Kitabı oku: «Женщина-город»

Путь по морю из Мэнгхилда до Кэритских островов занимал не больше четырех суток, но корабли упорно преодолевали его за пять или шесть в угоду страстному желанию моряков сделать небольшой крюк и задержаться в Гриддинге.

Отделившись от большой земли более трех веков назад, женщина-город неизменно стояла в двадцати милях на запад от главного торгового пути. Подобные города-бунтари с расшатанной нервной системой нередко уходили под воду через пару лет одиночества, затапливая все то живое и доверчивое, что веками жило и процветало на них. Но Гриддинг был одним из самых надежных городов для заселения. Вот уже три столетия Грид гордо стояла посреди морской пустыни, подставив мраморное лицо ласковым лучам и соленому ветру. Она не уходила под воду, не впадала в истерики, сотрясая землю, не отпугивала рыбу протяжным стоном изгнанницы. Она, бывшая столица Ратийской долины, покинувшая страну по политическим соображениями, теперь была лишь смиренной дочерью моря и неба, матерью тех, кто выстроил свои жилища на ее пышной скалистой юбке, и магнитом для художников, музыкантов, писателей, путешественников и кладоискателей со всего света.

В ночь с тридцать первого июля на первое августа трехмачтовый корабль «Нарцисс» отправился из гавани Мэнгхилда. Капитан желал покинуть большую землю как можно скорее, тем более пассажиры заплатили ему за ночное отплытие, чтобы встретить рассвет, глядя на женщину-город. В пять утра «Нарцисс» замедлил ход: капитан знал, когда нужно сбросить скорость, чтобы можно было разглядеть лицо Грид и насладиться ее очаровательным утренним ритуалом. Будить пассажиров он приказал за час до рассвета и теперь стоял на палубе, угадывая в умирающей темноте очертания Грид.

– Ее уже можно разглядеть? Доброе утро.

Капитан неохотно оторвал взгляд от едва виднеющегося силуэта города и глянул на пассажира. В другой раз он бы молча отошел, не желая тратить слова попусту, но, узнав молодого человека, смягчился. Грид точно понравится новый гость. Это был известный на большой земле скрипач-виртуоз из Карьянга – города, что первым встречал восход солнца. И хотя капитан не имел никакого отношения к музыке, в его памяти запечатлелись афиши, пестревшие по всему Мэнгхилду. Вряд ли в Карьянге кого-то можно было удивить разрезом глаз, поэтому, должно быть, Ким Иль выкрасил себе волосы, украв у самой луны часть ее сияния.

– Вы к Грид с концертом или на отдых?

– Я бы хотел обосноваться здесь на какое-то время. Прежде я не бывал в Гриддинге, но весь мир твердит, что это лучший город для людей искусства, а я в последнее время страдаю от творческой пустоты. Думаю, Грид меня вдохновит, а я буду иметь честь порадовать Ее своей музыкой.

– Естественно, Грид вдохновит, разве может быть иначе? Ну, все, смотри, сейчас начнется.

Взбудораженная толпа, вооружившись биноклями, уже галдела на палубе.

Солнечные блики расплескались персиковым сиропом по дрожащей поверхности воды и застенчиво прикоснулись к каменному подолу Грид, окрасив нежно-розовым цветом крыши домов нижнего яруса.

Каждую ночь женщина-город укутывалась облаками и с восходом солнца отгоняла их прочь от города, чтобы наблюдать за жизнью, размеренно текущей по ее платью. Рассвет неторопливо брел по витым улочкам все выше и выше, наслаждаясь красотой многоярусного города, целовал руки Грид, освещая ее хрупкие запястья и вплетая золотые лучи в выточенные небесным ваятелем тонкие пальцы.

– Зашевелилась! – выкрикнул кто-то из толпы, и Ким невольно подался вперед, жадно вглядываясь в каменное чудо, оживающее прямо на его глазах. От одного только пробуждения Грид Киму захотелось сотворить музыку.

