Kitabı oku: «Всё о Манюне (сборник)», sayfa 11
Глава 17. Манюня и индийское кино
У каждого из нас в детстве были свои кумиры. Я назову вам два кодовых слова – Дхармендра и Санджив Кумар. И если эти имена вам ничего не говорят, то значит, друзья мои, не тех кумиров вы себе выбирали в свое допрыщавое, но вполне уже зрелое детство. За кого вы мечтали выйти замуж в десять-одиннадцать лет? Только не говорите, что за Алена Делона, кто вам поверит, хе-хе. И Африка Саймона сюда не приплетайте, пожалуйста. Потому что все это не то.
Кумиры 80-х – это Дхармендра и Санджив Кумар. Или вы со мной соглашаетесь, или мы прямо на этом абзаце расплевываемся и расходимся как в море корабли. Ибо я сегодня тиран и деспот и не приемлю возражений.
Имею право в кои веки.
А коли я сегодня тиран и деспот, то буду играть эту роль до конца и, так и быть, единственный раз в жизни соглашусь с Лениным, который справедливо заметил, что важнейшим из всех искусств для нас является кино. Умел иногда сказать, сукин сын. Вот куда ему надо было идти – в синематограф. А не царское имущество разбазаривать да не свои территории на откуп бесславным варварам отдавать. Но это я так, по-тирански, о своем, наболевшем.
А теперь о кино. Точнее – об индийском кино. И о том, на какие жертвы шел житель среднестатистического советского провинциального городка, чтобы насладиться игрой своих кумиров.
В понедельник Манька опоздала на урок по сольфеджио. Она влетела в класс с таким всполошенным выражением на лице, что всем сразу стало ясно – в город прилетели инопланетяне. Как минимум. Потому что Манькины глаза существенно опережали остальное Манькино лицо. Я могла поклясться чем угодно, что в обычной жизни она не практикует такую пучеглазость.
Когда моя подруга вбежала в класс (впереди маячили глаза, над глазами развевался боевой чубчик, а в арьергарде мотались остальные ненужные в данном контексте Манькины части), то ребята сразу напряглись. Всем стало ясно, что явился ГОНЕЦ. И что ГОНЕЦ несет какую-то сногсшибательную ВЕСТЬ.
– Сергомихалыч, я больше не буду, можно сесть? – запрыгала от нетерпения моя подруга. – Что щас скажу, что щас скажу, – громко зашептала она в нашу сторону.
Мы встрепенулись и на всякий случай дружно покрылись мурашками.
Серго Михайлович смерил Маню долгим, немигающим взглядом голодного варана. У Серго Михайловича глаза смотрели чуть вразнобой, к тому же одно его веко было длиннее другого на приличный сантиметр. Поэтому наш славный хормейстер глядел всегда чуть искоса, сильно откинув назад голову, – это помогало ему не только сфокусировать взгляд, но и заодно зрительно сглаживало разницу в длине век.
– Шац! – вздохнул Серго Михайлович. – Теперь чего?
– А что сразу «теперь чего», – нахохлилась Манюня. – Можно подумать, я всегда опаздываю. На прошлый урок, между прочим, я не опоздала, вы помните?
– Помню, – хмыкнул Серго Михайлович, – и знаешь, почему я это так хорошо запомнил? Потому что это был единственный раз, когда ты не опоздала!
– Га-га-га! – дружно заржал класс. Громче всех смеялась Манька.
– Садись, горе луковое, – вздохнул Серго Михайлович, – ты хоть расскажешь нам, почему опоздала?
– Это! – вылупилась Манька. – Я когда шла в музыкалку, то увидела, как переклеивают афишу возле кинотеатра. Вот я и задержалась, хотела посмотреть, какой фильм будет идти завтра. И знаете, какой? «Зита и Гита!»
– Вах, мама джан! – присел Серго Михайлович. – Опять? Сколько можно?
