Не мяукайте с неизвестными

Мои вернулись, труднее стало встречаться, но как-то устраивались. То к приятелю его пойдем, то мне подружка ключи от своей квартиры даст, то мои куда-нибудь уйдут или за город уедут. Маме моей он нравился. «Солидный, – говорит, – такой мужчина, вежливый, с положением, не то что твой Генка, дурак и вертопрах». Ходили вместе куда-то, друзей я его знала, со своими подругами знакомила. В общем, года полтора мы так проваландались, а с матерью его так и не познакомились. Он первым разговор не начинает, а мне тоже ни к чему.

Раиса перевела дух и допила остывший кофе. Надежда незаметно поглядела на настенные часы. Так, в химчистку до перерыва она уже опоздала, а ведь еще надо в аптеку заскочить и заплатить за квартиру. И еще тетка просила сегодня обязательно заехать, забрать ее рентгеновские снимки, чтобы отвезти их на той неделе на консультацию в больницу. А она здесь сидит, кофеи распивает…

– Короче, – продолжала Раиса, жадно оглядев стол в поисках еды, видно, и правда аппетит у нее был зверский, – в один прекрасный день залетела я. Вначале особенно не беспокоилась, мало ли, задержка. Потом удостоверилась: все точно, я беременная. Подождала недельку, чтобы успокоиться, потом и говорю своему: так, мол, и так, что будем делать? Всякого, конечно, ожидала, потому как никаких иллюзий к тому времени насчет мужиков не питала. Он выслушал и молчит. Я тогда и говорю, что с этой проблемой, конечно, сама справиться могу и денег мне не надо, а сказала ему просто так, чтобы не упрекал меня потом, что я все сама решила. Он посмотрел мне в глаза, походил по комнате, да и говорит, мол, ребенок – это нам знамение свыше, пора определяться, хватит уже по углам прятаться. «Выходи, – говорит, – за меня замуж, и дочку твою любить буду, как свою».

– Как в кино! – невольно вздохнула Надежда.

– Ага, – криво усмехнулась Раиса, – слушай, какое дальше кино получилось. Я, конечно, поплыла тогда, расплакалась. «Неужели, – думаю, – и вправду новая жизнь у меня начнется?» А у него как раз тогда командировка намечалась. Он и говорит, что как вернется – сразу заявление подадим. И уехал. А я тут кручусь, платье новое купила, чтобы в ЗАГС идти, туфли. Маме сказала, а на работе не стала пока болтать, слава богу. И тут как-то вечером звонок. Дверь открываю – Генка на пороге, муженек мой бывший! И как только нашел нас!.. А он после развода на заработки уехал, болтался по стране, денег на дочку слал мало и нерегулярно. А теперь вот явился с серьезным разговором. «Ты, – говорит, – меня прости за все прошлое, дурак был, счастья своего не ценил. Теперь поумнел, хочу обратно семью создать. Будем вместе дочку растить». И так далее. «Опоздал ты, Гена, – говорю. – Я и раньше крепко бы подумала, прежде чем с тобой связываться, а уж теперь и думать нечего. Поздно, я ребенка жду и замуж через месяц выхожу, так что не обессудь».

– А он что? – Надежда уже позабыла все дела.

– А он как услышал о ребенке, так сразу на дверь входную глядеть стал. Ушел, в общем, по-быстрому. Мы с мамой еще посмеялись.

Раиса откинулась на спинку стула.

– Черт, как дохожу до этого места, так курить хочется. А нельзя сейчас, да и вообще бросила я. Вот ты скажи, Надя, какая сволочь настучала о том, что Генка приходил, мамаше моего будущего мужа?

– Как? – ахнула Надежда.

