось. Ну всё, мне кобздец. «И никто не узнает, где могилка моя». Ну и пусть, всё равно, наплев…

Открыла один глаз, второй почему-то не открывался. На втором кто-то сидел, маленький и мягонький, тёпленький такой, нежненький. Лежу, не шевелясь, только глаз кошу, чтобы рассмотреть, кто уселся мне на глаз. Толком ничего не разглядела, только силуэт: что-то кругленькое и пушистое. И тут, слышу писк: «Ну ты как там, дылда, очнулась, оглобля?» Ничего себе, вместо «здрасьте» тебя обзывает какая-то маленькая какашка!

– Сама ты, какашка. Ты чё тут развалилась, из-за тебя к ручью никто подойти не может.

– Что-то я тут никого не вижу.

– Конечно, не видишь, дурында одноглазая.

– Так ты ж меня сам одноглазой сделал. А ну, слазь!

И тут этот, не знаю, как обозвать, залезает мне на нос. Я скосила глаза к переносице и с трудом, но всё-таки смогла рассмотреть «лапулю», я сразу его так окрестила. Представьте себе: помесь котёнка, цыплёнка, крысёныша и змеёныша. Всех этих зверушек я видела в живом уголке в школе. Симбиоз получился такой жутковато-сюсипусенький, что я даже прослезилась.

– Ты чего ревёшь, дурёха?

– Ты – кто?

– Откуда я знаю? Ты сама-то знаешь, кто ты?

– Не уверена

– Не плачь, жаба. Всё ведь хорошо.

– Почему ты всё время обзываешься?

– А разве «жаба» – это обидно?

– Ты, наверное, жабу никогда не видел, а я видела в живом уголке, я совсем на неё не похожа.

– А что, бывают мёртвые уголки?

– Бывают, это там, где чучела.

– Что такое чучело?

Я молчала, не могу же я ему объяснить про чучела. Интересно, сколько он будет сидеть у меня на носу, у меня уже и глаза заломило. А чегой-то я развалилась тут?

– А можно я встану?

– А зачем?

– Не могу же я тут бесконечно валяться.

– Ну, тогда ползи.

– Я не ползаю, я хожу, на своих двоих, – я подрыгала ногами.

– А я думал, это у тебя такой хвост.

– Ну сейчас это, действительно, скорее хвост, чем ноги. Но как только я встану, ты увидишь.

– А как же я? Возьми меня с собой.

– Куда?

– Туда, куда ты встанешь.

– А ты высоты не боишься?

– Не знаю, я не пробовал.

– Ну, держись крепче.

Я осторожно приподнялась и подставила «ему» ладонь. Он переполз в неё и я постаралась как можно медленнее встать на свои «ходули». Я держала ладонь ближе к лицу, хотелось разглядеть «лапулю». Он был ещё «гризопулистей», чем показалось сначала.

Я по-прежнему не видела вокруг ничего примечательного.

– А где мы?

– Мы здесь.

– Где здесь?

– Ну что ты ко мне привязалась, ты сама-то откуда взялась?

– Я… с неба упала.

– Значит, ты – падаль.

– Вообще-то, да, но только больше меня так не называй.

– А почему?

– Потому что мне это неприятно.

– Не понял, ну ладно, а что тебе приятно?

– Вот пожрать сейчас было бы очень приятно. Я голодная.

– А что ты любишь пожрать?

– Лобстеров…, – стоп, чего это я, какие лобстеры? Я что, это когда-нибудь ела?

– А я тут ухватил пару нежных зелёных листочков, мне понравилось.

– Мне точно не понравится, я что, коза что-ли?

– Другого ничего предложить не могу. Слушай, а как тебя зовут?

– Кажется, Гвендалин.

– Ты чего, не уверена?

– Я ни в чём не уверена. Давай, я тебя буду как-нибудь звать, крысюля, например.

– Крысюля? А что, мне нравится.

– Слушай, крысюля, ты в это место как попал? Тоже с неба упал?

– Ага, вместе с тобой, я тоже падаль. Если бы не я, от тебя остались бы…

– … только рожки да ножки?

– Именно, я – твоя духовная сущность.

– А почему я тебя раньше никогда не видела?

– Духовная сущность есть у каждого человека, она внутри, поэтому её не видно. Когда ты долбанулась, я отделился и выполз из твоего левого глаза.

Я внимательно посмотрела на крысюлю. Моя духовная сущность мне, в основном, нравилась, вот только крысозмей, проглядывающий сквозь милого пуховичка, меня несколько смущал. И ещё меня мучил вопрос, кто мог выбросить такую милашку в чистом поле.

– Слушай, крысюля, а кто нас сюда зафигачил?

– Я знаю только то, что знаешь ты. Кому-то ты сильно насолила. Ты совсем ничего не помнишь?

– Нет, я вспомнила только имя, отчество и фамилию, и то не уверена, что это я. Посуди сам, Гвендалин Казимировна Гайсина. Я удивляюсь, что с таким именем у меня ещё такая милая сущность.

– Я согласен, скорее всего, это кто-то из твоих подруг. У тебя подруги-то есть?

– Спроси чё полегче. Посмотри на меня, могут у меня быть подруги?

– Да, вряд ли, ну, если только очень страшненькие.

– Чё это? Я что, по-твоему, боюсь конкуренции? Да я любую за пояс заткну.

– Вот- вот, не потому ли ты здесь? Вспоминай, что произошло, не всё же нам с тобой тут колупаться, тем более жрать тут нечего, а такую кобылу легче убить, чем прокормить.

– Слушай, крысюля, я так всегда грубо выражаюсь?

– Всегда, это недостаток воспитания или ты слишком избалована, или общаешься, в основном, с отбросами общества.

– С какими отбросами? Ты посмотри на меня, у меня на сапогах целое состояние. Скорее всего, я из бомонда, может актриса или певица.

– Ну-ка, спой чё-нибудь.

Я открыла рот, но из него вырвалось только хрипенье, перемешанное с запахом какой-то бормотухи. Я что, пила дешёвое пойло?

– Крысюля, чуешь, чем пахнет?

– Слава Богу, у меня нет обоняния в принципе. Понемногу ситуация проясняется, ты где-то надралась до дырявых трусов (твоё выражение) и тебя, как ненужную рухлядь, выбросили на помойку.

– А почему так далеко?

– От какого места далеко?

– А хрен его знает? Ну никаких ориентиров. Слушай, крысюля, залезай мне на головешник, посмотри, может что-нибудь узыришь? Блин, я хотела сказать, увидишь.

Я поставила крысюлю себе на голову и почти ничего не почувствовала, только невесомое шевеление.

– Ну что, видишь что-нибудь?

– Как красиво, везде только лес и поля.

– А сельпо какое-нибудь не видно?

– Сельпо? Это что и откуда ты про него знаешь, ты ведь никогда не была в деревне.

– Не знаю, мы так называем народ из деревни.