– Урааааааа! – заорал класс. – «Зита и Гита», урааааа!!!!!
– Снова пропадет занятие по хоровому пению, – рвал волосы на голове несчастный Серго Михайлович. – Дети, тем, кого завтра не будет на занятии, влеплю двойки, понятно?
Но кто его слушал! Если бы Серго Михайлович пригрозил даже атомной бомбардировкой, то и это бы никого не остановило. Потому что индийское кино любили все! А привозили его к нам в город очень редко и показывали всего пять дней.
Я не знаю, как обстояли дела с кинопрокатом в других советских маленьких городах, но в нашем десятитысячном городе был всего один кинотеатр с залом на триста мест. Сеансов было два – четырехчасовой и семичасовой. До сих пор не могу понять, что мешало администрации кинотеатра организовать дополнительные сеансы. Может, конечно, количество сеансов регулировало специальное постановление пленума ЦК КПСС, где черным по белому говорилось, что после десяти вечера советский гражданин должен активно медитировать на Маркса и Энгельса, а не прохлаждаться по кинотеатрам. Я этого не могу знать, но факт остается фактом – сеансов было всего два, а фильм привозили только на пять дней. Если учесть, что новость о репертуаре кинотеатра распространялась по близлежащим селам со скоростью световой волны, то можно себе представить, что творилось в те дни, когда в нашем городе показывали индийское кино.
Билеты можно было купить только за полчаса до начала сеанса, потому что билетерша тетя Гармония (Гармония, Гармония, я не оговорилась) по совместительству работала в библиотеке и отпрашивалась в кинотеатр только за тридцать минут до начала сеанса. Она быстренько распродавала билеты на один сеанс, возвращалась в свою библиотеку, а потом приходила в полседьмого к началу второго сеанса.
Разношерстную толпу фанатов индийского кино невозможно ни в сказке сказать ни пером описать. Кого там только не было – и трепетные школьницы, и хулиганистые мальчики, и домохозяйки, надевшие на себя по случаю «выхода в свет» все самое лучшее, и склочные старушки, которые приходили в кино в том числе и с намерением просканировать очередь и набраться новых тем для посиделок вокруг чашечки кофе с бесконечными: «А ты видела, в какой короткой юбке явилась в кинотеатр младшая Сарафьян? Еще чуть-чуть, и все бы увидели ее коленки!» Некоторые люди прибегали на просмотр чуть ли не с колхозных полей, буквально с орудиями труда наперевес. Поэтому очередь из провинциальных синефилов там и сям щерилась лопатами, серпами, вилами и другим сельскохозяйственным и рабочим инвентарем.
Когда появлялась кассирша тетя Гармония, то по очереди прокатывался вздох облегчения: «Гармонья, Гармонья идет!» – ликовали люди. Гармония шла через толпу как на эшафот – ей надо было выдержать получасовой натиск у кассового окошка с криком и руганью, с мелким шантажом типа: «Гармонья, ты же помнишь, как мы с тобой в прошлом году стояли в очереди на прием к одному и тому же гинекологу, продай мне билеты первой» или «Гармонья, моя мама училась в одном классе с первой тещей твоего двоюродного брата, ты должна меня помнить»!!! Люди норовили пролезть в кассовое окошко с головой, чтобы поздороваться с «глубокоуважаемой Гармоньей» и поинтересоваться конспиративным шепотом, почему она до сих пор засиделась в девках.
Для того чтобы попасть в кинозал, нужно было пройти несколько ритуальных кругов ада. Сначала провинциального синефила хорошо истаптывали у окошка кассы, далее проходились по нему вдоль и поперек в очереди к подслеповатому контролеру, который, словно гомеровский циклоп Полифем, неспешно проверял каждый билет и пропускал людей в здание кинотеатра чуть ли не на ощупь. А финальный штурм подстерегал стойкого киномана уже у входа в зал. Дело в том, что билет, который зритель приобретал в нечеловеческой давке, представлял собой жалкий огрызок бумаги без указания ряда и места. До какого кресла добежал, там и есть твое место. Поэтому нужно было не просто добраться до первого свободного кресла, но и что есть мочи вцепиться в него всеми выступающими частями тела. Потому что были случаи, когда несчастных киноманов отдирали с кресел и отшвыривали в другой конец зала их более нахальные соплеменники.