– А вот так! Кто-то из милых соседей не поленился, узнал телефон и позвонил ей. Так, мол, и так, сын ваш связался с бабенкой легкого поведения, она его обманывает, сама мужиков водит. Или, может, не так, но смысл приблизительно такой. Одним словом, приезжает ее сыночек из командировки, а мамаша уже на страже интересов родины. Такого ему наговорила, от себя присочинила. «Через мой, – кричит, – труп ты на этой потаскухе женишься! И ребенок не от тебя!» Он – ко мне, да сразу на повышенных тонах: «Какие это мужики тут у тебя ошиваются?» Я – так и так, говорю, бывший муж заходил насчет алиментов, что такого? Ну его и понесло: и такая я, и сякая, и мать его до сердечного приступа довела, и знаться он со мной после этого не желает. И ребенок не его. И ушел. Ладно, думаю, переживем, и не такое переживали. Сама реву, конечно. На следующий день пошла в женскую консультацию насчет аборта. А уже подошел срок УЗИ делать. Поглядела я на живого ребеночка, девочку, и ужаснулась: что же это я делаю? Не могу убить. И мама со мной согласилась. Так и родила Лизку.

– Так и не узнала, кто из соседей такую подлянку тебе сделал? – вскинулась Надежда.

– Нет. Главное, ни с кем не ссорилась, никому гадостей не делала, ни о ком худого слова не сказала – и вот такой подарочек.

– Хахаль-то твой тоже не на высоте оказался, – осторожно вставила Надежда. – Другой бы не поверил, а этому только повод дай.

– Точно, – согласилась Раиса, – та еще скотина. Как родила я, он приходил, требовал экспертизу. Если, говорит, ребенок мой, тогда буду алименты платить, я, говорит, человек порядочный. А пошел ты, говорю, порядочный человек, из моего дома куда подальше. На том и расстались. И уж когда мы с Иваном познакомились, я как отрезала: никаких хождений ко мне в дом! Хватило мне милых соседушек на всю оставшуюся жизнь.

– Зато теперь-то у тебя все хорошо, – улыбнулась Надежда. – Продавать квартиру не собираешься?

– Да зачем? – Рая пожала плечами. – Деньги мне не нужны, пускай стоит. Мама вон сдала ее, чтобы добро не пропадало.

– Через агентство сдаете? – оживилась Надежда, потому что разговор наконец принял интересующее ее направление.

– Да нет, по знакомству. Подруга мамина тетя Тася как раз позвонила. «Сдай, – говорит, – моей родственнице. Она раньше в Плескове жила, то ли работу потеряла, то ли муж ее бросил, я точно не знаю. В общем, приехала сюда, жилье ищет». Мать и сдала ей недорого.

– Ты хоть паспорт ее видела? – уточнила Надежда.

– А как же! Мельникова Вера Анатольевна, работала в Плескове в музее. Культура! – Раиса подмигнула и глянула на часы. – Ой, мамочки, мне же кормить! А еще тете Тасе обещала кое-что завезти…

– А где она живет, эта тетя Тася?

Выяснилось, что живет тетя Тася довольно близко от Надеждиной тетки. На самом деле там было пять остановок на метро, но Надежда решила не углубляться в детали и предложила свои услуги – ей-де все равно сегодня туда ехать. Обрадованная Раиса чмокнула ее в щеку и умчалась к своим близнецам.

– И нечего так на меня смотреть, – сказала Надежда коту. – Да, поеду! Потому что хочу побольше узнать об этой девице!

Пока в активе были только имя и место бывшей работы – музей. То есть никаких экстремальных профессий, скромная музейная мышка. Не похожа, правда, но это ни о чем не говорит. И все равно остается вопрос, что же случилось тогда в квартире Михайловых. Во всяком случае, ни о каких ролевых играх не может быть речи. О постановке авангардного спектакля тем более. Нужно искать другое объяснение.

Надежда Николаевна знала, что, пока не найдет ответы на свои вопросы, не успокоится, такой уж у нее характер.

Кот только фыркнул. Он прекрасно знал свою хозяйку: уж если втемяшится ей что в голову, то хоть поленом лупи, хоть к дивану цепями приковывай – все равно сделает, как хочет.

Бейсик со вкусом потянулся и уселся возле холодильника, выразительно глядя на Надежду.

– Бейсик, это шантаж! – возмутилась она.

– Точно, – мурлыкнул кот, – пр-равильно понимаешь…

Надежда подошла к подъезду и набрала на пульте домофона нужный номер квартиры.

Почти сразу в трубке раздалось шипение, и громкий старческий голос ответил:

– Это кто это? Это ты, Ника?

– Нет, Таисия Михайловна, – громко и четко произнесла она, – это Надежда Лебедева, Раина знакомая! Я вам от Раисы привезла посылку. Рая должна была вам позвонить.