Вот она подняла руки к сонным облакам, когда рассвет, обезумев, уже обнимал ее за белые плечи, и легким движением отогнала от себя небесные подушки, обнажив лицо. Ким прежде видел Грид на открытках и в исторических книжках, но вживую ее красота оказалась холоднее, она пугала и отталкивала правильностью черт, строгим изгибом губ и в то же время притягивала к себе загадочной безмятежностью.

– Почему люди не выходят на улицы? Неужели им так приелось божественное зрелище? – удивлялся Ким, разглядывая запертые окна и двери домов, пустующий колизей, расположившийся на груди Грид, опоясывающую ее талию колоннаду, в которой гулял лишь ветер. – Если бы я жил здесь, я бы смотрел на Нее каждое утро, я бы вставал с рассветом…

– Подожди ты. Лучше просто смотри, – снисходительно ответил капитан.

Руки Грид потянулись к пришвартованному кораблю. Легко подхватив его под дно, она, к ужасу некоторых пассажиров, затопила посудину. Те, кто не первый раз наблюдал за Грид, усмехались, поглядывая на неопытных зрителей. Через несколько минут кораблик в руке каменной богини взмыл высоко вверх и обрушил на город соленый душ.

Зачарованные зрелищем пассажиры наблюдали, как по распущенным волосам стекали потоки воды, собираясь в маленькие озера в ямках ключиц, как искрились застывшие капли на ее груди. Еще несколько раз посудина погружалась в воду и поднималась высоко в небо, омывая город, прежде чем Грид, глубоко вздохнув, собрала волосы в высокий пучок, открыв длинную шею зарождающемуся дню.

– Когда Она откроет глаза? – нетерпеливо спросил Ким.

– Не скоро, может, через полчаса, когда мы уже причалим к пристани.

– Она продолжает спать?

– Молится, наверное.

Ким прекрасно знал об условиях знакомства с городами: Инсбургу, Тальяде, Клейтенгу и многим другим он был представлен мэрами. Но сейчас ему нестерпимо захотелось нарушить правила и заставить Грид открыть глаза.

Мостик пустовал, и Ким, прихватив скрипку, бросился на него, пока плененные зрелищем люди застыли на палубе. Он мог начать играть и там, стоя среди них, но ему захотелось быть чуть ближе к Грид и немного выше остальных.

Все эти нежные вступления, бережное касание смычка струн, чтобы настроить слух зрителя, постепенно подвести его к кульминации, – все это было пресно, скучно, убого для подобного случая. Ким обрушился на Грид музыкой летней грозы, вдохновленный ее движениями.

Только бы Она не была глухая.

Одна ее бровь изумленно изогнулась, уголки губ поползли вниз, точно у злой карнавальной маски. Она склонила голову набок, упорно не желая открывать глаза.

«Не упрямься, Грид, подари мне свой взгляд вне рамок и правил», – яростно требовала скрипка в руках Кима, выпуская в воздух вихри стремительных нот, острых, высоких и низких. Они кружились в пустующей колоннаде, взбегали вверх по лестницам, перескакивали с крыши на крышу, тревожили озера в ямках ключиц и ворошили ресницы.

Только бы Она не была глухая.

И Грид открыла глаза – черные бездонные дыры, вмиг поглотившие всю музыку и заставившие Кима выронить смычок из рук.

– Зря ты так, парень. Я же тебе говорил, что она молится, – только и сказал капитан, когда Ким, едва дыша, спустился с мостика. – А играешь ты годно, с этим не поспоришь.

Тем временем Грид притягивала к себе наполненные гневом тучи, и уже через час город накрыло проливным дождем. Теперь о приезде и наглости скрипача знал весь Гриддинг.

Ким приготовился выжидать несколько дней, пока богиня сменит гнев на милость, но Грид оказалась куда более отходчивой, и к полудню дождь закончился, позволив жителям города выбраться из вынужденного заточения.