Билетов всегда продавалось больше, чем было мест в зале. Поэтому нерасторопные граждане, которым не повезло со свободными местами, весь сеанс проводили на ступеньках между рядами или жались вдоль стеночек.
Ну вот, теперь вы приблизительно представляете, на какие жертвы приходилось идти провинциальному ценителю индийского кино, чтобы попасть на просмотр любимого фильма.
* * *
После занятий мы с Манькой помчались в художественную школу, которая находилась напротив нашей музыкальной. Нужно было предупредить мою сестру Каринку, что завтра мы идем в кино. Каринка была незаменимым атрибутом для успешного посещения кинотеатра. Она умела атомным ледоколом проложить нам дорогу сначала к кассе, а потом в зал, она первая добегала до кресел и в виртуозном прыжке занимала своей тушкой аккурат три места, и попробовал бы кто потом отодрать ее от сидений!
Художественная школа находилась на первом этаже двухэтажного невысокого каменного здания. Мы с Маней по очереди заглядывали во все окна, пока не увидели мою сестру. Каринка сидела за мольбертом и вымучивала очередной косорылый кувшин на фоне аляповатого коврика. Лицо сестры там и сям было вымазано краской, бантик съехал набок и из последних сил цеплялся за торчащий клок волос.
Между мольбертами ходил преподаватель и периодически делал замечание то одному, то другому начинающему художнику. Мы с Маней дождались, пока он повернется к нам спиной, встали в полный рост и помахали сестре рукой. Каринка обернулась к нам и увидела наши выпученные глаза.
– Что? – спросила она одними губами.
– «Зи-та и Ги-та», завтра, в кинотеатре! – проорали мы и нырнули в кусты. Шум, который поднялся в аудитории, свидетельствовал о том, что все двадцать учеников второго класса художественной школы услышали нас. Урок был сорван.
– Ааааа! – кричали ребята. – «Зита и Гита»! Завтра! В кинотеатре!
– Кто посмел?! – бросился к окну преподаватель, но прозвенел спасительный звонок, и дети, опрокидывая мольберты, ринулись из аудитории на улицу.
Впереди всех бежала моя сестра.
– Урааааа! – орала она.
– Урраааа! – закричали мы ей в ответ.
Первым делом мы сбегали к кинотеатру удостовериться, что Манька ничего не перепутала. Полюбовались на большую и красочную афишу, где были изображены все главные герои фильма.
– Мне больше всех нравится Дхармендра, такой лапочка! – сказала я.
– А мне Санджив Кумар, – протянула Манька, – он еще более лапочковее, чем твой Дхармендра.
– Дуры, – фыркнула Каринка, – нашли в кого влюбляться! Рупеш Кумар хоть и играет злодея, но самый красивый из всех!
Далее мы чуточку покалечили друг друга, потому что не могли решить, кто все-таки из актеров фильма самый красивый. А потом стали прикидывать, сколько у кого денег.
– У меня есть рубль, – сказала Маня, – девяносто копеек уйдет на три билета, и десять копеек останется на кулек семечек!
– У меня с собой двадцать копеек и дома еще сорок, – прикинула сестра, – и у Нарки рубль десять, она их прячет за Сервантесом в шкафу.
– Откуда ты знаешь? – задохнулась я. – Это я на черный день коплю.
– Пф, – фыркнула сестра, – просто не надо по восемь раз на дню пересчитывать свои деньги!