– Заходи, Ника! – ответил голос из домофона.

Замок щелкнул, Надежда вошла в подъезд.

Она поднялась на лифте на шестой этаж и позвонила в сорок четвертую квартиру. За дверью послышалось шарканье, и тот же голос проговорил:

– Иду-иду! Сейчас, Ника, сейчас я тебе открою!

Загремели многочисленные замки и запоры, дверь открылась, и на пороге появилась очень симпатичная старушка.

Когда-то давно у Надежды была замечательная книжка «Красная Шапочка». Сама она в детстве училась читать по этой книге, потом по ней учила читать свою дочку (из чего можно сделать вывод, что она обращалась с книгой очень бережно).

Так вот, в этой книжке бабушка Красной Шапочки выглядела в точности так же, как эта старушка: круглые румяные щеки, добрые глаза за стеклами очков, седые волосы, собранные в аккуратный узел на затылке. Наверняка эта бабушка обожает своих внуков и печет для них замечательные пирожки. И ей удивительно идет уютное имя Таисия Михайловна.

Правда, со слухом у бабушки оказались большие проблемы.

– А ты кто? – спросила старушка, удивленно уставившись на Надежду. – Ты не Ника!

С таким заявлением спорить было бесполезно.

– Здравствуйте, Таисия Михайловна! – громко и четко проговорила Надежда и повторила: – Я вам привезла посылку от Раисы! Меня зовут Надежда Лебедева. Раиса вам должна была звонить.

В доказательство своих слов она предъявила Раисину сумку.

– Я ничего не покупаю, – недовольно возразила старушка. – Вон соседке моей так же принесли мешок сахару. Она купила, а там оказалось только сверху немножко сахара, а снизу соль. Так она третий день сидит, соль от сахара отбирает…

Надежда призвала на помощь все свое терпение, мысленно сосчитала до десяти и повторила еще громче и отчетливее:

– Я. Ничего. Не продаю. Я. Принесла. Вам. Посылку. От Раисы. Раиса. Должна. Была. Вам. Звонить!

– А что ты так кричишь-то? – удивленно проговорила Таисия Михайловна. – Я еще, слава богу, хорошо слышу! Так ты, значит, от Раи? Так бы сразу и сказала! Так ты заходи, чайку попьем, расскажешь, как там Рая живет…

Надежда вздохнула с облегчением и направилась вслед за хозяйкой на кухню.

Здесь все было именно так, как она себе представляла. Уютная маленькая кухонька была аккуратно прибрана, здесь и там висели нарядные самодельные прихватки и вышитые крестом полотенчики.

Мгновенно появились и пирожки, с капустой и с яблоками.

Таисия Михайловна заварила чудесный ароматный чай, добавив туда какой-то травки из большой стеклянной банки, налила Надежде полную чашку (чашка была большая, темно-синяя, с золотым петухом), придвинула к ней блюдо с пирожками, подперла щеку кулаком и приготовилась слушать.

– Как там Рая?

Надежда откусила от пирожка, который оказался с капустой, и проговорила с полным ртом:

– Замечательно! Просто замечательно! Ее новый муж очень внимательный и обеспеченный, так о ней заботится!.. Дом у них хороший загородный, детям на воздухе полезно…

– Вот хорошо! – оживилась старушка. – Должно же ей было наконец повезти! Зина одна ее растила, муж у нее сильно пьющий был, попал по пьяному делу под электричку, когда Рае семь лет было… Хорошо, что Рая материну судьбу не повторила. А вот Валечка, бедная, так и прожила всю жизнь без любви и ласки.

– Валечка? – машинально переспросила Надежда. Она, правду сказать, не слишком прислушивалась к собеседнице, потому что ее вниманием целиком завладели пирожки. Тесто было отменное, вроде бы сдобное, а не тяжелое, совсем воздушное. Надежда ела уже третий пирожок и решала в уме сложную задачу – удобно ли будет попросить у хозяйки рецепт. Некоторые женщины не любят открывать свое ноу-хау. Но, похоже, Таисия Михайловна полностью ушла в воспоминания. Теперь начнет сыпать именами, вспомнит множество житейских историй, скучных и ненужных.