Приправленные новыми подробностями слухи о дерзком скрипаче подавали на открытых террасах уличных кафе вместе с вином и устрицами. Уже говорили о неестественных белых волосах Кима, насмехаясь над столь женственным поступком, рассуждали о мудрости и учтивости восточного народа, упоминая Кима в качестве паршивой овцы.

И, конечно, единственным из прибывших гостей, кто не удостоился чести быть представленным Грид, был скрипач. Но Ким не отчаивался, обед он заказал в номер и не покидал гостиницу до тех пор, пока летняя ночь не пролилась на город, закрасив опустевшие переулки густой чернотой и наполнив воздух прохладой и стрекотом цикад.

Грид, конечно, не желала его видеть, и будить ее в очередной раз было не самой разумной идеей, но Ким шел не с пустыми руками. И чем больше он набирал высоту, преодолевая лестницу за лестницей, тем туманнее становилось вокруг. Он едва различал застывшие в беззвучном зевке арки амфитеатра, дорисовывал в воображении линии чопорного собора. Последние пятьдесят ступеней пришлось проходить, вцепившись в перила, когда Ким заметил мелькающих в тумане люмусов Гриддинга. Маленькие крылатые львы (встань один такой на задние лапы, едва бы достал Киму до колена) грациозно прохаживались по балюстрадам, сверкая пушистыми гривами, и настороженно наблюдали за чужаком. Со стариком Карьянгом было так же, зеленые люмусы – явный признак бессонной ночи города. Только на родине Кима они были драконами с искрящейся чешуей, длинными хвостами и рогатыми головами. Одного такого Ким однажды почти приручил.

«Зачем явился?» – отдалось холодом где-то в затылке.

Грид решила поговорить с ним не по-человечески, внедрив в его мозг свой вопрос. Города делали так, когда сердились, и это был второй раз в жизни Кима.

– Принес послание от Карьянга. Я знаю, что приносить такие вещи нужно без свидетелей, по политическим соображениям.

«Это «по политическим соображениям» ты посмел осквернить мое утро?»

– За это прошу прощения. Я не сдержался, увидев Вас.

Ким знал, что города любят честные ответы. Люмусы замерли, а их зеленые огненные гривы стали еще больше.

«Оставь послание прямо здесь», – ответила Грид, ввинчивая приказание в голову Кима.

– Я не могу положить сакральное послание себе под ноги.

«Сакральным было мое утро, которое ты осквернил своим неуместным скрипом. Либо оставляй послание так, либо завтра же ты покинешь Гриддинг».

Будь это другой город, Ким предпочел бы покинуть его, но обстоятельства требовали его присутствия, и, почти ощущая физическую боль от своего поступка, он положил священный цилиндр себе под ноги.

«Уходи».

– Могу я завтра сыграть Вам?

Гривы львят стали приобретать красные оттенки – терпение Грид на исходе.

– Я утратил страсть к музыке… А что может быть хуже, чем потерять свое предназначение? Смысл жизни? Я приехал к Вам, чтобы найти вдохновение, и только увидев то, как Вы просыпаетесь, почувствовал небывалую жажду творчества. Поистине, Гриддинг – самый красивый город.

Слово «предназначение» Ким вплел в свою речь не просто так. Разве не отозвалась бы его боль в сердце бывшей столицы?

Один из люмусов вспыхнул ярко-красным, шерсть на загривке вздыбилась.

– Простите мне мою несдержанность, я не буду играть, пока Вы не позволите…

Старик Карьянг не раз напоминал Киму о смирении, о том, что восточные города предпочитают послушных граждан, познавших мудрость и покой. Грид же была западным городом, она могла предпочесть кого угодно, и Ким решил быть разным.

Вот уже пять дней после дерзкого появления в городе и ночной встречи Ким безвылазно сидел в гостинице, не притрагиваясь к инструменту. Расчет оказался верным: на шестую ночь в окно комнаты залетел люмус – Грид требовала подняться.