– Ах, значит, вот как пропали мои пятьдесят копеек! – догадалась я и кинулась с кулаками на сестру. – Это ты их украла, воровка! Я сейчас тебе покажу, как чужие деньги без спросу брать!
Я сделала попытку вцепиться сестре в волосы, но Каринка легко вывернулась, моментально выдрала с моей головы клок волос и сунула его мне под нос.
– Скажи спасибо, что я не все взяла, – уронила она пренебрежительно.
Я махнула рукой – не время выяснять отношения, подраться успеем в любой другой день, а сегодня нужно посчитать деньги и понять, на что мы можем развернуться.
Итого получилось, что если сложить всю наличность, то можно два раза сходить в кино, а на сдачу купить каждой – йо-хо-хо! – по слоеной трубочке со сливочным кремом и по кульку жареных семечек.
– Может, лучше коржиков возьмем? Тогда каждому по два достанется, – внесла рацпредложение Каринка.
Мы с Манькой поморщились:
– Коржики мы ежедневно в школе едим! А трубочки с кремом редко когда! И вообще, они же с кремом!
– Это дааа, – протянула Каринка, – ну ладно, берем трубочки. Я завтра по дороге домой зайду в булочную и куплю три штуки.
– Понадкусываешь наши – убьем, – сунули мы ей под нос свои кулаки.
На следующий день, сразу после занятий в школе, Манюня прибежала к нам. Времени было в обрез – нужно было привести себя в порядок, не идти же на встречу с кумирами в чем попало! Мы вскипятили термобигуди и завили мне волосы, почему-то локонами наружу. Получилась прическа как у папы Карло, но было уже поздно что-либо переделывать.
– Шикиблеск! – не дала мне расстроиться Маня. – Выглядишь как Констанция Бонасье.
Далее мы надели свои самые красивые платья, сбрызнулись мамиными французскими духами. Повертелись перед зеркалом. Красота! От нашего дома до кинотеатра при резвом галопе можно было домчаться за пятнадцать минут. Мы покрыли это расстояние минут за семь. Летели, как на крыльях любви.
Возле кинотеатра толпилась такая очередь, что нам сразу стало ясно – просто так к окошку кассы не пробиться.
Я тут же попыталась пуститься во вселенский плач, но Каринка предостерегающе подняла руку.
– Погоди, – сказала, – оставим это на потом. Стойте здесь, никуда не уходите.
И пошла вдоль очереди к окошку кассы. Очередь нервно вздрогнула, ощерилась локтями и коленками и всячески собралась дать достойный отпор чужеродному телу. Но Каринке было все нипочем, она шла вдоль очереди, словно и не в кино пришла, а так, на народ поглазеть.
– Побьют ее, – зашептала Манька.
– Побьют, – пригорюнилась я.
И тут Каринка сделала попытку нырнуть в очередь с головой. Очередь не дрогнула, поглотила ее, изжевала и выплюнула обратно. Каринка невозмутимо пригладила всклокоченные волосы, прошла чуть вперед и проделала по новой тот же маневр. За что была снова отшвырнута назад. На этот раз из очереди вынырнула монументальная в своих размерах пучеглазая тетка с огромной халой на голове и, сверкая на солнце булатными коронками, разразилась грозной речью.
– Бессовестная девочка, – вещала тетка, – совсем стыд и совесть потеряла, иди в конец очереди!
– Но тогда мы не попадем на сеанс, а в семь часов вечера нам уже поздно идти в кино, – развела руками сестра, – тетенька, можно вы мне тоже билеты возьмете?
Тетенька открыла рот, чтобы ответить Каринке, но вдруг всплеснула руками и выпучилась. Очередь повернулась в сторону, куда выпучилась тетенька, и заволновалась – к кинотеатру, ведя за собой на веревке тощую козу, шла древняя, страшная как смертный грех и практически бородатая старушка. Волос на лице у старушки был кучеряв и воинственно топорщился во все четыре стороны.