– Так и прожила одна, как разошлась с Анатолием, – вздыхала между тем хозяйка, – и Верочку одна воспитывала…

На этот раз Надежда Николаевна насторожилась: старушка сама заговорила о том, ради чего она к ней приехала. Сама упомянула Верочку. Надо думать, Верочка – это та самая Мельникова Вера Анатольевна, которой квартиру соседнюю сдали. Если же это не она, нужно немедленно откланяться и бежать отсюда, роняя тапки, иначе заговорит бабушка до смерти. Это она может. За пирожки, правда, большой ей респект.

– Конечно, воспитала она ее хорошо, – продолжала тем временем Таисия Михайловна. – Образование дала. Работа у дочки была приличная – экскурсоводом в музее. Платили, конечно, мало, но сейчас культура не в почете…

– Валечка – это ведь ваша знакомая из Плескова? – уточнила Надежда на всякий случай.

На этот раз старушка ее расслышала.

– Из Плескова, из Плескова! – закивала она. – Мы в Плескове, почитай, все знакомы, но Валечка не просто знакомая моя, мы с ней и в родстве. Мать ее, Анфиса, моему покойному Ивану Филипповичу троюродная была… или нет… – старушка задумалась, шевеля губами и что-то в уме подсчитывая. – Нет, четвероюродная! Но это все равно, по-нашему, близкое родство. А ты что же пирожки не ешь? Не нравятся?

– Очень нравятся, – искренне ответила Надежда, – замечательные пирожки. Просто я уже и так очень много съела.

– Съешь еще! – строго потребовала старушка. – Их надо сегодня съесть, а то зачерствеют.

Надежда тяжело вздохнула, вспомнила о лишних килограммах, с которыми вела неравную борьбу, но не удержалась и надкусила еще один пирожок. Он оказался с яблоками.

– Очень вкусно! – повторила она. – Так вы говорите, Вера – дочь вашей родственницы?

– Единственная доченька, кровиночка, – закивала старушка. – Всегда у нее Верочка свет в окошке была. Славная девочка, в школе училась хорошо, и послушная, и симпатичная. Валя-то сама не так чтобы интересная была…

– Говорят же: не родись красив, а родись счастлив, – ввернула Надежда для поддержания беседы.

– Оно-то так, – протянула Таисия Михайловна, – да только в их случае все по-другому вышло. И у Вали, и у Веры все несчастья через мужей произошли.

– Вот как?

Таисия Михайловна оживилась, услыхав в словах Надежды несомненный интерес к теме разговора. Она налила им обеим еще чай и приступила к рассказу:

– Валечка тоже умницей была, школу с медалью окончила и в институт поступила, вот только точно не скажу в какой, но здесь, в Петербурге. Полюбила парня, такого же студента. Интересный был парень, сразу скажу: волосы светлые, волной, лицо такое открытое, приятное, высокий… Мы как увидели его с Зиной, Райкиной-то матерью, так и обомлели. И как только Валентина такого красавца охмурила? Поженились они после диплома, потом она Веру родила, квартиру получили. Валя на завод устроилась, в лабораторию какую-то, а муж диссертацию писал. Бедно жили, конечно, но тогда все так. Валюшка на двух работах, девочку в круглосуточные ясли отдала. Потом оперились, муж диссертацию защитил и стал в том же институте лекции читать. Чем не жизнь, я тебя спрашиваю?

– Конечно, – закивала Надежда, – а в чем дело?

– Мужики все сволочи, вот в чем! – с сердцем ответила Таисия Михайловна. – Вот слушай. Живут они, вроде все хорошо, на лето к нам в Плесков отдыхать приезжают. Верочке уже седьмой годик пошел.

Тут-то все и случилось. Приезжает как-то Валентина, я тогда как раз тоже дома была. Как увидела я ее из окна – сразу поняла, что не в себе человек. Глаза красные, больные, волосы висят паклей, сама вся белая, руки дрожат. Ты больна, что ли, мы спрашиваем. И Верочка у нее бледненькая, молчит все и к матери жмется. Слово за слово, разговорили мы Валю. Оказалось вот что.

– Догадываюсь, – вздохнула Надежда, вспомнив рассказ Раисы. – Дело житейское…

– Значит, сидит она дома, мужа с работы ждет. Вдруг приходит к ней одна из их института. И говорит прямо, как есть: «Дура ты дура. У тебя муж гуляет направо и налево, со всеми молодыми преподавательницами переспал, до студенток дошел. Мужчина видный, бабы, конечно, сами на него вешаются, но надо же ведь и совесть иметь. Сейчас у него одна любовница, все об этом знают».

«Что я здесь делаю? – внезапно подумала Надежда. – Зачем слушаю эти россказни? Какое мне дело до событий двадцатилетней давности? Даже больше, ведь Вере этой за тридцать, а тогда седьмой годик шел. Так какое мне до этого дело? И пирожков много съела…»

– Валюша растерялась, конечно, от такого напора. «Не верю, – говорит, – быть такого не может, как же так». А та баба свою линию гнет: «Не веришь – проверь! Вот сейчас прямо пойдем по тому адресу, где твой муженек со своей кралей развлекается». Валя и дала себя уговорить. Вроде как не в себе была. В здравом уме она бы ни за что такой глупости не сделала, потому как, во-первых, подумать нужно, прежде чем на открытый разрыв решаться, а во-вторых, если уж что делать, то без посторонних. А здесь та баба ее буквально силой из дома вытащила, посадила в машину и привезла по адресу. И звонить не стала, дверь своим ключом открыла, Валентину первой в комнату втолкнула, а там ее муж в постели с девицей. Валя говорит: «Стою как дура, ноги к полу прилипли, а язык – к гортани». А баба тут раз – фотоаппаратом щелк, щелк! Тот, муж-то, опомнился. «Это что, – говорит, – такое, Алевтина Павловна?» Это он той бабе, а на жену законную ноль внимания. «А то, – баба ему отвечает, – Анатолий Васильевич, что не видать вам теперь доцентуры как своих собственных ушей. Уж я, – говорит, – об этом позабочусь! Все узнают, чем вы в свободное время занимаетесь. Связь со студенткой – это начальство не одобрит! А вы, милочка, считайте, что в институте больше не учитесь, за этим я тоже прослежу!» И пошла себе довольная.

– Надо же! – поразилась Надежда.

– Ага, Валя потом только узнала, что баба эта метила на то же место, на которое и муж ее претендовал. И вроде бы его должны были назначить, потому как мужчина молодой, перспективный, да еще профессорша одна к нему благоволила – красавец такой, еще бы. А эта баба подсуетилась и решила его подставить. Выследила его с девчонкой той, студенткой, да они не очень-то и скрывались, та за ним как тень ходила. Узнала она, где девчонка живет, и ключи у нее из сумки сперла, сделала дубликат. А потом Валентину туда привела. Своего, короче, добилась, место на кафедре ей досталось.

А тогда, Валя рассказывала, как ушла она, так муж на нее набросился. «Ты, – говорит, – дура деревенская, нашла с кем скорешиться. Тебе же, – говорит, – хуже будет, если мне доцентуры не дадут, денег-то меньше. А теперь, может, вообще уволят – все из-за тебя!» Тут Валентину как обухом по голове стукнуло. Очухалась она и кричит: «Как это из-за меня? А это что?» И на девчонку ту показывает. А у той, видно, истерика началась – захохотала она вдруг. А Валентина тоже на нервах, подумала, что над ней смеются. Подскочила к той девчонке, в волосы ей вцепилась, давай по полу валять, откуда только силы взялись. Та вырвалась. «Толик, – кричит, – Толик!..» А Толик на них обеих матом и разнимать не думает. Девчонка тогда дико так на Валентину посмотрела и к окну бросилась. Схватилась за раму, а дело-то летом было, окно только прикрыто. И вот то ли соскользнула она случайно, то ли не в себе была, а только выпала та студентка из окна.

– Насмерть? – ужаснулась Надежда.