Очередь вздрогнула и сложилась в единый монолит. Старушка, не обращая внимания на фурор, который произвела своим видом и эскортом в виде козы, поправила на голове платок и пригладила скрюченными пальцами волосы на подбородке.
– Это сюда надо вставать, чтобы в кино попасть? – продребезжала она.
Очередь попыталась возмутиться, но монументальная тетка опередила всех. Она тряхнула халой, победно игогокнула и пошла штурмом на старушку.
– Мать! – сверкнула булатными зубами тетка. – Ты куда пришла? В кино или в хлев? И что это за чучело тебя сопровождает?
– Я-то в кино пришла, а откуда ты пришла, я не знаю, может, и из хлева! – не испугалась старушка. – Сама ты чучело, понятно тебе? А это моя коза Маньяк, еще слово поперек скажешь – и я ее на тебя натравлю. Учти, она бодливая, да, Маньяк? – обернулась старушка к козе.
– Ме-е-е-е! – с готовностью отозвалась Маньяк.
Здесь нужно сделать маленькое отступление и объяснить уважаемым читателям, что Маньяк – это древнее армянское женское имя, и никакого отношения к серийным убийцам оно не имеет. Правда, сейчас редко кто рискует дать своей дочери такое имя, просто боясь представить себе выражение лица собеседника, которому он гордо рассказывает, что девочку свою нарек Маньяк. А сына, например, Сасун. Тоже, между прочим, древнее армянское имя, но сами понимаете, мои дорогие русскоговорящие друзья, какие нехорошие ассоциации может вызывать такое имя. Вот так в эпоху глобализации и уходят в прошлое исконно народные имена.
Что-то сегодня меня потянуло на ликбез, заткнет меня кто-нибудь или как?
Итак, обстановка возле кинотеатра накалялась, старушка с Маньяк оборонялись, очередь во главе с грозной теткой наступала.
Люди шумно втолковывали старушке, что с животными в кино приходить запрещено. Коза при виде большой гомонящей толпы всполошилась, стала отбрыкиваться и вонюче метить территорию вокруг. Народ взбеленился и попытался вытолкнуть козу и ее хозяйку из очереди.
Каринка, воспользовавшись всеобщим замешательством, юркнула к окошку кассы и вцепилась в оконную решетку. Мы вздохнули с облегчением – проблема с билетами была решена.
Тем временем тучи над старушкой с козой (хорошо, что не с косой) стремительно сгущались.
– Мать! – орал народ. – Привяжи козу хотя бы к столбу, а то она тут уже все изгадила! И вообще, как ты на фильм пойдешь, тебя же с животным в зал не пустят!
Старушка принялась всех уверять, что коза у нее смирная и тихо может переждать в уголочке зала весь сеанс, а если уж кого она и обкакала, то это исключительно от испуга, а не из-за вредности, как подумали некоторые.
– Войдите в положение, – ругалась старушка, – если я привяжу Маньяк к столбу, то ее мигом украдут! А мне страсть как хочется попасть на фильм! Я ведь здесь проездом, привезла козу к ветеринару, вечером уезжаю, и когда еще сподоблюсь приехать – неизвестно.
Народ демонстрировал поразительное бездушие, категорически отказывался входить в положение старушки и всячески отпихивался от нее локтями и коленями. Коза метко и вонюче отстреливалась, но перевес сил был на стороне очереди, поэтому старушка, проклиная всех до седьмого колена, ушла несолоно хлебавши на автостанцию ругаться с водителем, чтобы он пустил козу на рейсовый автобус.
– Чтобы вы осталась бездетными на всю вашу оставшуюся жизнь, – долетали до нас ее крики, – чтобы вы ослепли и оглохли, чтобы у вас в роду рождались одни только дебилы, а вы даже среди них были самыми тупыми!
Потом пришла Гармония, и народ повалил к окну за билетами.
– Займите очередь у входа, – успела нам крикнуть сестра до того, как ее поглотило цунами любителей индийского кино.