– Слава богу, нет, не то Валентину бы посадили! – вздохнула Таисия Михайловна. – Там, понимаешь, этаж всего третий был, хотя и с третьего можно так навернуться, что шею сломаешь. А тут внизу оказался магазин, маркизы на окнах висели. В общем, шлепнулась девчонка на эти маркизы, спружинила, подскочила, как мячик, да и вывалилась прямо на тротуар. И даже ничего себе не сломала, только ободралась, конечно, об асфальт сильно. Понятно, шум, гам, «Скорая», полиция. А пока суд да дело, муженек-то Валентинин и сбежал, оставил ее одну со всем этим безобразием разбираться. Хорошо, девчонка в сознании была, сказала, что случайно из окна выпала, Валю хоть в полицию не забрали. Как она домой добралась – не помнит, а там муженек ее уже во всеоружии. «Я, – говорит, – тебе никогда не прощу, что ты мою карьеру порушила. Теперь, – говорит, – после такого скандала меня никуда преподавать не возьмут, а все ты…»

– Гад какой! – не выдержала Надежда.

– Точно, – согласилась старушка. – А Валя тогда собрала вещи и рванула домой, в Плесков. Дома отошла маленько, привели мы ее в чувство. Месяц прошел, она и говорит: «Не вернусь в город, хоть убейте! Не могу ничего там видеть! А о муже и думать не могу!» Уволилась с работы, заявление им по почте послала, они ей трудовую книжку выслали. С тех пор так и жила в Плескове, на бензоколонке работала. Квартиру этому подлецу оставила! Даже на алименты не подавала. И Верочку на свою фамилию перевела! Как тебе такая история?

– Душераздирающе! – честно ответила Надежда. – Это уже правда какой-то монстр оказался, а не муж.

– Ты слушай дальше, – многообещающе улыбнулась Таисия Михайловна, – что с Верой-то случилось. Окончила, значит, она школу, потом институт, устроилась в музей работать в Плескове. У нас ведь город старый, много церквей, музей хороший – иконы там разные, ценные вещи, картины. В большой город не уезжала, потому что Валя болеть стала сильно. И то сказать, от такой жизни заболеешь. Вот время идет, а у нее все никого нет. Потом нашла себе. Не знаю, где они познакомились: то ли он приехал к нам летом отдыхать, то ли она куда ездила, пока мать окончательно не слегла. В общем, любовь у них получилась. Мать ее Валентина как поглядела на него – сразу против этого брака выступила. Потому как жених Верин такой уж раскрасавец, такой собой интересный – глаз не отвести. А уж она знала, что с таким человеком ничего хорошего в семейной жизни не получится. Так разве дети матерей слушают?

– Верно, – поддакнула Надежда. – И что же случилось? Этот тоже гулять начал?

– Да если бы только гулять, – вздохнула Таисия Михайловна. – Этот вообще какой-то шалопай оказался. И жулик. Я тебе честно скажу: о Вале-то я из первых рук все знала, подруги мы с ней давние. А о Верочке только слухи всякие ходили. Болтали разное: не то муж ее в казино деньги проигрывает, не то на бирже играет, не то просто мошенничает. И деньги она занимала по всем знакомым, чтобы за него отдать, и вещи свои продавала. Валя-то к этому времени умерла уже, не дожила до такого срама. И бросал Веру ее муженек, уедет – и нет его. А потом вернется, уболтает ее, улестит – снова она его примет. Так и тянулось у них, пока он квартиру ее не продал.

– Как это? – удивилась Надежда.

– А вот так. Проиграл большие деньги, она и подписала бумаги. А как только отдал деньги, так и слинял из Плескова. Куда Вере деться? Решила она новую жизнь начинать, уволилась из музея, приехала сюда и сразу ко мне: «Помоги, тетя Тася!» Тут как раз у Зины квартира освободилась, я и посодействовала. Может, хоть теперь Верочке повезет.

«Сомневаюсь», – подумала Надежда, но вслух ничего не сказала и стала прощаться. Таисия Михайловна отпустила ее с миром: наговорилась от души.

Выйдя на улицу, Надежда Николаевна взглянула на часы и охнула. Просидела у старухи без малого два часа, а что узнала? Только то, что ее новая соседка, как и ее мать, была несчастлива в браке. И что в этом необычного? Тысячи женщин могут сказать о себе то же самое. И кого, по большому счету, это волнует?

Итак, думала Надежда, стоя на эскалаторе, что мы имеем? По всему выходит, что эта Вера – самая обычная женщина, а что хмурая и неприветливая, так характер плохой, жизнь опять же достала. Кстати, после того случая, когда Надежда посчитала ее убитой, характер у Веры явно изменился к лучшему – здороваться стала при встрече, улыбается даже. Но плащ… И куда все-таки ее выносили в старом Раисином ковре?