Мы с Манькой бросились к входу и встали прямо напротив стеклянных дверей. Минут через пять прискакала Каринка. Вид у нее был такой, словно она поучаствовала в гладиаторских боях, – юбка болталась задом наперед, гольфы были изрядно испачканы и сложились гармошками на щиколотках. Каринка победно трясла над головой билетами.
Первый круг испытания с честью был пройден.
Во время второго штурма очередь подхватила нас и размазала по стеклянным входным дверям. Слоеные трубочки со сливочным кремом превратились в безобразное месиво.
– Осторожно, тут же дети! – орал обезумевший подслеповатый контролер, но кто его слушал? Итого когда мы уже оказались в зале, то выглядели мы так, словно нами тщательно протирали пыль, – от укладки не осталось и следа, одежда была изрядно помята и испачкана, аромат французских духов «Клима» был перебит стойким запахом толпы, а Манино платье на спине разошлось по шву сантиметров на пять. Уцелели только кульки с семечками.
Аншлаг был полный. Яблоку в зале негде было упасть. Публика, затаив дыхание, следила за событиями, разворачивающимися на экране и, как это обычно водится у провинциального неискушенного зрителя, параллельно активно обсуждала фильм. По ходу действия там и сям раздавались выкрики типа: «Вот баба дура, не может понять, что это не ее падчерица», «Куда прешь, идиот, она же сейчас свалится с каната» или «Га-га-га, так ему и надо».
В момент, когда одна из сестер решила покончить жизнь самоубийством и бросилась в реку, женская часть аудитории взвизгнула и попыталась упасть в обморок. Во время драк мужская часть аудитории оживлялась, громко свистела и активно обсуждала приемы.
– Размик, ты бы одной левой всех положил, да? – выкрикивал кто-то.
– Да через минуту их бы всех просто похоронили! – лениво откликался Размик.
В общем, просмотр удался на славу. Когда мы вышли из кинозала, то увидели клубящуюся возле кассы очередь на второй сеанс. Стоящие в хвосте напирали, те, которые находились поближе к кассовому окошку, отпихивались локтями и хватали ртом воздух.
– Какие они счастливые, – вздохнула Манька, – им еще предстоит попасть на сеанс, а мы уже уходим!
И мы тут же начали решать, когда еще пойдем на фильм.
– Давайте в четверг, – предложила я, – в выходные попасть в кинотеатр практически невозможно.
– Угум, – согласились девочки.
Мы не догадывались, что Серго Михайлович обзвонил родителей учеников, которые сегодня не явились на занятие по хору, и потребовал объяснений. Знай мы это, то штурмом взяли бы кинокассу и попали и на второй сеанс. Чтобы надышаться перед смертью.
Но мы, конечно же, ничего этого не знали. Мы шли домой, радостно предвкушали новый поход в кино и ничего не замечали вокруг. Нас даже не насторожили облака пыли, которые поднимались в небо в районе Манькиного дома. А зря. Надо было припасть ухом к земле и прислушаться. И тогда мы бы догадались, что пыль, которая клубится в небе и уже практически застилает закатное красное солнце, поднимается из-под туфель разъяренной Ба.
Ба мчалась нам навстречу истинным воплощением Судного дня. Она была в бешенстве от того, что мы посмели впервые в жизни, не поставив в известность родителей, да что там родителей – не поставив в известность Ба, прогулять занятия в музыкальной школе, чтобы сходить в кино.
– Поймаю, мало не покажется, – шипела Ба, – на одну ногу наступлю, за другую потяну – и разорву пополам.
Мы же, счастливые в своем неведении, шли навстречу неминуемой гибели, прокручивали в голове кадры из любимого фильма и шептали про себя, как волшебную мантру, имена наших кумиров. Дхармендра и Санджив Кумар. Дхармендра и Санджив Кумар.
Жить нам оставалось несколько минут…