Из рассказа Таисии ясно одно: никаких криминальных знакомых у Веры быть не может, кроме разве что бывшего мужа. Но они вроде расстались. Нет, похоже, зря она проездила, ничего так и не узнала.

И Надежда Николаевна устремилась к выходу из вагона.

Таисия Михайловна проводила гостью и только было собралась помыть оставшуюся после чаепития посуду, как в прихожей снова раздался сигнал домофона.

– Не иначе забыла что-нибудь, – проворчала старушка, направляясь в прихожую. – До чего же нынче молодежь пошла бестолковая!

Если бы Надежда Николаевна услышала, что ее отнесли к молодежи, она, пожалуй, была бы польщена. Но она этого никак не могла услышать.

Таисия Михайловна сняла трубку переговорного устройства. Домофон стоял у нее уже не первый год, но отношения с ним у старушки были довольно сложные. Во-первых, она считала, что говорить в него надо очень громко, лучше кричать, иначе как же ее услышит тот, кто стоит внизу, перед дверью подъезда. Во-вторых, она совершенно не узнавала по домофону голоса. Здесь, конечно, не последнюю роль играл заметно испортившийся с годами слух, но старушка склонна была обвинять в своих бедах капризную технику.

Итак, сняв трубку, Таисия Михайловна очень громко проговорила:

– Это ты, что ли, Надя? Забыла что-то?

Ей ответил мужской голос, но это она снова отнесла на счет капризной современной техники.

– Заходи, Надюша! – и она нажала кнопку.

Однако через минуту, когда в дверь квартиры позвонили и старушка отперла все свои замки и запоры, на пороге появилась вовсе не прежняя гостья.

Перед Таисией Михайловной стоял высокий представительный мужчина лет тридцати с гаком, светловолосый и голубоглазый, но с темными, красиво изогнутыми бровями и длинными, почти девичьими ресницами.

– Ты кто? – удивленно осведомилась старушка. – Ты ведь не Надя!

– Не буду спорить, – ответил мужчина с обезоруживающей улыбкой. – Я точно не Надя, кто бы она ни была. Вы меня не узнали, тетя Тася? Говорят, богатым буду!

Тут-то Таисия Михайловна и узнала Вадима, непутевого мужа своей дальней родственницы Веры Мельниковой. Узнала его по этой обезоруживающей улыбке и по легкомысленной мальчишеской интонации.

– Богатым, говоришь? – повторила она с неодобрением. – Дай тебе бог. А чего пришел-то?

– Тетя Тася, что ж вы меня на пороге-то держите? – протянул Вадим, склонив голову набок, как обиженный щенок. – Мы ведь с вами как-никак родня.

– Была родня, да вся вышла, – проворчала старушка.

– Тетя Тася, не сердитесь! – Вадим снова широко улыбнулся. – А у вас никак пирожками пахнет? Я ведь помню, какие у вас пирожки замечательные!

– Ладно, – смягчилась Таисия Михайловна, – так и быть, заходи. Чаем я тебя напою…

Через пять минут Вадим сидел за столом и уминал четвертый пирожок, умильно глядя на хозяйку.

– Ты что же, прямо из Плескова? – она подлила гостю чая.

– Прямо оттуда! – подтвердил тот с полным ртом.

– И сразу ко мне? – в голосе старушки прозвучало вполне понятное недоверие.

– К вам, тетя Тася, к вам!

– Что вдруг?

– По пирожкам вашим соскучился!

– Ты, Вадик, ври, да не завирайся! – оборвала его хозяйка. – Я же тебя знаю, ты просто так ничего не делаешь. Чего тебе от меня надо?

– Тетя Тася, вы уж из меня какого-то монстра делаете! Разве я не могу просто так, по-родственному…

– Ты мне зубы не заговаривай! – одернула его Таисия. – Говори прямо, чего надо! Я ведь тебе не Вера, которой ты мог голову дурить! Я ведь тебя насквозь вижу!

– Вот, кстати, тетя Тася, я вас насчет Веры хотел спросить. Адрес ее где-то затерялся…

– Ты из меня дуру-то не делай! – повысила голос старушка. – Ишь, затерялся! Да Верочка тебе свой адрес ни за что бы не дала! Сколько ты ей крови попортил, виданное ли дело? Не знала, как от тебя ноги унести. И снова приехал как ни в чем не бывало! Бывают же такие люди бессовестные!.. Вот ведь правду о таких говорят: плюнь в глаза, что божья роса!

– Тетя Тася, вы уж меня совсем застыдили, – усмехнулся Вадим и резко сменил тему: – Но уж пирожки ваши – это просто объедение! Ни у кого таких пирожков не пробовал!

– То-то, – Таисия Михайловна зарделась, как девушка. – На вот, ты еще эти не попробовал, с яблоками и с корицей!

– Чудо что за пирожки! – нахваливал Вадим. – Если бы не Вера, женился бы я на вас, честное слово.

– Что ты такое болтаешь, охальник? – Таисия замахала руками.

– Вам, между прочим, от Мироновых привет, и от Клавдии Васильевны, и от Капустиных…

– Да? Как там Клавдия Васильевна? Здорова ли?

– А что ей сделается? Она еще нас всех переживет.

– А Люся, племянница ее? Замуж снова не вышла?

– Зачем же снова? Она с Сергеем, с первым своим мужем, помирилась. Любовь, тетя Тася, не картошка…

– С Сергеем? – недоверчиво переспросила Таисия Михайловна. – Он же от нее ушел, такой скандал был…

– Ушел, а потом вернулся.

– И она его приняла?

– А как же! Дала ему, как говорится, еще один шанс. И правильно, между прочим, сделала. Браки, тетя Тася, заключаются на небесах. Муж он и есть муж.

– Да какой он муж? Пил, гулял, что ни день, скандалы… Одно название, что муж!

– А вот взял и изменился человек. Теперь они хорошо живут, душа в душу. Машину купили…

– Надо же, – Таисия Михайловна покачала головой, – никогда бы не подумала.

– То-то и оно, тетя Тася. Люди меняются! Я вот тоже очень изменился и хочу с Верой поговорить. Может быть, и она мне второй шанс даст.

– Изменился, говоришь? – старушка с сомнением уставилась на гостя. – Ой, что-то мне не верится! Горбатого, говорят, могила исправит. Второй, говоришь, шанс? Да она тебе уже пять шансов давала!

– Вы мне только адрес ее дайте! – взмолился Вадим. – Мне бы только с ней поговорить! А там она сама решит, неволить не стану.

– Ох, речистый ты, – вздохнула Таисия Михайловна, поднимаясь из-за стола. – Кого хочешь уговоришь…

Она выдвинула ящик, достала из него пухлую записную книжку и снова вздохнула:

– Ох, зря я, наверное, это делаю. Ладно, так и быть, записывай адрес.

У тетки удалось управиться быстро. Надежда не стала даже снимать куртку, просто поговорили минут десять в прихожей о теткином здоровье. Тетка приглашала на чай, но Надежда сыта была дивными пирожками и без колебаний отказалась, хоть тетка и глянула с обидой.

Зато в метро она застряла надолго. Был час пик: поезда набиты под завязку, на эскалатор не впихнуться.

По дороге домой она вспомнила, что в доме нет хлеба. Зашла в магазин и прихватила еще, конечно, сметану, сахар, муку и еще кое-чего из фруктов и овощей.

В итоге, когда Надежда Николаевна подходила к своему подъезду, в руках у нее были две тяжеленные сумки с продуктами. Кое-как она достала ключ от домофона, открыла дверь и попыталась протиснуться внутрь. Но подлая дверь все норовила захлопнуться.

– Подождите, я вам помогу!

Рядом нарисовался высокий представительный мужчина лет тридцати с чем-то. Придержал дверь и помог войти в подъезд, даже неподъемную сумку подхватил.

Надежда взглянула на него с искренней признательностью и поблагодарила.

Незнакомец улыбнулся в ответ такой широкой и располагающей улыбкой, что впору поместить ее (улыбку) на обложку глянцевого журнала. Продажи журнала сразу как минимум удвоятся.

Надежда пригляделась к нему внимательнее.

Приятное, открытое лицо. Светлые волосы, голубые глаза, но к ним неожиданно темные, красиво изогнутые брови и густые, как у девушки, ресницы.